- Дорогая, ложитесь сегодня без меня, я поздно приду. Да, никак это дело не закончу, все время что-то отвлекает. Закройтесь на верхний замок, постараюсь не шуметь. Ну что ты шумишь? Мне тоже эта проклятая работа надоела. Знаю, что меня не видишь. Знаю, что денег нет. Но ты же знаешь, что я по-другому не умею. Не сердись, пожалуйста. Трубку бросила…Блин.
Он снова попытался позвонить, но телефон жены не отвечал. Следователь по особо важным делам Главного следственного управления Васин с грустным видом отложил телефонный аппарат подальше от себя, ослабил узел форменного галстука и с остервенением уставился в экран монитора: сегодня я тебя добью, умру на рабочем месте, но закончу это обвинительное. Срок по делу падал уже завтра, и поэтому других вариантов, кроме собственной смерти или уничтожения надоевшего обвинительного заключения у него не было.
Через три часа он встал из-за стола, чтобы хоть немного расслабить затекшие от долгого сидения мышцы. За эти три часа он достаточно хорошо продвинулся вперед, и ему осталось лишь расставить акценты в почти готовом анализе показаний обвиняемых, которые не признавали свою вину. Васин подошел к окну, облокотился руками о подоконник и посмотрел вниз. Его кабинет находился довольно высоко в здании следственного управления, и он любил иногда смотреть сверху вниз на прохожих, которые сновали туда-сюда по одной из центральных улиц города и, вероятно, даже не знали, что одинокий следователь в тишине кабинета вел неравный бой с большим обвинительным заключением. На улице уже совсем стемнело, а потому прохожих почти не было. Все разошлись по теплым квартирам, и отдыхали. Васин сегодня права на отдых не имел.
Он снова сел было за компьютер, когда его отвлекло нестройное пение, раздававшееся откуда-то из соседнего кабинета. Васин выглянул в коридор, и услышал, что пели в приемной руководителя управления. Васин в очередной раз пожалел, что несколько месяцев назад согласился переехать в этот чуть больший по сравнению с прежним кабинет, располагавшийся на одном этаже с кабинетом руководителя управления. Теперь он стал частым слушателем подобных концертов. Репертуар был стандартным. Явно нетрезвые мужские голоса в пятый раз по кругу вытягивали газмановских офицеров. Васин нахмурился: «Офицеры, блин. Один бывший комсомолец ни дня на следствии не работал, другой журналист, третий песни поет. С какой планеты прилетели? То строевые смотры устраивают, то форму шьют, то с коррупцией непримиримую борьбу ведут. В жизни ни одного дела не расследовали, а все туда же, наказывают и поучают. Поучают и наказывают». Интересно, с кем он опять бухает? С певцом, шахматистом или бандитом очередным? Васин подошел поближе к кабинету начальника, чтобы незаметно заглянуть внутрь, когда неожиданно из кабинета вывалился сам хозяин в обнимку с едва державшимся на ногах мужчиной, внешность которого показалась следователю подозрительно знакомой. Руководитель управления, конечно же, сразу заметил стоявшего у двери следователя и радостно закричал ему: - О, майор, как тебя там. Слышь, отведи композитора пописать, - потом заливисто захохотал и добавил, - смотри там, помоги ему подержать, чтобы ни одной капли мимо.
Васин незаметно до хруста сжал оба кулака, но сдержался и отрывисто произнес: - Есть сопроводить композитора до туалета, товарищ генерал, - подхватил пьяное тело и фактически на себе понес его по направлению к мужской комнате. Руководитель управления довольно посмотрел на него, скомандовал себе: «Кругом марш», развернулся и ушел обратно в приемную, откуда тут же раздалось: «За нашего доблестного командира два коротких, один протяжный».
Васин стоял в туалете и уже минут 5 грустно наблюдал, как вусмерть пьяный композитор пытается подняться с кафельного пола. Конечно же, он вспомнил этого человека. Композитор проходил свидетелем у него по одному из дел о взятках в администрации области. В кабинете вице-губернатора была установлена скрытая видео-камера, которая фиксировала все разговоры. Зафиксировала эта камера и встречу чиновника с композитором, который пришел просить о разрешении на строительство торгового центра для какого-то своего знакомого. Просьба, как водится, сопровождалось благодарностью в конверте. Васин хотел было выделять в отношении композитора уголовное дело по факту дачи взятки, но его внезапно вызвали к заместителю руководителя управления, отругали за допущенную по делам волокиту, дело о вице-губернаторе забрали и передали другому следователю, который это дело скоропостижно загнал в суд. Композитор, конечно же, не пострадал. Сейчас этот композитор в абсолютно непотребном состоянии лежал на полу в мужском туалете и вяло икал. Васину почему-то вспомнилось, как этот же композитор недовольным тоном барина высказывал ему по телефону, чтобы он больше не беспокоил его своими звонками о вызовах на допрос. Вспомнилось ему и, как на допросе, композитор нахамил ему и сказал, что он будет вынужден извиниться за то, что побеспокоил столь занятого человека по каким-то пустякам. Извиняться он, конечно, не стал, но и привлечь занятого человека к полагавшейся тому по заслугам ответственности тоже не смог…
Васин присел на корточки рядом с композитором и спросил: - Композитор, вы меня не помните?
Тот посмотрел на него мутным взглядом и только громко икнул в ответ.
- Не помните. А вот я вас помню. Три часа вас допрашивал здесь, в управлении, думал, посажу, а сейчас пописать провожаю. Извините, господин офицер, стряхивать вам не буду-с, не обучен-с. Вы ведь тоже офицер, да, господин композитор?
Композитор поднял на него глаза и неожиданно четким для своего состояния голосом произнес: - Денщик, отвези нас с генералом поскорее к дамам. Мой меч давно затупился в ножнах.
- С генералом? А это мысль. Вы немного отдохните, господин композитор, вздремните, а я за товарищем генералом схожу и быстренько вернусь.
Васин вышел из туалета и внезапно ставшей уверенной походкой направился в приемную руководителя. Генерал, на котором почему-то не было рубашки, сидел в одиночестве за столом и осоловевшим взглядом смотрел на заваленный пустыми бутылками, остатками еды, окурками и прочими остатками когда-то роскошного начинавшегося пира стол. Рядом со входом в кабинет на полу мирно спали заместитель руководителя управления, подложивший под голову вместо подушки Уголовный кодекс, и еще какой-то смутно знакомый Васину мужчина. Из одежды на мужчине были одни трусы, и Васин даже засмотрелся на роскошество набитых на теле неизвестного синих звезд и куполов. Васин поднял с пола синий генеральский китель, прикрыл им татуированного мужчину, перешагнул через него и обратился к генералу: «Товарищ, генерал! Разрешите доложить! Вас в туалете композитор ожидает, срочной помощи просит».
Руководитель управления с трудом поднялся из-за стола, пальцем повелительно указал на бутылку с водкой и два пустых стакана, промычав что-то нечленораздельное. Васин понял, что генерал хочет с ним выпить, открыл бутылку, разлил водку и протянул генералу стакан. Генерал внезапно резко вскочил со стула, схватил стакан, залпом опрокинул его в горло, перекрестился, произнес нечто вроде: «Зарссию», после чего также резко упал на стул и заснул. Васин неспешно выпил, закусил найденным на столе небольшим куском дефицитного французского сыра, и начал поднимать генерала: «Пойдемте, товарищ генерал, вас там композитор ждет».
Он с трудом приподнял грузное тело спящего руководителя управления и волоком поволок его по направлению к мужскому туалету. В туалете Васин сгрузил генерала прямо на лежавшего на полу композитора, обвил руки композитора вокруг генеральского туловища, отошел от мертвецки пьяных тел на пару шагов и неожиданно нанес руководителю управления удар ногой куда-то в область ребер. Затем он начал бить ногами то одного, то другого, всякий раз приговаривая: «Это тебе за офицеров, это тебе за два коротких, один протяжный, это тебе за троекратное ура, это тебе за строевой смотр». Опомнился Васин только тогда, когда увидел, что лица у композитора и руководителя управления разбиты в кровь. Он подошел к лежавшим мужчинам, проверил, что оба они дышат, сомкнул руки генерала на шее у композитора так, что создавалось впечатление, что один душит другого, тщательно вымыл руки, после чего вышел из туалета. В своем кабинете он переобул рабочие туфли на уличную обувь, затем быстро выкинул туфли из окна, проследив, куда они упали, чтобы затем на улице подобрать, бегом выбежал из кабинета, спустился по лестнице на первый этаж и, запыхавшись, закричал: «Дежурный, скорее! Там генерал с каким-то мужчиной дерется в туалете на пятом этаже. Ну, скорее же! Уже до крови дошло».
Заспанный дежурный рысью выскочил из своей комнаты и кинулся на пятый этаж. Васин побежал было за ним, но потом, как будто что-то вспомнив, завернул в свой кабинет, сел за компьютер и принялся за обвинительное заключение.
Минут через 20 тот же дежурный заглянул к нему: - Я прибежал, а они уже спят в обнимку, только один другого за горло схватил и не отпускает. Все кровищей перемазаны, грязные, побитые. Еле отмыл и до кабинета отнес. Как же он мне надоел. Скорее бы уже в Москву уехал на повышение. То блевотину со стен отмываю, то подерется с кем, то из пистолета по прохожим стреляет. Ну а ты что? Работаешь? Шел бы домой. Третий час ночи. Завтра в девять строевой смотр очередной, потом совещание, потом примерка новой формы, потом проверяющие приедут из Москвы.
Васин махнул рукой, зевнул, поставил в обвинительном заключении финальную точку, оделся и вышел на улицу. Несмотря на то, что было холодно и хотелось спать, настроение у него было каким-то приподнятым. Васин подобрал пакет с выкинутыми из окна туфлями, вдохнул морозный воздух и неожиданно на всю улицу заорал: «Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет…». Светало.