Взгляд её тёмных глаз, с пролегшими под ними тенями, блуждал по берегу реки. День за днём, шло время. И так уже несколько лет.
Она смотрела на рябь воды, её руки дрожали. Подул ветер, и она услышала: «А они знают, куда летят?»
Опустив взгляд, она пошла вдоль берега, тихо приговаривая:
- Конечно, знают, милый. Конечно, знают.
* * *
Мольберт с дописанной картиной стоял около камина. Туда его поставила Лиза, чтобы краска быстрее высохла. На жёлтом фоне, серой краской, грубыми линиями было нарисовано дерево. В целом, Лиза была недовольна картиной, она так и сказала дедушке: «Это не то дерево».
Мистер Гринхарт не стал задавать лишних вопросов – он понял, что своё дерево Лиза ещё не нашла. Вообще, мистер Гринхарт хоть и не одобрял поездку Лизы, мог её понять, как понимал всегда. Его внучка, ведущая себя отнюдь не как подросток (с детства она была маленькая-взрослая), трезво понимала ситуацию и всё равно, хотела сделать попытку склеить вместе эти разлетевшиеся осколки.
Он видел, как она переживает, но мог лишь подозревать, что переживает. Лиза делилась с ним всем... Почти всем, кроме тех мыслей и воспоминаний которые тревожили её с детства. Она оберегала его от этого, но он не мог не видеть. Совсем недавно он зашёл в гостиную, думая обнаружить Лизу читающей в кресле или сидящей за мольбертом. Сначала мистер Гринхарт подумал, что Лиза у себя, но это была только мгновенная мысль. Он тут же разглядел Лизу, стоящую у окна, полузакрытую шторой. Она задумчиво смотрела на какой-то предмет, как предположил дедушка Гринхарт, лежащий на подоконнике. Подойдя ближе, он увидел на лице Лизы не просто задумчивость, её лицо выражало боль и глубочайшую скорбь. Она не заметила его присутствия, даже когда дедушка подошёл почти вплотную, а мистер Гринхарт, наконец-то увидев, на что внучка смотрит, содрогнулся.
Вдруг Лиза резко вдохнула воздух, и, стараясь скрыть, что она вздрогнула, обнаружив присутствие дедушки, она попыталась изобразить на лице спокойствие и что-то пробормотала.
- Лиза, что... – начал было говорить дедушка, но она перебила его, быстро, думая, что незаметно, смахнув что-то маленькое и тёмное с подоконника себе на ладонь.
- Всё нормально, дедушка. Картины... – Лиза покачала головой из стороны в сторону, - постоянно осаждают мой разум. Много идей...
Всё ещё пребывая в прежней меланхоличной задумчивости, Лиза вышла на крыльцо.
Дедушка поймёт, ей просто нужно подышать свежим воздухом и посмотреть на небо.
Но Лиза недолго стояла на крыльце. Она спустилась со ступенек и подошла к клумбам, где были ещё не увядшие цветы. «Да, лучше здесь» - подумала она и осторожно разжала ладонь, взглянув на то, что нашла на подоконнике.
Жизнь покинула крохотное тельце два дня назад. Тонкие лапки казались спутанными и одновременно, аккуратно сложенными.
На ладони Лизы лежал паук.
* * *
Прочитанная книга была отложена в сторону. Лиза с сожалением посмотрела на её морщинистый корешок. Не стоило сильно разгибать книгу, но так был приятен хруст непрочитанной книги.
Лиза протянула руку к тумбочке и открыла ящичек, в котором лежали её карандашные зарисовки. Оттуда она взяла конверт. Это письмо пришло Лизе на следующий день, после девятнадцатилетия. Письмо было прочитано не раз, и каждый раз, читая его, Лиза ощущала множество разных, противоречивых чувств – от жалости, до почти физической боли. Джим, отвечая на прошлые письма, ответил и на это, но, тем не менее, несмотря на вежливые ответы, и как сперва казалось, участливые, в письмах он старательно возводил между собою и ею такую непробиваемую стену, что Лиза начала примиряться с мыслью, что Джиму это всё просто не нужно – ни сестра, ни мама, вообще никакое напоминание о прошлой жизни. И иногда Лизе казалось, что она его ненавидит, ей хотелось всё крушить, закричать на него: «Так скажи прямо – не лезь в мои дела, в мою жизнь! Скажи: мне не нужна сестра! Скажи это!» Но нет, он вежливо отвечал на письма, но, не отвечая на звонки, объясняя это тем, что не любит говорить по телефону, писал, что у него сейчас столько дел, что увидеться в ближайшее время, вряд ли смогут...
Джиму двадцать четыре года, у него свои дела, своя жизнь. Но почему не прекратить всё это? Не сказать – всё, забудь, мы впредь чужие люди. Да, мы родились от одной матери, но это не значит, что мы чем-то связаны. Могла бы она так сказать? Нет. «Так скажи это ты, Джим! – мысленно кричала Лиза, - И я уйду, пойму, и ты больше ничего не услышишь от своей сестры, её для тебя больше не будет...»
Джим не видел Лизу уже много лет, и не хотел видеть, ссылаясь на нескончаемые дела, похоже, он даже не мог слышать её голоса, раз не хотел говорить по телефону. Но зачем тогда он пишет? Изредка, вот как в этот раз, пишет первый (конечно, он должен был поздравить, кажется, даже заставил себя это сделать), но, так сухо, ещё с этаким воспитательским тоном!.. Лиза ненавидела своего брата, и очень любила. Они семья, и Лиза пыталась хоть что-то изменить.
Письмо, которое он прислал ей ко дню рождения, осталось неотвеченным. Теперь у Лизы не было сил, чтобы ответить на него. Зачем? Наверное, дедушка прав. Она делает это зря. Но что-то, словно магнит к железу, тянуло её хотя бы к чему-то, что было бы частью брата – письмо, его подчерк...
«Здравствуй, Лиза!
С Днём Рождения, тебя! Надеюсь, открытка тебе понравилась. Тебе уже девятнадцать лет, ты уже взрослая. Время идёт быстро! И это не избитая фраза, это факт, с которым бесполезно бороться. Но, что-то я говорю о грустном, а ведь у тебя праздник! Просто я напуган быстрым ходом времени, вот так.
Я рад узнать, что у тебя и у дедушки всё хорошо. Ты права, лето было очень жарким, солнце просто всё испепелило. Я был удивлён, узнав, что ты растишь цветы. Так это правда? Клумбы! Удивительно. Но знаешь, как было написано на воротах «Бухенвальд» - «Каждому своё». Прости, за такое жуткое сравнение. Нет, правда, цветы – это замечательно.
Ты спрашиваешь, как мои дела? Не плохо, но и не хорошо. Быть помощником начальника не очень-то прибыльное дело. Но знаешь, недавно он намекнул мне, что возможно меня ждёт повышение. Нет, ты представляешь! Он, наверное, пошутил. Не может же он меня повысить, ведь тогда я буду начальником. Представляешь, вот было бы смешно, я сижу в директорском кресле, а он приносит мне кофе, угодливо сверкая лысиной, и бегает с бумагами по этажам. Было бы очень забавно!
Ещё забыл рассказать тебе в прошлом письме, что моя собака всё-таки ощенилась, и всё сравнительно хорошо, только двоих щенят уже забрали, а третьего пришлось мне утопить, он был какой-то хилый, его даже бесплатно бы никто не взял. Такие уж они, щенята.
Но вот опять я пишу не о том! Ты писала, что хочешь повидаться с отцом. Что ж, твоё право, хотя, я не понимаю – зачем? Чем он лучше нашей мамы? Я видел маму месяца два назад, в пригороде Л., и, сама знаешь, я ведь там работаю. Зачем она приезжала я не знаю, но явно не со мной повидаться. Я видел её издалека, она куда-то торопилась. Да мне и дела собственно нет, куда она так спешила, просто, раз уж ты начала разговор о родителях, я решил, тебе это будет интересно.
Послушай, Лиза! Ехать к отцу? У него ведь, кажется, и жена, и дочь. Стоит ли? Но если ты хочешь, поезжай.
Я иногда вспоминаю, как жил там, с мамой. Она всегда была такая нервная, а когда ушёл отец, ну... Сама знаешь, помнишь, хоть и маленькая совсем была. Прости за прямоту – но они оба хороши. Что они дали нам? Жизнь? Ух ты. И ты, и я, уехали от них, а они и рады. Ты ведь помнишь маму? А я помню и отца. И не советую ехать к нему. Хотя, что же это я? Выбирать тебе.
Ещё было интересно узнать, что ты рисуешь. Верно, всё это влияние дедушки! В наше время много на рисунках не заработаешь. Нужно настоящее действие, Лиза! Нужно бегать и вертеться, пока не станешь тем, кто будет другими командовать. Вот тогда, считай, что дело сделано. А сидеть на месте, что-то рисуя, это ведь хобби, ты согласна? Тебе нужно найти дело в жизни, Лиза. Мечты – это воздух, ничто.
Вообще, я сам себе сейчас противоречу, но я недавно подумал, жизнь – это, конечно, странная вещь. Мы то находимся здесь, то что-то делаем там, а приносит ли оно нам пользу? Я имею в виду эту беготню. Сегодня шёл по улице, сам тороплюсь, и все торопятся, и я не понял – так зачем бежать? Для чего? Но мне тут же так смешно над самим собой стало. То ли я переработал, то ли стал совсем глупым увальнем – ведь шёл то я в понедельник, за выходные видимо совсем разленился, замечтался, и вот итог. Говорю же, мечты, и как результат бездействие, пользы не приносят. Мы имели право бездействовать только тогда, когда лежали в колыбели, и то, можно сказать, делом были заняты, делом - мы росли. И опять мне смешно над собою стало! Видимо, старею, раз вещи такие странные говорю.
Кажется, всё мы с тобой обсудили? Думаю, да. По крайней мере, я прочёл о твоих планах, и мнение моё ты теперь знаешь.
С Днём Рождения, Элиза!
Не трать жизнь на цветы и картинки, действуй.
С наилучшими пожеланиями,
Джеймс».
Теперь, прочитав письмо, Лиза ощутила что-то новое. Задумавшись, она случайно дёрнула рукой и порезала палец о край письма. Болезненно поморщившись, она взглянула на едва заметный, но болезненно пульсирующий порез. Джим такой, какой он есть. Но в этом письме было то, что Лиза не замечала до этого, ни в прошлых письмах, ни в этом письме. Джим немного изменился, чуть заметно, это вдруг чётко представилось Лизе по некоторым его фразам. Странно, что до этого она не обратила на это внимания. Наверное, мешали эмоции.
Лиза была немного сбита с толку этой новой мыслью. Положив голову на подлокотник дивана, на котором она читала, Лиза вытянула уставшие от одного положения ноги. Да уж, правильно ли её решение? Но, раз уж решила, так нужно действовать, как подсказывали ей фразы, правда, с чем-то холодным смешанные фразы Джима. Солнце зашло... Закат сегодня алый. И где-то гудит вертолёт...
Лиза вышла из тёмного здания. Крыльцо осталось позади, там же остались и назойливые лица. На знакомой улице, где по дороге ездит поток машин и мигает светофор, пахло мокрым асфальтом. Дождя не было, но небо было в тучах, воздух был немного душным и дороги были мокрыми. Будто два состояния природы – до грозы и после – смешались здесь.
Почему Лиза здесь оказалась, она не спросила себя. Посмотрев направо, она увидела рядом с собой Джима, такого, каким она сейчас себе его представляла – взрослым и серьёзным, высоким деловым молодым человеком... Но он не смотрел на неё, его взгляд был прикован к двум немолодым мужчинам, шедшим перед ними. Даже видя только их спины, чувствовалось, что это добрые люди.
Дойдя до светофора, возле которого стоял полицейский, они, все четверо, остановились. Полицейский не обратил внимания на Лизу и Джима, но преградил путь двум мужчинам, шедшим перед ними. Один из этих мужчин, говорящий с полицейским, стоял теперь боком, и Лиза увидела, что у него седая длинная борода, одет он очень бедно, лицо у него было очень доброе, но в отличие от второго, несчастное. Он говорил стражу порядка: «Пропусти! Мне нужно пройти. Мне выдали теперь специальный пропуск – он у меня здесь...» и начинает рыться по внутренним карманам своей поношенной куртки, и Лиза понимает, что он его забыл, или потерял даже. Он говорит, что пропуск его остался лежать в какой-то клумбе, и Лиза с Джимом смотрят на него в замешательстве. Вдруг этот пожилой мужчина поворачивается к брату и сестре и просит найти и принести его пропуск. Но смотрит он на Джима, а Лиза, в надежде смотрит на этого седого человека, не зная, можно ли ей пойти с братом. А так хочется пойти с братом, хоть куда, и чтобы идея общая была, чтобы что-то объединяло! И старик говорит: «Идите вместе. Только быстро!» И они побежали. Бегут, но не рядом, Джимми как всегда далеко от Лизы. Асфальт мокрый после дождя, и Джим бежит впереди. Между делом, будто выхватив пылинку из общей картины, Лиза заметила, что бегут они по улице названной чьей-то фамилией. И будто бы она, улица, на букву «М». А что за фамилия, что за человек, Лиза не помнит, ей только кажется, что когда-то помнила. А на асфальте, тем временем, как заметила Лиза, было даже изображение этого человека на букву «М». И это всё кажется привычным, будто так и должно быть. И ей, Лизе, даже кажется, неприятен этот человек. Джим что-то кричит впереди, ругая этого «М», стараясь быстрее пробежать его улицу, а Лиза за ним еле поспевает. С горечью думает, почему им нельзя бежать рядом? Она ведь тоже человек, она здесь, но совсем ему не нужна, ведь он бежит далеко, один, словно ему совсем никто не нужен.
Вдруг, среди травы и фонарей (куда Джим резко повернул, и Лиза его чуть не потеряла из виду), он нагнулся к траве, смотря на что-то. Лиза наконец-то догнала его, подойдя к нему. Он, с той самой улыбкой, как мог улыбаться Лизе только во сне, протянул ей руку с чем-то, что нашёл в траве. Это была обыкновенная деревянная бельевая прищепка, сжимающая автобусный билетик с одной только цифрой – большой синей восьмёркой. У Лизы появилась, и тут же исчезла мысль – с этим билетиком можно поехать куда угодно.
Джим пошёл дальше, всё также не говоря ни слова, Лиза поспешила за ним. Они шли по дорогам, уже без луж, всюду люди, день в разгаре, а по асфальту летают билетики, такие же автобусные, как у Лизы, только других цветов, с иными цифрами. Лиза вдруг засомневалась, а что если она поедет со своим билетиком и кондуктор скажет, что её билет не настоящий? Лиза взглянула на высокого Джима, шедшего на шаг впереди от неё и подумала уверенно, нет, не скажет. Этот билетик ей дал брат, а значит, это особенный билетик. И тут, словно воспоминание о давнем сне, вспыхнули в голове мысли, неизвестно какой давности и захотелось упрекать Джима: «Ты такой спокойный, довольный! Конечно, тебя забрала тётя, ты вырос сильным, умным, холёным! А я ничто, никто, тётя обо мне и не подумала... Да, всё честно! Кому нужна обозлившаяся, нервная девочка с ночными кошмарами, в которых за дверью стоит то, что убьёт, сокрушит, уничтожит её... Где в кошмарах, никто не поможет, и ты находишь спасение в сумасшествии, так и этак представляя своё спасение, оставаясь при этом под пыльной кроватью...» Нет, нет, нет! Лиза не скажет ему этого! И не потому, что он не поймёт. Просто не скажет, зачем его тревожить, это только её, только её кошмар.
Они снова дошли до дороги со светофором, теперь эта дорога не была знакомой, горел красный свет, все стояли и ждали. Лиза неожиданно почувствовала бессилие, невозможность идти дальше. Болело левое плечо, сильно, как от удара. И она решила лечь прямо тут, на траве, пока не включат зелёный свет. Но не успела прилечь, свет уже зажёгся, пора идти дальше, нужно как-то передвигать ноги... И тут Джим взял Лизу за руку, потянув её вперёд. Он шёл совсем рядом, крепко держал её за руку и ругал светофор, что он, мол, сам не знает, какой свет ему включить.
Они ещё не дошли до конца дороги, как увидели уже несколько домов, и поняли – где-то там и есть то место, где лежит спасение старого человека, для которого они так долго шли. Путь почти пройден, такой длинный путь и такой разобщённый вначале и сплочённый теперь... Джим по-прежнему держал свою сестру за руку.
Лиза смотрела на него, тихо позвав по имени, но он так и продолжал смотреть вперёд, чуть улыбаясь, крепко держа её за руку.
Когда Лиза вернулась из сна, она до конца осознала ту мысль, которая ещё до сна обосновалась в её уставшем уме.
Джимми, брат, который всегда далеко. А что если он не только от неё так тщательно отдалился, выстроив эту стену, но и от всех, как от напоминаний о детстве? Это – обида. И они оба обижены. Но вместо того, чтобы сбиться в тесную пещеру, став одной стаей, одной семьёй, они нашли каждый свой угол, где по отдельности уже очень долгое время, закрывшись ото всех, зализывали свои раны.