http://ольгабеловаписатель.рф
(ПРОИЗВЕДЕНИЕ ПРОШЛО КОРРЕКТУРУ)
– Какие будут предложения? – обвел взглядом присутствующих Поводыркин (за глаза начальника звали просто Дыркин).
– Можно попробовать что-нибудь из традиционных методов, – промямлил один из сотрудников.
Сидящие рядом мило, но с укоризной посмотрели на высказавшегося, еле заметное покачивание головы подразумевало: «Ай-ай-ай, человек вроде знающий, а такое отчебучил… стыдно, батенька…» Традиционные способы, конечно, все еще применялись, и в ряде случаев им не было равных, но на дворе не каменный век, пора бы придумать и что-нибудь новенькое. Дать наконец разгуляться свежему ветру по коридорам их не значащегося в списках народного хозяйства ведомства!
По залу пролетело жужжание. Громче всего говорила Птахина, девица нестандартная, известная всем своими новаторскими, авангардистскими наклонностями. Два из трех внесенных ею рацпредложений с треском проваливались, но вот то, что оставалось, было поистине «перлом» – не только имело шансы на внедрение, но и обещало завидный успех.
– А что если взять и приковать к койке? – выдвинула очередную идею Птахина.
Некоторые из присутствующих мужчин посмотрели на нее с интересом, кое-кто позволил себе даже ухмыльнуться.
– Не в том смысле, – поджав губки, поспешила объясниться она. – Пошел, скажем, в магазин, нечаянно споткнулся, очнулся, белые стены, гипс, пока лежит отдыхает – в голове все проясняется, меняется точка зрения… вплоть до переоценки ценностей…
– Во загнула, – долетело с другого конца стола.
Птахина смутилась, неординарное мышление – это не просто выкрашенные в зеленый волосы или вдетое в нос кольцо, это что-то более фундаментальное. Девушка до сих пор не могла привыкнуть к тому, что все ее предложения встречаются или гнусными смешочками, или настороженно, с недоверием. Новое пробивает себе дорогу сквозь тернии, рождается в муках. Следы этих вечных мук и терзаний, как ни странно, были невооруженным взглядом заметны на несколько помятой физиономии Птахиной.
– Не бережете вы себя, – буркнул ей в ухо сидящий рядом Идейкин. – А может, смс-рассылка? – оторвавшись от девушки, предложил он.
Кто-то усмехнулся, кто-то потер нос, двое поправили очки, короче говоря, ничего, что можно было бы принять за поддержку и одобрение окружающих. Идейкин криво усмехнулся и решил некоторое время не высовываться. Еще недавно предложение Идейкина прокатило бы, но сейчас условия работы стали просто невыносимые: эфир засоряли всякие ловкачи-коммерсанты, торговцы аксессуарами, фенами, носками с японским снадобьем, от которых пятки сначала облезали, а потом становились, как у младенца. Спущенные сверху посланьица простыми смертными воспринимались теперь не иначе как спам. Со скидками, акциями, горячими предложениями – купи два ботинка, получи третий в подарок – не так-то легко конкурировать.
Неожиданно раскрыла рот Фаина Ивановна, руководительница маленького отдельчика. Отдел Фаины Ивановны существовал еще при царе Горохе, занимался работой, которая нужна всем как зайцу курево (наклеивал марки на бумажные конверты, которые никто никому не отправлял), впрочем, во многих ведомствах найдется подобный, никем не тронутый девственный оазис. Сотрудники подобных структурных подразделений обычно исправно получают зарплату, потихоньку тратят денежку, которую другие добывают потом и кровью, прекрасная их часть на работу ходит с единственной целью – выгулять кофточку, на летучках их представители сидят парочками, молчат или улыбаются, ни одна душа их не беспокоит, однако, следуя некоему негласному правилу, подразумевается, что и они не будут лезть, куда их не просят. Раскрыв рот, Фаина Ивановна нарушила этот незыблемый закон, она и сама это чувствовала, поэтому говорила тихо, несмело, тем не менее очень торжественно.
– А может, напускать по мере надобности черных кошек? – проговорила она.
От Фаины Ивановны, по правде говоря, никто ничего другого и не ожидал.
Члены коллектива, что называется, вылупились и как один заглохли…
Спасли женщину не только седины (Фаина Ивановна была в возрасте), но и то, что она когда-то нюх-нюх, вась-вась с самым большим боссом (даже не начальником Дыркина, а еще выше). После Фаины Ивановны у бигбосса было еще всего «его-го сколько», однако всё как-то быстро рассасывалось, не оставляя в их заведении и следа, а вот престарелой Фаине Ивановне каким-то образом удалось у них осесть и зацепиться… Каждая бывшая пассия шефа, сдавая пост, оставалась при машине, квартире, не говоря уже о цацках и полностью укомплектованном гардеробе, поговаривали, что гордая Фаина Ивановна в свое время от подобной компенсации отказалась, чем совершенно растрогала шефа, привыкшего к более хищническим отношениям. В результате пораженный шеф пожизненно оставил Фаину Ивановну на её непыльной должности, проявив тем самым верх джентльменства. Некоторые утверждали, что она все еще напоминала ему о молодости, другие предполагали, что она еще на что-то надеется, – судя по всему, замечательнейшая чушь (стоило посмотреть на последнюю кралю босса и на бедную, облезшую Фаину Ивановну – и теория эта разлеталась в пух). Злые языки также приписывали Фаине Ивановне меркантильность, якобы за столько лет сидения на тепленьком местечке она уже успела скопить на две квартиры и три машины… Завистников и зубоскалов везде хватает...
Замечание о черных кошках выслушали, мнение на этот счет у всех было идентичное – редко в рядах сотрудников прослеживалось подобное единение. Фаина Ивановна, что бы там ни говорили, была женщина умная, на рассмотрении своего предложения настаивать не стала, удовлетворившись и тем, что её просто выслушали. Внеся свою лепту, Фаина Ивановна уверовала в то, что и она не зря свою корку жует, и до конца совещания больше не проронила ни слова.
Упало еще несколько скудных капель, обсуждение застопорилось, а задач предстояло решить плодящееся с прогрессией множество: неплохо бы, наряду с новыми источниками связи, наладить с корреспондентами утерянный когда-то ментальный диалог, повысить воспринимаемость и в конечном итоге – отдачу. Иначе они тут ро-обют, ро-обют, но все их труды насмарку: для товарищей на том конце провода все их мельтешения – что китайская грамота: они ни черта не понимают или не хотят понимать.
– А может, всплывающие мысли? Во время чтения или просмотра кинематографа?! – долетело из дальнего, подернутого полумраком угла. Замечание принадлежало Марку Палычу, приятному моложавому старичку, бо;льшую часть совещаний предпочитавшему дремать. Иногда он просыпался, причем сам (никто из присутствующих не позволил бы себе будить старика), но и тогда по большей части ничего не происходило: он просто тихонечко сидел и слушал… Пребывая в собственном уютном мирке, Марк Палыч предполагал, что вверенное им население все еще читает умные книжки, выписывает толстые, вроде «Науки и жизни», журналы, смотрит фильмы про сталеваров и доярок, Марк Палыч редко вносил предложения, но и на старуху бывает проруха, иногда и его прошибало – и тогда старенький сотрудник егозил прытче самой Птахиной. Коллеги в этих случаях старика вроде как жалели, внимательно выслушивали, а о глобальных переменах помалкивали... Но как бы ни был Марк Палыч далек от действительности, по долгу службы он вынужден был просматривать статистику, которая просто вопила о катастрофическом снижении числа читающих, о пикирующих тиражах газет и журналов, о плачевном состоянии современного кинематографа. Вероятнее всего, Марк Палыч и сам осознавал провальность своих предложений, а утопические идеи выплескивал по инерции.
Высказавшись, старичок снова задремал. Больше ни Марка Палыча, ни Фаину Ивановну никто не беспокоил.
Сидящий во главе стола Дыркин, задумавшись, уставился в стену, занимал он свое кресло недавно, но ему уже все порядком надоело. Вышестоящее начальство требовало результата, новых методов, решений, концепций, сверху его по самую маковку завалили бумагами из разряда «Быстрее, выше, сильнее». Он в свою очередь разводил руками и про себя возмущался: «Да что я, рожу эти методы, что ли?» Доля у Дыркина была незавидная: начальство клевало, подчиненные при каждом удобном случае отлынивали, в глаза, конечно, не хамили, но за глаза… Короче, не сахар...
Директор кисло глянул на собрание – и всё-таки нужно показать хотя бы видимость работы, чтобы там, наверху, увидели, что и они вроде как бьют копытом, а что кто-то там внизу не въезжает – не их забота. Тряхануть сотрудников нужно было еще по одной причине: скоро конец года и, если они наверх ничего не запульнут, вместо годовой премии все (не исключая и его самого) получат кукиш с маслом. А потом некоторые особенно отъявленные тунеядцы и лодыри будут еще ходить и выяснять, как это их обнесли подарочками.
«Эх, что поделать, – вздохнул про себя Дыркин. – Тявкать так тявкать!»
– Пока на моем столе… – неожиданно хлопнул по столу ладошкой начальник, некоторые дамы чуть не подскочили, Марк Палыч проснулся… – не будет лежать новая концепция, никто из этой комнаты не выйдет! Мозговой штурм! – скомандовал руководитель.
Идеи посыпались не то чтобы как из рога изобилия, но все-таки посыпались. И на том спасибо! На махонькую концепцию наскрести можно.
– Ну, для того, чтобы, например, задержать товарища дома, можно просто задевать куда-нибудь вещичку, – громче всех чирикала Тамарочка Загвоздкина.
Тома была из разряда тех женщин, у которых если не висят в ушах в три ряда серьги, не бренчат на щиколотках цепи, а на копытцах не цокают шпильки, то они чувствуют (по их собственному выражению) себя неодетыми. Такие женщины еще с вечера продумывают гардероб, и если с утра в шкафу не находится определенное платье – весь образ рассыпается, никто никуда больше не идет, а остается сидеть дома, в луже… Загвоздкиной несколько раз указывали на ее ошибку (нельзя всех судить по себе), но некоторым хоть кол на голове теши, у Томочки никак не укладывалось, что можно, плюнув на образ, влезть в первое попавшееся платье или костюм и отправиться по запланированному маршруту – и тогда все их попытки задержать или перенаправить человека в нужную степь коту под хвост…
– А еще можно устроить отвлекающий маневр, – долетело с дальнего конца стола. – Пожар или прорыв канализации! – совсем сгустил краски предлагающий. – Тогда точно с одной стороны путь будет отрезан и придется топать в рекомендуемую нами сторону!
Дыркин скривился, как будто бы ему кто-то наступил на больной мозоль. Не всем сотрудникам было известно, что в работающем на том же участке министерстве чрезвычайных ситуаций, заведующем землетрясениями, извержениями и устройством прочих форс-мажорных пакостей, верховодила бывшая жена шефа, с которой ему, к сожалению, не удалось распрощаться красиво. Не все недоразумения между супругами были урегулированы, хуже всего, что их личные «тёрки» переносились и на рабочие отношения. Мстительная бывшая Дыркина ставила палки в колеса всех их совместных межминистерских проектов, любое согласование проходило со скрипом, а иногда даже с шумом и грохотом, что было совсем неприлично. Дыркин зафиксировал в блокноте те крохи, которые удалось нагенерить его подчинённым, и наконец всех распустил.
– И все-таки человек глуп, – недовольно пробурчал Марк Палыч, выходя из зала. – Стараешься тут, стараешься – как-никак в авторитетнейшей инстанции трудишься, – а он как пень! – махнул рукой старичок. – Ничего-таки не видит, ничего не слышит, залезет по самые уши… куда не следует… – Марк Палыч ловко обходил углы, особенно если рядом находилась женщина. – И ни туды ни сюды! А мы тут соображай, как его на нужную мысль натолкнуть… с какой стороны ему хвост прищемить, чтоб он в нужную сторону побёг…
– Если бы только глуп, – возразила топающая рядом Фаина Ивановна. – Трусоват, вот в чем корень… Поверьте мне, дорогой мой Марк Палыч! Иной раз смотришь, вроде как уже и догадался, что не туда гребет, а все равно ведь действует не так, как нутро велит, а как какой-нибудь Иван Иваныч, чтоб его разорвало, насоветует! Себе не верит человек… В себя не верит! Вот в чем беда! Первосортнейший трус!
– Нет, глуп, как пробка, – не согласился Марк Палыч. – Не распознает, что мы ему тут знаками суфлируем…
– А я говорю, трус! Заячья кровь! Посмотрите статистику. Всё распознает, но по каким-то причинам не верит! Себя боится! – не уступала и Фаина Ивановна.
– Пробка!
– Нет, заячья кровь!
Между Фаиной Ивановной и Марком Палычем завязался их извечный, замусоленный и до дыр протертый спор.