Удушающее пространство — пыльное и серое. И нет выхода. Отсюда нет выхода и никогда не было. Ты так старательно отрезал все дороги назад, что искать их сейчас — просто глупо. Вот он твой час Икс — настал прямо здесь и прямо сейчас, и будет мудрее с ним смириться. Ведь ты сам хотел этого. Разве не так? Признайся, разве не так?!
Но ты продолжаешь бороться. Ты продолжаешь цепляться за жизнь. Даже если знаешь, что будь у тебя второй шанс — ты бы снова отказался от нее, ты бы снова предал самого себя и сделал все, чтобы смерть тебя настигла. В самый жуткий момент — момент беспросветности, безвыходности. Когда даже нельзя сделать вдох. Это твой выбор и он был с тобой всегда.
Ты пытаешься дышать, но из горла вырывается лишь хрипящий звук. Боль обжигает огненным шаром гортань изнутри, спазм перехватывает твой последний вдох… И ты вдруг хочешь улыбнуться. На твоем искаженном в муках лице появляется просвет улыбки.
А разве это не смешно? Так долго хотеть умереть, а когда вот оно твое желание на расстоянии вытянутой руки, начать сопротивляться? Это же так смешно и так глупо. Все в эту минуту идет тебе навстречу. И эти мрачные стены без окон, и пыльный воздух, и яд, лишающий тебя возможности этот воздух вдохнуть. Осталось дело за малым — отпустить. И ты легко отрекаешься от жизни. От всего, что было дорого. Ты делаешь самый главный и самый страшный шаг. За.
*
Все чаще ее посещало одно назойливое чувство. Будто она уже прожила одну маленькую жизнь внутри этой — большой. Когда вспоминала детство, оно представлялось чем-то далеким и незнакомым. Как просмотренный когда-то фильм или прочитанная книга. И воспоминания не были конкретными кадрами из этого фильма, а скорее напоминали забытые ощущения от просмотренного. Как припоминание от воспоминания.
Да, она знала, что когда-то научилась ходить. Что когда-то пошла в школу. Когда-то влюбилась впервые. Но это оставалось лишь фактами — набором неосознанных действий и реакций кого-то чужого. Не ее собственным выбором.
Так же как она никак не могла вспомнить досконально свою юность — ни лиц одногруппников в колледже, ни своих отношений к ним, ни событий, которые тогда происходили. Словно раз прочитанная книга, которую она захлопнула и убрала на дальнюю полку пылиться. Так же было и с последующими периодами ее жизни.
Но вот что странно — во всех них была закономерность. Все забытые ей отрезки жизни имели завершенность. Таким образом у нее за плечами было несколько историй, имеющих начало и финал. И как только завершался один этап жизни, тут же начинался другой. И это дарило свободу. Но и пугало. Ведь она совсем не помнила своих корней. Не помнила, кто она и откуда.
*
Яркие блики света заставляют тебя жмуриться, хотя твои глаза и так закрыты. Но свет проникает красными и оранжевыми полосами даже сквозь веки. Даже сквозь толщи воды, которые давят на твое тело. От страха ты все же открываешь глаза. И пытаешься разглядеть что-то в этой мути перед собой. Ты барахтаешься, бьешь руками, но лишь все больше идешь вниз под давлением. И ничего не видно — кроме бурлящего потока грязновато-зеленого цвета и проникающего сквозь толщи воды света.
Если бы ты не боялся, наверное, ты смог бы оценить эту картину эстетически — свет преломляется в водных слоях, местами превращаясь в радугу. Играет бликами, танцует. Магия природы. Ведь в этом мире столько поистине прекрасного, что создано природой, а не разумом человека.
Человек любит создавать цепь событий, которая кажется логичной, но потом видеть в ней изъяны. Протестовать против собственного выбора. И разве это не тот случай? Ты пытаешь сделать вдох, потому что сил держаться больше нет. Но вместо воздуха тебя изнутри заполняет вода. Она врывается в тебя холодом, одновременно обжигая адским огнем. Пронзает сотнями тысяч жал каждую клеточку и разрывает легкие с невыносимой болью. До слез. Которых здесь не видно. Которых никто не заметит. Тебе жутко. Но лишь первые секунды. Прежде, чем твое тело умрет, прежде чем уснет твое сознание, ты все же успеваешь увидеть собственную глупость. И то, что все могло быть иначе, только захоти ты того. И то, что все было бы точно также, пройди ты этот путь снова. И ты усмехаешься.
*
Ей нужно было вспомнить. В первую очередь для себя. Это все равно — что дышать. Когда воздух кончается, начинаешь задыхаться. Она чувствовала, что задыхается в этой жизни. От собственных противоречий. От действий, которые не были совершены осознанно. А в последствии забыты. Нужно было все расставить по полочкам.
Так через несколько лет подобной практики она смогла разглядеть лишь одну вещь. Вся ее жизнь — это бег по кругу. Только круг этот каждый раз расширяется. И пройденные вехи лишь меняют масштаб. И все достижения — лишь кажутся таковыми. Ты хочешь все исправить, ты возвращаешься на тот же маршрут, думая, что сейчас все будет иначе, что ты сможешь сделать все не так, как в прошлый раз. Но пробегаешь все тот же круг. После которого убеждаешь себя — что чего-то достиг. Что нашел в этом круге нечто важное. Снова забывая, что все это уже было. Было сотни раз до тебя и будет после.
Не проще ли вместо того, чтобы бегать вокруг горы и кричать, какой ты молодец, потому что пробежал уже три сотни кругов, залезть на эту самую гору? И именно там сесть и насладиться жизнью, а не страдать от одышки после тридцатого круга. Залезть и посмотреть на все сверху вниз. Почему никто из бегающих у подножия не поднимет голову и не увидит, что у горы есть вершина?..
*
Над тобой столпились люди. Их очень много. Все они всматриваются в твое лицо. Кто с ужасом, кто с немым вопросом. Некоторые со смирением и ожиданием неизбежного. Ты лежишь на холодной сырой земле. И чувствуешь, как твое тело постепенно сдается. У тебя практически нет сил. Да и откуда их взять — ты немощный седой старик. Твое тело онемело, твое дыхание прерывисто. Ты дышишь через раз. Рана растекающаяся густой почти черной кровью в груди мешает вдохнуть полным объемом легких.
И ты чувствуешь как из тебя утекает жизнь. Точнее не так — ты сам отпускаешь ее. С каждой секундой. С каждым коротким свистящим вдохом. И тебе не страшно умирать. Страх заменяет другое чувство — чувство беспростветной тоски. Чувство сожаления. «Я мог все сделать иначе». Ты должен был все сделать иначе. Но о чем теперь говорить? Теперь остается принять свой собственный выбор.
Это ты хочешь сказать людям вокруг. Но слова не идут, губы не поддаются. Ты только хрипишь. И среди этих лиц нет ни одного родного. У тебя не осталось близких людей под конец жизни. Сквозь боль ты делаешь глубокий вдох. Ты знаешь, что он будет последним. И в то же время нет — ты точно знаешь, что вернешься еще раз, чтобы сделать сотню новых вдохов.
*
Спокойный счастливый день плавно перетекал в закат и вечернее умиротворение. Она сидела на крыльце собственного дома, смотрела на заходящее красное солнце и пила горячий чай. Мимо проходили люди — они приветственно махнули ей рукой. И она ответила кивком головы. Ее узнавали. И в большинстве случаев потому, что в свои восемьдесят лет она все еще выглядела на тридцать. Некоторые узнав эту информацию, думали, что она шутит. Но потом приходили к ней. Говорили о волнующих их вещах. А по сути все эти разговоры были об одном и том же. Все их проблемы, все возникающие вопросы имели в своей основе одно — страх умереть. Люди боялись говорить о смерти. Они боялись самого момента, когда смогут заглянуть ей в лицо. Потому что это все равно, что заглянуть внутрь себя. И принять себя. Вместе со своими ошибками и упущениями, своими протестами и страхами.
Она точно знала, что делала это уже сотню раз — неотрывно смотрела смерти в глаза. Она вспомнила все. Все, что привело ее сюда. Сотни попыток забраться на гору. Наиглупейших. Когда ты карабкаешься наверх из последних сил, не видя, что рядом есть ступени. Когда ты поднимаешь голову и смотришь на вершину и думаешь, что тебе ее никогда не одолеть, и лучше остаться у подножия.
Все было пройдено. И прожито. Лишь для того, чтобы сидеть вот так на крыльце, смотреть на закат и никуда не стремиться. И никуда не спешить. Умереть сотню раз, чтобы понять, что значит по-настоящему отдаться жизни всем своим существом. И покинуть этот мир тогда, когда сам захочешь. Засыпая с улыбкой на лице.
И после всего прожитого оставался лишь один вопрос — а что тебе мешало сразу прийти к тому, чтобы сидеть вот так и наслаждаться? Что тебе мешало оставить борьбу, отложить протесты в сторону? И сделать верный выбор. Ведь он был и будет всегда. Только твой.