2.1
Страшная тайна Марьи-искусницы
http://www.proza.ru/2013/11/17/732
Давно это было. Когда не помню, где — не столь и важно.
Жила в одной русской деревне девочка Машенька. Добрая, работящая. Родителям по хозяйству помогала, еду готовила, ягоды да грибы в лесу собирала, вышивать да пряжу сучить помаленьку училась. Да только не спорились у нее дела. Желание сделать правильно шло от сердца, однако все получалось из рук вон. Пойдет корову доить, так в конце молоко наземь прольет. Кашу варит — так пригорит на дне котелка. Грибы собирает — обязательно среди подосиновиков один паутинник да притащит. Когда вышивать начинает, стежки неровно ложатся. А стоит начать сучить пряжу, так обязательно пальцы изрежет да нить кровью испачкает.
И беды эти не от малого усердия: видно, что Машенька старается прилежно исполнять все, что ей рассказывают, но словно порчу на нее навели.
Годы пролетели быстро, вот и замуж ей пора, да кто же возьмет, замуж-то, неумеху такую. Может, парень какой и поглядывал на нее, уж больно девица ладная была: и синеоока, и румяна, и коса русая до пояса — да только боялся в дом привести невесту криворукую. Изживет свекровь.
Однажды отправилась Марья в лес за ягодами. Шла она по тропинке узкой, да только мысли у нее печальные в голове роились. Не понимая, как долю свою злую поправить, села девушка под деревцем и горько заплакала.
Как вдруг послышалось чье-то кряхтение в кустах.
— Кто здесь прячется? — дрожащим голосом спросила Марья, выставив перед собой пустую корзинку.
Из кустов показалась старушка, маленькая да сгорбившаяся, а на спине — огромная вязанка дров.
— Я Марфа. А ты кто? — прищурилась старушка, пытаясь разглядеть девицу.
— Марья.
— Не поможешь ли ты мне, Марьюшка, хворост донести до дома?
— Помогу. Отчего же не помочь?
Что могло случиться: работа же простая. Да только и с ней Марья не справилась. На полдороге выскользнули ветки из петли да рассыпались по земле.
Девушка бросилась было их собирать, но, опустившись на колени, только расплакалась.
— Что ж ты, Марьюшка, так горько плачешь? Чай же не молоко, дрова и собрать можно, — утешала ее Марфа.
— Так я и молоко пролью, если его мне в руки дать, — продолжала всхлипывать Марья. — Боле и жить не хочется.
— Ну, будет, будет тебе, Марьюшка. Не так велика беда, как тебе кажется. — Однако слезы полились только сильнее, и старушка сказала: — Знаю, как поправить твою беду. Способ верный.
— Правда? Как? — Марья вытерла рукавом слезы.
— Собирай хворост поскорей да неси его ко мне домой, а там я уж и пособлю в твоей беде.
Быстро собрав ветки, Марья туго затянул их веревкой, завязала крепким узлом и закинула на спину. Она была готова бежать к избушке, да только Марфа, вцепившись в клюку, шла, едва передвигая ноги.
Но вот тропинка привела к избушке.
— Сложишь хворост, Марьюшка? — спросила Марфа.
— Сложу.
— Но прежде подарок тебе дам. Подожди.
Кряхтя, Марфа вошла в дом, а Марья огляделась. Сорняки плотной стеной высились на крошечном огородике сбоку от избушки, ставенка на одном окне отвалилась и лежала на земле, даже не поднял никто, ступеньки, ведущие на крыльцо прогнили, и неведомо, как до сих пор держатся.
Нелегко жилось Марфе одной в лесу. Помочь бы ей, да только хуже сделает. Марья вздохнула печально.
Долго ли, быстро ли, но воротилась Марфа. С резной шкатулкой.
— Открывай!
Марья осторожно откинула крышку и ахнула:
— Что же это?
— Ты не бойся, возьми.
Девушка кончиками пальцев подхватила прозрачный кусочек ткани, от которой исходило дивное сияние.
— Это перчатки, — пояснила Марфа.
— Перчатки?! — прошептала Марья. Она и слова то такого не слыхивала.
— А ты надень, не бойся.
Покрутив необычную «перчатку», Марья все-таки догадалась, как надеть ее на руку. Стоило прозрачной ткани ладно обтянуть пальцы, так ее и видно не стало.
Девушка в страхе тряхнула рукой, пытаясь избавиться от колдовства, да не вышло ничего, чувствовала, что на ладони что-то надето. Она затрясла сильнее, тогда уж Марфа схватила ее за руку.
— Не бойся, Марьюшка. Давай я расскажу, что будет, если ты оставишь себе перчатки. — И пусть было страшно, но любопытство заставило девушку кивнуть. — Это волшебные перчатки. Стоит их надеть, и любая работа будет сделана, да так, что каждый залюбуется. Не этого ли ты хотела?
— Но правильно ли это?
— Отчего же? Ты не только себе, ты людям добро будешь делать. Так возьмешь перчатки? — спросила Марфа. — Али как?
— Возьму, — прошептала девушка. И уже громче повторила: — Возьму!
— Вот и умница!
— Бабушка Марфа, а перчатки не испачкаются от грязной то работы? — спросила Марья, натягивая вторую.
— Нет, они же волшебные.
— А откуда они у вас?
— Нашла. В лесу.
В глазах Марфы промелькнуло лукавство, задорное, молодецкое, да только Марья ничего не заметила, она зачарованно глядела на свои ладони: руки как руки, и не догадаешься, что поверх них надета странная одежка.
— А как же вы без этих перчаток проживете?
— Это подарок за твою доброту, Марьюшка.
— Благодарствую, — она поклонилась.
— А теперь можно и дрова сложить.
— Хорошо, бабушка Марфа, сложу.
Орудуя топором, Марья порубила ветки, а потом сложила их в поленницу. И что удивительно: себя не поранила, да и чурки получились одна к одной, ровные. А после и сорняки вырвала, и даже ставенку приколотила. За ступеньки хотела взяться, да хозяйка остановила, сказала, что те еще долго прослужат.
На прощанье Марфа отдала шкатулку, да наказала:
— Только ты никому о перчатках не сказывай, а то вмиг утратят волшебную силу.
Марья еще раз поклонилась да пообещала молчать. Вернулась домой она лишь под вечер, но зато грибов принесла отборных, крупных да блестящих, всем на удивление. Шкатулку она спрятала в коровнике, на чердаке: никто не должен был узнать о диковинном подарке.
С того дня жизнь Марьи переменилась. Никто уже не звал ее «неумехой» да «криворукой»: за что ни бралась она, все у нее спорилось.
И корова молоко давала жирное да ароматное, и пряжа получалась тонкая да белоснежная, а вышивка, ну, просто загляденье, а пироги — вкусней никто не едал. А уж когда Марья бралась за коклюшки — то глаз не оторвать от дивных узоров, что расцветали на кружевах.
Пошла молва вначале по деревне, потом и по другим селениям, что живет девица красная, которая все умеет да все может. И называли ее не иначе как «Марья-искусница». И достаток пришел в семью, и женихи ко двору пришли.
Выбрала она того, кто был сердцу мил, вскоре и свадьбу сыграли. А там и детки появились.
Только неспокойно на душе у Марьи. Давний секрет прогонял радость из ее глаз. Ложь не давала спокойно жить. Правду бы рассказать, но страшно от новой жизни, такой привычной и любимой, отказаться.
Так и жила Марья, желая никогда не получать волшебных перчаток и не в силах с ними расстаться. А меж тем слух о Марье-искуснице дошел и до истинной владелицы перчаток, богини Свеллы, которая в тридесятом королевстве считалась покровительницей талантов.
Именно благодаря этим перчаткам она могла одаривать людей разными умениями. Но десять лет назад кто-то изловчился и похитил перчатки прямо с рук богини. И теперь она желала вернуть свое добро.
Растворившись в вечернем ветерке, Свелла наблюдала за тем, как поздней ночью Марья отправилась в сарай, и от взгляда богини не укрылось, что вошла она с пульсирующими волшебным светом перчатками, а вышла уже без них.
Очутившись в сарае, Свелла без труда отыскала перчатки — ее взгляд проник в каждую щелочку, каждый уголок. Улыбнувшись, богиня протянула руки, и шкатулка сама выплыла из тайника. Крышка отскочила назад и перчатки, сотканные из волшебных нитей добра, скользнули на руки Свеллы, их свет не потух, а стал только ярче.
Утром Марья, как делала уже много лет, направилась в сарай за перчатками, но обнаружила лишь пустой тайник. Часть ее души вздохнула с облегчением, что боле не придется лгать, но другая, окутанная страхом, взывала к богам, в надежде, что те поможет отыскать пропажу.
Позабыв о делах, бросилась в лес. Долго-долго бежала по тропинке, пока не нашла ту поляну, где некогда складывала хворост для бабушки Марфы. Но домик выглядел покинутым, будто в нем уже давно никто не жил: дверь покосилась, окна затянуты кружевной сеткой паутины.
— Бабушка Марфа! — Марья вошла внутрь, но здесь царило то же запустение, что и снаружи: паутина на углах и плотный ковер пыли на полу, лавках и столе.
Стерев слезы с румяных щек, Марья побрела домой. Невесел был ее путь. Перчатки исчезли, а вместе с ними ушли и все умения. Как же теперь жить? Превращаться снова в «неумеху» не хотелось. Не беда, что люди будут тыкать пальцами. Важно, что ей уже никогда не познать радость и гордость, глядя на дело своих рук. Это печалило больше всего!
— Постой! — послышалось сзади.
Марья оглянулась и в страхе попятилась назад: оно и немудрено, в нескольких пядях от земли парила женщина в чудном платье, а у нее на руках…
— Мои перчатки!
— Нет, мои перчатки, — усмехнулась Свелла. — Я тебя пощажу, если скажешь, где их взяла?
— Пять лет назад я встретила в лесу старушку. За то, что помогла ей донести хворост, она одарила меня этими перчатками.
— Имя!
— Марфа!
— Марфа? — нахмурилась Свелла. Потом ее лицо просветлело: — Значит, это проделки Маруши! Можешь идти! — добавила она. Все, что нужно, уже известно.
— А как же я теперь? — пробормотала Марья.
— Как-нибудь проживешь, — беззаботно пожала плечами Свелла. Однако присмотревшись к девушке, спросила: — Думаешь, это перчатки подарили тебе способности?
— А что же еще?
Свелла подошла ближе и прикоснулась кончиками пальцев к виску Марья, и перчатки засияли подобно звездам.
— Талант был с тобой с самого рождения. Он просто спал в твоем сердце. Перчатки лишь помогли ему проснуться. А всего остального ты добилась сама — долгим и упорным трудом. Все, что ты знаешь, все, чему научилась, не пропадет, останется с тобой навсегда. — Богиня усмехнулась. — Ты как была искусницей, так ею и останешься. Можешь быть спокойна.
Свелла отступила на шаг — образ ее бледнел, начиная исчезать. Здесь больше нечего делать, нужно искать проказницу-сестру, которая посмела выкрасть перчатки.
— Никому о нашей встрече не сказывай, — тихо прошептал ветер.
— Никому о нашей встрече не сказывай, — послышалось в песне сойки.
— Никому о нашей встрече не сказывай, — будто чей-то голос забрался в голову Марьи.
Тройной наказ — разве его ослушаешься?
Марья побежала по тропинке. Сердце гулко стучало — то ли от бега, то ли от радости. На душе было так легко и покойно. Теперь она все будет делать сама, и все получится не хуже, чем с перчатками. Она верила в это обещание всей душой.
Она сможет все сама!
Без колдовства!
Только она сама!
2.2
История грустного клоуна
http://www.proza.ru/2015/01/26/696
Жил-был на свете грустный клоун.
Нет, конечно, он обычный человек, просто работал в цирке. Там были веселые, смешливые клоуны, увидев которых хотелось улыбаться, а вот глядя на его печальную гримасу, посетители сочувственно качали головами. Если кто и смеялся, наблюдая его несчастья, это был злобный, невеселый смех.
Грустный клоун хотел дарить людям радость, веселье и тепло. Как это сделать с таким лицом? Белая кожа густо припорошена рисовой пудрой, глаза подведены черной краской, по левой щеке катилась слеза, нарисованная умелой рукой. На губах алая краска, уголки опущены вниз.
Однажды клоун попытался сотворить себе иную жизнь. Он смыл грим и принялся накладывать его заново. Руки действовали по привычке, и вскоре из зеркала взирало все то же грустное лицо. Сколько клоун ни пытался, изменить ничего не получалось.
Он пошел со своей бедой к директору цирка, но тот не согласился помочь:
— У нас и так много смешных клоунов, должен быть и грустный.
Без распоряжения директора никто не осмелился научить клоуна накладывать другой грим, и тогда он решил разыскать того, кто поможет освоить новое искусство: рисовать веселое лицо. Клоуну было страшно, он никогда еще не покидал родной город, но цель вела его вперед.
Но учителя не так легко найти. Одни не желали тратить время на никому не известного клоуна, другие — ссылались на занятость, третьи — говорили, что не умеют этого. Клоун уже решил вернуться в родной цирк и продолжить прежнюю жизнь, но до него дошли слухи об талантливом французском художнике. Говорили, будто кисть — это продолжение его руки, а краски подчиняются силе мысли.
И клоун отправился во Францию. Он нашел художника, который жил в предместье Парижа, и рассказал о своем самом большом желании.
Художник задумчиво потер подбородок, испачкав его синей краской, — гость застал хозяина в саду, работавшим над очередным творением.
— Я скоро заканчиваю картину и мог бы попробовать тебя научить. Не за просто так, конечно.
Радость клоуна была непродолжительной. И он растеряно пробормотал:
— У меня не так уж много денег...
— Деньги не главное, — махнул рукой художник. Он оглянулся на мольберт, стоявший в отдалении. — Моя последняя картина будет особенной. Ей требуется столь же неповторимое обрамление. Рама. Самая лучшая. Принеси мне ее, и мы обсудим твою просьбу.
— Где же мне найти такую раму?
— Слышал я об одном резчике по дереву. Он живет в Италии.
— Я принесу вам раму, — пообещал клоун и снова двинулся в путь.
День сменялся днем, и наконец дорога привела путешественника в солнечную Италию.
Лицо резчика покрывали глубокие морщины, словно сама жизнь пыталась создать причудливые узоры. Да, мастер был стар, но его глаза не утратили зоркость, а пальцы оставались ловкими. Каждая щепка, каждое полено — будь то упрямый дуб или безвольная осина — подчинялись его воле, так рождались шедевры, прославившие итальянца на весь мир.
— Рама? — нахмурился он. — Я не делаю рамы.
— Прошу вас, — взмолился клоун, — я отдам ее художнику в плату за обучение. Больше никто не согласен это сделать. А я так хочу стать веселым клоуном.
Старик хмыкнул:
— Что ж, возможно, я мог бы взяться за это дело, но прежде принеси мне самый красивый цветок.
— Цветок? — Клоун никогда не обращал на них внимания. А тут еще и самый красивый выбрать. — Где же я его найду?
— Не знаю, — пожал плечами резчик по дереву, — может, в Голландии.
— Будет вам цветок.
И снова в путь. Страны, границы, пейзажи мелькали перед глазами клоуна. Наконец он попал в царство тюльпанов. На полях — широкие ленты цветов: желтые, красные, синие — настоящая радуга, что растеклась по земле.
Судьба привела клоуна в сад, наполненный диковинными растениями. В центре зеленого лабиринта он и нашел цветок. Тюльпан. В лучах солнца желтые лепестки едва распустившегося бутона сияли золотом, и они казались нежными, будто бархат.
Несколько секунд клоун любовался тюльпаном, а потом опустился на колени, желая сорвать цветок, но тут появился садовник. Сильный мужчина с потемневшей на солнце, обветрившейся от работы на открытом воздухе кожей. Он разозлился на посетителя и сначала даже разговаривать не хотел, все требовал, чтобы тот ушел, но потом, смилостивился, услышав, что его творение называют самым прекрасным.
— Прошу, подарите мне ваш цветок. Я отдам его резчику по дереву. Он сделает мне раму. Я отнесу ее художнику, и тот нарисует мне веселое лицо.
Садовник обернулся, чтобы посмотреть на цветок.
— Нет, я не могу это сделать. Этот тюльпан называется «Тюлипа регина», «Королевский». — И правда, сияющий бутон напоминал корону. — Он единственный такой на свете. Все остальные сорта — слишком тусклые и не идут ни в какое сравнение с моим.
— Моя жизнь закончится, если и дальше останусь грустным клоуном. — Настоящая слеза прочертила влажную дорожку на щеке, которая была посыпана рисовой пудрой.
— Хорошо, но принеси мне самый вкусный пирог.
— Но где мне его взять?
— Знал бы, сам туда сходил, — усмехнулся садовник. — Запомни: «Королевский тюльпан» цветет восемь дней. Когда осыпается последний лепесток, расцветает следующий бутон. Как видишь, осталось только два бутона. Поспеши.
— Я вернусь, — пообещал клоун.
Он устал, хотел отдохнуть и выспаться, но все же шел вперед, расспрашивая людей, где найти самый вкусный на свете пирог, но никто не мог ему помочь. Наступили седьмые сутки с момента разговора с садовником — словно последняя песчинка упала в песочных часах, чтобы отчет продолжился, их нужно перевернуть, но... это уже ничем не поможет. Время вышло.
Больше нет смысла куда-то идти. Клоун опустился на землю, прямо посреди тротуара, на холодную брусчатку. Люди обходили его стороной, презрительно поглядывая, недоуменно косясь. И никто не предложил помощь. Никто не поинтересовался, что же случилось.
Безразличие людей не волновало клоуна. Он потерял слишком многое — свое счастливое будущее.
Вдруг открылась дверь ближайшего дома, и на улицу выпорхнула женщина. Ее каштановые волосы были заплетены в косы, причудливо уложенные на голове. Скулы и аккуратный носик покрывали золотистые веснушки. Уголки губы приподнялись в милой улыбке, которая тут же потухла, стоило женщине увидеть запыленного путника посреди тротуара в величественной Праге.
Женщина посмотрела по сторонам, поджала губы и, покрепче перехватив плетеную корзинку, с которой отправилась на рынок, подошла к клоуну.
— Вам плохо? — Когда он чуть качнул головой, спросила: — Что же случилось?
— Это долгая история.
Когда пустой живот заурчал, клоун прижал к нему руку, пытаясь заставить умолкнуть. Не получилось, и он стыдливо опустил голову.
Женщина с тоской заглянула в пустую корзинку и, вздохнув, сказала:
— Пойдемте, я напою вас чаем. Не упрямьтесь! — чуть повысила она голос, и клоун не смог противиться приказу. Да и не хотел, он был голоден. Но в пылу поисков потратил все свои сбережения.
Пока женщина, ее звали Йоханка, готовила чай, клоун умылся и немного почистил одежду. Когда он вернулся, увидел на столе ватрушки с творогом, а другие — с малиновым джемом. Попробовав их, клоун восхищенно произнес:
— Вы точно знаете, как приготовить самый вкусный пирог.
Йоханка засмущалась и ничего не ответила.
— Прошу вас, скажите, что знаете!
И он рассказал о садовнике, резчике по дереву и художнике. Что без маски веселого клоуна ему и жизни не будет.
— Хорошо, — Йоханка встала, — я научу вас делать самый вкусный пирог.
— Делать?! — вскинул нарисованные брови клоун.
— Именно так. — Женщина заметалась по кухне, собирая продукты.
И клоуну, никогда не готовившему, пришлось повторять все действия хозяйки: замешивать тесто, делать начинку из тыквы и яблок, выкладывать все на противень — больше всего он намучился, когда формировал поверх начинки решетку из скрученных узких полосок теста, уж очень хотелось, чтобы она получилась идеально ровной, как у Йоханки.
Наконец пироги можно было достать из духовки, но женщина разрешила клоуну попробовать лишь тот, который приготовил он сам.
— Сделанное собственными руками всегда вкуснее, — усмехнулась она. — И когда ты заставишь садовника приготовить такой же, или другой, пирог, он согласится, что тот получился самым лучшим на свете.
Клоун поблагодарил хозяйку и засобирался в дорогу, но на пороге остановился:
— Вы ничего не попросили взамен. Еще и денег одолжили. Что я могу для вас сделать?
Он был удивлен, что не прозвучало никакого требования, особенно после общения с другими «помощниками».
— Сделать? — Йоханка задумалась на секунду, а потом покачала головой: — Ничего не нужно. Я была рада вам помочь.
— Благодарю от всего сердца, — сказал клоун, и отправился в Голландию, к садовнику.
Услышав просьбу совместно приготовить пирог, тот хмыкнул, но отказываться не спешил. Изделие получилось не таким красивым, как у Йоханки, но садовник признал, что пирог на удивление вкусный: съев один кусок, положил себе на тарелку второй.
После трапезы садовник вручил клоуну стеклянный куб с тюльпаном — так цветок сохранится во время путешествия в Италию. А там, резчик по дереву уже заканчивал работать над рамой. Он долго разглядывал тюльпан, сиявший, будто слиток золота, после чего удовлетворенно улыбнулся.
Получив плату, клоун отправился во Францию. Художник встретил его с нетерпением, он осторожно погладил завитушки на раме и, решив, что это достойное обрамление для картины, тоже выполнил свое обещание: научил накладывать грим.
Клоун мог со спокойной душой вернуться в родной цирк. За время его отсутствия там кое-что изменилось: директор принял на работу другого грустного клоуна — не останавливать же представление из-за уволившегося работника! И все же он принял его обратно.
Теперь клоун встречал посетителей цирка задорной улыбкой, его шутки были веселыми и добрыми, но спроси его кто, доволен ли он, клоун не торопился бы с ответом. Он много сделал для того, чтобы достичь желаемого, но это не приносило покоя его душе, особенно когда он мысленно возвращался в тот день, когда Йоханка учила его готовить пирог. Не мешало бы деньги вернуть: он заработал нужную сумму.
Клоун не отказался бы еще раз повстречаться с доброй женщиной, узнать у нее другие рецепты.
Наконец он решился. Собрал свой нехитрый скарб и отправился в Прагу.
Йоханка встретила его приветливой улыбкой и поинтересовалась, получил ли он желаемое.
— Нет, — покачал головой клоун.
— Мне жаль, — улыбка женщины пропала. — Неужели садовнику не понравился пирог?
— Понравился. И он дал мне тюльпан. А художник сделал мне веселое лицо. Но... — клоун на секунду замолчал. — Это не то что я хотел на самом деле.
И тогда он предложил Иоханке то, о чем раздумывал всю дорогу в Прагу. Женщина обещала подумать.
Ей потребовалось намного меньше времени, чем клоуну, чтобы принять судьбоносное решение.
Вскоре в Праге появилась новая кофейня, где подавали пироги, вафли, ватрушки и прочие вкусности, которые готовили Йоханка и клоун. При желании посетители могли поучаствовать в приготовлении своего заказа.
По праздникам клоун разрисовывал себе лицо — не задумываясь, веселым или грустным оно получится, — и шел на ярмарку, развлекать жителей и гостей города. Но большее счастье для него было видеть улыбки людей, которые лакомились его вкусностями.