Соперники

Матвей Мельков
Летними сумерками, когда запахи реки перемешиваются с густым настоем луговых трав, покосники собрались к стану у озера. От кухни, где священнодействовала тётя Паша, тянуло вкусной едой.
Кушанья не отличались изысканностью, но проголодавшиеся люди снисходительно относились к кулинарным творениям тёти Паши. Только её престарелый супруг, мастер в бригаде по вилам и граблям, дед Пахомыч, всегда ворчал.
- Опять суп пересолила. И лапша пригорела. Кашеварка!
- Что ты понимаешь, старая кочерыжка.
- Ишь, закудахтала. А можешь ли ты, к примеру, приготовить котлеты деволяй? А?
К всеобщему удовольствию и потехе, перебранки супругов проходили ежедневно. Машинист сенокосилки Маркел,  солидный человек с философским складом ума, по этому поводу заметил:
- Заранее срепетировано. Для возбуждения аппетита. Как в ресторане музыка.
Однако философ поспешил с выводами. В пылу дискуссии, оскорблённая в своих лучших чувствах тётя Паша, огрела поварёшкой по лысине привередливого старика.
- Я думал, атомная бомба взорвалась! – давясь от смеха, сказал Вася Кривозуб, весельчак и балагур.
- Ну, посмотрели театр и хватит, - вставая из-за стола, распорядился бригадир. – Пора спать, а завтра в четыре ноль-ноль на дальнюю гриву.
Пожилой и женатый народ полез в балаганы, а молодёжь отправилась на берег озера. Приятна усталость рабочего человека, а ещё приятнее отдых на охапке свежего сена. Приложишь голову, и уже спишь без сновидений до утренней зари.
Тишина в балагане, только в углу слышен шёпот:
- Старый дурачина! Зачем супротивничаешь, ведь лапша не пригорелой была?!
- Пригорелая, - слабо возражал старческий голос. – А зачем ты твёрдостью бьёшься?
- Ладно уж, лежи. Я тебе на голову уксусную примочку приложу.
А у озера, на притоптанной лужайке, собрались парни и девушки. Кажется, наработались за день, пора бы и отдыхать, но их как будто не берёт усталость. Пропоют, пропляшут до утра, пол часика вздремнут на заре, и снова на ногах, бодрые и здоровые.
Могучи у молодости жизненные силы!
Вася Кривозуб усаживается на перевёрнутый обласок, достаёт из футляра баян, не спеша вытирает мех носовым платком, прикладывает к грифу голову, и начинает выводить мелодию. Над озером, над лугами  поплыли звуки вальса. Всё завертелось в хмельной метели хоровода, всё кружится, всё танцует: ребята, девушки, луна, звёзды, кусты, трава. Хорошо, склонясь к любимой, кружиться в волшебном ритме, видеть её сияющих глазах отражение августовского неба, чувствовать жар её рук.
Вдруг баянист перешёл на перебор, грянула подгорная. На круг  вылетела стройная и гибкая как талинка, Тома Половкина. Плавно прошлась, каблучками выбила сумасшедшую дробь и, лукаво улыбаясь, запела:
«Гармонист, гармонист,
Хорошо играете.
Отчего вы, гармонист,
С нами не гуляете».
Много в бригаде интересных девчат, но первая среди них Тома. Парни сохли, тайком вздыхали о ней, но лукавая девчонка гордо шествовала по своему девятнадцатилетнему пути, густо устланному разбитыми мужскими сердцами. Среди других только двое счастливцев пользовались расположением Томы -  это баянист Вася Кривозуб и его приятель, шофёр Миша Глазков. Сейчас Миша стоял в стороне и влюблёнными глазами смотрел на девушку.
Ревность терзала его сердце. Конечно, она предпочитает Васю, красивого и весёлого, где уж ему ровняться с ним.


Окончание следует.