Предлагаю начало романа, и очень прошу оставлять рецензии. Архиважно, чтобы говорилось всё, хорошее и плохое, на ваше усмотрение…
(Короткий роман длиною в жизнь)
Всё проходит, но всё остается. Это моё самое заветное ощущение –
ничто не уходит совсем, ничто не пропадает, а где-то и как-то хранится.
Ценность пребывает, хотя мы и перестаем воспринимать ее…
И прошлое, хотя бы и забытое, пребывает как-то и дает свои плоды.
Вот поэтому, хоть и жаль прошлого, но есть живое ощущение
его вечности.
(о. Павел Флоренский, из письма к матери. Соловки, 1935)
1
Время меняет скорость
Третье тысячелетие, утверждают многие, скорее всего, мчится на самом быстром виде современного транспорта. На космическом корабле? Может быть! А, может, дело не во времени? Оно никогда не торопится, просто течёт, как вода в песок. Третье тысячелетие! У кузбасской поэтессы Елены Стариковой прочитала созвучные мне строки:
Жизни река быстротечна,
Но сколько воды утечёт.
Время - поток бесконечный.
Откуда начать его счёт?
Никто не знает, откуда. И мы безразличны ему. Нам, самонадеянным, его и не сосчитать, хотя силимся. Вот ведь определили, что живём в этой точке. И ощутили, что скорость его увеличилась. Обозначив это, стали ещё быстрее «крутиться» и «бегать», всё большие расстояния преодолевать за день, даже совершая обыденные дела. Не случайно у той же поэтессы родился вопрос:
Новый век меняет скорость.
К чему всё это приведёт?
Зачем бежим? Куда мчимся в автомобилях, занявших все земные пространства городов? Ещё чуть-чуть, и взлетим над ними. Гонимся за счастьем? Где оно? В чём оно? Некогда подумать, некогда поговорить. Дело и расслабляющее безделье прежде всего! Сделал дело – бездельничай смело! На Канарах, на диване, на тусовке, в ресторане! Будь безбашенным, болтай, никого не напрягай! Болтун востребован. Пусть болтает ни о чём. Между «ни о чём» незаметно и ловко деловые люди управляют бизнесом. Секрет этого феномена объясняется тем, что они, как никто другой, втянуты, встроены в систему рыночной экономики и научились отметать перегрузку информационной шелухи. Это как умение лошади спать стоя.
Избирательный ум нацелен. Цель заставляет отметать ненужное. Сегодняшний успешный психотип не думает о прошлом, не позволяет себе заглядывать в будущее – живёт одним днём. Вот почему хороший рассказчик, обозревающий и охватывающий всё позади и впереди – герой не нашего времени: он напрягает не только ум - вносит излишнее волнение. А зачем? Хотя встреча с таким для некоторых была бы большой удачей. Если он поднимет близкую или необходимую тебе тему или поведает о сокровенном, не боясь ни кривотолков, ни предвзятого восприятия, то можно задаром получить порцию чужого жизненного опыта! И какого! Не того модного, научающего ухватить кусочек материальных благ, а кусочек лучшего – духовного, внутреннего, невидимого содержания людей. Один рассказывает – другой слушает, и к обоим приходит понимание идентичности и непохожести, запускается процесс самопознания и осмысления жизни, обнажается её подноготная противоречивая гармония. Уж она-то, не замечаемая нами, существует даже в эпоху скоростей!
2
Нам не до души
А что это там, в глубине, заставляет Его или Её выплеснуть наружу бесценное откровение? Что? Да - душа. Ощущение наличия души – самое таинственное в человеке – очень ценилось прежде. Нужда доказывать это, судя по темпам, скоро отпадёт. Некогда. Уже не так, как прежде, востребованы мысли о ней. Какие-то из них живут по инерции, переданные нечаянно, а не нарочно предшественниками: душа болит, чужая душа – потёмки, чёрная душа, продажная душа, добрая душа, душа-человек. А как вам такие: бездушный, душу заложить, потерять душевный покой? Это мешает современному человеку. Рациональный рассудок говорит нам: нечего рассуждать о том, от чего ни шерсти, ни мяса не получишь – бери «ружьё», то бишь дело, и – вперёд, за добычей. Не успеешь – опоздаешь, ни с чем останешься! Это раньше о душе вспоминали в тысячу раз чаще, чем о хлебе насущном, по ней разграничивали и судили людей. А теперь один суд: «Ты что лох? Я же не лох какой – нибудь!» А кто такой лох? Да невезучий, не нахальный, вперёд себя к счастью других пропускающий. Обидно быть лохом. Поэтому воспитываем характер вопреки душе. Время такое. Но отчего-то часто орём: «Достали уже! Заколебали! Отстаньте!»
– Чем не откровения! Наверное, каждой душе по-прежнему всё-таки нужен свидетель её жизни, и это трагическая причина её неожиданных всплесков – не в откровениях, так в другой… форме. Она хочет изменяться, развиваться, прозревать, сближаться и быть понятой!
Только не сейчас. Не до неё. Некогда. Некогда. Некогда!
3
Сон в руку и лицемерие
Однажды мне пришлось срочно ехать автобусом из Восточного Казахстана в Россию, в Кузбасс, где уже давно жил мой сын, потому что «наши дети», как мы называем всю его семью, запросили помощи – снохе сделали операцию. Уже всё позади, но нужен присмотр за детьми. Если бы они жили рядом, насколько легче было бы прийти на помощь. Растят детей так далеко от бабушек и дедушек. Случись что, не набегаешься. Уехали «за длинным рублём», вернее за приличной зарплатой. Времена!
Стоял октябрь, разгар осени 2000 года. Девяностые потихоньку завершились экономическим кризисом, вполне сравнимым с Чернобыльской катастрофой - такое потрясение испытали мы, выросшие после войны и не знавшие ничего подобного, непрерывно, гордившиеся своей многонациональной огромной, строящей коммунизм державой. Это были годы открытия и закрытия границ, бурного размножения бомжей и олигархов, лукавых правителей и криминальных элементов, грубого проветривания и выветривания душ и мозгов. И лакированный коммунизм стал казаться нам раем, потому что сегодняшнее время из прошлого больше потянуло негативного и добавило хорошую дозу дурных новшеств. И то время хвалили политики, и это оправдывают, наделяя человеческим качеством – лицемерием.
Сиюминутно ничто не совершается в истории. И трудно определить, какие они наши времена? Кроме скорости и лицемерия, одно лежит на поверхности – у нас нет ни рассчитанного, ни эфемерного будущего! Ни политики, ни социологи, ни экономисты, никто не может его описать. Вот такая черта эпохи. Чем жить и на что надеяться? Даже тот факт, что половине населения материально стало легче, почти не утешает. Чего нам опять недостаёт?
До этого меня мучили какие-то предчувствия – снилось, что я ищу несчастного ребёнка в лабиринте. Сооружение было тёмным, с высокими, грязными стенами. Там было узко и душно. Я нашла дитя и долго металась в панике - хотелось скорее выбраться на волю. Прохлада потянула за собой. Появилась надежда на выход. В этот момент я проснулась: муж стоял у окна и открыл форточку – ему захотелось подышать. В руках у меня было ощущение тяжести, будто на самом деле держу ношу. Наконец, освободившись ото сна, включила ночник, поделилась увиденным, и полезла в сонник, лежащий на прикроватной тумбочке - посмотреть, к чему бы это. Решив, что кто-то из детей заболел, высказала опасение и рассердила его:
- Как ты, …взрослая, образованная женщина, можешь верить во всякую ерунду?
Я легко догадалась, что там вместо «взрослая» подразумевалось другое, характеризующее по возрасту слово, поэтому он запнулся, подбирал… «помягше». Что поделаешь? Заметны предательские следы старения. Никак не могу примириться с этим и завидую американскому писателю К. Воннегуту, который о себе в таком возрасте трезво, здраво и честно сказал: «…а теперь я просто старый пердун…». Спасибо моему мужу: он всегда смягчает этот болезненный для меня момент. Иногда я называю себя «старой перешницей», вроде шучу, но при этом трагически осознаю, какая это голая правда. Значит - лицемерю.
Сон оказался в руку. И вот я еду к «нашим детям».
4
Старый-старый сон, недостатки и размышления
Отчётливо помню, когда поменялось кое-что в мировоззрении - появилось внимание к сновидениям. Не без причины. Судьба наказала нас с мужем обоих. Отдавая все силы работе, мы не заметили, как сгустились над головой тучи, как несколько опрометчивых слов, истолкованных завистливыми людьми, породили негативное отношение и заставили начать против нас «поход» самых близких людей. Целый год длилась подлая история проверок на честность, с которой я даже свыклась, и, по наитию, а не по модной науке – психологии, нашла способ обрести относительное душевное равновесие или подобие его, придя к выводу, что из всего можно извлечь урок, короче, что сама виновата «дурр-ра старр-рая». Одно оставалось неразрешимым: как относиться к ним, к тем людям, унизившим личное достоинство. И послала мне тогда душа, а она есть частица Бога в нас – считают многие православные христиане – так и мне думать положено, поразительный сон, будто в каждый палец левой руки впилось по скорпиону. Они загибали упругие, хитиновые хвосты и трясли ими, как погремушками. Это я во сне, наверное, перепутала их с гремучими змеями. И казалось, что всей силой, данной им природой, они, вместо того, чтобы колоть своими хвостовыми когтями, вгрызались в мою живую плоть зубами. На руках у меня были чёрные кожаные перчатки, но они не спасали от ужасной боли. Я, стиснув зубы, выдёргивала из пальцев омерзительных тварей другой рукой и бросала на ярко- зелёный куст. Избавившись от последнего, ощутила, что тупая боль осталась - им удалось проделать норы-дыры в моих пальцах. Утром, вспомнив странное сновидение, я больше всего пожалела, что бросила эту нечисть на зелёный куст – надо было в огонь, в какую-нибудь плотно закрывающуюся ёмкость, чтобы они погибли, а я - на зелёный куст - конечно, «дурр-ра». Потом я утешилась тем, что наяву-то я всё-таки умнее, наяву-то я бы их…
Тогда доморощенный эзотерик-женщина истолковала, этот сон, детально совпадающий с моей жизненной ситуацией, и тем успокоила меня:
- На тебя напали враги – «скорпионы», их много, они близкие тебе люди, видишь, вцепились в левую руку - целились в самое сердце, но ты в «перчатках» – твоё достоинство имеет защиту. Будучи человеком незлобным, мстить не сможешь, но ограничишь их территорию в своей душе, как говорят, «простить – прощу, а обнять не смогу» – вот тебе и «зелёный куст».
Понимаю, что прощать, как любить, надо до конца. А не совсем прощать – один из моих многочисленных недостатков, в которых ни перед каждым признаюсь то ли из-за самолюбия, то ли осторожности, то ли трусости. Нельзя выкладывать про себя подноготную. А вдруг снова кто-нибудь воспользуется. Боюсь, а придёт момент, всё забуду и доверюсь. Да и не хочется терять к миру людей доверия. Да, и зачем терять последнее нажитое богатство, без которого всё бессмысленно?
А! Так и быть! Ещё признаюсь, что я жадная, жадная на время. Живу, и мне его не хватает. Одно делаю, а намеченное, второе, третье, в очереди стоят. И так постоянно. Разве не парадокс? Вот потому так много рассуждаю о времени.
- Всё пройдёт, - продолжила в тот раз ведунья мысль. - Бог тебя проучил. Когда он такое допускает, то хочет что-то объяснить нам. Учти науку, если боишься ещё раз попасть впросак. Вот уж, истинно говорят: иная простота хуже воровства. А сны – это попытка души объяснить нам саму себя – ведь на земле душа проходит свой путь вместе с нами, и ей так легче до нас достучаться... Ну, вот опять – душа! Однако как хорошо, что от этого объяснения стало легче. С той поры я сделала мистическое объектом моего наблюдения. Вот и сонник под рукой. От страха, наверное. А разве не славно было верить в свои силы и ничего не бояться? Время расцвета недостатков пришло. Говорят, с возрастом человек мудреет и чище становится. По мне так, наоборот, теряешь самоуверенность, а самооценка всё строже и всё ниже, терпения всё больше. По молодости, как заяц во хмелю, прёшь на какую-нибудь чужую «пургу», и - помогает; глядишь, и чью-то дурость победил. А теперь думаешь, думаешь, в какой бы позе перед поганцем показаться, чтобы ему ясно стало, кто он такой, и вдруг, хвост поджавши, сам отворачиваешь в сторону. Все силы порой забирает подготовка к преодолению, и вот их почти не остаётся, и становится жаль, как времени. Издержки опыта и возраста. Отрицательные накладки. Противоречия.
Сейчас на моё беспокойство накладываются обыденные хлопоты, приземлённые заботы сплетаются с попыткой размышлений не только о своей жизни. Это доказывает, что парадоксы и внутри нас и вне нас. А если это пересечение судьбы с вечностью, разумом не воспринимаемое, а душой знаемое, лаёт такие отголоски? Жадность на время, например, – моя личная большая практическая глупость. Так бывает. Выпестуем себе идеал, надорвёмся, а ничего не достигнем. Тем не менее я до самой пенсии относилась к тем людям, которые утверждают, что чем больше делаешь, тем больше успеваешь, а чем больше успеваешь, тем больше проживаешь. Слава Богу, мало кто согласился с этим. Другие выбрали пресловутое - «тише едешь, дальше будешь» - и, не спеша, с тем же результатом, к этому периоду дошли. Утешаюсь тем, что никто не живёт набело, скорее - с ошибками, как и я.
Все заблуждаются. А сны-то тут при чём? Они ведь ничем не могут помочь.
5
Попутчики
На этот раз на невесёлую причину поездки свалилась удача. Да, мне кое в чём повезло: на моём пятом месте, у окна, сидела пожилая женщина, почти старушка, с живым, не деревянным лицом, в мелких и крупных морщинках, с открытым, ясным взглядом когда-то карих, теперь посветлевших глаз. Я утверждаю это потому, что знаю точно, как они выглядят, по своему отцу, у которого в старости глаза выцвели, хотя в молодости были карими. Она встретила меня просьбой:
- Вы не против, что я - у окна? Бывает, плохо переношу автобусы. Тошни-ит,(протянула окончание) хотя всегда с собой целый набор средств: цинарезин, аэрон, жевательная резинка и яблоки, – тут она безнадёжно махнула рукой, - Мне надо видеть доро-огу.
- Без проблем, – кивнула я, а себя, любимую, похвалила - освоила модный молодёжный сленг, удобный краткостью и меткостью. А то бы надо было сказать:
-Что вы, что вы? Не тревожьтесь, сидите. Со мной такого не бывает. Я хорошо переношу транспорт и совершенно спокойно уступаю вам своё место.
Мне, в самом деле, было всё равно, как расположиться. Я собиралась даже подремать, чтобы побыстрее скоротать время.
Засунув дорожную сумку под сидение, устроилась поудобнее.
Автобус быстро заполнился пассажирами. В 11 часов 30 минут он медленно вывернул от автостанции на проспект Абая. Позади остались Ульбинский мост и Дворец Спорта. Двигаясь в потоке машин некоторое время параллельно со стареньким, расписанным рекламой трамваем прошлого века, он миновал слева улицу Михаэлиса, справа - новый современный больничный комплекс и свернул в сужающуюся, тенистую от высоченных старых тополей улочку Бажова, которая упирается в проспект Независимости, бывшую Ленина. Повсюду, в республиках когда-то единого Советского Союза, происходит именно такое переименование – оно тоже останется в памяти знаковой приметой. Как всё-таки мы похожи, бывшие граждане республик бывшей страны! У всех и повсюду появились проспекты Независимости – знак справедливости и важности совершающихся разрывов между братскими народами. «Независимость – лучшее качество, лучшее слово на всех языках»,- сказал известный поэт И. Бродский. О таких, как он, не говорят «бывший» даже через сто лет, потому что он «независимый». Внутренней свободе таких людей всегда будут удивляться и завидовать. Вот если бы слово сразу превращалось в свою суть! А пока это просто слово.
Почти все молчали. Прежде чем задремать. Я окинула взглядом салон и попутчиков. Уже сложилось первое впечатление, некоторые чем-то выделились из общей массы. Негромко хихикали две девчушки лет тринадцати - четырнадцати, ехавшие с родителями. Им было комфортно и весело там, на заднем сидении, заниматься электронными играми подальше от родителей, которые расположились в середине автобуса, перебрасывались репликами по поводу отдыха. Легко было догадаться, что компания приезжала из России на отдых в Голубой Залив, далеко известный за пределами Восточного Казахстана, уникальное место на рукотворном Бухтарминском водохранилище, которое иначе, как морем, и не называют. Два паренька, с безмятежными выражениями лиц, сидящие впереди них, судя по нескольким брошенным друг другу фразам, студенты, направлялись с небольшой группой сверстников и руководителем в Новокузнецк. Воткнув наушники, они погрузились каждый в свой мир, в подтверждение того, что общение с живым человеком сегодня мало востребовано. Я решила, что они из тех, кто не умеет и не любит общаться. Такие носят непреступные, равнодушные или злые лица. Стоит им столкнуться с новым для них человеком и новым знанием, отмахиваются, предпочитают не заморачиваться: не разбираюсь, потому что до сих пор не пригодилось, и впредь обойдусь. Я разозлилась, когда они «выжили» на заднее сиденье подростка, чтобы сесть вместе. А зачем им сидеть вместе, если не разговаривать? Непонятно. Остальные трое из их группы, две девушки и юноша, держались около руководителя и разместились на предпоследних рядах. Из их речей ещё при погрузке багажа стало ясно, что едут они на фестиваль казачьих молодёжных ансамблей. Я сдержала старушечье недоброжелательство к ним, из-за того мальчонки, вдруг всплывшим аргументом: может, «не выжили», а договорились. Иногда мои выводы по первому впечатлению несправедливы. Возраст. Сознательно учусь выжидать и присматриваться.
Слева от нас, через проход, шептались русский паренёк и девушка-казашка - молодая семейная пара. Об этом легко было догадаться по её округлившемуся животику, хотя колец на руках не было. Может, это переезд в Россию, где молодёжь бывших республик, да и люди постарше, ищут выгодную работу, или поездка к родственникам для решения известных проблем. Они ухаживали друг за другом и обменивались такими медовыми взглядами, что окружающие тактично опускали глаза. О чём они переговаривались? Бог знает. Но так часто называли по именам друг друга, что и мы их запомнили: Влад и Айя. Он, светло-русый, голубоглазый, она тёмненькая, невысокая, уютная, всем своим видом напоминала старшеклассницу. Да, всё в ней было таковым: скромное тёмно-синее платьице и лёгкая ветровка, ботильоны на стройных упругих ножках и небольшая толстая косичка на головке. На круглом личике неширокие короткие, как нарисованные, брови, по-детски доверчивые, небольшие, миндалевидные глаза, маленький, мягких очертаний носик и пухлые губки. Она была очень мила и неотразима формирующейся материнской женственностью. Молодой человек тоже разместил под сидением небольшую багажную сумку, а тубус, с какой-то особенной аккуратностью положил на верхнюю полку.
Влюблённые сидели позади молодого батюшки, самого настоящего попа. Хотя по молодости он не имел окладистой бороды и был одет в современный костюм, на шее у него был довольно большой крест. Чистое молодое лицо освещалось великолепными, карими глазами, которые поражали таким внутренним покоем и умом, что это вызывало невольное уважение окружающих. Когда он вошёл, в руках у него были чёрный кейс и куртка. Налегке едет. Сев на место, священник достал из кармана чётки и принялся их перебирать. Наверное, молился. По возрасту он ненамного старше вышеописанных пареньков, но весь его облик как бы говорил о большем, чем у них, жизненном опыте и устоявшихся взглядах. Я предположила, что он недавно окончил семинарию. Рядом с ним устроилась худенькая блондинка лет тридцати пяти.
Впереди - время, пространство, дорога и какие-то уже начавшие своё движение, я это предчувствовала, события. Они отвлекут меня от бессмысленного и беспомощного волнения: что там у детей,- дадут новое, пусть временное направление мыслям.
6
Начало пути
Итак, удобный, но старый туристический автобус усердно выполнял свою работу, и никакая сила не могла отвлечь его от неё. Раньше таких не было. Его явно купили за границей, в Болгарии или Белоруссии. Не знаю. Сохранились нерусские слова кириллицей на стёклах. Кстати, бэушное( бывшее в употреблении) даже из ближнего зарубежья лучше нашего. Это унижает. А как к этому относится правящая элита? Пересела на импорт.
Ровный гул мощного мотора не мешал, а успокаивал и убирал всякие сомнения из головы. Несколько секунд занял осмотр салона. Мягкие кресла, огромные окна. Около переднего входа на внутренней стороне корпуса краской нанесена информация: 49 и слово не по-русски. Сообразила: столько мест! Почти все заняты. Сбоку на выступе над дверью, скрывающем её механизм, призыв на русском языке: «Не курить, не сорить, не материться!». Славно! Будем выполнять! Визуальная информация расширяется повсюду. Она снимает много проблем. Сам прочитал, сам разобрался – и хорошо! Не надо ни у кого, ни о чём спрашивать! А если спросил, тебе просто тычут пальцем в табличку объявления, инструкции или рекламы. Так с сотовым телефоном и с компьютером – много не говорят даже учителя на уроке: читай, пробуй, разбирайся, сам дойдёшь. Всё это требует от современного человека очень быстрой реакции и внимания. Хочу признаться, что медленно привыкаю находить во всём этом положительное. Пока больше раздражает.
Около трёх часов нам предстояло добираться до Шемонаихи, хотя расстояние в 150 километров невелико. Оттуда недалеко до таможенных постов. Сначала мы ехали по городу мимо зданий, пестревших броскими, надоевшими рекламами, вывесками многочисленных магазинов, парикмахерских, кафе и скромными табличками аптек, государственных учреждений, деловых офисов, броскими надписями мелких частных предприятий, вроде моечных и шиномонтажных мастерских. И всё это, включая огромные билборды, представлялось на двух языках - сначала на государственном, потом на русском. Так подчёркивается значение титульной нации и поддерживается её культура. Большинство пассажиров, кто с интересом, кто умиротворённо, рассматривали не город, а скорее осень.
Для всех притягательна эта пора! Начало октября. Зелени на деревьях почти не осталось, зато какое буйство красок и оттенков последней листвы. Больше всего жёлтого. Вот она – прелестная золотая осень! За окнами проносились поредевшие стриженые вязы и липы, молодые берёзки, посаженные на проспекте вместо пылящих пухом неприхотливых тополей, наводивших ужас на аллергиков. Далее взорам предстали облетевшие или уже побуревшие кусты и плодовые деревья в огородах и садах пригородного Усть-Каменогорска, спрятавшегося за заборами и упорно не менявшего свой облик по праву старожила. Справа остался аэропорт с серебристо-розовой надписью «Оськемен» над терминалом. Красивый, современный, страдающий болезнями промышленных гигантов город поставил на этом точку. Его любят и вместе с ним страдают три сотни тысяч людей, а, уезжая, возвращаются сюда сердцем. Хороший, добрый старый город, как незабываемый друг, или даже как близкий родственник.
Вот замелькали вырвавшиеся на простор ещё празднично солнечные клёны и полуголые развесистые ивы. Багровели черёмуховые заросли. Редкие рябины радовали своими безукоризненными нарядами. Свисающие гроздья их ярких ягод на фоне последних кружевных листьев напоминали огненные фейерверки - брызги застывших искр. Если ты закрывал глаза, вдруг задрёмывая, они так и оставались перед твоим взором. И снова на фоне синевы неба еле заметные, прозрачные кроны молодых берёзок-невест, стоящих своими белыми, лёгкими ножками на золотых коврах из не разметённых ветром листьев, и широких берёз-боярынь, постарше. И всё так же, как в любое время года, неповторимо прекрасны были, будто разрисованные небрежными, точными мазками, ближние и дальние пёстрые склоны Алтайских гор. Только близь дороги, в самом низу, они выглядели неряшливыми от засохшей, перепутанной, прибитой дождями травы, среди которой я узнавала устойчивые стебли цикория.
Двухполосная, извилистая асфальтированная дорога, приведённая в порядок по модной и хитрой технологии ямочного ремонта, пролегшая в распадке между невысокими отрогами устья каменных гор, заставляла путешественников нешуточно психовать.
- Пристегните ремни! – когда нас изрядно тряхнуло, съёрничал беспокойный молодой мужчина, сидевший позади рядом с приятной пожилой дамой, когда мы отъехали на несколько километров, - Будет потряхивать во всех направлениях – вверх, вниз, влево, вправо! Подтяните животы, чтобы не случился заворот кишок! А душу из нас дорога всё равно вытрясет.
Кое-кто оглянулся и с улыбкой посмотрел на пассажира с усиками, в плаще и серой кепке, а один, презрительно прищурясь: подумаешь, Америку открыл, сами знаем. Остальные не отреагировали. Люди не хотели, отправившись в дальний путь, начинать его с таким настроением – кончится же плохая дорога, и скоро под колёса ляжет просторный российский автобан - Россия основательно начала бороться с одной из своих проблем – плохими дорогами, которые, к сожалению, ещё не доведены до границы – расстояния-то гигантские.
Шемонаихинская скромная автостанция встретила нас приветливо. В столовой и буфете предлагали горячее. Желающих подкрепиться не было. Зато прибавилось два пассажира. Теперь автобус был полон под завязку. Новеньких, а это были молодые люди, провожали две девушки и наказывали вернуться.
- Одна нога там, другая здесь! – шутили они.
- Да мы из Шемонаихи - никуда! Отучимся, и – назад, на родину! Мы без неё куда! – отвечали они, по-моему не шутя – всякий отъезд, даже временный, воспринимается в наше время неоднозначно.
Через пятнадцать минут мы уже были в пути. Пара чёрных коршунов, именно так называются эти большие, умеющие подолгу парить птицы, замеченные в небе на остановке, не заинтересовались нами и остались кружить над посёлком. Несмотря на дикий нрав, они привязаны к родным гнездовьям. Их круженье отъезжающие, возможно, как и я, связали с прощанием: вы уезжаете, а мы остаёмся. Хорошо уезжать, зная, что вернёшься. Хорошо провожать, надеясь, на встречу.
Ещё час или чуть больше и… черта государственного раздела.
7
Таможенный досмотр
Граница проходит в холмистой местности, больше похожей на степь. Почти нет кустов и деревьев, сквозь редкий травостой, наполовину состоящий из полыни, видна песчано-каменистая почва. Тут сразу понимаешь, что уникальный, богатый растительностью Восточный Казахстан остался позади. И в том месте поражает вдруг возникшая деревенька Михайловка, старая, пыльная, до бровей заросшая травой и - безгласная. Чем тут люди живут, чем занимаются? Сколько тут жителей? Человек сто, не больше. Подъезжая, можно было заметить небольшое стадо коров. Значит животноводство есть. Меня почему-то охватывает грусть при пересечении границы. Нет, не из-за отъезда. Сразу вспоминаю слова тех, кто ездил в Европу, что наши дороги, деревни отличаются от их какой-то нищетой и неприглядностью. Пытаюсь оправдать: протяжённость-то какая! Климат опять же нелёгкий. Население реже. За то мы природой окружены роскошной.
На таможнях, сначала - казахстанской, потом - российской, расположенных почти рядом, мы провели чуть более двух часов - по часу на каждой. И на первой, и на второй автобусы обслужили довольно быстро. Расторопные военные на обоих постах дали нам «зелёную улицу», то есть преимущество перед частными авто и грузовыми машинами, у которых на проезд через границу уйдёт по нескольку часов. Нашему везению способствовали активные действия и чёткие подсказки нашего крепкого на вид, брутального, и, по всему, опытного, пожилого шофёра и его более молодого, но старательного сменщика. Они обращались к друг другу соответственно возрасту - Николай и Коля. Все стоически выдержали досмотр клади, проверку паспортов. А на российской - контроль на наркотики с собакой.
- И что? Найдёт? И это надёжно? - не унимался тот самый приметный молодой мужчина с усиками. Его пригласили и куда-то увели. По всему видно, что без приключений он не обходится. Таким людям всегда есть о чём рассказать, пройди они большое или малое расстояние. Когда он присоединился к нам с другой стороны зоны, где скапливается народ после всех проверок и заполнения таможенных документов, то поделился со своей соседкой, что ему показали, как собачка находит наркотики. Видимо, таможенников «достали» подобные замечания, вот они и решили доказать «Фоме неверующему», что надёжнее контроля нет.
- Я сам спрятал среди вещей в нашем автобусе упакованную в несколько слоёв наркоту, – нашла на раз! Я - в шоке! Работает! Вот это помощники! - восхищался он.
- Вот и хорошо, что работает! Нечего нам из-за границы эту отраву пропускать. Хоть тут отфильтруют,– отреагировала моя соседка, повернувшись назад и вмешиваясь в разговор. - Хорошо бы не знать её никому.
А я подумала: не принадлежит ли и она к тем активным, у которых жизнь идёт густо.
- Да, таможенный заслон существует, - ораторствовал он.- Но государства и сами занимаются селекцией конопли для разных нужд. А это сырьё для наркотиков. В Казахстане и в Киргизии, в Чуйской долине, ещё в советское время, разводили коноплю. Она и расплодилась больше чем надо! Потом пытались уничтожать. Куда там! Сейчас немало предприимчивых людей производят из неё эту отраву кустарно. А ещё Афганистан подбрасывает. Да, и другие. Пока её будут делать и гнать ради наживы из-за границы, будут и наркоманы плодиться. Хотя, какая это заграница - Казахстан, Киргизия, Россия? Все мы из одного государства, одного поля ягоды… были.
- И остались,- заметила моя соседка, оборачиваясь назад,- Границы между республиками всё равно прозрачные, и когда-нибудь будут открытыми. Глупость – между братскими народами, пусть и в прошлом, единой страны границы закрывать. Мне вот и друзья-казахи признаются, что чувствуют себя обкраденными: были вон какие государственные просторы и – на тебе - уменьшились. Какое-то ущемление от этого все чувствуют!
Мою соседку тема явно задела! А беспокойный сосед никак не мог закончить разговор и развивал свою ниточку перед сидящей с ним терпеливой и деликатной дамой, даже после того, как мы двинулись в путь. Невольно прислушивались и мы. По его мнению, выходило, что конопля нужна для медицинских целей и получения пеньки, из которой делают ткани, парусину, морские канаты, да даже обычные верёвки. Однако, и как сырьё для получения наркотиков, она использовалась веками и используется сейчас. Другой вопрос, почему она стала так широко распространяться, если раньше, да и теперь, произрастает локально. Из-за наживы поползла искать сбыт.
- Времена такие наступили! - резюмировал он.
Легко всё объяснить временами.
Но мы же с вами, дорогие читатели, уже договорились: Время… оно никакое. «Время-поток бесконечный», - сказала Елена. Он никакой, и несёт он нас равнодушно, даже не замечая, и сейчас так же, как в прошлом тысячелетии. А вдруг не оно несёт нас, а мы – его двигаем? Мы, человечество, сами и есть движущийся поток. Как вам такая версия? А?
До свидания, Казахстан! Вот и Россия!
8
Что такое камни преткновения?
- А, знаете, я ведь совсем переезжаю в Кемеровскую область, в Прокопьевск, - заговорила, повернувшись ко мне, моя спутница, когда мы отъехали от российской таможенной зоны и взяли курс на Змеиногорск. Почти всю жизнь прожила в Казахстане, дольше всего в рудном городке Зыряновске - пятьдесят пя-ать ле-ет. А родилась я в России, на Алта-ае.
Это сообщение не удивило - тогда многие уезжали куда-нибудь. СМИ устами журналистов, политиков прогнозировали очередной экономический кризис, предсказывали инфляцию. Многие искали мест со стабильным заработком. Только… пенсионерке-то зачем? Скрывая вопрос, который женщина могла вычислить по выражению моего лица, я перевела взгляд в окно, - вот такая тихушная, хитренькая, но любопытная я женщина. О моей соседке такого не скажешь, и она, действительно, оказалась чрезвычайно открытым, словоохотливым и догадливым человеком.
Погода стояла сухая, но с утра до полудня было малооблачно. После обеда вдруг выглянуло на короткое время солнце и засияло так, что казалось: вот и снова - оно, бабье лето. Природа между тем стала значительно беднее и однообразнее – пора начать беседу.
- Одна осталась, а там у меня сын, сноха и внук. Позвали к себе – вот и поехала, - уловила она моё желание и пояснила, а в следующий миг увела разговор в другое русло:
- У меня есть приятельница, которая считает, что нам, в нашем возрасте, это я не про вас – вы ещё молода-ая, (Вот я и комплимент получила. Какая, однако, тактичная дама.) пора то ли собирать, то ли разбрасывать камни. Один раз ставит на первое место «собирать», в другой – «разбрасывать». Мало кто точно цитирует священное писание. Я тоже библию читала, да, признаюсь, мало что поняла. Сейчас это доступно стало, не то, что во времена нашей молодости – запрет был на религию. Такой вот круговорот получается. Известное – извращаем, забытое – возвращаем. Правду любим, а теряем, ложь не любим – привечаем.
Тут я вовсе насторожилось: какая забавная и умная у меня соседка. Ну-ка, ну-ка…
- Всё мне кажется, - продолжает она, - что я никак до конца не пойму этой фразы про камни. Наша это людская обязанность, или, вообще, правило самого Бога? Что это? Всем вроде понятное - «всему своё время». Но мне кажется, что в слове «камни» есть скрытый смысл. Зачем и почему камни? И что мне предстоит делать сейчас, то ли то, то ли другое? Круто всё меняю, уезжая из Казахстана.
- Пожалуй,- расфилософствовалась и я. – Помню, помню что-то подобное. Вот эти слова, тоже оттуда, Соломоновы премудрости из экклезиаста: время насаждать и время вырывать; время рождаться и время умирать. Но это понятно даже ребёнку. А вы имеете ввиду, что это правило не людям исполнять, а самому Богу?
– От-ту-у да, – протянула она. Но не ответила на заданный вопрос.
Так бывает при разговоре. Главное дать сказать, что пришло в голову собеседнику, чтобы он не потерял интерес к общению, что я и сделала. И не зря:
- Да. А вот ещё: время плакать, и время смеяться; время молчать, и время говорить. Большой изобретатель - язык. А если не язык? А для нас проявленный в языке вселенский разум, или Бог? Сколько разных теорий о мире существует. Я вот Сергея Сергеевича Коновалова о сотворении мира прочитала с интересом. Мы же ничего подобного не знали раньше. А теперь. Слушай, думай, выбирай, что захочешь, принимай. Есть и для разума и для души-и. Сейчас, в моём возрасте (напомнила многозначительным взглядом, что это не обо мне), для Неё - важнее. Но почему-то в последнее время чаще других звучит «время собирать, и время разбра-асывать камни». Не семена, не зёрна, не плевелы, наконец, а ка-амни. Камень – что-то тяжёлое, человеку неподручное. Хоть их разбрасывай, хоть собирай – всё трудно! А Богу камни, в смысле преграды, ставить да убирать подручнее, управляя миром, исправляя наши ошибки. Мы что можем? Разве попытаться скинуть свой крест? Как Вам такой смысл? А потом взвалить его на себя, осознав, что другого не дано.
- У Бога и правила, и инструменты для всего есть, - отзываюсь я,- ведь признаём мы какую-то силу над собой.
Мы почувствовали себя идущими в одном направлении, родилось необходимое доверие для общения. А я, ступив на стезю осмысления чужих раздумий, вспомнила продолжение стихотворения Елены, поразившее меня простотой и ясностью связи времени с человеческой жизнью:
Важных дел, сомнений списки
Станут с возрастом редеть.
Временных порогов риски
Легче будет разглядеть.
Вот почему надо молодым слушать поживших стариков. Тут я мысленно подняла палец. Так иногда ставлю печать в непререкаемом.
И представились мне «порогов риски» каменными глыбами. Кто их всё-таки разбросал? Бог? Может, на пути Времени тоже есть камни преткновения. Мы их не видим, а чувствуем. Вот почему поэты, словом выявляющие подсознательное, часто пишут о его тайнах и тайнах камней преткновения – загадочных и нам неподвластных инструментах Бога. Да, вот это правильно, не правила, а инструменты Бога: и время, и камни преткновения. Есть такая где-то услышанная притча о том, как в одном городе, наверное, в Иерусалиме, жили люди. Многие бегали по своим делам мимо храма, не заходя в него. И вот, чтобы напомнить им о спасении души, Бог бросил рядом с храмом камень. Это и был камень преткновения. Бежит такой деловой человек, не помышляя о душе и о Боге и вдруг – бац – запнулся, и оказался в дверях храма.
Бывает, вот так же, как перед дверями храма, вдруг окажешься перед распахнутой человеческой душой. А сигналами к этому послужат простые и всем близкие мысли и слова. Главное – не пропустить это мгновение.
9
Сон длиною в жизнь
Вы замечали, как развивается и продвигается дорожный разговор: не всегда ровно, не всегда ходко, бывает застрянет, а то быстро-быстро побежит вперёд, или вдруг вернётся назад и опять устремится по главному маршруту? В своём движении он похож на то, как будто кто-то перебирает чётки: то по порядку, а то забудет, собьётся, возвратится к предыдущему, потом снова сосредоточится, встанет на месте, броском продвинется к новой цели.
Так всегда. Дорога объединяет, роднит, убирает перегородки. Чем она длиннее, тем ближе друг другу даже несовместимые, на первый взгляд, путники или, как в нашем случае, пассажиры. А нам ещё больше десяти часов быть вместе. Хорошо, что у меня такая спутница.
- Вот про кресты всё и всем понятно, - произнесла она внятно грудным низким голосом и будто перекинула новую бусинку на чётках разговора:
- Говорят, каждый несёт крест по силам. Все это понимают и постигают все. Мне вот досталось мно - о – го их, крестов. Впору сказать, что я несла не крест, а - кресты по силам. Ведь не упала, не свалилась в могилу. А сколько пережила-а-а!- опять протянула она гласную.- И не переска-ажешь! - покачала головой, остановилась после этого восклицания и, придвинувшись, тронула мою руку в знак того, что хочет поделиться нахлынувшим:
- Как Вас зовут?
Я ответила.
- А меня - Ульяна. Так вот. Лет в четырнадцать, как раз перед Великой Отечественной войной, видела я сон, будто иду по знакомой, пустой, дли-и-инной алтайской дороге. Тогда мы жили в России. Сушь, зной. Конца краю ни земле, ни дороге нет! Иду я, и вроде такая усталая, остановись – дальше шагу не сделаю, - женщина замолкает.
Я жду, боюсь прервать нить уже затянувшего меня начала.
Боковым зрением рассматриваю натруженные крупные руки с сильными, утолщёнными в суставах пальцами, скромную, чистую, неброскую одежду и обувь: легкие ботиночки, прямую чёрную юбку и комплект кофточек одинакового бледно-голубого цвета тонкой машинной вязки. Макияжа нет, седые волосы, коротко острижены под каре. Их поддерживает широкий пластмассовый ободок – удобная для пожилых причёска. Ей идёт седина. Прямые, ещё пышные надо лбом волосы обрамляют светлое, чистое лицо, на котором выделяются выразительные, с блеском глаза. Круглые, дутые цыганские серьги – единственное украшение, характеризуют скромный вкус и достаток хозяйки.
- Сажусь я на дорогу и начинаю копать,- продолжает неспешно и с долей вернувшегося из прошлого удивления попутчица, - Тут начинается моё мисти-и-ческое, алта-айское – сон длиною в жизнь. Не удивляйтесь, мне ещё мама говорила, что как переехала семья из-под Курска на Алтай, так и пошли у всех вещие сны – ей в том и её сёстры признавались.
Я удваиваю внимание. А про себя соображаю: мои-то сны в Казахстане тоже алтайские. И родилась я на Алтае, и еду, как и она, в Кузбасс, где всё тот же Алатау, то есть милый Алтай.
- Копаю, копаю и прямо из пыли достаю деревянные кресты,- говорит она, - большие, маленькие, всякие… и на левую руку складываю, как дрова. А когда все кресты собрала, встала и пошла. Вижу себя сзади, как иду в своём старом ситцевом платьишке, не оглядываясь, тихонько, но всё вперёд и вперёд,… с крестами. Помню: проснулась в сомнении, к чему бы это. Много раз этот сон рассказывала, а разгадывала всю жизнь, потому что он по своему аллегорическому охвату (не удивляйтесь слову, так сказала мне знакомая учительница Татьяна Ивановна) с ней схож. Вот только не сосчитала я количество крестов. – Пожалуй, не меньше, чем у мамки моей (кивает головой, соглашаясь с собою, и будто загибает пальцы), которая и сирота-а, и вдова-а, и одинокая многодетная ма-ать, с детства не бережённая, не ласканная, жалостью не бало-ованная, от тяжёлых трудов не отдыха-авшая. Жили мы в то время с ней одной. Отец, казак, участник Первой Мировой войны, умер от ран – недолго пожил. Родственники позже покаялись, что обвиняли: «У Дуси мужик лодырь лодырем». Это самое обидное для крестьян на Алтае осуждение. Как-то бедно жили тогда, а работу ценили. Говаривали: «пока руки гнутся, я живу», а ещё так: «работу работать не из чашки лопать». В поле, на сенокосе чуть поработает отец и идёт отдохнуть. Конечно, лодыри и тогда водились, хоть и презирали их. «Мне такого муженька духом не надо-ть! Не разбежится, не надсадится!» - так частенько трёкала его родная тётка. Когда умер, поняли, что он просто здоровьем слабый был. Кто болен, тот в трудах неволен. Умер, народив четверых детей. Я - старшая, Виктор на два с половиной года младше меня, потом – Мария, и последушек – Ванюшка, которого мамка особенно жалела, - вздыхает рассказчица, - не усмотрела в детстве, упал он с печки и стал у него расти горб - таким и остался на всю жизнь. А, по всему, красивый бы был мужчина. Глаза голубые, временами, хотите верьте, хотите нет, когда о чём- нибудь ему самому интересном рассказывает, так вот и плещут синим пламенем. Нос прямой, аккуратный. И всегда братишка опрятен был. Из всех нас самый умный и самый рассудительный. Все в семье его любили. Мама часто повторяла:
- Все вы мне одинаковы, но не обижайтесь, больше всех жалею Ванюшку - виновата я перед ним. И, правда, о нём постоянно скорбело её материнское сердце. При этих словах грустнели глаза и вздох вырывался из груди. Но от него она прятала это чувство и всегда обращала к нему ласковое, доброе и спокойное лицо. Сердцем жила. Я хорошо понимала это поведение, наверное, тоже се-ердцем.
10
Бог спас
- Однажды, когда я уже повзрослела, мама рассказала мне тайну о моём рождении, которое произошло вопреки воле родственников, советовавших не рожать. Только-только жить замужем начала она, а муж возьми и заболей так, что и надежды не было. А тут ребёнок. Женщины тогда научились делать адскую смесь, чтобы избавиться от нежелательной беременности, из спирта или водки и хозяйственного мыла, которую вводили в себя с помощью резиновой груши. Как этот способ до нашей деревни Ситники дошёл, кто знает? Как спирт доставали, если в деревнях брагу пили? Тоже загадка. Женщина заболевала и, прокрутившись в неимоверных муках, скидывала плод. Способ этот распространился в деревнях, когда церкви разорили, попов выгнали и первое атеистическое поколение вырастили. Приготовила она смесь, пошла завершить дело в баньку, стояшую в огороде. А когда подняла грушу и нажала слегка, на неё вдруг пахнуло таким дурным запахом, что отвратило сразу от последнего шага перед детоубийством. Вышла из баньки и закинула инструмент в цветущую картошку. Вот я и родилась. «Бог спас», - говорила сама мама. Не от того ли так часто целовала в детстве мои ручки и жалела не меньше, чем младшенького, Ваню? А со временем я поняла её привычку - судить себя за свои поступки и даже мысли, и строго спрашивать. Это выработалось всем христианско-православным укладом и библейскими канонами, которые поддерживал отец, да и родная её семья.
И Витьку нашего Бог спас. Родился в чистом поле. Вернее по дороге на сенокос. Мамка шла к отцу с туеском еды, будучи на сносях. Тут её и прихватило. А мимо ехали на телеге старик со старухой. Старуха увидела, что женщина под берёзкой мается, остановила деда и помогла. Пуповину перегрызла – нечем было резать, и пылью дорожной присыпала. Алтайской пылью. В исподней материной рубахе и приехал Витька домой. И ничего. Жив до сих пор. Расскажи кому сейчас такое, не поверили бы.
12
Отец
- Отца нашего доктора не раз на ноги ставили. Так он и жил без лопатки, с простреленным лёгким и оторванной снарядом пяткой. Он прихрамывал, сутулился и поэтому казался ниже своего роста при ходьбе и в работе. Зато когда сидел за столом рядом с молодой женой, приободрялся, держался прямо и выглядел молодцом! На большой палец! (Она улыбается и показывает этот из детства закрепившийся жест похвалы.) Лет четырнадцать мамка за ним замужем была – четверых детей родила. Тогда в семьях, особенно деревенских, и больше детишек бывало – по одиннадцать - двенадцать. Часто мамка повторяла, что детей, то есть нас, любит, а вот про мужа – сначала редко, а со временем всё чаще. Выдал её «неудачно» замуж брат её матери, дядька Трофим, после смерти обоих родителей взявший на себя попечение над тремя сёстрами-сиротами. В семье нашей он был, как сейчас бы сказали, самый крутой - с самим Лениным делами заворачивал в революцию. В музее революции, что на Красной площади в Москве стоит, об этом в советские времена кое-что было. Узнали мы про такой факт от родственников из семьи дядьки. Теперь неизвестно, будут ли хранить, другое отношение и к революции, и к тем, кто её совершал. Хотелось бы, чтоб хранили. История, она и есть история – прошлое страны. К нам на Алтай дядька Трофим приехал, когда родители оба умерли от холеры или ещё какой болезни. Это совпало с каким-то его делом или заданием. Точно не помню. А они остались сиротами, две в возрасте невест, а мама почти ребёнок – шестнадцати лет. Аграфену и Авдотью он хорошо пристроил - там и достаток, и мужики крепкие, а у Дуси, то есть моей мамы, - инвалид, а потому бедняк.
- Такого жалеть, а не любить, - так дядька говорил. Но это не окончательная правда. Мамка моя добрая была, как многие женщины с Алтая. Да и отец далеко не грубый человек. Он звал её «Дусенька моя» и очень хорошо управлял ею и её настроением. И, я так думаю: по здравому размышлению и велению сердца, часто беседовал с ней на разные темы (он старше её намного был), сама мама рассказывала. Вот примерно так:
- Ты, Дусенька моя, с ног-то не сбивайся, не расшибайся - всего не охватишь, всех делов не переделаешь. У вас, баб, и так жизни без самообмана нет. Дети, дом, а тут вот колхозное строительство. Мы, мужики, политику не шибко поняли в 17-м то году, у вас на всю семью один Трофим дорос, а вы, бабы, в кути, мира не видавшие, вовсе слепые.
- А как это без самообмана, Вань?
- Душой баба живёт, мечтами. Сначала замуж выходит, а потом спрашивает, зачем. Мужик всю жизнь в крепости, вы и того хуже. Ваши-то крепости самые главные во всём государственном устройстве. И никто вас из них не вызволит, ни Бог, ни революция, ни власть. Хорошо, коли муж человеком будет, а то пропадёт вот такая ягодка, как ты – жила не жила, была не была – потомство оставила – вот и всё.
- А зачем ты мне это говоришь? Кто работает, тот живёт, - отвечала молодая жена с гонором.
- А чтобы зрячая была, без толку не гоношилась. Про работу да жизнь ты правду сказала.
- А пападья, а учительница в школе тоже так живут?
- Тоже. Выше бери. И царица сама так-то живала. Мужик – тягловая сила, а баба – становая. Ты в глаза людям заглядывай иногда, всё по глазам прочитаешь. Голубушка моя доверчивая, я тебя не обижу. Я много в жизни видел, есть в тебе доброе зёрнышко.
- Какое, Вань?
-Душа милосердная, из которой и любовь твоя женская вырастет, дорогая моя Евдокеюшка!
Как в воду смотрел отец - мать моя верна ему была и после его смерти. Это ли не любовь?
- И вот ещё – рассуждает Ульяна,- чему лично меня жизнь научила: человека не один Бог спасает, а ещё и любовь. Бог есть Любо-овь… Ты вот присмотрись к жизни: В сердце Бог да любовь – будет счастлив любой! Нет! Некоторые не видят этого, другие отрицают, третьи.. в советское время говорили «наглость – второе счастье», ну, и так далее. Я не лицемерю. Говорю, что на себе испытала- прове-ерила.
13
Объединяющий великий Алтай
Мы обе на некоторое время засмотрелись в окно автобуса, за которым лениво менялись невзрачные окрестности Змеиногорска, старинного и громадного, по давним меркам, а сегодня районного уровня города. Автобус медленно пробирался по пыльной просёлочной дороге, подъезжая к нему. И тут размышления увели меня к другим истокам возникновения человеческой любви. Здесь, в городе, есть замечательный музей истории горного дела имени Акинфия Демидова. Именно демидовские рудознатцы более 200 лет назад делали разведку в Бухтарминском крае теперешнего Восточного Казахстана, откуда мы и ехали с моей попутчицей, относившегося к Томской губернии в досоветские времена. Они открыли месторождение полиметаллических руд, в которых и свинец, и цинк, и серебро, и золото. Оно получило название по имени Герасима Зырянова, нашедшего древние копи при впадении спокойной речушки Берёзовки в сумасшедшую, бурную Бухтарму. Оттуда сюда везли на пробы первые порции богатых рудоносных камней. А потом заново обживались эти места, и люди прирастали к ним на всю жизнь. Всё это мне, как и многим старожилам тех мест, известно, благодаря кропотливым исследованиям краеведов и подробным описаниям бесчисленных красот и богатств Алтая до крайности влюблённых в него беллетристов. К коим отношу читанные мною с восторгом «Алтайское притяжение» Александра Лухтанова и высокохудожественные труды писателя, орнитолога, эколога Бориса Щербакова.
Вот и у меня есть стихи:
Поклонюсь Алтаю в ножки низко
И скажу, дыханье затая:
- За моё рожденье и прописку
Очень-очень благодарна я.
Ты, Алтай, взметнул такие горы –
Очерк их, как молнии разрез,
Устремленья наши, наши взоры
До лазурных притянул небес…
Не эта ли привязанность пробуждает любовь и растит в нас семена добра.
И меня, как мою спутницу, он не отпускает - родилась на Алтае в России, жила на Алтае в Казахстане.
Алтай объединил гигантские пространства и многие народы. Свободный, широкий, щедрый, таинственно-сакральный, неразрывно связанный с прекрасной легендой о счастливом Беловодье, трепетно и сердечно любимый, как в России, так и в Казахстане. Вот и сейчас культурный трансграничный маршрут «Казачья подкова Алтая» охватывает двенадцать районов Алтайского края, включая Змеиногорск, Бийск, Новокузнецк России и Усть-Каменогорск Восточного Казахстана. Так возрождаются казачьи традиции и прославляются удаль да вера, храбрость да преданность Родине, оживляется необходимая духовная составляющая жизни человека. А дело в том, что в 18 веке тут строились крепости и служили в них солдаты да казаки, потомки которых и теперь живут по всему Алтаю. Нет-нет, да и встретиться на пути отпрыск казачьего племени и обязательно стукнет себя в грудь: «Мы, казаки, продажными не были, ни вере, ни отечеству не изменяли! Мои деды – казаки, и я это помню». Вот и спутница моя казачьего роду-племени, и группа молодёжная на фестиваль аж в Новокузнецк направляющаяся в теме. Опять современным сленгом козыряю. Уж простите – так короче.
Мы сейчас едем молча. Местность серовата и скучна. Даже небо над нами будто выцветшее за лето. Здесь нет пышной растительности. Зато обращают на себя внимание живописные скалы. Люди, едущие в автомобилях, останавливаются, чтобы сфотографироваться на фоне этих каменных нагромождений. За городом, в сторону Казахстана, я знаю, тянутся Алтайские хребты, зовут любителей путешествий. Там возвышаются Холзун, который хорошо просматривается с зыряновской земли, и легендарная, знаменитая Белуха – не гора, а песня, каждый пик которой имеет своё неповторимое название: Корона Алтая, Вера, Надежда, Любовь, а у её царственного подножия лежит спокойное зеркало озера Равновесия. Это и есть сердце Алтая, самая высокая его точка – 4500 тысячи метров. От одного священника слышала, что на самой высокой точке сердца и находится душа человека. Сюда устремляются путешественники, исследователи, любознательные люди тысячами. Если слушали их, то невольно проникались желанием побывать, посмотреть, прикоснуться.
Не только эти и другие места, так же красиво окрестили первооткрыватели и коренные жители, что говорит о любви и поклонении! Названиями народ утверждает свою кровную связь с родной землёй. Для него «Россия-матушка», а к Алтаю так и просится-батюшка, как и к Уралу. Само имя Алтай удивительно по звучанию! Народная этимология признаёт два замечательных его перевода с тюркского - «пёстрые» или «золотые» горы. Но вполне возможно влияние монгольского языка, утверждают лингвисты-исследователи, и дают ещё один перевод: «большая гора», то есть «горная протяжённая гряда» или «высокая гора». Мой символический стихийный перевод синонимичен современному политическому термину толерантность – «терпимость», который сегодня уже подвергается критике за то, что заменил своё, исконно-русское, и потому, что был введён в горбачёвские осуждаемые народом времена. Древний Алтай будто обнимает пять стран раскинутыми руками, как делают люди широкой души: Монголию, Китай, Россию, Казахстан, Киргизию. Стоит он века и века, заслуженно неся своё изысканное имя. Обкатанное, обработанное, как галька речной водой, языками, оно приобрело совершенную форму и смыслы существования, данные Богом: жизнь, красоту и любовь.
Сейчас вечереет, и мне угадывается или мнится рериховский мотив синей вечности в пейзажах вдали за городской чертой, за Змеиной горкой. Вечность – вневременная неизмеримая категория и прямое доказательство отсутствия и равнодушия времени. Так ли? Что земное сопоставимо с вечностью? Существование Алтая? Душа человека? Любовь? И почему она так величественна на картинах? И почему синяя? Да это подсказала сама природа горных гималайских массивов, Тибета и Алтая, изученная Николаем Рерихом, художником, учёным, философом. А жизнь? Жизнь вообще, и жизнь – судьба отдельного человека - соотносима ли со временем? Конечно, раз мы об этом говорим и думаем, - есть время, есть вечность, как есть душа и жизнь. И они неотделимы друг от друга, каждая судьба и каждая душа пронизана временем и вечностью и …пространством (приходит мне на ум, потому что думала о громадном Алтае).
Коренные народы носят с гордостью своё имя - алтайцы. Вот кто владел сакральными знаниями. Удивительно, что после семидесяти лет советской власти, боровшейся и с православием как чуждой идеологией, и с шаманством алтайцев, как с отсталыми традициями тёмного, не -просвещённого народа, всё вдруг ожило и стало востребовано в повседневной жизни. Николай Рерих нешуточно присматривался к ним, дойдя до Верхнего Уймона перед гималайской экспедицией в 1926 году, где вместе с алтайцами жили староверы, благодаря отдалённости от властей сохранившие устои, разрушенные, а теперь возрождаемые повсеместно.
А если бы это было не так, насколько мельче были бы мы в восприятии мира. Помните историю про Франкенштейна Мэри Шелли – сшитый учёным из разных кусков мёртвых тел, оживлённый наукой, человек не стал человеком – не было в нём души.
У человека обязательно должна быть душа. А все эти земные просторы, красоты и есть забота о ней Бога. Только тогда, когда она вберёт в себя всё это богатство, ей доступно будет бережное отношение к себе подобным и ко всему живому, только тогда, когда мы поймём смыслы лесов, гор, вод и других людей, только тогда родится в нас наш особенный дух. Так положено. А раз положено – значит, это одно из правил.
Слышала я одну легенду об Алтае, а вообще их тысячи. После сотворения стал Бог украшать землю лесами, озёрами, реками, горами, всякой травной растительностью, расселил животных, распределив каждого на своё место, в свои природные зоны. Но осталось у него ещё много неиспользованного материала. Взял он и всё это бросил себе под ноги. Так возник Алтай. И нетающие снега лежат на Белках, и лысые каменные горы поднимаются, и тайга простирается, и степи, и прекрасные речные долины, и марсианские ландшафты – всё, всё есть в прекрасной стране, Алтае. Объединяет он собой народы и страны, чистит и наполняет их помыслы.
Автобус миновал Змеиногорск и уже двигался среди убранных и частично вспаханных полей. Пространство расширилось и всё меньше ограничивалось горами, и, казалось, небо стало ниже, будто наклоняясь над российской землёй. «Душа молится, к земле клонится - так и небо». Эти слова я тоже услышала в речи моей спутницы. Ведёт, ведёт свой рассказ и вдруг скажется у неё и кратко, и ёмко, будто перед тобой не обычный рядовой человек, а философ-самородок, глубоко-глубоко размышляющий над всем, что делается вокруг. Такой уж незаурядный, напитавшийся и воспитанный самой природой народ повсюду на Алтае, а, может, и на всей земле.
14
Детство в Ситниках
- Всё моё детство прошло на Алтае, в Баевском районе, деревне Ситники,- течёт дальше неторопливая речь, и незаметно перекидывается новая бусинка разговора, - да колхоз наш с самого начала не укреплялся, а разоря-ался. И народ стал постепенно разъезжа-аться. К этому подтолкнул колхозников сам председатель в очередном неурожайном году. Мы ещё детьми поняли, что от земли кормимся, - констатирует она. А земли в тех краях не очень урожайные были. – Помню: в 1932 году папа опять долго лечился, лежал в больнице, сначала в Баево, а потом в Барнауле. А маму отправили осенью с колхозным обозом в Камень-на-Оби, то ли на базар, то ли сдавать государству что-то.
Утром председатель в избу зашёл:
- Здорово ночевали! – говорит. - Ехать надо, Евдокия. С обозом тебя посылаю. Молодая, управишься. Мужики тут нужны. Работ полон рот. Осень. Придётся и вас, бабёнок, потревожить.
- Ты глянь на моих. Трое.
- Да слышу, гимзят на палатях. Матрёне поручим. Поможет.
Вот сколько на одну семью трудностей навалилось. Что делать? Мне шесть, седьмой год, Виктору – четыре, Маше – года два, Ванюшки ещё не было. Соседку Матрёну попросила мама посмотреть за нами и уехала. Та нам хлеб стряпала, молочка наливала, в свою баньку мыться звала. Осталась я хозяюшкой на крестьянском дворе. Пока мамка вернулась, чуть не через месяц, белые мухи полетели. Была уже ночь - ни огорода, ни подворья не видать. Ступив в избу, она поняла, что, слава Богу, натоплено. Сама сколько раз рассказывала, что ехала с думой: картошка не копана, огород не убран, дети завшивели, сидят в холодной избе. А когда приехала, мы обрадовались, под руки, как цыплята под крылышко, лезем, она нас обняла:
- Ну, как дела? Ели сегодня, чи голодные?- спрашивает нас.
Я хлопотать давай, кормить её. Картошку, мама называла её картоплей или бульбой, на стол ставлю, лепёшками угощаю.
- Откуда, дитятко?
- А я картоплю выкопала, капусту срубила, всё в погреб спустила.
-Да как же ты одна процювала – робила( то есть работала)?
- А я, мама, помаленьку. Бабушка Матрёна начала копать и мне подсказала. А жёлоб, картоплю сыпать, дед Егор сделал из старых досок. Он же и разобрал их потом, и из ямки вытащил. Витька мало помогал, - в конце пожаловалась я.
А у неё в глазах слёзы стоят, мне непонятные. Ручки мои мозолистые детские целует и говорит, как потом не раз говорила, когда хвалила меня:
- Доню моя, доню, Бог тебе помог.
По отцу мы русские, Пешковы, я уже говорила казачьего роду, а по материнской веточке Шевченко, украинцы, но тоже только по отцовской линии. Так вот обрусел материнский род на Алтае окончательно. А говор, полурусский, полуукраинский, в семье сложился невольно.
15
Причины и последствия
- Как я сказала, были мои родители колхозниками.
Но слабосильный колхоз систематически не выполнял планов по сдаче государству продукции, а особенный провал случился в 1939, неурожайном году. Я уже кое-что понимала в происходящем, а как же – мне было тринадцать лет!
- Не уедете, погибнете, - сообщил народу председатель, понявший, что коллективизация, уже признанная победившей, никак не улучшает жизни крестьян в его колхозе. - Я и сам бы уехал, да партийная дисциплина держит. С тех его слов деревня расползалась медленно, но целеустремлённо и чуть не опустошилась.
Я и давай мамку уговаривать:
- Уедем. Давайте уедем. Слышала, что Николай Иванович говорит? Все едут, а мы что, рыжие?
Она долго сомневалась, советовалась с сёстрами, которые жили в Черемшанке. Но у них своих проблем по горло. У Аграфены мужа объявили врагом народа в 37-м, у Авдотьи – брата мужа - в 38 году. А это, считай, пятна на всю семью. Оба едко о колхозном строе отозвались, при котором «семеро с ложкой, а один с сошкой». Наша бедная семья оказалась даже в более выгодном положении. Да, и пережитая голодная зима того года подтолкнула. И мы… уеха-али!
Это произошло в 1940 году, тогда мама уже вдовой была, а мы – полусиротами. Направились в Казахстан, Джамбульскую область, на самую границу с Киргизией, вслед за другими односельчанами, переехавшими в тёплый край кто куда, где фрукты растут, где жить можно. Многие так поступили. Тогда к переселению обстоятельства толкали, и теперь так. Миграция-то не в лучшие времена происходит… По моему женскому соображению - на месте жить легче. Один переезд двум пожарам равен. Мир в беспорядь - как детей подымать. Вот и превращаемся в перекати-поле. Сначала шли пешком. У каждого, вплоть до младшенького, в руках какая-нибудь ноша. А от Рубцовска ехали на поезде. Первый раз железную дорогу увидели.
Она замолчала. За окном простирался степной Алтай. Горизонт раздвинулся далеко во все стороны. А прямая дорога гналась за ним и никак не могла догнать. Вдоль трассы, по которой двигался автобус, разбегались и вились просёлочные пути. Они вели к ещё сохранившимся когда-то организованным колхозам, об этом говорили указатели. Прозвучавший о начале колхозного строительства рассказ настроил на внимание к деревенской жизни, сельскому труду. Проносились лесопосадки, следы ещё одного из осуществлённых сталинских проектов – экологического устройства земли для хозяйственной деятельности и жизни человека. Между ними просторные поля, уже убранные и вспаханные, оставленные под пары или нежно и ещё редко зеленеющие всходами озимых. Последние так и уйдут под снег, замрут до весны, а с наступлением тепла пойдут в рост, заколосятся и дадут новый урожай. Но когда и кто так по-богатырски обрабатывает все эти земли? Никого не видать на них. Пусто. Изредка заметишь вдали или вблизи дороги трактор. Однако радостно, что поля обработаны, не запущены здесь, в суровом алтайском крае. Знаю, что не везде так, что крестьянство уменьшилось в разы и в Казахстане, и в России. Не случайно душа моя деревенская плачет об этом. И так близки мне есенинские переживания по поводу наступления железного века на деревню в его поэме «Сорокоуст». Помните, поэт наблюдает из окна поезда, как параллельно с ним, как бы наперегонки, бежит жеребёнок:
Милый, милый, смешной дуралей.
Ну, куда он, куда он гонится?
Неужели не видит, что живых лошадей
Заменила стальная конница.
Тогда провидческая душа поэта страдала о живом, о разорении крестьянского привычного. Прошли десятки лет, и снова рушится кое-как укрепившаяся деревенская жизнь. А ведь даже «стальная конница» не освободила крестьян от тяжёлого быта. И крестьянский уклад по-прежнему требует затрат немалых сил… Но всё ещё есть среди нашего народа такие, кто привязан к земле, и хочет жить в единении с природой. Доброе, простодушное крестьянство – соль земли и опора страны в лихую годину. Как-то беседуя с писателем И. Егоровым из Восточного Казахстана, услышала от него, что по статистике в Отечественной войне подавляющее большинство офицерского состава были выходцами из села. По его мнению, это одна из причин Великой Победы, о которой молчат. Разрушать село – ускорять процесс нравственной деградации.
А сейчас крестьянство вроде и не нужно! Промышленность – локомотив. Пусть она локомотив или ещё что-то безумно мощное – деревню жаль. Мои, в чём-то схожие с есенинскими, переживания вылились в сонет с такими строчками в конце:
На весь белый свет дурачиной ославлен,
Заплачет земля, коль исчезнет крестьянин.
Живи, Алтай, живи, главная житница страны!