АКТ ВТОРОЙ,
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Рим. Площадь.
(Входят Менений, народные трибуны Сициний и Брут.)
МЕНЕНИЙ:
Авгур сказал, что к ночи новость будет.
БРУТ:
Хорошая ль, плохая? Кто рассудит?
МЕНЕНИЙ:
Плебеям, может быть, она не лестна.
Они ж не любят Марция – известно.
СИЦИНИЙ:
В том не вина забитого народа,
И пёс не любит зверского подхода.
МЕНЕНИЙ:
Трибуны, не возьму я в толк,
Кого, скажите, любит волк?
СИЦИНИЙ:
Подметил очень тонко.
Конечно же – ягнёнка.
МЕНЕНИЙ:
Вот также и плебей голодный
Сожрал бы Марция свободно.
БРУТ:
Он – зверь с овечьею одёжкой:
Хватает львом, мурлычет кошкой.
МЕНЕНИЙ:
Он лев в натуре, но овца в быту.
А вас хочу спросить начистоту.
ОБА:
Начистоту готовы.
Молви слово.
МЕНЕНИЙ:
Какие лишки Марцию достались,
А вы б от оных сразу отказались?
БРУТ:
Греховны слишком
Все его излишки.
СИЦИНИЙ:
Засыпаны до неба закрома,
Где гордость полонила дух ума.
БРУТ:
В избытке: и бахвальство, и нахальство.
МЕНЕНИЙ:
Хотите знать, как чтит трибунов знать?
ОБА:
Конечно же, не чтит,
А лишь змеёй шипит.
МЕНЕНИЙ:
Вы давеча про гордость толковали.
Открою суть, вы стерпите едва ли.
ОБА:
Лишь в правде суть.
Не обессудь.
МЕНЕНИЙ:
Всю вашу правду вычистил воришка,
Не мудрено – она у вас в излишке.
Вам нечем крыть, трибуны, не сердитесь,
Придётся ждать. Терпенья наберитесь.
Вы Марция за гордость порицали?
БРУТ:
Не мы одни. И все об этом знали.
МЕНЕНИЙ:
Одни вы – ноль. Помощников – навалом,
Иначе б стая псов нас не кусала.
Изволите вы гордость обвинять,
Которой вам вовеки не видать.
Вы посмотрите, что у вас в мешках?
Над тем смеются все исподтишка.
БРУТ:
И что же обнаружено в котомках?
МЕНЕНИЙ:
Вы выражаетесь и образно, и ёмко!
Набор для двух отживших стариков,
И атрибуты римских дураков.
СИЦИНИЙ:
И на тебя, Менений,
У нас в достатке мнений.
МЕНЕНИЙ:
Патриций я и весельчак,
Кто юмор дарит всем за так.
Не осквернит вино бурдой,
Из Тибра разведя водой.
Когда же жалобщик вопит,
Теряю вес и аппетит,
Готов за каждую слезу
Простить обиды и бузу.
От искры малой возгорюсь,
Спалив врага, без меры каюсь.
Мне ягодицы Ночи впору,
А не лицо зари-Авроры.
Что мыслю, то на языке,
А потому-то налегке,
Я благодарен Богу,
Что нет ножа под тогой.
Вы – вовсе не ликурги,
Как равно – не хирурги.
Не вам лечить,
Не вам поить,
Вином, которым травятся,
Кому же пойло нравится?
Не люди вы – скотины,
Нет речи – рёв ослиный.
Не осуждаю тех людей,
Кто вас считает за друзей,
Они – безмерные лгуны,
Поскольку – дети сатаны.
Не знаю, знаете ль меня,
Коль нет, пусть боги извинят.
БРУТ:
Вы нам не пудрите мозги.
Лишь вы – не видите ни зги.
МЕНЕНИЙ:
Что по лбу дураку, что в лоб!
Он был, и будет остолоп.
Ведь все заслуги ваши
Средь тех, кто землю пашет.
Они, идя за плугом,
В трибуне видят друга,
Ведь вы для них в Сенате,
Как на базаре сватьи,
Забыв про важные дела,
Готовы встать из- за стола,
Чтоб интересы защитить,
Того, кто в долг намерен жить.
Когда же вам невмоготу,
Вам наплевать на бедноту,
Одолевает нервный шок,
Спешите на ночной горшок.
А все дела в Сенате
Решают слуги знати.
Победа в Риме иль беда
Вы – в оппозиции всегда.
Всё против вашей воли
Решает Капитолий.
БРУТ:
Ты за столом – большая шишка,
А в Капитолии – пустышка.
МЕНЕНИЙ:
Жрецы и те бы улыбнулись,
Когда бы с вами в лоб столкнулись.
Трясёте умной бородой,
А речь – как ржачка у гнедой.
Из бороды той лучше б было
Седло создать для той кобылы.
Вам Марций гордостью негож,
С Девкалионом он не схож,
Хотя и за плечами,
Род связан с палачами.
Я удалиться поспешу,
Иначе с вами согрешу,
Не вовремя простившись,
И дурью заразившись.
(Брут и Сициний отходят в глубину сцены.)
(На середину сцены выходят Волумния, Вергилия и Валерия.)
Сама Луна в короне звёздной
Спустилась наземь грациозно.
Но, несмотря на томный вид,
Вас нетерпение томит.
ВОЛУМНИЯ:
Мой мальчик возвращается домой.
Юноне слава! – не распят войной.
МЕНЕНИЙ:
Ушами слышу ли своими?
Ужели Марций снова в Риме?
ВОЛУМНИЯ:
Благодарю тебя я, боже правый,
Не обошла Фортуна сына славой.
МЕНЕНИЙ:
Юпитеру бросаю в небо шапку!
Рим, заключай воителя в охапку!
ВИРГИЛИЯ и ВАЛЕРИЯ:
Молитвам Небо вторило само.
ВОЛУМНИЯ:
Смотрите: вот от Марция письмо.
В Сенат ушло такое же, жене,
Да и тебе пришло, уверена вполне.
МЕНЕНИЙ:
Письмо и мне?
Весь дом мой возликует!
Фортуна ныне и меня балует!
ВИРГИЛИЯ:
Бывают чудеса на белом свете.
Письмо пришло. Я этому свидетель.
МЕНЕНИЙ:
Сие письмо – здоровье на века,
Даст фору Галену оно, наверняка.
Его рецепты по сравненью с этим –
Как травы старикам и малым детям.
Не ранен ли он сам на поле боя?
Случается с героями такое.
ВИРГИЛИЯ:
Надеюсь, целы голова и ноги.
ВОЛУМНИЯ:
Конечно, ранен. Жив он, слава Богу.
МЕНЕНИЙ:
Герою раны, как в бою награды, –
Торжественней победные парады.
ВОЛУМНИЯ:
Венок дубовый в третий раз вручат,
Торжественно фанфары прозвучат.
МЕНЕНИЙ:
С Авфидием достойно он схватился!
ВОЛУМНИЯ:
Тит Ларций пишет: враг в бега пустился.
МЕНЕНИЙ:
А кто бы в этом ныне сомневался?
Он златом Кориолы б не сквитался.
Настолько враг убог и трусоват.
Известен ли Сенату результат?
ВОЛУМНИЯ:
Уже пора нам, женщины, идти.
Сенат наш полководец известил.
Героем сына он в письме назвал,
Побед подобных ране не знавал.
ВАЛЕРИЯ:
О нём уже гуляют небылицы.
МЕНЕНИЙ:
Рекой плывут по праздничной столице.
ВИРГИЛИЯ:
Позволь же, Небо, чуду ныне статься.
ВОЛУМНИЯ:
Не вижу в том причины сомневаться.
МЕНЕНИЙ:
И я не вижу повода для хмури.
Насколько он задет военной бурей?
(Обращается к трибунам):
Бог в помощь, славные мужи,
Вы слышали? – герой-то жив!
И гордость Марция цела.
Такие в Риме, брат, дела!
Я вас спросил, мамаша, ране,
Куда же был герой наш ранен?
ВОЛУМНИЯ:
Он в руку ранен и предплечье,
Как документ – его увечье
На занимаемый им пост,
Сей аргумент – велик и прост.
Семь ран его живы поныне,
Которые нанёс Тарквиний.
МЕНЕНИЙ:
Его все раны не измерить,
По крайней мере – было девять.
ВОЛУМНИЯ:
Я вам не стану возражать.
Мать насчитала – двадцать пять.
МЕНЕНИЙ:
Со счёта сбился я совсем,
Выходит – стало двадцать семь.
За рану – недругу могила.
Вот и считай, сколь трупов было.
(Слышатся звуки фанфар.)
Труба восторгом зазвучала,
Оповестив торжеств начало.
ВОЛУМНИЯ:
Уже я слышу всплеск оваций,
Его достоин сын мой Марций.
Где воин сей с мечом проходит,
Там недруг смерть свою находит.
(Трубный сигнал, возвещающий торжественное шествие. Под звуки фанфар выходят командующий Коминий, Тит Ларций, между ними – коронованный дубовым венком Кориолан, офицеры, солдаты и глашатай.)
ГЛАШАТАЙ:
Пусть знает Рим, что Кориолы врата
Героем нашим в одиночку взяты.
Вопят: «Виват!» и молодёжь, и старцы:
Кориоланом наречён Кай Марций.
Обласканный победою и богом,
Тебя встречает гордый Рим восторгом.
(Звучат фанфары.)
ВСЕ:
Достойнее восторга нет наград!
Кориолан, добро пожаловать во град!.
КОРИОЛАН:
Негоже величать так при народе.
КОМИНИЙ:
А вот и мать твоя подходит.
КОРИОЛАН:
Я потому обрёл и мужество, и силы,
Что матушка моя богов молила.
(Становится на колени.)
ВОЛУМНИЯ:
С колен, солдат мой, поднимись,
И новым именем гордись,
Мой Кай теперь – Кориолан,
Достойный сыну титул дан.
А вот – прелестна и скромна
Твоя любимая жена.
КОРИОЛАН:
Что не горит звезда во лбу,
Как будто прибыл я в гробу?
Ужель предположить осталось:
Вернись в гробу, ты б рассмеялась?
Вой должен быть, где горы павших,
Землей сырою ныне ставших.
МЕНЕНИЙ:
Так рассуждают только боги,
Отсюда и сужденья строги.
КОРИОЛАН:
Друг древний мой, ты всё живой?
(Обращаясь к Валерии):
Смущенья оторопь свежа,
Прошу прощенья, госпожа.
ВОЛУМНИЯ:
С кого начать, не разберусь,
Уж лучше всем я поклонюсь:
И генералу и солдатам,
Добро пожаловать, ребята!
МЕНЕНИЙ:
Не счесть числа моим приветам.
И плачу, и смеюсь при этом.
А сердце ноет и поёт,
Когда про подвиг узнает.
Пусть разразится гром над ними,
Кому не по душе ты в Риме.
Три полководца, три столпа,
Боготворит вас вся толпа,
Хотя найдутся средь толпы,
Кто по природе столь глупы,
Что их исправить невозможно.
Ничтожное – во всём ничтожно.
КОМИНИЙ:
Ума – палата.
Скромен нрав.
И точен, как всегда, и прав.
КОРИОЛАН:
Менений – кладезь мнений
ГЛАШАТАЙ:
Дорогу нам освободите!
Прошу, герои, проходите.
КОРИОЛАН (обращаясь к Волумнии и Виргилии):
Свои мне протяните руки,
Забудем про войну и муки,
Но есть Сенат – наш Бог - патриций,
Ему обязан поклониться
За веру в Кая и почёт,
Что силы рати придаёт.
ВОЛУМНИЯ:
Судьба дала мне шанс постичь,
Всего, чего могла достичь.
Один порог неодолим,
Но и его подарит Рим.
КОРИОЛАН:
Уж лучше Риму мне служить,
Чем по законам черни жить.
КОМИНИЙ:
Глагольствовать не будем боле.
Идёмте, ждёт нас Капитолий.
(Под звуки труб и фанфар процессия удаляется со сцены. Вперёд выходят Брут и Сициний.)
БРУТ:
Все об одном теперь толкуют,
Одев очки, слепцы смакуют.
Застыла нянька с полотенцем,
Забыв ревущего младенца.
В окошко пялится стряпуха,
Глухой ладошку ладит к уху,
А любознательный народ
Скопился прямо у ворот.
Полезли люди на заборы,
Гуляют по карманам воры.
Весь Рим, ощерившись, глядит:
Стяжает лавры фаворит.
Жрецы и те, как на таран,
Прут, позабыв про долг и сан.
И, подставляя Фебу лик,
Матроны правят свой парик,
Но их искусные румяна
Дам на свету состарят рано.
Кориолан преобразился,
Он будто в бога обратился,
И Рим, как улей загудел,
Похоже, Кай его задел.
СИЦИНИЙ:
Хоть утверждать и не берусь,
Он метит в консулы, боюсь.
БРУТ:
Коль власть внесёт такую правку,
Придётся нам уйти в отставку.
СИЦИНИЙ:
Такому консулу у власти быть чревато:
Всё потеряет, что снискал когда-то.
БРУТ:
Да сбудутся твои слова!
От дум распухла голова.
СИЦИНИЙ:
Народ, которому с тобою служим,
К заслугам Кая будет вновь остужен,
Гордыня Марция повергнет славу в прах,
Останется герой наш на бобах.
БРУТ:
Традициям и нравам вопреки,
На площади, где бродят бедняки,
Он консульство за раны не попросит,
Поскольку вонь плебеев не выносит.
СИЦИНИЙ:
Для нас хороший знак.
Да будет так!
БРУТ:
Свой стяг, сказал, взовьёт над головами,
Когда патриции о том попросят сами.
СИЦИНИЙ:
Созревши, упадёт к ногам и груша.
Желаю, чтобы слова не нарушил.
БРУТ:
Кориолан, сказав, не позабудет.
Предполагаю, так оно и будет.
СИЦИНИЙ:
Когда бы всё, как говорит, и было,
Ему уж уготована могила.
БРУТ:
Иль мы его, иль сами мы падём,
Коль правого решенья не найдём.
Плебеев надо в мысли утвердить:
При тирании невозможно жить.
В народе Марций видит лишь ослов,
Лишённых харча, прав и даже слов.
Он рот заткнул защитникам народа,
Тюрьма – его союзник, ни свобода.
Народ ему, как войсковой верблюд,
Навьючат, а потом нещадно бьют.
СИЦИНИЙ:
Внушить плебеям надо эти мысли,
Чтоб в атмосфере лозунгом зависли.
Любая спесь бузу в народе встретит,
Дворняг натравим на скотину эту.
А недовольство, полыхнув соломой,
Колоссов обратит в ничтожных гномов.
(Входит гонец.)
СИЦИНИЙ:
О чём оповестить ты нас намерен?
Захлопнешь, иль откроешь двери?
ГОНЕЦ:
Вам в Капитолий следует явиться.
Там новый консул должен объявиться.
Сгрудились слепенькие новости услышать,
Глухие очи распахнули и не дышат.
Перчатки жаловали Марцию матроны,
Платки бросали девушки и жёны,
Патриции в смирении склонились,
Как будто бы на господа молились.
Не видел ранее я столько шапок в небе,
То не действительность, а сказочная небыль.
БРУТ:
Идём, идём, товарищ, в Капитолий,
Привыкли к униженью мы и боли.
Глаза и уши выдержат напор,
Лишь сердце ранит совести укор.
СИЦИНИЙ:
Идём товарищ,
В ад больших пожарищ.
(Уходят.)