Продолжение
19
Дни проходили за днями. Жизнь понемногу налаживалась. Вот уже миновала зима с её морозами и метелями. Проскользнула весна с клейкими листочками берёз и запахом свежей пашни. Стоял пышный июль с вишнями в садах и полуденной дремотой.
У молодых купца Молотилова родилась дочка, крепенькая белобрыска. Весь дом то гремел погремушками, то ходил на цыпочках. Готовились к крещению младенца. В качестве крёстной матери была приглашена купчиха Катерина Петровна Куприянова, совершенно оправившаяся к лету от последствий отравления. Крёстным отцом пригласили купца Обряднова, прежнего и настоящего работодателя молодого отца.
Девочке сшили белоснежную крестильную рубашечку всю в кружевах, приготовили золотой крестик на тесёмке. На день рождения младенца в святцах приходилось только одно женское имя Сарра, поэтому споры об имени не велись, но молодые родители были таким именем не очень-то довольны, хотя и склонили голову под условие традиций.
- Какое, думаешь, прилично одеть? - крутилась купчиха Куприянова перед зеркалом, не в силах выбрать между салатовым платьем с кружевами и тёмно-синим атласным с отделкой из белого атласа.
- Я бы одела салатовое, оно свежее и очень на Вас сидит. А тёмно-синее уж больно строго для крестин, - отвечала Дуняша, ставшая за всё время незаменимой наперсницей купчихи, несмотря на свой юный возраст.
- Быть тому! И сама давай одевайся. Все поедем ведь, и ты, и матушка твоя, и Фёдор!
- Слушаюсь, барыня! - и Дуняша ушла переодеться с белое ситцевое платье в розовый цветочек, так идущее её молодости и свежести лица.
Купчиха полюбила Дуняшу за кроткий нрав и умелые руки. Она всегда преклонялась перед теми, кто мог, как она выражалась, «творить совершенство». Любое мастерство, которое приводило к рождению уникальной, на совесть сотворённой вещи, вызывало в ней тихий восторг. Восторг такой степени, что она такового мастерового искусника возводила чуть ли не в ранг святого и очень щедро оплачивала покупки. Тут она с Молотиловым была одинаковая. Только он так относился к товару, коим торговал, а она искала штучной уникальности. Поэтому эта девушка с золотыми руками и золотым сердцем, как называла она Дуняшу, занимала в её доме особенное положение. Дворовые иной раз и ревновали Дуняшу к хозяйке по человеческой особенности натуры, но ревновали незлобиво, ибо сердце у Дуняши, и впрямь, было золотое.
Фёдор, призванный всех сопровождать, был в парадном сюртуке синего сукна и в безупречно отглаженных таких же брюках, а матушка Серафима Матвеевна, слегка смущаясь, предстала перед очами купчихи в лимонном платье из тафты, красиво отделанном Дуниными кружевами.
- Да ты просто как барыня сегодня, и помолодела лет на десять! Гляди, замуж отдадим! - сказала довольная Куприянова, оглядывая такое нарядное семейство. На что бедная Серафима Матвеевна сделалась совершенно пунцовою.
- Ладно, будет смущаться-то! Пошли уж, в экипаже прокачу. День-то такой, особенный.
Когда вся эта красота просочилась по одному из экипажа в радушные руки купца Молотилова, который лично вышел встречать будущую крёстную с сопровождающими, его радость преобразилась в бурный восторг:
- Какая прелесть! Как это вы так все сумели подобрать наряды, что глаз удовольствие несказанное обретает!
- Как-как, да вот так, случайно вышло! - отвечала довольная купчиха, трижды облобызавшись со своим старинным другом.
Воскресный день вышел солнечным, безмятежно-тихим. Шумная кампания, подъехавшая к храму на тарантасах, смолкла и пропустила вперёд молодых родителей с мирно спящим младенцем. За ними чинно выстроились крёстные, и уж потом все остальные, чинно трижды перекрестившись, исчезали в проёме храмовых дверей.
В храме пахло ладаном, яркий свет пробивался сквозь верхние оконца, рассеиваясь по дороге к большой серебряной купели, уже заранее подготовленной. Присутствующих охватило торжественное волнение, особенно когда к ним вышел старый священник, почтительно поклонившись всем и каждого благословляя.
- Ну, где она тут, раба Божия? - спросил он, улыбаясь и вглядываясь в личико младенца, мирно спящего на материнских руках.
- По святцам надо бы Саррой наречь, да вот родителям это имя не по нраву, еврейское оно какое-то. А тут, можно сказать, самая Русь, Вологодчина, - негромко завёл речь Молотилов.
- А что родители хотят? – мягко спросил священник.
- Мы хотели бы Анастасией, - робко подала голос молодая мама, Мария Павловна, и её супруг, Фёдор Мартинианыч, согласно кивнул.
- Ну, надо бы назвать как сердце велит. Святцы они ведь только рекомендуют, - мягко сказал священник.
- Как сердце велит, так и надо, - невольно громко и, тут же испугавшись, как прогремел её голос среди церковной тишины, возвестила купчиха Катерина Петровна.
- А Вы кем будете младенцу, наверное, крёстной матерью? – улыбаясь, произнёс священник.
- Верно, батюшка, так и есть.
- Ну, раз крёстная тоже того же желает, будем крестить в Анастасию. Берите, матушка, младенца, пока я буду над матерью очистительные молитвы читать.
Купчиха бережно приняла из рук Марии Павловны свёрток с маленькой дочкой и отошла поближе к купели, легонько покачивая её на руках.
Воцарилось ожидающее молчание. Дуняша тихонько переходила от иконы к иконе, крестясь и прикладываясь, её брат и матушка стояли в стороне в ожидании совершения таинства. Наконец, дошло и до него. Анастасия даже не пискнула во время крещения, лишь, проснувшись, широко открытыми глазами смотрела на всё и всех, временами расцветая в младенческой улыбке.
Все вышли из храма торжественно, под впечатлением совершившегося таинства. Купчиха Куприянова вместе с крёстным щедро раздавали милостыню на паперти. Нищие бегло крестились и приговаривали, что «дай Бог всего и всякого», обычные свои дежурные пожелания.
В один из тарантасов усадили и приглашенного к праздничному обеду священника. Вся кавалькада тронулась так же степенно и неторопливо, как выходили из храма её пассажиры.
Обед удался на славу. Янтарная осетрина, всякая икра, балык рыбный и свиной, со всякими соленьями – всё это было на тончайшем фарфоре с серебряными приборами. Шампанское и вина лучшего качества – ничего не пожалели Молотиловы для этого особенного дня. Крёстные, однако, хватили лишнего, купчиха Куприянова шампанского, а купец Обряднов – водочки, и затеяли между собой спор о первенстве в наставничестве крестницы.
- Я крёстная мать, а она – девочка! Значит, ближе ей быть должна по женскому естеству! - горячилась Куприянова, неумеренно махая руками и что-то опрокидывая. Тишайшая супруга купца Молотилова быстро и незаметно убирала из-под её широких рук самую дорогую посуду, особенно хрустальные фужеры.
- Какое в тебе может быть женское естество?! Глянь, ты же гренадёр в юбке! - аргументировал Обряднов, тяжело поднимаясь со стула.
- Батюшка мой, глянь, ведь скоро в драку пойдут. Прими меры, голубчик, - шептала своему супругу на ухо Настасья Николаевна.
- И впрямь, тут до драки недалеко. Оба охочи кулаками помахать. Сейчас смекну, - сказал Молотилов, поднялся из-за стола, широко раскинув для объятий руки, и пошёл вклиниваться между спорящими.
- Дайте-ка обниму вас, дорогие мои крёстные! - вклинивающийся Молотилов незаметно начал шептать на ухо купчихе, что если она сейчас же не прекратит спора, то он её и вовсе к крестнице не допустит.
- А я что? Я ничего, - обмякла покорно Куприянова и, перестав спорить о первенстве, обратила всё своё внимание на яства.
- Нет, ты скажи, какая из тебя крёстная?! – ревел, не унимаясь, Обряднов, не обращая внимания на суетившегося перед ним Молотилова, он нечаянно его толкнул.
Молотилов, будучи хром на одну ногу, не удержал равновесия и неловко упал на пол.
Купчиха Куприянова, только было угомонившаяся, увидев такое, взревела и, как медведица, кинулась к Обряднову:
- Моего друга старинного бить! - заехала ему с хорошим размахом в ухо, отчего тот пошатнулся и осел на свой стул. Тут же на руках у купчихи повисли половые и тишайшая Настасья Николаевна. Драка была унята, не успев разгореться.
На следующий день купец Молотилов, принимая извинения своей старинной подруги, выговаривал:
- Ну что у тебя за натура такая, чуть попало шампанское под хвост, сразу в драку лезешь. Тебе бы мужиком уродиться, право слово!
- Угу, - согласно кивала Куприянова, потупив глаза долу, но про себя сожалея, что не дали ей всё же этому Обряднову надавать, чтобы место и чин знал.
- Знаю я твоё «угу». Ты уже сколько раз прощения просила, а?! И всё никак не уймёшься!
- Ну, прости, прости меня, голубчик. Ты глянь, что я крестнице-то привезла, - и купчиха достала откуда-то из широких юбок коробочку, протянув её Молотилову.
Когда Молотилов открыл красный бархат футляра, то перед ним предстало маленькое золотое колечко с сапфиром.
- Под цвет глазок крестницы моей, - довольной улыбкой сопроводила подарок Куприянова.
- Ну, ладно, прощена, прощена, голубушка. Пойдём, что ли, чайку попьём, - и умирённые друзья пошли в прохладу обвитой плющом веранды, где уже дымил самовар и были на белоснежной скатерти расставлены изящные чайные пары.
Продолжение следует