СОН I. ЛЕТАЮЩИЙ НЕРПИФАГОР. 2013 г.
Я вижу, как моё тело постепенно начинает охватывать огонь. Ещё мгновение – и огненный ветер всё обуял. Я гляжу со стороны. Вот мой любимый ноготь большого пальца левой ноги – всегда такой трудный был при жизни! всегда углами врастал в мясо пальца! всегда с ним были проблемы! – вспыхнул ярким синим огоньком. Вот мой волосатый животик запах жареным… Вот из под несуществующих уже ресниц и век лопнули и растеклись мои когда-то весёлые карие глаза… Пепел потом в урне отдадут родственникам, и они развеют его над моим любимым Казантипом… И – всё. А пока горит огонь в печи крематория и пожирает моё тело, но не меня… Я над телом, я ощущаю себя. И при жизни сомневаясь в загробной жизни, я наконец-то поверил в неё, так как нахожусь здесь… Прощай, тело!
Я поплыл по воздуху прочь. Во дворе ослепительное солнце осветило меня насквозь. Я посмотрел на свои руки – они были жемчужные. Но что такое? Я ещё раз кинул взгляд на свои руки – не руки то были, а ласты, плавники, крылья! Кто я? Я понял, что преобразился в нечто другое, нечеловеческое. Мне очень захотелось посмотреть на себя со стороны, но день был солнечный и жаркий – не было ни одной лужи. Я полетел на Поклонную гору – к фонтанам.
Я парю над головами людей.
Какие-то радиозвуки слышны со всех сторон – их так много, что хочется, как человек, закрыть уши руками, но ни рук, ни ушей у меня нет. Но звуковые волны я всё же ощущаю. Один из них я поймал или он поймал меня. Писклявый женский голос кому-то извинительно: «Я очень сожалею и прошу прощения за него!.. Я просто давно его знаю, и эти оскорбления русской нации и нашей с Вами страны, нашего президента постоянно звучат из его уст. Он мнит себя польским князем... Я ему последний раз сказала, что если он ещё раз выскажет оскорбления в адрес страны, в которой живёт и в адрес президента, то я сообщу в ФСБ. Я сама в прошлом оперативный работник прокуратуры России . И он знает, что я как бывший мент, шутить не буду. Извините, что вмешалась. Короче, не слушайте этого старого маразматика! Он уже просто из ума выжи…» И окончание фразы «ил», растянувшись в «ииил», отлетело от меня в сторону, точнее – я пронёсся дальше, мимо.
Странно, но в полёте я стал ощущать своё другое тело, свою новую материю, оболочку, субстанцию. Оглянувшись, я увидел, что там, где были когда-то человеческие ноги, вилял вверх-вниз хвост! Да кто я, Господи! Вот увидеть бы поскорее своё лицо!
Пролетая над Александровским садом, я увидел красивую девушку, которая сидела на лавочке нога на ногу и читала книгу. Я спустился и присел рядом: всё равно меня никто из здешнего мира никто не видит, подумал я, чего тогда стесняться! Если захочу, то и поцеловать её могу! Я взглянул краешком глаза на страницу и прочитал абзац: «В Кишинёвской шайке, кроме известных Вам лиц, никого нет, но какую цель имеет сия шайка, ещё не знаю. Пушкин, щенок, всем известный, во всём городе прославляет меня карбонарием и выставляет виною всех неустройств. Конечно, не без намерения, и я полагаю органом той же шайки». Это было письмо некоего Сабанеева к некоему Киселёву. Умная девушка, коль читает такие забавные вещи! Наверное, сейчас встанет и пойдёт через переход в Ленинку. И точно: не успел я долететь до первого облака, как вижу, она встала и пошла в сторону библиотеки.
Паря над Новым Арбатом, я обратил внимание на двух пожилых людей, которые яростно спорили между собой, размахивая руками… Ах, руки, руки! Как я по вам уже скучаю, мои человеческие руки! Увы, теперь не пойми что у меня: то ли ласты, то ли плавники! Я резко спустился к ним и услышал:
– Только надо не забывать, что его папаша любил Сталина!
– Ну и что! Кто когда кого где ни любил!
– А сынок в Советское время любил всех! После Сталина! И я не удивлюсь, если вдруг, как в страшном сне, у нас к власти придёт Русский фашизм во главе с Эдуардом Лимоновым, и тот с такою же любовью, как нынче к Путину, станет любить Эдичку!
– А кто ему запрещает! Возможно, он человек, который любит всех! Главное, чтоб явных пакостей не делал другим, а самому себе – пожалуйста!
– Всё же, как ни крути, а наиподлейшая семейка эта – Михалковы!
Ох, ох, ох… Московская интеллигенция! Всё о том же – ни о том и ни о чём! Я хотел уже проблеваться от этих речей, да было нечем, я забыл, что был воздушным, бесплотным существом. И полетел дальше. К долгожданным фонтанам, в водах которых я увижу себя! Своё лицо!
Пролетая над Москвой-рекой перед Домом правительства, я завис в воздухе: а зачем фонтаны? Вот же – река! Я и забыл про неё: слона-то я и не приметил! Вперёд? Но как-то боязливо мне стало. А вдруг я некрасивый? Страшный? Но делать было нечего. Я решился. И стрелой полетел вниз – к зеркалу реки!
… На меня смотрел – нерп. Вот моя и мордочка! Такой милашка – полноватенький, с чёрными ласковыми глазами. Их часто видел таких по телевизору, да единожды в Иркутске, когда отдыхал на Байкале.
Бог меня сделал нерпом! Вот здорово! Воздушным, правда! Но – сознание пока человеческое осталось! А вдруг я потом рожусь и физически на Байкале? Да, это не мой любимый Казантип, но с такой толстой шкуркой можно и на Байкале!
Я любовался и не мог не налюбоваться самим собой в качестве воздушного белоснежного нерпа с чёрными добрыми широкими глазами!
Вдруг подул ветер и, прилетевшая со стороны Дома правительства, «Парламентская газета» накрыла мне лицо. Я с трудом снял её своими ластами с моих пушистых усов и немножко, ради ещё сохранившегося человеческого интереса, прочёл: «Согласно принятым Госдумой поправкам, на собственное банкротство может подать любой гражданин с долгом выше 500 тыс. рублей, если предполагает, что не сможет его обслуживать. В суд он будет обязан предоставить списки своих кредиторов и должников с указанием сумм задолженности, опись своего имущества, в том числе находящегося в залоге, справку о наличии счетов, вкладов, доходах и уплаченных налогах за 3 года. Кроме того, он будет обязан отчитаться о всех совершенных сделках за последние 3 года с недвижимостью и прочим имуществом дороже 300 тыс. рублей». Как скучен человек! – подумал я. – Неужели и я был таким! Неужели мы все такие до той поры, пока не умрём и не обернёмся чем-то другим: нерпом, птицей, волком? Но я какой-то умный, человеческий нерп. Нет, я не просто нерп, я буду величать себя – нерпифагором! Точно, по аналогии с именами древнегреческих философов. А вот, когда Господь уж совершенно меня сделает только животным, вот тогда я и забуду своё первоначальное ( первоначальное ли?!) человеческое. Да и вряд ли вообще вспомню (буду помнить) о нём.
Я нырнул в прохладные воды Москвы-реки. Как хорошо! Как свежо! Стал плескаться, выныривать и нырять, снова и снова! Утомившись, я взлетел на высоту пика гостиницы «Украина», огляделся в поисках безлюдной лавочки, нашёл её и слетел прилечь. В тени деревьев было хорошо-прохладно. Я задремал. Сон был богатырский.
Проснулся я от нехорошего ощущения, что на мне кто-то сидит. И точно: я открыл глаза и увидел сидящих в пределах моего тучного бесплотного тела, можно сказать – внутри меня, двух мужчин. Один держал в руке монетку, он говорил:
– Вы просите двести тысяч! Откуда такая цена?
– Вы правильно подметили : «Вы просите!» – отвечал другой. – Я прошу. И всё. Но возможен альтернативный вариант, если меня тоже устроит. Вы же слышали, что в США продали одноцентовую монету 1780-х годов за два миллиона долларов? А чем мы хуже?
– Пятьсот рублей могу предложить.
– Всё бы хорошо, но я вчера посмотрел на сайте, что даже там в данный момент нет монет такого типа, а значит, они дефицит и продавец сам себе хозяин! Как насчёт пяти тысяч?!
– Пятьсот рублей! Спуститесь с небес!
– Тогда нет! Извините! Пятьдесят пфеннигов фашистской германии за тридцать девятый год отдавать за такие деньги – я не отдам! Сейчас билет на метро в один конец стоит пятьдесят рублей, а то – мо-не-та! Я пошёл. До свидания!
И продавец-нумизмат ушёл. Второй посидел с минуту, выкурил сигарету и тоже приподнялся уходить, как из его заднего кармана выпал почтовый конверт. Я закричал ему: «Письмо!» Но он меня не слышал, не мог слышать. Он ушёл. Я, как-то уже по-нерповски, раскрыл конверт, достал клейким кончиком языка бумагу, развернул и стал читать: «В прошлое воскресенье вместе с Галей и её внучками ходили гулять на берег водохранилища. Там снег ещё не растаял. По дороге Галя везла малую Диану на коляске-трости и отломила переднее колесо. Но она не любит быть в слабой позиции и развела бурную деятельность по ремонту. Я доложил, что колесо не подлежит ремонту и надо искать другое такое же.
Тогда меня на следующий день послали по магазинам колясок, где якобы бывают такие колёсики. Безуспешно! В среду она нашла магазин, где есть бывшие в употреблении коляски, вызвала меня туда и на мои деньги купила другую коляску за 1100 рублей. Вечером потребовала переставить колёса с этой коляски на нашу. Я сказал, что этим заниматься не буду, что есть риск, что у нас будет две сломанные коляски. Она надулась. И вот сегодня утром перед самым уходом кладёт передо мной тысячу рублей и заявляет, что она в отличие от меня не живёт на халяву: брала тысячу и возвращает. Я в ответ: что же так напоказ? Она возвращается от дверей, рвёт денежку на клочки и уходит с гордо поднятой головой.
Я проснулся, позавтракал, собрался и пошёл в сбербанк. Там кассирша под моё воркование рассказала всё о себе и детях, и заодно скотчем слепила клочки и выдала мне другую денежку.
Потом позвонил Неле в Академгородок. Она говорит, что дочка с внучкой гостят на солнечном у папаши. И я купил по дороге гостинец к чаю и поехал к Неле в гости.
Приехал, подхожу, а там горит двадцатая квартира в смежном дому. Уже пожарные вынесли все окна и двери, дым валит, кошку вынесли на улицу: она пытается отдышаться. В общем, настоящая свадьба и праздник для соседей на всю катушку! Поднимаюсь к Неле и говорю: вы тут сидите, а по соседству пожар. Она давай вспоминать, кто живёт в той квартире.
Всех повидал. Посидели, попили чай.
Поехал обратно на троллейбусе. На следующей остановке зашли две пенсионерки. Одна успела сесть, а вторая замешкалась на ступеньках. Водитель тронулся, от толчка бабка наклонилась назад, водитель судорожно закрыл дверь и прижал бабке голову: поднялся крик! Он открыл дверь, остановился, и теперь бабка стала валиться наружу спиной вперёд. Я еле успел поймать её за ногу и бабка мягко легла на спину на дорогу. Прибежал водила в ужасе! Народ на него! Он помог бабке залезть и сесть на место. Поехали дальше. Бабка вся в пыли. У меня колени в пыли. Всё, инцидент исчерпан, наш народ не победить!
Вот пришел домой, отдохнул. И скоро Галя с работы придёт. Что-то будет! Будем ждать».
Я отложил письмо в сторону. По реке шёл прогулочный теплоход. Там пили и пели. Люди жили своей полной жизнью! Но я им уже не завидовал. У меня, во мне просыпалась уже другая радость – радость животного. Я не хотел ничего человеческого, не жаждал ни пить водки, ни есть красной икры. Меня не прельщали уже ни запахи шашлыка, ни ароматы праздничных салатов. Я чувствовал, что я менялся, проходил метаморфозу, глаза начинали заволакиваться белым туманом, переходящим в золотое сияние. Но я ещё был с людьми… Возможно, Господь уже посылает мой дух в тело матери роженицы-нерпы! Меня одолевает какая-то слабость. Я вспомнил, что перед своей человеческой смертью я вспоминал детство, мать, отца… Теперь мне вспомнилось моё отрочество, юность, студенчество. Я воочию увидел своего любимого преподавателя, который напутствуя нас на первом курсе, говорил: «Придёт время и, оглядев каждого ученика этого колледжа, не будет ни одного бездельника или бесталанного, все обретут себя. Каждое мгновение, проведённое в этом колледже, – будь то парта или мольберт, на балкончике возле окна или в дыму у чугунных ворот, все слёзы и смех, каждая выкуренная сигарета, исписанная набросками тетрадь, всё – от вечерней тишины перед экзаменом до ударов в колокол соседней церкви, встречающей своим перезвоном подготовительные группы, – это то, что входит в самопознание!» Блин, как давно это было! И как замечательно!
Я растворялся…
Прощайте, люди!..
Я исчезал…
Дай бог, свидимся на Байкале! Уж обязательно! Вы меня погладите, а я вас одарю своей доброй и лучезарной улыбкой с пушистыми усами!
Я проснулся человеком. Пока ещё человеком.
Потрогал свой любимый ноготь большого пальца левой ноги, с которым у меня вечно проблемы! Да, так и есть… Сходил в ванную, подравнял щипчиками.
В обед позвонили друзья – и продолжилась до печёнок знакомая и любимая человеческая жизнь, со всеми её взлётами и падениями, радостями и заботами, улыбками и слезами, пощёчинами и поцелуями, газировками и коньяками, тортами и салатами, бутербродами и пирожками, вареньями и соленьями.
А нерпифагором я стану уж точно, придёт время – стану: он же мне –приснился. А сон-то, небось, вещий?!