А теперь вернемся в 1940 год. На Кавказ. Село Красное. Пригород Нальчика. Молодой терапевт Ирина Романовна Чалова выходит замуж за киномеханика. Эмигранта из Польши, Шимона Кальмоновича Либермана. Жених на десять лет старше. Говорит по-русски с большим трудом. Но говорит, наверное, о любви, о звездах, о цветах…
Расписались они шестого декабря. Дата для меня значимая. День рождения Александра Невского, в честь которого я и назван.
Через год мои родители уже ждали первого ребенка. Это было трудное время. Началась Вторая Мировая война. Отец сразу написал заявление с просьбой о призыве в действующую армию. Но он был эмигрант. Поселенец. Проверки шли почти три года.
Родилась дочь. Прожила она очень не долго. Был голод. Молока у мамы не было. Однажды ночью, папа убежал, чтобы раздобыть хоть какой-то еды. Когда он вернулся с яблоком, картошкой и луком, маленькая дочка была мертва.
Не знаю ничего о переживаниях мамы и папы. Как они с этим справились. Не знаю. Они старались об этом не говорить. Было и было.
Через два года. 13 марта 1943 года родился Олег. Мой старший брат. А вот, если посмотреть наши паспорта, то можно усомниться в нашем родстве.
В деревне очень быстро переименовали папу. Из Шимона Кальмоновича он превратился в Семена Семеновича. Это естественно. Народ у нас творческий. Так и называли его всю жизнь. Даже мама звала его Симоном, а не Шимоном.
Большая деревенская специалистка по записи актов гражданского состояния не глядела в документы. Она и так знала, как кого зовут. Так и появился на свет Олег Семенович Либерман. Мой любимый старший брат.
В сорок четвертом году мама вместе с мужем и маленьким сыном вернулась на родину. Отца призвали. Но не на фронт. Был он шофером в военно-транспортной части. В Калуге. Уже году в семидесятом, семьдесят пятом получил он три медали. Представлен он был еще в 1944 – 1945 году. Лежат они сейчас у кого-то из братьев. Если сохранились, конечно. Хорошо помню я одну – "За победу над Германией". Мама, военврач, остаток войны, служила в госпитале. Ее госпиталь был создан на базе Первой городской больницы им. Красного Креста. В этой больнице проработала она всю жизнь. Маму очень хорошо знали в городе. За помощью обращались в любое время суток. Не только соседи и знакомые. Про взятки или какие-нибудь подношения это поколение врачей ничего не знало. Цветы. Очень редко – конфеты. Помню самый крупный презент от бывшего больного. Мама его никак вспомнить не могла. Давно он уже выздоровел. Два года прошло. А он помнил. И язву свою. И маму. Вернулся из командировки во Францию. Привез бутылку коньяка "Камю" и очень большого шоколадного зайца. Килограмма на три. Пустого внутри. Мне было тогда лет 10 – 11. Долго мы на того зайца смотрели. Месяц, наверное. А потом терпения не хватило. Раздолбали на кусочки. Съели зайца. Вечная ему память. До сих пор помню. Вкусно было. Никогда мама не строила карьеру. Работала рядовым врачом. Помню, назначали ее и заведующей отделением. Через полгода мама на отрез отказалась. Это – не по ней. Но избирали ее и народным депутатом городского совета. Раза два. А где-то году в семьдесят пятом присвоили маме звание "Заслуженный врач РСФСР". В материальном смысле дало это маме 50% квартплаты и пенсию – 120 рублей. Вот и все. А бесплатным проездом в общественном транспорте мама никогда не пользовалась. Неудобно было.
Папу в Калуге тоже быстро узнали. После войны он попытался открыть частную фотографию. Не разобрался, надо думать, в экономической, вернее, в политической ситуации. Все было в рамках действующего тогда закона. Так работали сапожники и другие частники-одиночки. Помню, что налогов собирали по этому закону 84% со всего дохода. Но первая в Калуге частная фотография была не ко времени. Задавили его буржуазную инициативу в первый же месяц. Несколько профессиональных фотоаппаратов из красного дерева, привезенных из Польши, лет двадцать пять пролежали потом на антресолях. Продал папа аппараты только году в семидесятом. А фотографией занимался он всю жизнь. У всех родственников сохранились, наверное, сотни его фотографий. Снимал на "Лейке". Помню, как радовался он, когда удалось приобрести новенький "Зоркий – 2". Были, конечно, еще разные "Смены", "Киев-Веги" и другие. Всю жизнь он ремонтировал свои и чужие фотоаппараты. К нему присылали людей из мастерских в самых сложных случаях. Нас, своих сыновей, он тоже к этому делу направлял. С переменным успехом. Но в детстве участвовали мы с моим братом-близнецом Алексеем, раза два, три в городских конкурсах. Об успехах не помню. Значит, думаю, и не было никаких особенных успехов. Пользовались трофейным немецким увеличителем. Были у отца станок для контактной печати, различные рамки, наборы виньеток и другое оборудование. В старших классах много мы занимались комбинированными съемками. Кое-что сохранилось. Теперь эта область человеческой деятельности уходит в прошлое. Цифровая фотография на дворе. То, се…
А тогда папино не очень свободное фотографическое предпринимательство накрылось социалистическим медным тазом. Устроился он в 1946 году работать в большое автохозяйство. Шофером. Сначала, на газогенераторный ЗИС-5. Бензина не хватало. А здесь специальная печка закреплена на кабине снаружи. Набросал дров. Газ из них получается. Можно ехать. Последние такие машины я еще видел в начале пятидесятых. Проработал папа на одном предприятии до пенсии. Шофером, электриком, начальником цеха электрооборудования. Были, конечно, у него там друзья. Но к нам домой они приходили редко. Шоферы, рабочие. Им было уютней собираться в других местах. Ведь отец практически совсем не пил. Организм, видимо, не принимал больше ста граммов водки.
Юмор у папы был необычный. Да и откуда обычному юмору взяться? Всю жизнь отец плохо говорил по-русски. С очень сильным польским акцентом. К языкам особых способностей у него явно не было. Анекдоты рассказывать ему было трудно. Быстро реагировать на чужие реплики в разговоре – тоже. Поэтому шутки его всегда имели временную протяженность и основательность. Розыгрыши это были. Приведу один пример. Столовых тогда, практически, не было. Люди приносили обеды с собой из дома. Однажды, на обед у отца, кроме прочего, были бутерброды то ли с вареньем, то ли с повидлом из крыжовника. Угостил он товарища своего. Спросил товарищ, что за варенье. Папа и выдал ему только что сочиненный рецепт. Из помидоров, говорит. Из зеленых. Сахару – столько-то на килограмм. Варить в два приема. С корицей. Закончилась эта история тем, что через три дня угостили папу именно таким вареньем. По рецепту… Надо, наверное, попробовать. Всю жизнь собираюсь.
Энергии у отца было много. И увлечений разных. Попались ему как-то на глаза несколько брошюр "Нью-йоркского института знаний". Штук десять. Брошюры эти выписал кто-то из родственников еще до революции. По гипнозу брошюры, личному магнетизму. И о том, как с помощью гипноза и личного магнетизма добиться успеха в жизни. Может быть, еще сохранились они у моего брата Алексея. Отец увлекся изучением всех этих штучек. Имел даже какие-то успехи. Точку в этом поставил забавный случай. Зашла как-то к родителям тетя Шура, моя двоюродная бабушка. Шла она с работы. Очень устала. Папе захотелось продемонстрировать свои способности. Усадил он тетю Шуру в кресло. Руками поводил. Крепко заснула тетя Шура. Долго ее будили. Был ли здесь виной гипноз, неизвестно. Тетя Шура никакого гипноза не помнит. Устала сильно, говорила. Смеялась.
Читал эти брошюры и я. Научился выводить стоящих и закрывших глаза друзей из равновесия. Но значительно легче выводил я их своими пассами из равновесия в другом, психическом смысле. Быстро бросил я это дело. Может быть зря. Были у меня другие интересы.
Отцу было сорок лет, когда он начал участвовать в мотоциклетных гонках. Хорошо, что все это, по словам мамы, закончилось мелкими травмами. Но был у отца собственный мотоцикл еще до моего рождения. А с пятьдесят второго года началась история папиного личного автотранспорта.
Однако, это уже я помню сам и расскажу по ходу описания моей жизни.