Вместо эпиграфа:
«ВНИМАНИЕ: 18+»
содержится живой язык
обычных людей.
Я старый, очень старый. Чувствуя себя просто развалиной. Это произошло как-то совсем внезапно: не успела молодость отлучиться на минуту за пивом, и вот мне уже семьдесят шесть, или что-то вроде того. Когда это случилось? Бог знает. Помню детский сад. Обрывками, частично, но помню. Яркая зелень двора, пух тополей и сборы из-за отъезда на лето в бабушкин загородный дом. Или вот еще: морозное, черное небо. В свете одинокого фонаря бесшумно падают снежинки, предчувствие большого праздника. За окном темно, холодно и тревожно, а в доме уютно. Пахнет елкой и готовящимися угощениями; суетно и торжественно – тоже помню. Школа – тоже что-то припоминается: ненавистные уроки, шумные друзья и, конечно, девочки. Помню, как «девочки» - незаметно вышло на первое место и, разумеется, помню её, первую, и то необыкновенное чувство легкости и блаженства, сразу после случившегося. Но это было уже перед самым университетом.
Университет помню хорошо, вернее, не весь, но частями. Потом поездки и переезды. Другие страны, народы и разлетавшийся вширь мир: огромный земной шар, который, казалось, я мог весь заключить в объятия.
Помню, высотки «Петронас» в Куала-Лумпуре, еще уродливыми «пеньками» в строительных лесах. Помню, Амстердам с каналами, борделями, кофе-шопами, гульденами и тишиной университетской библиотеки Лейдена. Сохранилась в памяти форель, которую я ловил в гранитно-сосновой сказке озера Сайма, купив лицензию на рыбалку еще за финляндские марки, и как мы потом жарили рыбу у нас дома на углях. Дружно, всей семьей. Тихие окраины Чикаго, заваливающееся на ночь солнце, оранжевой лисицей слепящее глаза, сквозь затертое лобовое стекло моего древнего «Вольво».
Конечно же помню Бали. Как строили на месте рисовых полей и пасущихся на сухостойных лугах коров «Сансет роуд». На этих лугах, среди коровьих лепешек, росли многие годы галлюциногенные грибы. Их никто не травил химией, не обращал на них никакого внимания. Когда же свеженький асфальт соединил Керабокан с Кутой, они вновь поднялись из земли острыми головками та тонких ножках, прямо на разделительной полосе шоссе и отливали в темноте неясным неоновым светов потустороннего мира, встречая первые автомобили. Позже цивилизация извила их, но память сохранила легкое неоновое марево обочины «дороги в закат».
Вспоминается очень много, если напрячь мозги, но вот как и когда свалилась старость, придавив душу стотонным «не хочу», мегатонным «не интересно», и уж совсем не подъемным «зачем?» - не помню совсем. То ли это было с самого начала, или едва началось вот прямо сейчас. Не знаю, не пойму, не помню…
Не спится, бессонница. За окном ленивая балийская ночь. Самый разгар, часа два утра. Все как обычно. Чертова бессонница. Монотонность ночи разрывает острый, как бритва, зуммер телефона. Откуда-то свалилась смс.
«Кого еще нелегкая вздрючила и он разродился сообщением в два ночи»!? Вставать очень лень, в комнате темно. «Вдруг что-то важное: война началась, или сдох кто-то» - думаю я. Приходится отрывать жопу и нести тельце к журнальному столику, где мой ненаглядный прямоугольник устроился на ночь, присосавшись зарядкой к розетке, точно автомобиль на бензоколонке. Делаю пару шагов, преодолевая лень и надеясь, что не зря и кто-то и правда все таки сдох.
Номер балийский, незнакомый. Сдвигаю его вправо, чтоб открыть сообщение. Телефон виснет. Что за ****ство! Хороший телефон, я люблю его. Вроде любил когда-то. Много лет назад. Теперь просто привык, как привыкают к жене, какая бы стерва она не оказалась. Батарея не держит, пиксели потемнели, или хер знает как это называется, может и не пиксели. Старый уже, но работает. Новый купить денег нет, да и незачем, работает, хоть и капризничает. Опять таки, как и жена – меняй не меняй – ничего не изменится.
Вот. Наконец открылся. Сообщение на индонезийском. Читаю: «Мама, пришли мне срочно денег. Нужен миллион рупий. Попал в беду, - забрали в полицию. Вот номер счета. Скорее». Какая же мразь научила балийцев этой штуке?! Этот набожный, духовный народ, который до этого разводил лишь лохов-туристов, принялся и за своих! Вот она цивилизация в действии!
Рука потянулась ответить, вроде: «Ты, ****ная сука, если уж просишь денег, то зови меня хотя бы не мамой, а папой…» Одернул палец. Этим сволочам только того и надо. Я отвечу, а деньги со счета мобильника уже списались.
Вот же заразы. Весь мир пытается друг друга наебать. Весь! Даже наверное папуас, или последний пигмей в Конго, уже пишет «бенинские письма» на все ящики мира с просьбой помочь адвокату из Лого получить квадратный километр денег, оставшийся в наследство человеку, с такой же как у вас фамилией.
Раньше люди искали друг друга, чтоб спариться – оставить потомство, потом, чтоб повоевать, теперь, чтоб наебать. Прогресс налицо!
Весь мир врет. Я тоже вру. Пишу вот сейчас все это и вру, а кто-то наивный читает и восторгается. Хотя никто меня не читает, не надо себе льстить, и уж тем более не восторгается. Впрочем, если ТЫ сейчас это читаешь, - значит читает.
Бросаю взгляд на строчку ниже, а там тоже замечательное смс: «ОК, мистер, мы обсудили с женой детали и готовы продать вам землю на ваших условиях, хоть цена и низкая. Перечислите депозит на счет 123….. в банке «Мандири»». Вот же ****и! Опять «разводят»! Когда-то забыл удалить это. Ниже еще строка с незнакомым балийским номером. «Ваш номер выиграл…» дальше даже не стал читать. Следующее - уведомление от «Телкомсел», что услуга связи отключена в связи недостатком средств на счете. Сдвигаю влево одно за другим, удаляя мерзость с экрана. Еще, еще и еще одно. Хоть кто-то меня помнит? Хоть кто-то живой остался на свете? Вот, нашел подписанное. Вместо номера имя из телефонной книжки, смс от жены. «По-моему, уже пора расстаться, раз я тебя так бешу!» Под ней дата, - уже почти год прошел. Пролистал наверх столбец переписки. «Сколько можно… Ты только обещаешь… Ничего не меняется…» Тяжело вздохнул и подумал: «напиться бы, или покурить», но не того не другого не хотелось по-настоящему. Рефлекс, подкошенный ленью. Опять обманул, соврал сам себе. Даже пить и курить не хочется по-настоящему. Как тут уснешь после этой дряни. Читать, писать, думать, хоть что-то делать - ничего не хочется.
Погасил экран и бросил телефон на прежнее место, пусть дальше жрет электричество, вгоняя меня в новые растраты, клочок цивилизации, соединяющий меня с миром. Миром, где наебать – главный козырь в игре, смысла которой никто не знает.
Ложусь на спину. Кровать заскрипела, как старая шлюха, приняв мое тело. Одно хорошо, кондиционер шуршит. Какая-то жизнь и прохлада к тому же. Вот же суки, в беду он попал… в полицию… «мама помоги…» Что за уроды, всю ночь испортили.
«Что ты врешь сам себе – мысленно возражаю – что тебе портить, ты и так все испортил себе сам. Всю жизнь».
Я ненавижу людей, особенно русских – бывших соотечественников. Кроме одного. Его звали Адам, но с ударением на первое «а». Вообще-то он был поляк, но такой же мудак, как и все русские, как и я, - но поляк. О нем я еще расскажу, но не сейчас. Сейчас мне лень, голова начала трещать от бессонницы, пора спать. Попытаюсь хотя бы.
Начинаю настраиваться на сон. Закрыл глаза и рассматриваю темно-фиолетовые пятна, с огненно-желтой окантовкой, что маячат перед взоров. Они растекаются, сливаются, плавно сползают куда-то вниз и появляются вновь. «Вот же суки, что это такое вообще? Наверное, когда человек закрывает глаза, он заглядывает себе в мозг, а там лишь чернота и странные пятна-амебы вяло плывущие под шум внутреннего монолога! Тоска и не единой мысли! Нет, так тоже не усну». Вдруг наступает немыслимая ясность в голове. «Мать твою! Сколько идей, скорее писать». Усталость как рукой сняло. Заскрипел было подняться за блокнотом – куда там! К чертям! Все исчезло!
Вот же мразь! Все из-за этого Путина, сукина сына! Точно из-за него! Он, зараза, мне жизнь испортил! – у меня это больная тема, вроде как у Катона Старшего с его Карфагеном, который должен быть уничтожен по-любому!
Ему-то что, этому нано-Наполеону – Путину. Он даже и не знает о моем существовании, поэтому его и не воротит от моей морды, а я то о нем знаю и меня от него выворачивает. Всегда ненавидел чекистов. Крысы они. Для них люди – мусор. Ради блага конторы можно пожертвовать любым: хоть другом, хоть братом. А этот мало того, что вор, так еще и чекист. Денег наворовал, а детскую мечту в разведчика поиграть реализовать не получилось. Не сделал он ничего для «конторы» значимого, не обыграл иностранных агентов.
Вот и пытается теперь реализовать свои фантазии. И путь страна страдает, народы мрут, наплевать ему, - главное, что «продуманные ходы», «тонкий расчет», «пароль-отзыв» - вся эта шпионская хрень, возведенная в ранг мировой политики, заигравшимся в шизофрению диктатором.
«Не видите, мальчик играет, что вы мешаете!? И что с того, что солдатики живые, и что с того, что это не песочница, а чужая страна, и что с того, что это не камушки, а снаряды? Мамаша, не лезьте - следите за своим, - не мешайте моему играться».
*****, опять распсиховался. Теперь точно сон в жопу. Говорил же, все из-за Путина. Допустим, конечно, я люблю Бали, но я все бросил: дело, деньги, машину, дом в той стране, называть которую даже не хочется, а из-за кого? Из-за него! Нет, опять вранье. Не из-за него, а из-за русского народа. Хуже Путина, - лишь народ его поддерживающий, а их миллионы. Не думающие, зомбированные рабы. А хуже народа, лишь вранье. Оно повсюду, оно глобально. Оно везде. Мы вступили в новую эру, - эру вранья. От нее уже не скрыться. Интернет, сраный телефон, - найдут везде.
Помню одна баба прислала мне сообщение: «Извини, ответить не могу, я сейчас не в стране…» Я очень тогда задумался. Как же это отлично быть «не в стране». Как это ей удалось? Я куда б не уезжал, - везде оказывался в стране.
Вообще, это главная беда человечества, мы уже не можем оказаться «не в стране». Было бы здорово, вот так вот вырваться из страны насовсем, но куда не залезь, даже на самый дальний атолл Полинезии, обязательно явится офицер иммиграционной службы: «А хули вы здесь делаете, месьё? Где ваша виза? Какая она у вас: туристическая, или рабочая? Как вы пересекли границу?» а за ним налоговики, полицейские, разные шлюхи и интернет провайдеры. И все хором: «дайте денег»!
- Какие, в ****у, деньги!? Я после кораблекрушения головного мозга, я «не в стране», я пью воду из ручья и питаюсь кокосами и рыбой, ничего не произвожу и не покупаю, я просто хотел побыть один и подумать…
- Думать нельзя! Виза на месяц сорок баксов, и штраф за «овер-стей» - восемьдесят. И нам всем по «соточке» - за молчание. Через месяц мы еще раз с проверкой к вам. Добро пожаловать в «не страну», месьё!
Опять понеслось. Надо сосредоточиться на чем-то успокаивающем, на чем-то приятном из пережитого. Да вот, хотя бы на бабах…
Суки они все, не люблю женщин. В принципе. Во всех смыслах, кроме как сексуальных партнеров. Мужчин же я не люблю совсем. Поскольку больше любить из рода человеческого некого, можно сказать, что я мизантроп. Может и эгоист при этом, но себя я тоже не очень люблю, разве что как личность! Но сейчас не обо мне, а об… о… ба… бах… Стоп! Строчки полезли в голову! Стихи, мать твою! Про японскую шлюху и несбывшиеся ожидания, - когнитивный диссонанс в поэзии. Вот… вот… еще чуточку… что-то полезло…
«Я юдзё ждал из Ёсивара,
А тут овца из Краснодара:
Тупа и неэмоциональная,
Совсем не про-фес-си-Анальная!»
Опять чушь и бред выходит. Проклятая бессонница! Да и бабы тоже хороши. Особенно ненавижу, когда они говорят это слово: «позитив!» - ну, очень омерзительно это у них выходит. «Надо быть позитивным!», «больше позитива!», «в зеленом чае полно антиоксидантов, пей с утра, после пробежки, – и будешь позитивная и для фигуры отлично и кожа светится!» Что за идиотки! «По-зи-тив-ные они», а я значит негативный, как электрон, да и хер с вами. «Я не негативный, крошки, я не батарейка – я жадный до жизни реалист».
Помню история вышла однажды со мной. Как раз про необузданный оптимизм. Дело было в моем любимом городе, расположенном на берегу океана. Там на «седьмой», в самом центре, есть шикарный бизнес-центр: стекло и бетон.
Я тогда еще был женат на той, другой, впрочем нет уже не был… Бухал я тогда сильно из-за нее, видимо все еще любил очень. Как же ее звали? Такая с длинными волосами, убранными обручем с каким-то узором, точно сияние солнца. Платье такое: свободное, длинное. Глаза серьезные, а личико миленькое. Студентка что ли она была – не помню, курил я тогда сильно, - книжку все время в руках таскала, где не встречусь с ней, все с этой книжкой мотается, а она здоровая – книжка-то, тяжелая наверно. Уверен студенткой была и это ещё у нее было, как его, из рук не выпускала… факел… О, бля, вспомнил! Статуя Свободы её звали… не сложилось у меня с ней. Ветреная потаскушка оказалась, всем давала, все ей пользовались, но никто её не любил, как я. С кем она теперь, хер её знает…
Опять отвлекся. Так вот, бухал я тогда сильно из-за разбившихся о камни реальности мечтах и грёзах. Утром проснулся, помню, у шмары какой-то. Кто такая, откуда я здесь? Настоящая шмара, бомжиха грязная. Глядь на себя в треснувшее зеркало – сам-то тоже не лучше, щетина, рожа кривая и мутит, боже, как мутит. Мутит от всего: от выпитого вчера, от жизни в целом, от собственного отражения.
Она что-то, вроде:
- Эй, милый, сходи купи чего-нибудь, плохо с утра…
- Да, сейчас.
- У тебя есть деньги?
- Не знаю, думаю нет.
- И у меня…
- Ну тогда я пошел, куплю и вернусь…
- Ага, давай только скорее.
Я натянул штаны, свитер, ботинки, куртку и даже не умывшись вышел на улицу. Естественно, ничего покупать я не собирался, да, думаю, она и не надеялась на этого. Просто мне хотелось, побыстрее уйти от нее, чтоб исчезла она из моей жизни: старая, пьяная бомжиха – хотя, может, и я ей тоже был противен. Я ведь особо от нее ничем не отличался.
Город бурлил, кипел, шумел, как мухи в навозной куче. Яркое солнце било в глаза, люди толкались, расползаясь по щелям улиц и переулков – было время обеденного перерыва и одинаковые клерки рыскали по ближайшим бистро и кафе за порцией ланча.
Меня мутило. Мутило с того момента, как только проснулся у этой шлюхи. Крутило живот и что-то нехорошее подкатывало к горлу. Голова трещала, а во рту было до боли знакомо: сухо и бездушно – подлинный вкус жизни. «Пива бы, холодного» - подумал я и полез шарить по карманам. Денег не оказалось, но в одном я нашел скомканную бумажку, клочок рекламного буклета. На жеванном, когда-то глянцевом, листке был изображен кусок яркого, голубого, безоблачного неба с краем пальмового листа и часть надписи: «Бали - …тров ..чты!»
Я замедлил неровный шаг, удивлённо разглядывая находку. Какого черта она делает у меня в кармане и когда я её туда засунул, а главное зачем? Что еще за «Бали – наебали! «Остров Мечты», издеваются суки! Куда б швырнуть этот мусор…» - пронеслось раздраженно и я уже собрался скомкать ее и выбросить, но прежде машинально перевернул. С обратной стороны клочка, на ярко-белом фоне (видимо, это была часть, изображавшая некогда белоснежный пляж), был еле видно нацарапан номер телефона. Похоже ручка не хотела писать по глянцу бумаги и тот, кто зачем-то пытался оставить мне свой номер, давил на нее так, что надпись стала объемной, почти как шрифт Брайля.
Попытался вглядеться в строку. Почерк был явно не мой. «Что за номер? Кто его написал? Откуда это у меня?» - я ничего не помнил. Всматриваясь в царапины я пытался представить автора манускрипта. Поразмыслив решил, что почерк женский – в тот момент мне казалось более приятным, что номер сунула некая бабёнка, а не какой-нибудь торговец дурью, - вот и вся логика.
«Наверное, кого-то подцепил на днях – подумал я – а может это той бомжихи? – сверкнула догадка – нет уж! К черту! Это писала явно красивая, молодая девушка: вон с какой экспрессию она царапала авторучкой обрывок рекламки. Горячая, молодая и надеюсь похотливая…» Последнее слово подействовало охлаждающе. Похотливая… а что ей тогда надо от меня?
Нет уж, не хочу, не сейчас: ни денег нет, ни настроения! Меня опять замутило. «Что ж этот, кто бы он ни был, не подписался под номером, зараза! Надо бы позвонить, узнать кто он… а вдруг это насчет работы?» Эта мысль сразу взбодрила и на минуту рвотные позывы отпустили вместе с резями в животе. «Работа сейчас мне б больше помогла, чем очередная дырка. Как же позвонить, выяснить всё, ведь свой телефон я уже давно проебал?»
Тут припомнилось, что на «седьмой», в том самом шикарном бизнес-центре, на самом последнем этаже, в бистро, работает мой хороший приятель. Эта падла должна мне денег и уж точно не откажет дать попользоваться мобильником. «Заодно и посру там!» – быстро решил я, припомнив, что забегаловка совсем новая и у них пока еще чистые сортиры.
Уверенным шагом, насколько мог, я направился к цели, приглаживая на ходу немытые, точащие во все стороны волосы. Через пару минут я вошел в широкий, отделанный искусственным камнем, холл высотного здания и подошел к матовым, алюминиевым дверям крутого лифта.
Их было несколько, таких дверей, каждая в своей собственной нише. Наверное, их было с десяток в этом холле, но работали они слаженно – компьютерный интеллект безошибочно распознавал какую кабинку отправить на какой этаж, чтоб пассажиры могли скорее добраться до места с наименьшими энергозатратами.
Все лифты дорогие, бесшумные и быстроходные, что должно было подчеркнуть, что люди здесь работают серьезные и высокооплачиваемые, подстать самому месту. Я чувствовал себя немного неловко, хотя виду не подавал. Слаба богу, народу в холле почти не было и все расползлись по нишам. Кабинок хватало на всех, так что даже чувствовалась некоторая приватность происходящего таинства, почти, как в исповедальне.
И тут, - на тебе! Автоматические стеклянные двери здания открылись и, цокая каблуками, в холл вошли две бабы. Они о чем-то оживленно беседовали, говоря одновременно, точно совсем не слушая друг друга. В облаке нежного, приятного парфюма, неувядающей радости и, того самого, ненавистного мной «позитива», они направились к нишам.
Какого черта! Они подошли именно к той, где стоял я. Шлейф задора, бодрости, оптимизма, влачившийся за ними, накрыл меня тоскливой волной мути их бессмысленного стрекотания, лишь только они приблизились.
Признаюсь, они были очень симпатичные, стильные и смотрелись сексапильно, так что я не удержался и с удовольствием отметил про себя: «Вот же ****и! Вдул бы вам обеим!...»
Тут лифт «дзынькнул», но тоже, не просто так – дешево, а как-то мягко и благородно, - дорого, одним словом. Двери вальяжно расползлись в стороны, точно ляжки дорогой шлюхи с обложки PlayBoy и мы, втроем, вошли в нее… точнее в него, в его роскошь.
Внутри кабинки утонченный привкус больших денег, с приятным послевкусием безбедной старости, присутствовал во всем: толстый, мягкий, звукопоглощающий ковролин на полу, в котором ноги утопали, скрывая подошву ботинок в ворсе, точно в белом мху сосновой рощи. Скрытая, приглушенная светодиодная подсветка в потолке, как в первом классе самолета авиакомпании Emiratates Airlines. Приятная свежесть хорошей вентиляции и ненавязчиво звучавший тихий джаз, пленил уютом стабильности, роскоши и изысканного вкуса мишленовского ресторана. Даже кнопки лифта выглядели, словно сделанные из неведомого, фосфоресцирующего, космического сплава какой-нибудь компанией Apple или Bentley Motors.
Я пропустил баб вперед, - не то, чтоб я был настолько галантен, просто так у меня была возможность отвернуться и не смотреть на них, - уж очень они меня злили, своей трескотней. Девицы вошли первыми, встав у задней стенки, я зашел следом. Повернувшись к девицам спиной, уставился в закрывшиеся двери. Нажал кнопку последнего этажа, увидев краем глаза наманикюренную и ухоженную ручку одной из них, также протянувшуюся к кнопкам. Легким движением она коснулась той, что была прямо под моей. Лифт услужливо, точно портье, «дзынькнул» в ответ и, мягко присев, принялся ускоряться, унося нас вверх.
Хоть я и уперся в двери взглядом, но в их зеркально-матовые панели мог рассмотреть отражения своих попутчиц. Одна, та что нажала кнопку, была чуточку постарше, лет, наверное, под сорок. Рыжие вьющиеся волосы крендельками свисали на плечи. Она была одета по-деловому: пиджак, блузка, юбка, туфли. Вроде обычный набор, но все было настолько подобрано гармонично и смотрелось, что тошнота вновь стала подкатывать к горлу.
Вторая казалась моложе и видимо шла из спортзала. На ней был белый спортивный костюм из уютной, мягкой фланели, куртка которого была расстегнута, а из под нее торчала мясистая, молодая грудь, упрятанная в пуш-ап лифчика, скрытого под розовой майкой. На ногах у нее были надеты розовые кроссовки в тон и такого же цвета «мохнатка» на голове стягивала в хвост длинные, светлые волосы. На плече висела спортивная сумка, а в руке крошка держала пластиковую фляжку с водой.
- Милая, только не пей после занятий кофе и вообще постарайся не есть еще пару часов. Это же йога, а не регби, сейчас тебе надо закрепить энергетическое равновесие, лучше всего пол часика медитации и лишь потом, стаканчик сока и детокс-снэк.
- Слушай, я такой позитив испытываю после этих тренингов, не передать! Спасибо тебе, дорогая, что посоветовала этого мастера. Он просто волшебно ведет. Такая энергетика, просто заряд оптимизма посреди рабочего дня!
- А я тебе про что! Он душка. Знаешь, он ведь учился этому у буддийских монахов. Он специально ездил на Восток ради этого, жил где-то в джунглях, не то в Катаре, не то в Йемене, - не помню, он мне сам об этом рассказывал. Да, и вообще, - он не женат.
- Да что ты! А то я чувствую: такая энергетика от него идет, прямо, позитив сплошной! Сразу видно, насколько духовный человек.
- Ага…
- Ага…
Вот уже не знаю совпадение это, или нет, но от всего услышанного тошнота усилилась, да и живот прихватило не на шутку. «Суки, замолчите… а ты давай скорее шевели своими золотыми шестеренками «Ролекс» херов!» - подумал я.
И тут, не успел я закончить мысленный императив, как лифт, точно обидевшись, издал звук напоминавший сдувающийся шарик, замедлил ход и вяло, безвольно встал.
Бабы замолкли. Не знаю, что подумали они, но я решил, что кто-то перехватил кабинку на другом этаже и двери сейчас раскроются. Предугадывая это, я сделал пол шага назад к девицам, освободив место для входящих. Однако, ничего подобного не последовало. Двери не открылись, зато, незаметно до этого шуршавший вентилятор, остановился. Свет на секунду погас, но тут же включился уже в аварийном режиме: светилась лишь часть подсветки, отчего в кабинке стало заметно темнее.
Ах, - вырвалось у одной из попутчиц.
Ой, - вторила другая.
*****! – подумал я.
Лифт на минуту погрузился в гнетущую тишину, лишь звуки джаза, еще более приглушенно доносились из спрятанных за перфорированным потолком динамиков, точно на верхней палубе тонущего «Титаника» музыканты продолжали играть для уходящей под воду публики.
В лифте сразу стало заметно душно. Наверное это психоз пьющего человека, но в тот момент мне показалось, что дышать уже почти нечем. Воздух вмиг стал горячим, обжигающим, будто мы были заперты во включенном электрогриле. Не скажу про баб, но мне его уже не хватало, такое бывало со мной прежде, в армии, когда заставляли бегать в противогазе. Расшатанные нервы моментально отозвались легким нервяком: холодная волна прокатилась по телу, а тошнота подошла к гландам. Живот вызывающе громко заурчал, нарушая благоговейное молчание, воцарившееся в железной коробки.
Я первый вышел из оцепенения и стал усердно жать все кнопки. Они покорно отвечали моим пальцам, вспыхивая более яркой подсветкой, но механизм молчал, ему было плевать и на кнопки, и на людей в своем чреве.
- Перестаньте давить всё подряд, вы его сломаете! – выдала рыжая в костюме.
- По-моему, он уже сломался – неохотно отозвался я и прекратил дрочить сияющие, точно рождественская гирлянда, пятаки.
- Мы что, застряли? – спросила «спортсменка», не понятно кому адресовав вопрос.
- Ерунда, не волнуйся, милая, сейчас его запустят. Какой-то минутный сбой. Пустяк – голосом спокойным, но решительным отозвалась рыжая - Вы не могли бы нажать кнопку вызова оператора? – добавила она. Судя по тому, что из-за моей спины донеслось «вы», а не «милая», обращались ко мне.
- Вы же сами просили меня ничего не нажимать, - буркнул в ответ через плечо.
- Я говорила про другие кнопки, а не про ту, что нажимать надо в таких случаях.
- А что надо нажимать?
- «Вызов оператора» - повторила рыжая. Её голос звучал все уверенней, она чувствовала, что в сложившейся, почти критической, ситуации в ней просыпается лидер – феминистский вожак стаи.
- И где это кнопка? – исполненный покорностью ведомого, спросил я голосом ученика. Признаюсь, в тот момент было не до лидерства, и не до проявления своих лучших мужских качеств. Страшная мысль закралась в голову: «а вдруг мы тут надолго?» То ли из-за внезапно возникшей клаустрофобии, то ли от того, что и правда стало душно, мне совсем поплохело. Обычно, человек в стрессе трезвеет, я же наоборот: меня развозило прямо на глазах. Вчерашние дрожжи, пустились в пляс с тем, что я сожрал накануне и видимо их танец был совсем не в такт. Тошнота приливной волной поднималась и опускалась, предвещая беду. Мне надо было срочно добраться до туалета, рези в животе намекали на то же.
- Вот же она! Внизу! В самом деле, вы что в первый раз в лифте! Милая, не волнуйся, тебе после тренингов надо думать о позитивных вещах, чтоб не нарушить энергетический баланс, в этом весь эффект.
Я безрезультатно нажал куда мне сказали. Подсветка вокруг «монетки» из бледно-неоновой, стала ярко-неоновой. Ничего не изменилось.
- Говорите же… - не могла угомониться рыжая.
- Что говорить? – начал раздражаться я.
- Говорите, что мы застряли.
- Кому говорить?
- Оператору.
- Какому еще оператору?
- Вы что, не понимаете, он нас слушает – говорите же ему скорее, что мы застряли!
Живот мой вновь заурчал на всю кабинку. Я огляделся, как загнанный в ловушку зверь. Спорить с дурой не хотелось, объясняя, что никто нас не слышит. Лучше было экономить силы, они нужны были, чтоб сдерживать позывы, стучавшиеся то в верхнюю дверь, то в нижнюю.
- Куда говорить? - выдавил я, намекая раздраженной интонацией, что в лифте нет микрофона.
- Вы издеваетесь, вам нравится здесь сидеть? Просто скажите, что нам нужна помощь, мы застряли. Вас слышат. Вы ведь только что нажали кнопку. Говорите туда откуда звучит музыка…
Не волнуйся, милая, сейчас поедем – добавила рыжая, обращаясь к «спортсменке» с таким выражением на лице, точно она говорила: «Какие козлы эти мужики, особенно это ничтожество! Элементарных вещей не понимают! Шовинисты они все и бабники, а сами ничего без нас не могут!»
Хоть я и был в режиме экономии энергии, такого предполагаемого хамства, выдержать не мог. Оторвав немного сил от борьбы с тошнотой, резко повернулся к рыжей и с явным раздражением выдал: «Вы уже и так все сказали, зачем повторять. Ваш «оператор», если он существует не только в вашем воображении, уже все услышал. Действительно, что бы мы без вас все делали?!…»
Фраза оказалась несколько длиннее, чем предполагалось и сил на нее ушло больше отпущенных. Словно догадавшись, приступы воспользовались слабостью и пошли в атаку сразу на два фронта: вверх и вниз. Я сжался, состроив гримасу, которая, похоже, напугала бабёнок, решивших, что я прихожу в «немотивированную ярость» и, не справившись с натиском позывов, громко рыгнул.
Рыжая опешила. Произошедшее немного осадило её пыл лидерства. Она распознала агрессию, хамство и бескультурье деревенщины в моей выходке и, видать, решила сбавить обороты – мало ли чего можно ожидать от такого урода, оказавшись с ним запертым в лифте. Зато активизировалась «спортсменка».
- Что же вы так себя ведете? Что вы кричите на нас?! Успокойтесь и возьмите себя в руки, будьте мужчиной!
В ответ я сжал кулаки и слегка присел, выдав непонятный им стон. Повисла пауза.
- Вам плохо? – спросила блондинка, пытаясь быть любезной, как бы заглаживая излишнюю эмоциональность подруги, во избежание ненужного конфликта с потенциальным психом, или маньяком. Её «вам плохо?» показалось мне почерпнутым из дешевого сериала про психологов, это еще больше меня задело.
- Мне офигеть, как хорошо! А вы что ж психолог, или социальный работник, а может тюремный доктор?!
Последнее было сказано явно зря. Услышав «тюремный», обе девицы сделали вывод, что я «сиженный». Они украдкой обменялись взглядами: «Это бывший уголовник, милая, аккуратнее!» «Спасибо, дорогая, но ты ошиблась, он беглый маньяк-извращенец, насилующий девушек в лифтах. Это все он специально подстроил! Надо звать полицию!» - прочел я в их глазах.
Точно в подтверждение моей догадки, рыжая полезла в сумочку за телефоном. «Надо позвонить куда-нибудь, чтоб нам оказали помощь» - будто оправдываясь, или проверяя мою реакцию, произнесла она.
Я резко уперся руками в двери лифта и напрягся, как натянутая струна контрабаса и в такой же тональности выдал сдавленное рычание и глухо произнес: «Здесь нет сигнала, уверен!»
Мне было жуть как плохо, еле сдерживался. Непроизвольно, от напряжения всех мыслимых сил, я процарапал по алюминиевым дверцам кабинки ногтями и вновь рыгнул. Похоже, попутчиц это вовсе не успокоило, наоборот, они уверились в преступности моих помыслов и маниакальной природе опухшей от пьянства и растрепанной персоны.
Рыжая судорожно достала мобильник, напоминавший пудреницу, и стала им вертеть, пытаясь поймать сигнал. Как и предполагалось, телефон не находил сеть.
Бабы вновь переглянулись. Их краткий взгляд я мысленно перевел в слова: «Он знал, милая, что здесь не берет телефон! Мы попали!» «Нет, дорогая, он специально все подстроил, я ж говорила! Сейчас будет нас насиловать, причем анально тоже!»
Первая совладала с собой «спортсменка». Немного спутано, и заметно нервничая она начала:
- Успокойтесь, пожалуйста, не надо ничего такого делать, о чем все потом будут жалеть. Не надо расстраиваться, нужно позитивно смотреть на жизнь. Жизнь ведь прекрасна, ее надо ценить, даже если не везет, даже, если когда-то все пошло не так, даже если…
-Уууууу – протянул я, закатывая глаза и сжимая кулаки так, что ногти до крови впились в ладони.
Рыжая уже совсем испуганно посмотрела на блондинку, взглядом спросив: «Может первыми наброситься, ударить сумкой по голове, или в лицо прыснуть. У меня с собой баллончик с термальной водой «Виши». Вторая, тоже заметно побледнев, также бессловесно возразила: «Не надо пока, лучше тянуть время. Попробую его заболтать и успокоить, я ж не зря ходила на тренинги по психологии для менеджеров по продажам».
- Уважаемый, - робко продолжила она – я понимаю у вас столько проблем. Наверное много пришлось пережить в жизни, и вы ни в чем не виноваты, ни в чем… Только прошу, вы сейчас успокойтесь, примите жизнь такой какая она есть. Душевные противоречия, которые вас терзают, должны быть высказаны миру, словами и только словами….
Я закрыл рот рукой, сдерживая рвоту, второй уперся в стенку кабинки, согнулся, перекособочился и тихо застонал. В моем страдальческом лице и позе, девицы прочли, что слова «спортсменки» попали в цель. Бабы решили, что я готов разрыдаться, и стимулируя катарсис, запели в два голоса:
- Ну что вы… что вы… не все так плохо! Надо лишь с оптимизмом смотреть на жизнь. С благодарностью принимать все, что она дает. Старайтесь во всем видеть плюсы, даже когда вам совсем плохо. Понимаете, мысли, - они материализуются. Нужно думать обо всем позитивно, ведь ваша энергетика, связана с общей космической энергией. Отдавайте миру добро и он вернет вам еще больше добра.
Тут я сел на корточки, и с силой стал кусать ладонь, чтоб боль хоть немного отвлекла. Лицом страдальца, пережившего больше мучений, чем Иисус Христос, я смотрел на верещащих надомной баб. Наперебой они старались засеять мою душу прописными истинами в собственном их понимании.
Я стонал в голос, кусал руку, затыкал рот, сжимаясь в конвульсиях так, будто я уже был приговорен к смерти за анальное изнасилование двух девиц в лифте и через мое тело пропускали электрический ток. Война на два фронта была явно проиграна. Поражение – был лишь вопрос времени, причем ближайшего.
Вид у меня и правда был жалкий. Все тело покрылось холодным, липким потом, блестевшим под тусклым неоном подсветки, под глазами выступили черные синяки, а лицо бледностью напоминало покойника. Оставалось умирать от боли, понимая что вот-вот случится неизбежное и даже, если лифт сейчас сдвинется с места, уже не получится даже пошевелиться и тем более добежать до туалета. Позор был неизбежен.
Я превратился в клубок собственных чувств, отрезанных от внешнего мира. Паника, боль, отчаяние изматывали меня, лишая последних сил. Откуда-то извне доносились отрывки фраз: «больше позитива… во всем видеть плюсы… с оптимизмом смотрите на жизнь…»
Тут и наступила точка невозврата, когда мне пришлось сдался. Стыд уступил место физиологии. В голове пронеслось что-то вроде: «как же мне насрать на вас, тупые ****и…» Новая волна цунами разгонялась в теле, последним отблескам сознания давая понять, что ее уже не сдержать.
Я быстро вскочил с ворсистого, белоснежного ковра, на котором сидел последнюю минуту, впился решительным взглядом в испуганные, непонимающие лица девиц и трясущимися, суетными руками принялся стремительно снимать штаны.
Лишь только ослабил ремень, что-то нехорошее опустилось внутри живота чуть ниже и отсчет пошел на секунды.
Увидев, что потенциальный маньяк расстегнул ремень и принялся за ширинку, бабы оторопели. Их рты открылись, а глаза округлились в природном ужасе обреченной жертвы. Пряжка ремня выпала из моих рук, ударившись о ногу и издав металлическое клацанье. Звук болтающейся у колена пряжки, прозвенел школьным звонком на перемену, за которым в нормальных школах следует ор и гам, выбегающих из классов учеников. В лифте началось примерно то же.
Лишь только брюки упали к моим ногам, оголив старые протертые, растянутые трусы, бабы истошно заорали, то закрывая лица и рты руками, то молотя кулаками по металлическим панелям кабины.
Отдельные фразы долетали до моего сознания: «Спасите!... Выпустите!... Помогите!... Полиция!...» но большинство осталось не расслышанными где-то там, на поверхности, над гигантской волной цунами, захлестнувшей меня и уносившей в небытие.
Когда я схватился за трусы, собираясь стащить их, девицы прибавили децибел и забились в истерики абсолютной беспомощности перед неописуемой бедой, которая вот-вот навалится на них и замарает всю их последующую жизнь не изводимым пятном пережитой трагедии.
В этот момент, все пошло совсем не так, как они представляли, ошеломленные внезапностью случившегося, они на миг замолкли, пытаясь понять, как же маньяк собирается надругаться над ними. Прежде чем сдернуть исподнее, я отвернулся, уставился в угол и присел. Это явно не походило на поведение насильника-извращенца. Шаблон треснул и развалился.
Я же, хоть почти уже ничего и не соображал, видеть орущие, истерические бабские рожи в самый прискорбный миг прожитой жизни никак не хотел. Бабских истерик итак в ней было предостаточно! Наполеоновское фиаско при Ватерлоо собственного эго подсознательно надеялся встретить наедине. Отвернувшись и сконцентрировавшись на ощущениях, подобно парашютисту, выдергивающему кольцо, я сдернул трусы.
Уж не знаю, догадывались ли бабы в последние секунды перед произошедшим, что их ждало, но лишь только их взорам предстала моя дряблая, рыхлая задница, они завопили с такой силой, будто это была их собственная задница в зеркальном отражении: некрасивая и омерзительная настолько, что любой, самый отвратительный, целлюлит ее мог бы лишь украсить.
И тут я испытал оргазм, который не испытывал, наверное, никогда прежде. Громкий хлопок, последовавшая череда раскатов, заглушили и нежный джаз, и вопли девиц. Я не видел, но чувствовал задницей (причем в буквальном смысле), как горячая струя с силой ударилась в мягкий, белый ворс ковра, срикошетив и обдав все стенки кабинки. Это следовало из того, с каким смачным звуком мякоть ударялась о матовые панели лифта.
Меня сразу отпустило и с облегчением пришло понимание того ужаса, что я сотворил. За спиной было подозрительно тихо: «****ь! Это ****ец!…» - и следом – «Живы ли они?» - пронеслось в голове.
Выпрямившись на все еще дрожащих, слабых ногах, я нерешительно обернулся. Что тут скажешь… У бедолаг был явный шок, точно они пережили авиакатастрофу.
Да… если кратко, - им досталось тоже: их нарядным одеждам, даже милым, ухоженным личикам и ароматным локонам волос. Я и сам не ожидал от себя такой мощи. Точно восковые статуи, бледные и неподвижные, девицы медленно приходили в сознание.
- Извините, - попытался сказать я и, как бы оправдываясь, добавил – вы ж сами говорили об оптимизме, надо позитивнее смотреть на жизнь… ой, ёб твой мать… - тут же слетело с губ, скомкав извинительно-патетическую концовку фразы.
Зря я решил заговорить в таком состоянии, слишком был слаб и очень подавлен был защитный механизм, моего пропитого тела. Стремительно подкатила новая волна и меня вырвало всей ненавистью к этому миру прямо к их ногам. Они машинально отскочили, будто проснувшись ото сна. В их глазах блеснула невиданная мной до селе ярость серийного убийцы.
В эту же секунду лифт ожил и мягко пошел вниз. Видимо, только это и спасло мне жизнь. Движение отвлекло на миг всех, отсрочив миг неминуемой расплаты. Свет засиял ярче, джаз добавил громкости переливами пассажей и синкоп, а пришедший в движение вентилятор принялся разгонять по кабинке не совсем свежий воздух.
Машинально я натянул штаны и пулей успел застегнуться, совершенно автоматически, без участия сознания. Буквально через секунду лифт замер на этаже. Раскрылись двери и моему взору открылся залитый солнцем широкий вестибюль, заполненный людьми в деловых костюмах, с портфелями и мобильными телефонами в руках. За их спинами, в огромных витринных окнах от пола, катило по аквамариновому небу с белоснежным пухом редких облаков ослепительное солнце, отражаясь бликами в тонированных окнах противоположного здания. Меня вновь бросило в пот от ужаса. Слава богу, народ не сразу среагировал на наше появление, все были заняты рутиной рабочего дня. От яркого солнечного света на душе на секунду стало ясно и чисто, словно после прошедшей грозы, но чувство самосохранения, руководило моим телом в бессознательном режиме и оно приказало стремглав делать ноги.
Не колеблясь ни секунды я мигом выскочил из лифта, в котором пока было тихо из-за оцепенения, сковавшего всех. Резко повернул за угол, я стремительно протиснулся через небольшую группу, ошеломленных увиденным людей, скопившуюся перед дверьми кабинки и быстрой, уверенной походкой офисного клерка поспешил к черной лестнице. Уже заходя в дверь, отделявшую лестницу от холла, до меня донеслись первые возгласы и крики у кабинки. Не дожидаясь продолжения, прибавил шаг и, перескакивая через ступеньки, вскоре оказался на первом этаже того самого мраморного вестибюля, где заварилась вся эта каша. Странное чувство, - время словно перемешалось. Не возможно было понять, когда случился ад, весь этот ужас: только что, десять минут назад, вчера, год назад, или в прошлой жизни. Со мной ли это было, и было ли вообще.
Не пытаясь разгадать ребус я быстро пересек открытый зал, автоматические стеклянные двери приветливо раскрылись и я вышел на свежий воздух улицы. Мне все еще было страшно оглянуться, мерещилась погоня, крики, сигналы полицейских машин за спиной.
Я ускорил шаг и почти перешел на бег. Лишь через пару сотен шагов набрался храбрости и решил обернуться – позади никаких преследователей не было, обычнее прохожие погруженные в свои дела, брели кто куда. Бегло принялся оглядывать себя, свою одежду в поисках «следов преступления». Как не странно, в отличии от бывших попутчиц в лифте, я был совершенно чист, ну уж, если не душой, то телом.
Свернув направо, я ушел с оживленного проспекта на небольшую, тихую улочку. Она была полупустой. Затем еще пару поворотов в такие же сонные переулки и зашагал в строну набережной. Оказавшись наедине с собой, незамеченный и не уличенный другими людьми в содеянном, никем не преследуемым на безлюдной дороге, я постепенно приходил в себя. Автоматизм режима «инстинктивного самосохранения» плавно отключался, передавая управление телом сознанию. Только тогда я почувствовал как молотится сердце и холодный пот, струившийся по лицу. Надо было взять себя в руки, успокоиться и, несмотря ни на что, жить дальше.
Пережив такой позор, в тот момент хотелось лишь одного, - упасть в океан, раствориться в нем, чтоб соленая вода смыла с меня всю гадость и грязь: внешнюю и внутреннюю. Броситься в него и никогда не выходить на прогнившую землю, чтоб волны вымыли мне уши, прополоскали мысли, сняли всю скверну с языка и горечь с сердца. Я хотел заглянуть за его горизонт, туда, откуда появляется солнце. Мне нужно было вдохнуть прохладу и свежесть бриза, покаяться бирюзовым волнам во всех грехах, довериться его тысячелетней мудрости целителя душ и врачевателя всей сухопутной скверны и поклясться в верности и бесконечной любви. Раз уж не кому-то живому, то почему бы и не ему: трудно найти что-то более постоянное в своей переменчивости, чем океан. Я почти бежал до набережной, подгоняемый смутным желанием. Душа жаждала очищения и новой жизни.
Очутившись на месте, бросился к бетонным волнорезам, что вгрызались точеными зубами суши в бесформенную мощь стихии. Пробежав по нему к самому краю, я застыл у ограждения, дальше идти было некуда.
Океан встретил меня мелкими серыми волнами, в плеске которых танцевало несколько пустых банок и пластиковых пакетов. Серая, грязная чайка чистила перья на скользком камне соседнего мыса, обвешанного старыми автомобильными покрышками. Радужная пленка слитого мазута переливалась на солнце яркими разводами вдоль берега. С моря несло не то тухлой рыбой, не то немытой дыркой портовой шлюхи, соляркой и разбившимися вдребезги надеждами.
Встав у самого края, слегка перевесившись за поручни я замер, сраженный увиденной картиной. Такое чувство, точно мою новую, чистую, новорожденную мечту кто-то только что обдал дерьмом из самой небесной задницы, почти также, как я до этого несчастных девиц. Откуда-то сбоку подошел старичок, по-виду китаец, или кореец. Дряхлый и сморщенный, в маоистской кепчонке и редкими тонкими волосами, торчавшими из под нее.
- Да, красивое море!
- Простите?...
- Говорю – красота! Нет ничего прекраснее океана. Я приехал в эту страну совсем ребенком, но помню корабль, на которым мы плыли и красоту открытого океана. Помню, как я мечтал о новом доме, сколько надежд было.
- И что, сбылись?
- Не всё конечно, но что-то получилось, а что-то и нет. Это же жизнь, здесь главное не результат, а дорога, по которой ты идешь.
- Грязь кругом – сказал я – противно смотреть, один мусор.
- Да, мусора хватает. Это же наш собственный мусор, мы его и бросаем тут. Океан несет его на другой берег, а с того берега несет грязь к нам. Чего ж ждать от океана, что он может принести еще, если бросать в него один мусор? – Мусор лишь и принесет.
- Да, все верно.
- Но кроме грязи в океане полно и красоты и жизни, смотря куда смотреть. Вон видите горизонт, он всегда чистый, в нем всегда полно надежды, даже, если оттуда идут тучи.
- Как это?
- Но ведь даже тучи, даже шторм, даже ураган, это перемены, а значит шанс, надежда, что затем станет лучше.
- Ага, или просто наступит смерть.
- Ну, не без этого, впрочем и в смерти ничего плохого нет, вы просто еще слишком молоды, чтоб это понять.
Я пристально посмотрел на старика.
- А я вот думал искупаться… - зачем-то сказал я.
- Искупаться… а я, признаюсь, решил увидев вас, что топиться собрались… - он усмехнулся – искупаться – это правильно, но найдите сперва другое, более подходящее, место…
Я так и сделал. И вскоре оказался на Бали, но это была уже совсем другая история…
Денпасар, Ренон, Бали
ноябрь, 2015