В каникулы сидели с племяшками на чердаке, и, пытаясь «принести какую-нибудь пользу» разбирали старые игрушки.
Вот гора разномастных кубиков из конструктора – я из них сразу попытался построить мост.
Вот старый плюшевый медведь с оторванной лапой.
Вот грузовик с отломанными задними колесами.
Вот кукла. Не «Барби», а такая, ну, как были раньше. С настоящими волосами и закрывающимися глазами, если ее положить, а если наклонить вперед – издающая жалостный всхлип: «Маама!» без всяких батареек. У куклы была отломана голова.
- Это же моя кукла! – вспомнила Мелкая, - ее Машкой звали.
- Ну да, ты ее еще по улице в коляске катала «до магазина и обратно». Помнишь? Даже потрогать не давала никому! – обиженно напомнила Старшая.
- А что с ней случилось?
- А ты не помнишь?
- Нет… - с сомнением потянула Мелкая, но глаза у нее забегали.
- Ты же сама хотела узнать, как там все устроено. Помнишь? Ну, почему глаза закрываются, и все такое. Вот и отломала ей голову. А обратно приделать уже не получилось. Вот ее и отправили на чердак. – напомнила Старшая, продолжая разбор игрушек. Потом вытащила из кучи плюшевого медведя:
- Ой, а это мой медведь! А лапу ему Ванька оторвал, когда они к нам в гости приезжали. Ему ужасно стыдно потом было, он даже извинялся. И уши у него были красные-красные. Помнишь?
Она приладила на место лапу и подняла медведя на вытянутых руках перед собой:
- А я ему лапу обратно пришью! Как думаешь, можно его постирать? – спросила она меня.
- Думаю, можно.
- Здорово! И будет он у нас как новенький. Правда, Мишан?
Мишан, понятно дело, ничего не ответил, но, думается мне, был без ума от счастья, что его наконец реабилитировали.
Мы со старшей продолжили разбирать короб с игрушками, пока вдруг в минутном затишьи не услышали странные звуки.
В углу, сидя на полу, повернувшись к нам спиной съежилась и приглушенно всхлипывала Мелкая, судорожно прижимая к себе остатки жертвы вивисекции – изувеченную куклу.