Не верь, не бойся... Совесть, которой нет
Они проходят мимо меня.
Культурно здоровающиеся, иногда слабо улыбающиеся люди с немного затравленными, усталыми глазами.
Я их понимаю. Следственный изолятор – не концертный зал и приводит их сюда отнюдь не желание отдохнуть или развлечься. Они идут к своим. Родным, близким и любимым. Мужья и женихи, сыновья и отцы, братья и просто друзья – все они ждут их. И посетители, переговариваясь в пол голоса и улыбаясь друг другу и даже мне, нетерпеливо переминаются с ноги на ногу.
Они проходят мимо. Почти никто из них не знает, что там? В помещении с телефонными трубками в прозрачных кабинках. Многие улыбаются про себя. Они ждут встречи, они скучают.
Проходит время. Совсем немного времени. Час где-то. И они идут обратно…
Поверьте мне, вы не узнаете половину людей, идущих обратно. Неужели вот эта зареванная девчонка час назад была надменной красоткой? А эта сгорбленная старушка-та моложавая женщина с гордо поднятой головой? Даже ее норковый полушубок выглядит как-то неуверенно. Как кроличий.
Никто не улыбается. Их всей толпы только одна женщина, поддерживающая дедушку, готового хлопнуться в обморок, безостановочно раздает советы направо и налево:
- Вы сигарет им побольше передавайте! И чай! Ну и что, что не курит? Будут сигареты и чай - достанут всё! Вы меня слушайте, я знаю, что говорю!
Ее слушают. Правда, невнимательно. Эти люди, которые час назад переговариваясь и улыбаясь, заходили на территорию, выходят обратно, на волю, ссутулившись и оставив несколько своих лет за захлопнувшейся дверью.
- Я ему говорю, что бабушке плохо, сердечко не выдержало,- женщина лет 60-ти поднимает на меня красные от слез глаза, - Говорю, что отец запоем пьет, а сестру жених бросил! А он мне только продукты перечисляет, которые купить и передать нужно,- она как-то нервно всхлипывает и дергает плечом, - А на что я куплю? У меня пенсия-то 11 тысяч. И на лекарство матери теперь столько денег уходит...
А он не слышит меня...
Я не отвечаю ей. Да и не нужен ей мой ответ, её вопрос в никуда и, повернувшись ко мне спиной и не прекращая разговора сама с собой, она направляется ближе к выходу.
Мое внимание привлекает пожилая пара. Женщина, опирающаяся на руку мужа, безостановочно промокает глаза кружевным носовым платочком, пытаясь остановить слезы, льющиеся потоком и совершенно не замечает, что ее белая тонкая шаль съехала с плеч, зацепилась за левый рукав пальто и тащится за ними по лужам, как брошенный кем-то щенок. Забытый, уже мокрый и замызганный грязью.
Молча, поднимаю и подаю шарф ее спутнику. Он слегка улыбается одними губами, на секунду зацепившись глазами за мои погоны, и быстро отворачивается к женщине, которой явно становится всё хуже. Лицо покраснело, рот быстро открывается и закрывается, напоминаю выдернутую из воды рыбу.
-Присядьте, - я придвигаю ей стул, - может вам врача вызвать?
-Нет-нет, спасибо, - мужчина, усадив спутницу, начинает обмахивать ее грязно-белой шалью. Брызги попадают ей на лицо и это как-то быстро приводит ее в чувство. Плотно закрыв рот, она уже через секунду встает и направляется к выходу. Ей срочно нужно выйти отсюда. И опять начать плакать. И рыдать, и кричать и, возможно, по-бабьи поголосить. Только чтобы никто в этих стенах ее не видел. Не видел и не слышал.
Они проходят мимо, практически не глядя на меня и уже не прощаясь, возможно где-то презирая меня и таких как я. А я их не виню. Каждый раз, наблюдая это человеческое горе, я начинаю ненавидеть тех, кто остался выживать там, за решеткой. Я не знаю, виноваты они или нет – их вина еще не доказана, но я знаю, что мало кто их них думает об этих людях. Людях, взваливших на себя эту непосильную, незаслуженную ношу.
В такие моменты понимаешь в каком месте тела находится твое сердце и страшно, что крепко стиснутые зубы могут пойти трещинами.
Они проходят мимо меня. Я молча провожаю их взглядом, ничего не говоря и каждый раз в моем взбешенном мозгу пролетает одна и та же мысль:
"А может стоило бы один раз показать тем, кто диктует для родных списки на продукты, ЧТО они с ними делают... ЧТО они натворили!!! Ткнуть один раз, как слепых котят, мордой в их слезы, истерики и молчащую, давящую тишину их глаз? Неужели ничего не дрогнет? Неужели Совесть даже не шевельнется в их разбитых душах? Дайте им такой шанс!"