Виталий Викентьевич, заместитель декана одного из ведущих вузов страны сидел в своём кабинете. Он получил эту должность не так давно, и как следует обжиться на новом рабочем месте ещё не успел. Поэтому в кабинете ещё как будто незримо присутствовал дух старого хозяина. Ещё бы! 20 лет предыдущий владелец бессменно занимал это рабочее место. И дело даже не в тех предметах, которые обосновались вместе с ним тут «всерьёз и надолго», по словам другого известного руководителя, который также может похвастаться более чем 20-тилетним стажем нахождения в должности. Дело в неком особом запахе, которым с годами словно пропитывается помещение и все предметы в нём. Вы замечали, что когда заходишь в чужую квартиру, то практически всегда остро ощущаешь этот особый запах? Запах другого человека. Этого запаха нет в обезличенных гипсокартонных джунглях современных офисов. Точнее там он тоже есть, но другой. Это рафинированный запах стандартных деловых интерьеров, размешанный ароматом дешёвого кофе, духов и сдобренный терпким духом исхоженных ковровых дорожек, которые старательные уборщицы ежедневно пылесосят с использованием различных химических моющих средств. В современных бизнес-центрах нет людей. Там есть человеческий ресурс. Там трудятся сотрудники. Винтики. Элементы в едином и бездушном корпоративном механизме. Вот старые, просиженные кабинеты госучреждений всё ещё пахнут своими обладателями. Пахнут по-разному. Вот так и кабинет, доставшийся Виталию Викентьевичу, тоже имел свой устоявшийся запах. Этот запах напоминал спёртую и неподвижную атмосферу жилья пожилого пенсионера. Но были в этом привычном букете и новые нотки. Из кабинета ещё не выветрился страх... Этот страх уловимо чувствовался в запахе холодного липкого пота, смешанным с казённым запахом форменных костюмов серьёзных и сосредоточенных людей в штатском. В запахе хрустящих меченых банкнот, которые были извлечены из шелестящего белого полиэтиленового пакета. Ощущался холод железных наручников, которые так внезапно и так неотвратимо захлопнулись на запястьях так ничего и понявшего, но уже осознавшего весь ужас произошедшего бывшего хозяина кабинета. Он был арестован буквально неделю назад за взятку. Взяли с поличным прямо в здесь, в его родном кабинете.
Виталий Викентьевич безусловно остро чувствовал этот чужой запах в своём теперь кабинете и словно желая избавиться от него, брезгливо поморщился и торопливо открыл форточку.
«Надо будет навести тут порядок и выкинуть к чёрту весь этот хлам!» - подумал Виталий Викентьевичи по-хозяйски осмотрел кабинет. На стенах висели дипломы и благодарности в рамках, с многочисленных групповых фотографий, улыбаясь смотрели члены трудового коллектива факультета. В шкафу за стеклянными дверцами стояли кубки и вазы – призы за победы студентов факультета в различных олимпиадах.
Виталий Викентьевич глянул на часы: «Без четверти час. Скоро обед». Он любил эти наручные часы фирмы Claude Bernard. Они очень украшали его запястье, подчёркивая породистую изящную кисть с длинными чуткими пальцами и ухоженными ногтями, а также служили прекрасным дополнением к его щегольскому деловому костюму и интеллигентному, как он считал, лицу. До обеда было ещё время, и он решил немного расслабиться и сбросить накопившееся за последние дни напряжение. Предварительно выглянув в коридор, он плотно закрыл дверь, и заперев её на ключ в два оборота, подошёл к столу. Потом достал из верхнего шкафчика стола свой ноутбук, включил его, вставил в разъём красную флешку, извлечённую из кармана пиджака, который предварительно повесил на спинку стула и нетерпеливо облизывая пересохшие губы, жадно уставился в монитор. Глаза его похотливо заблестели и быстро забегали. Дыхание участилось, а на высоком лбу заблестела испарина. Одной рукой Виталий Викентьевич аккуратно расстегнул ширинку брюк, а вторая рука нежно, но в тоже время решительно достала отработанным движением быстро встающий х…й.
Он делал всё быстро и сосредоточенно, то и дело украдкой поглядывая на дверь, словно боясь, что кто-то может внезапно постучать в неё и всё испортить. Со стороны могло показаться, что Виталия Викентьевича покусали комары и он быстро чешется под столом. Кончив, он как-то на мгновение обмяк в своём кресле как будто был резиновой куклой из которой приспустили воздух. Далее он неспешно вытер все следы бумажной салфеткой. Движения его теперь были медленны и плавны, а во взгляде чувствовалась усталая удовлетворённость.
Это чисто физиологическая удовлетворённость послужила хорошим дополнением к тому чувству глубокого внутреннего удовлетворения, которое испытывал в последние дни Виталий Викентьевич. Ещё бы! Годы упорного движения к своей цели и вот он результат! Этот кабинет, куда он когда-то заходил в качестве студента, а потом аспиранта теперь его! И это ОН теперь волен решать, пускать или не пускать к себе просителей! И это ОН теперь может смотреть на них сверху вниз решая поставить свою подпись, или развернуть бумагу с непреклонной и размашистой надписью «возражаю». Да мало ли чего ОН сейчас может! Это раньше он вынужден был пресмыкаться перед этими ханжами, перед этими надутыми пустобрехами, воображающими себя великими деятелями науки, которые с огромной охотой подвергали жёсткой критике его научные работы и снисходительно, словно делая великое одолжение, давали рецензии на его гениальные статьи. Особенно Виталий Викентьевич невзлюбил бывшего замдекана, чей кабинет он сейчас занял. Он искренне недоумевал, почему этот старый трухлявый пень, место которому давно в лучшем случае в доме престарелых, а по-хорошему на кладбище, продолжает заседать за вот этим столом и по сути руководить факультетом! Ведь он, Виталий Викентьевич, должен был уже давно занимать это место! Ведь он молод, умён, красив, обходителен и пользуется заслуженным авторитетом в коллективе! Без сомнения, он был лучшим кандидатом на эту должность! Была, правда, ещё одна паршивая бабёнка. Мерзкая и стервозная сука средних лет. Разведёнка, страдающая хроническим недоебитом и презирающая весь род мужской. Она, эта тварь, также метила своим рыхлым задом в заветное кресло. И стоит сказать, что у неё имелись кое-какие шансы. Она была искусной интриганшей и знатной манипуляторшей. Но на стороне Виталия Викентьевича был его расчётливый ум. Великолепный как алмаз. Холодный, твёрдый и блестящий. С этой соперницей Виталий Викентьевич разделался достаточно легко. Как он любил про себя говаривать - «элегантно». По какой-то нелепой случайности эта бабёнка попала в ужасную автокатастрофу, беззаботно двигаясь на своём автомобиле, который она благополучно отжала у своего бывшего супруга при разводе. Как любая баба она любила дешёвый понт и слабо разбиралась в технике. А вот Виталий Викентьевич разбирался… Ему не составило труда незаметно сделать так, чтобы автомобиль этой стервы вдруг потерял управление в самый неподходящий момент. Сам же Виталий Викентьевич, после того как страшная новость о гибели сотрудницы облетела факультет, вызвался съездить в похоронное бюро, заказать венок и сделать золочёную надпись на чёрной ленте от имени сотрудников деканата. Надпись получилась очень трогательной. Многие тогда на панихиде не могли сдержать рыданий. Даже Виталий Викентьевич прослезился. Так его растрогала эта красивая надпись, которую он придумал сам. Он вообще был эстет. И любил всё красивое. И план по свержению замдекана, который придумал Виталий Викентьевич также был красив. Он готовил его давно и скрупулезно. Наблюдал. Оценивал. Выжидал. Ему удалось всё сделать настолько чисто и тонко, что как говорится «комар носу не подточил».
И сейчас, когда всё позади и он достиг цели, Виталий Викентьевич чувствовал глубокое удовлетворение. Предаваясь таким приятным мыслям, он не сразу вспомнил, что сейчас как раз уже подошло время обеда. «Надо прогуляться в столовую. Мне сегодня ещё в общежитие» - подумал он, захлопнул ноутбук, спрятал его в стол, накинул пиджак и поднялся из-за стола.
В столовой как всегда было весьма многолюдно. В университете это место извечных встреч, которое, как говориться, изменить нельзя. Виталий
Викентьевич встречаться ни с кем не желал, поэтому не глядя по сторонам шёл к месту, где большой квадратной стопкой краснели разносы. За столами сидели преимущественно студентки и вяло двигали челюстями, пережёвывая булочки, винегреты и котлеты с картофельным пюре. Хлебали ложками супы и ковыряли вилками гречневую кашу. Перелистывали глянцевые журналы, откуда на них смотрели белозубые длинноногие красавицы с волосами без перхоти, являя недосягаемые эталоны красоты и загорелые мачо, волнующие дремлющую чувственность. Виталий Викентьевич глубоко презирал всех этих куриц ещё со студенческих лет. Все их пустые разговоры о ногтях, шампунях и передовых методах борьбы с доставучим целлюлитом. «Ничего им не нужно! Ничего не способны по-настоящему осознать!» - сокрушался он про себя – «Все жизненные интересы, все устремления сводятся лишь к одному – к размножению! И высшее образование получают тоже из-за этого, чтоб потом удачнее замуж выйти! Найти себе лоха и доить его всё жизнь, пока он не загнётся от инфаркта!» - с негодованием думал Виталий Викентьевич, беря разнос и заглядывая в меню. С каким бы удовольствием, с какой нескрываемой радостью он сейчас плюнул бы в стакан с компотом вон той надменной особе, которая оперативно переместила на него свой оценивающий взгляд и кокетливо захлопала глазами так, что тушь посыпалась с ресниц.
Виталий Викентьевич прекрасно понимал все эти дешёвые заманухи. Нельзя сказать, чтобы он не любил женщин. То есть он не был женоненавистником. Но, как человек неглупый, видел существующую разницу между полами и не питал по этому поводу никаких иллюзий. Конечно, он, как и любой молодой здоровый мужчина, был подвластен действию полового инстинкта. Женщины, безусловно, притягивали его. И в этом была его слабость. Это была его «ахиллесова пята». Далеко не всем, но некоторым молодым особам несколько раз всё же удавалось вскружить ему голову. Причём так, что он становился сам не свой и полностью терял контроль над собой. Он вспомнил один такой случай. Который, кстати, произошёл не так давно. Это была пересдача экзамена. В аудитории остались только он и она. Это была свежая, крепко сбитая, но в тоже время довольно стройная особа. Натуральная блондинка с густой копной кучерявых волос и большими, светлыми излучавшими невинную наивность голубыми глазами на миловидном и по девичьи юном лице. Когда эта студентка, глядя снизу вверх ему прямо в глаза, протягивала свою зачётку, ноздри Виталия Викентьевича затрепыхали, вдыхая аромат её близкого молодого тела, а зрачки расширились, словно он затянулся косяком хорошей «чуйки». Он словно кожей почувствовал, как сильно и неумолимого она притягивала его к себе! У него тогда возникло жгучее желание сделать шаг навстречу, крепко сжать в своих объятиях, прильнуть к ней всем телом, раствориться в её волосах… Это была не обычная похоть, вызванная примитивной сексуальной провокацией и воздействием на грубые животные инстинкты. Здесь имело место апелляция к более тонким раздражителям при участии более сложных биохимических реакций. И её имя также впечаталось в память аккуратной прописью заглавного листа зачётной книжки. Анастасия Шишкина. Настя... Виталий Викентьевич тогда дольше чем положено не разжимал пальцев, протягивая ей назад зачётку. Дольше чем позволено рамками приличия он словно завороженный смотрел ей в глаза. Это заставило её немного смутиться и отвести взгляд. Он даже заметил появившийся лёгкий румянец на её лице.
Стоит сказать, что в такие моменты Виталий Викентьевич очень себя не любил. Он словно «зависал», становился податливым и мягким. Он переставал контролировать ситуацию. А он привык всегда и всё держать под контролем. Поэтому старался не «вестись» и не отключать голову. По этой причине он заставил себя переключиться от залепляющих сознание словно тягучий мёд сладких мыслей о Насте и сконцентрировался на неспешном и тщательном пережёвывании пищи, попутно обдумывая предстоящую инспекцию, с которой ему следовало посетить общежитие факультета. Дело в том, что всех студентов сегодня отправляли на хоккейный матч. Они должны были создать толпу восторженных болельщиков. Сначала эту задачу хотели поручить самому Виталию Викентьевичу, но он очень этого не хотел, так как не любил большие сборища народа, да и к хоккею также никаких хороших чувств не питал. Поэтому он перевёл стрелки на кураторов групп, а сам вызвался сходить в общежитие и проверить, не остался ли кто там отлынивать от мероприятия государственной важности.
*** *** ***
Общага… Место, где живут студенты. Место где они дружат, празднуют, влюбляются, любятся, страдают, веселятся, балуются, пьянствуют, спят, едят и даже учатся… По её коридорам снуют бабищи с кастрюлями, одетые в махровые халаты со сложно сплетёнными тюрбанами из полотенец на головах. На ногах у них сланцы, которыми они неспешно шаркают по бетонному полу. А некоторые обуты в такие огромные мягкие тапки с няшными мордами котиков и собачек. Тогда уши этих собак нелепо подпрыгивают при ходьбе. Сам Виталий Викентьевич в общаге не жил и не понимал всей этой пресловутой романтики. Он не понимал, как так можно жить в этой тесноте, шуме и практически без личного пространства. Тем более в дружном соседстве с мышами, тараканами, трихомонелами и палочками Коха.
Отстояв в очереди, Виталий Викентьевич, расплатился с кассиршей и направился с подносом в своё излюбленное место в дальнем левом углу столовой. Там он был не на виду, но сам замечательно просматривал всё помещение. Он любил контролировать ситуацию. Тщательно пережёвывая пищу, он неспешно отобедал, вытер рот салфеткой, встал из-за стола и направился к выходу. «Еду в общежитие!» - решил он.
На крыльце общежития стояла стайка девиц. Девицы дружно сосали сигаретный дым, сутулясь от свежего осеннего ветра. Притопывали то одной, то другой ногой, пряча свободную руку под мышку. При виде Виталия Викентьевича, девицы поспешно ретировались, побросав окурки в урну. Один такой окурок со следами яркой губной помады на белом тонком фильтре пролетел мимо урны и одиноко дымился на чёрном мокром асфальте. Виталий Викентьевич медленно и брезгливо, словно личинку мерзкого насекомого раздавил окурок носком своего до блеска вычищенного ботинка, развернулся, решительным движением рванул дверь на себя и с высоко поднятой головой вошёл в фойе общежития.
В полутёмном фойе было пусто. Виталий Викентьевич решил не искать вахтёршу и не заходить в кабинет заведующей общежития. Он сразу уверенной походкой хозяина направился по коридору, вознамерясь спокойно обследовать все этажи.
На первом этаже никого не было. Только ритмичные шаги Виталия Викентьевича гулким эхом отзывались в пустом коридоре. Та же ситуация была и втором этаже. Когда же он поднимался по лестнице на третий этаж, до его слуха донеслись звуки музыки и женские голоса. Виталий Викентьевич ухмыльнулся: «Гулянка значит. Сейчас разберёмся». И действительно из комнаты №145 отчётливо слышались задорный девичий смех и обрывки популярных мелодий.
Виталий Викентьевич подошёл к комнате и постучал. Смех и музыка не стихали. Он постучал настойчивей и потянул дверь на себя. Она была заперта. Но смех всё же прекратился и музыка смолкла. После минутного замешательства дверь открылась и на пороге его встретила одна из тех девиц, которые недавно курили на крыльце.
- Ой, здравствуйте, Виталий Викентьевич… - растеряно пролепетала она.
Виталий Викентьевич решительно шагнул в комнату. Девица покорно отступила. Взору замдекана открылась следующая картина. Посреди комнаты стоял стол, уставленный винными бутылками и нехитрой студенческой снедью. Через всю комнату на нитке были протянуты разноцветные буквы из картона, образовывающие надпись: «Happy Birthday». Вокруг стола стояли уже знакомые нам девицы, а во главе стола сидела она! Та самая Настя, которая так впечатлила Виталия Викентьевича на экзамене. Она была нарядно одета и на её густой шевелюре на резиночке крепился нелепый конусообразный яркий колпачок. Казалось, что он будто бы от удивления съехал на бок, добавляя в её образ элемент лёгкого кокетства.
Виталий Викентьевич на мгновение замер. Только что он готов был разразиться гневной тирадой и призвать обитательниц этой комнаты к ответу, но тут словно обмяк, даже как бы стушевался и вместо заранее заготовленной речи о недопустимости нарушений, невнятно пробормотал что-то вроде «а что это тут у вас за праздник такой?»
- Виталий Викентьевич, у Настёны День Рождения! – протяжно запела одна из девиц, выгибаясь и кокетливо на него посматривая.
- Да, Виталий Викентьевич, ей сегодня 20 лет! Круглая дата, ну не хочет она отмечать свой праздник на трибуне! – немного капризно надув губки грудным голосом вторила ей вторая девица.
– «Вы-то должны понять! Вы же такой ещё молодой…» - наползая на него объёмной грудью томно шептала третья.
Виталий Викентьевич был в замешательстве. Сердце его бешено заколотилось. В горле запершило, а взгляд не сходил с именинницы, которая во все свои голубые распахнутые глаза с немой мольбой смотрела ему прямо в глаза, лучезарно и обворожительно при этом улыбалась, обнажая белые ровные зубки.
- А знаете, что, Виталий Викентьевич, поздравьте лучше Настю – видя его замешательство и понемногу наглея предложила одна из подружек, протягивая ему бокал вина – ей будет очень приятно, правда, Настёна?
- Правда – тихо ответила Настя, скромно опустив глаза с невинно дрожащими длинными ресницами.
Не понимая зачем, и не сводя взгляда с Насти он словно загипнотизированный поднёс бокал к губам…
*** *** ***
В голове у Виталия Викентьевича стремительно проносились невразумительные обрывки тяжёлого и мутного сна. Они мелькали подобно бегущим кадрам киноплёнки за мгновение до того, как на экране вспыхнет «КОНЕЦ ФИЛЬМА». Замдекана находился где-то на границе сна и бодрствования. Он ещё не совсем отчётливо, но уже с удивлением понимал, что вчера что-то произошло. И это что-то однозначно не могло сулить ему ничему хорошего. Он не спешил открыть глаза и словно оттягивал неприятный момент неизбежного возвращения в неуютную реальность похмельного утра. А мозг его уже лихорадочно реконструировал, собирал целостную мозаику вчерашних событий из скомканных эпизодов и смятых обрывков прошедшего вечера. Он с трудом разлепил опухшие глаза. И в душу его тяжёлой свинцовой тучей вполз страх. Это был даже не страх, а леденящий ужас от осознания неотвратимости произошедшего, при всей нелепости ситуации в которой он оказался!
Виталий Викентьевич лежал в кровати в той самой комнате в общежитии, куда он зашёл вчера. Он недоумённо обвёл мутным взглядом окружающее пространство. Покосившийся липкий стол был богато украшен винными и пивными разводами, загажен окурками, кусками сала, остатками винигрета, хлебными крошками. Кое где на блюдцах лежали надкусанные куски ставшего чёрствым торта. Повсюду валялись опрокинутые бутылки и ломанные пластиковые стаканчики. Воздух был пропитан запахами перегара, сигаретных окурков и чем-то ещё кисло неприятным. В комнате на соседних кроватях храпели впавшие в алкогольную кому девицы. Но Виталий Викентьевич ощущал, что в кровати он лежит не один. И это было самое страшное! Рядом, отвернувшись к стене, как не в чём не бывало мирно сопела вчерашняя именинница Настя! Он осторожно приподнял одеяло и заглянул под него. Да! Так и есть! Его страшная догадка подтвердилась. Она была голая. Её гладкая золотистая кожа теплела в свете сумеречного осеннего утра. Приоткрытая упругая грудь с аккуратным розовым соском равномерно вздымалась в такт тихому дыханию. Глаза её были плотно закрыты и судя по всему она сейчас видела какой-то очень приятный сон, так как губы её чуть заметно улыбались.
Виталий Викентьевич невольно залюбовался этой картиной. И тут Настя слегка потянулась и открыла глаза. Похотливо посмотрев на него она широко улыбнулась и промурлыкала: «Доброе утро, милый…» После чего потянулась было к замдекана, намереваясь его поцеловать. Виталий Викентьевич резко отпрянул назад и остановил её решительным жестом. Приставил палец к губам.
- Тс-с-сс. Тихо, не надо никого будить. Что произошло? Хотя нет. Меня это не волнует. Ничего не было! Слышишь? Ничего ведь не было, правда? – он тихо говорил быстрой скороговоркой, практически беззвучно, одними губами и с отчаянием смотрел на неё. Он был испуган.
- Ну почему же, Виталя? – слегка капризно растягивая слова проговорила Настя.
Эта ситуация… Этот её какой-то пошлый и абсолютно панибратский тон… Что это значит в конце концов! «Вита-а-а-ля»… Его словно полоснули бритвой! Это что она себе позволяет!!! Какой нахрен Витаа-а-а-ля? И почему я здесь? Что же вчера было? Они мне что, подсыпали что-то?... Виталий Викентьевич в отчаянии лихорадочно соображал, но активизация мыслительной деятельности добавляла только новые порции головной боли.
Дело в том, что была у Виталия Викентьевича ещё одна тайная страсть. Это была не то чтобы слабость, а можно сказать даже определённый недуг. Дело в том, что он был алкоголик. Он как человек умный понимал, что с ним что-то не так. Что он возможно болен, но он настолько вытеснил из своего сознания этот факт, что не хотел в это верить сам. Его алкоголизм был особенный. Не в привычном понимании этого слова. Он практически никогда не пил. Но стоило ему пригубить хотя бы немного красного сухого вина, или хряпнуть бутылочку пивка, он очень часто терял количественный контроль и нажирался до беспамятства. Выпив хотя бы немного, он уже не мог сопротивляться действию выпивки.
Алкоголь ломал все барьеры и заслоны, коих в психике Виталия Викентьевича было возведено достаточно много. Начиная с первых глотков, он словно проделывал небольшую брешь в плотине и устремлялся туда. Постепенно, с увеличением дозы эта брешь расширялась, пока не разрушала плотину окончательно и бурный пенный поток неуправляемой стихией, смывая всё на своём пути, заполнял всё возможное пространство.
Потом, наутро Виталий Викентьевич не помнил ничего или практически ничего из того, что происходило с ним пока он пил. Сегодняшняя ситуация наглядно свидетельствовала о том, что вчера его «прорвало».
- Виталя, так когда нам дадут семейную общагу? – прижимаясь к нему своим жарким телом словно продолжая недавний разговор шептала Настя.
- Или, может, мы переедем к тебе? А то мне так уже опостылили эти общаги! Даже блочная семейка не сравнится с пускай даже однокомнатной квартирой, правда?
Она продолжала нести всё эту ужасную чушь, уже рассказывая какого цвета шторы будут висеть у них на кухне, и как они назовут своего первенца… и каждое новое сказанное ею слово вбивалось в голову Виталия Викентьевича словно стальной гвоздь, причиняя невыносимые страдания. Между тем эти страдания словно отрезвили его. Он понял, что допускать какого-то дальнейшего развития событий не в коем случае нельзя и он решился на самый отчаянный шаг.
Сделав вид, что хочет поправить подушку, он медленно вытянул её из-под головы Насти и задумчиво сжал обеими руками. Голова Насти расслаблено упала, а белокурые волосы волнистыми прядями рассыпались по простыне. Она улыбнулась и призывно подвигала бёдрами, словно приглашая его подложить подушку ей под ягодицы. Но Виталий Викентьевич уже стальною хваткою сжимавший подушку, медленно надвигался на Настю. Видать в его взгляде она прочитала страшный приговор и в её глазах мелькнул ужас. Улыбка слетела с её уст и в момент, когда она уже готова была закричать, Виталий Викентьевич резким броском навалился на неё, полностью закрыв подушкою лицо.
Настя пыталась сопротивляться, но её руки беспомощно хватали воздух, а ноги были придавлены грузным телом замдекана. Виталий Викентьевич был высокого роста и достаточно упитан, поэтому шансов освободиться от него у Насти не было. Через несколько минут её тело начало конвульсивно дёргаться и вскоре окончательно затихло.
Виталий Викентьевич с усилием, словно руки его прилипли к подушке, оторвал их от неё, а потом медленно и тяжело, словно тело его было наполнено свинцом, выпрямился и сел на кровать. Он обвёл взглядом комнату. Девицы крепко спали и безмятежно посапывали. Тут он заметил на тумбочке свои часы. Он бережно их взял и аккуратно одел на своё левое запястье. Было без четверти шесть. Довольно раннее утро. Так как вчера была пятница, то ещё вечером многие студенты разъехались по домам. А те, что есть сейчас в общежитии наверняка ещё отсыпаются.
Виталий Викентьевич отыскал свою одежду, торопливо, но бесшумно оделся, одновременно соображая, что же делать дальше. Вдруг он заметил в комнате включённый обогреватель, которые, кстати, были запрещены администрацией общежития. «Гениально!» — едва ли не вслух произнес замдекана, и его взгляд на минуту застыл в одной точке, как всегда в те моменты, когда его сверхскоростной мозг-компьютер рассчитывал очередную многоходовку.
*** *** ***
Виталий Викентьевич, декан факультета одного из ведущих вузов страны, по-хозяйски обвел взглядом свой новый кабинет. Затем он подошел к стене, оклеенной старомодными обоями, и, брезгливо морщась, снял с гвоздиков несколько пыльных грамот, принадлежащих его бывшему начальнику. Бросив их в мусорное ведро, декан поспешно протер салфеткой свои длинные изящные пальцы и достал из кармана медаль на ленточке с цветами национального флага. Тусклые лучи холодного февральского солнца заиграли на позолоте выгравированного лаконичного текста: «За личное мужество». Виталий Викентьевич аккуратно повесил медаль на освободившийся гвоздик, сел за стол, прищурился, оценивая ракурс висящей награды, и открыл ноутбук. По мере того, как его тонкие пальцы с изящностью пианиста танцевали в ритм звуков нажимаемых клавиш, на экране стал появляться текст для вступительной статьи в срочный выпуск газеты «Университетский вестник»:
«За несколько часов до трагедии Шишкина Анастасия успела по-студенчески скромно отпраздновать свой последний, двадцатый День рождения…
Как часто мы повторяем слова о том, что Университет – это генератор знаний, концентрация интеллекта, теплица для взращивания плодов на благо национальной и мировой науки, и как непростительно беспечно забываем о том, что это еще и дом, где живет, влюбляется, любит и радуется молодости наша молодежь. Как преступна по своей сути мысль о том, что воспитательная работа – это нечто второстепенное, формальное, навязанное! Трагедия, произошедшая в стенах студенческого общежития, заставила нас (о, какой ценой!) в очередной раз убедиться в ужасной ошибочности подобных суждений. Злоупотребление алкоголем и пожар от незаконно установленного обогревателя унес жизни нескольких дочерей нашего факультета. Виноваты ли сами жертвы? Нарушение имело место… но сказать «да» не поворачивается язык… Потому что в тысячекратно большей степени виноваты мы сами – руководство факультета, – допустившие в какой-то момент мысль о том, что воспитательная работа – нечто второстепенное, формальное, навязанное…».
Виталий Викентьевич сделал паузу и размял пальцы, хрустнув костяшками. В его голове пронеслись картинки вчерашнего ареста декана, холодные щелчки железных наручников, вцепившихся в запястья дрожащих старческих рук. Новый декан машинально поправил ремень швейцарских часов и вернулся к статье.
«…Несколько дней назад я получил медаль за личное мужество, “за храбрость и самоотверженность, проявленную при спасении студентов общежития от пожара”. Ее позолоченный отблеск слепит глаза, а слезы не позволяют прочесть ни слова в ее размытом тексте. Да, десятки людей спасены… Но что мне в ответ на врученную награду сказать погибшим девушкам из комнаты №145? Шишкина Анастасия, ты успела по-студенчески скромно отпраздновать свой последний, двадцатый День рождения… Я уже не могу помочь тебе, но я обещаю, что воспитательная работа и техника безопасности отныне перестанут быть на факультете чем-то второстепенным, формальным, навязанным…».
Вытерев платком наполненные слезами глаза, Виталий Викентьевич сохранил созданный файл и по почте отправил его в редакторский отдел Университета. Затем он подошел к двери, закрылся изнутри и, облизав пересохшие губы, достал из кармана пиджака красную флешку…