«- Вот значит, приоткрываю я это глаза…, а они уж тут, как тут! Стоят вокруг кровати. А тот, страшнючий…, что у них за главного, хрипит, показывая на меня пальцем: «Кончайте его!». Вижу — они уже дверь от меня загородили и стягивающеюся дугою крадутся ко мне... Взвился я, локтем в окно — бряк! Высадил его вместе с подраминой и — ходу, и ходу...
Они за мною, однако. Догнали всё же, подлецы — у колодца, окружили. Я им: «Не подходите... сигану в колодец!». А тот гнусавый с кривыми рогами:
- Врёт он всё! Не сиганёт — ни в жизть! Кончайте...!
Ну, тут-то я и прыгнул в колодец! А как уж вытащили меня оттудова, так и отправили прямо в психушку».
Эту историю, в которой достала его белая горячка, поведал нам Николай в первый же день знакомства. Рад, без памяти, что нашлись свободные уши! А уж это, поверьте, для него, большого любителя поговорить — редчайшая удача, ведь на сотни километров в округе ни единого человеческого жилья. Своим же соседям по нарам он уже настолько проел плешь своими россказнями, что те на полном серьёзе грозились удавить его, если ещё хотя бы раз упомянёт о «белочке».
Нет, они вовсе не были такими уж кровожадными, и по первости с большим интересом выслушивали все его повествования, но потом сменившиеся обстоятельства повергли их в глубокое уныние и отчаяние. Только Николой, благодаря своей поразительнейшей приспособляемости к жизни в различных условиях и врожденной склонности легко относиться ко всяческим превратностям судьбы, которая, надо признаться, его отнюдь не жаловала, по-прежнему оставался невозмутимым и жизнерадостным. Или, во всяком случае, внешне производил такое впечатление.
Повстречались же мы с ним далеко за полярным кругом на фактории Усть-Юрибей, что на самом западном окоёме Ямала, почти четверть века тому назад. Очень многих, вероятно, само понятие «фактория» уводит в далёкое прошлое «Дикого Запада» Фенимора Купера и Джека Лондона. На самом же деле фактории сохранились и по настоящее время.
В малонаселённых районах заполярья, где кочуют со стадами северных оленей местные аборигены, эти фактории предоставляют им продукты и охотничьи припасы в обмен на шкуры и мясо. Располагаются эти объекты, как правило, на пересечении кочевых троп, представляя собой жилой дом с магазином и несколько складских помещений. В зависимости от товарооборота, обслуживаются фактории либо семейной парой, либо супругам придаются в помощь несколько наёмных работников. Усть-Юрибей — большая фактория и здесь сезонно подкармливались ещё четверо работников, разными судьбами заброшенных в эту дремучую глушь.
Две наши автоматические метеостанции как раз и располагались в районе таких факторий. Профилактику и ремонт их проще было, конечно же, выполнять в летний период, да вот лето-то в этих местах не длиннее заячьего хвоста, так что, зачастую приходилось наведываться сюда и в пору суровых зимних холодов и вьюг.
Вот так и очутился я со своим напарником в Усть-Юрибее в самый разгар полярной ночи. Аппаратура нашей станции была установлена в не отапливаемом амбаре, а жить нам предстояло в бараке вместе с четырьмя рабочими.
Об одном из них — Николае, я уже упомянул в начале своего повествования. В навигацию он работал мотористом на судёнышке Обь-Иртышского пароходства, а с порой ледостава, подкатывался под бочок к какой-нибудь вдовушке, стосковавшейся по мужской ласке. Пару месяцев она терпела его грубость и запои, а потом всё же гнала в шею. Вот тогда-то он и подавался в работники на факторию, чтобы как-то перекантоваться до начала путины.
Где-то в глухой таёжной деревушке у него осталась старая мать, но наведывался он к ней крайне редко, да и писал ей лишь тогда, когда судьба совсем уж хватала за горло. Обладая известным чувством юмора, он писал матери жалостливые письма в таком роде: «Мам, у нас здесь совсем худо с иголками. Не могла бы ты прислать мне парочку, а чтобы они не заржавели в пути…, ты воткни иголки в кусок сала, весом этак… килограмма на два... Добросердечная мать, отрывая от себя, присылала и сало, и ещё чего-нибудь съестного своему единственному, но такому непутёвому сыну. Так вот он и перебивался.
Вторым работягой был — некто, Андрей, который в отличие от тщедушного, поджарого и словоохотливого Николая, был в меру упитанным, круглолицым, розовощёким, и чрезмерно молчаливым. О себе он никому никогда ничего не рассказывал, даже будучи в подпитии. И когда в разговоре кто-нибудь, ненароком, касался его личности, то он мгновенно замыкался, как-то виновато улыбался, склонив голову и потупив взгляд, как не выучивший урок школьник. Видать были на то весьма веские причины, до коих так никому и не удалось дознаться. Так и остался он человеком — «Икс».
Наконец-таки подошёл черёд до главных героев нашего повествования – двух капитанов, которых все так и величали: «Старый капитан» и «Молодой капитан». «Старый капитан», по сути дела, буквально старым, пожалуй, и не был. Ему едва ли перевалило за сороковник. Но поскольку «Молодому капитану» было, чуть ли не на пару десятков лет меньше, то и мы впредь тоже будем их так именовать, тем более что неумолимое время стёрло из памяти их истинные имена.
Поразительно, до чего же всё-таки мир тесен! Стоило мне лишь взглянуть на капитанов, как я тут же вспомнил и признал, что мне уже случалось в былые времена пересекаться с ними.
Несколько лет тому назад, когда мы монтировали наши АРМСы на опорных конструкциях посреди Обской губы, нас обслуживало небольшое судёнышко, на котором «Старый капитан» в те времена был просто капитаном, а «Молодой капитан» — мотористом. Неожиданно повстречавшись на этой фактории, мы обоюдно были очень рады как самым закадычным друзьям, хотя тогда мы и были не в очень близких отношениях. Посему, по этому случаю изрядно посидели за накрытым столом, с упоением вспоминали былые времена.
- Бойцы вспоминают минувшие дни, — подмигнув, резюмировал никогда неунывающий Николай.
«Старый капитан» подробно поведал нам свою историю, как он очутился в этом забытом Богом месте. Навигация на Оби короткая. Судёнышко поставили в «мокрый док» на ремонт, а его отправили в долгосрочный отпуск. Он нас просветил, что значит «мокрый док». Судно вмораживается в лёд, и когда толщина льда достигает метра, то его наполовину этой толщины обкалывают вокруг корпуса. Когда снизу нарастает новая порция льда, его снова обкалывают, и так до тех пор, пока корпус судна почти полностью не освободится ото льда, удерживаясь на узком ледяном пьедестале, как широкая ваза на тонкой ножке. Тогда приступают к осмотру и ремонту корпуса. Но это — работа для технарей. Он же — Капитан — белая кость, отправляется в длительный отпуск.
За пару недель капитан успевал управиться со всеми накопившимися за время его отсутствия домашними делами и, теоретически, он был уже свободен... Но, как бы ни так, однако! Жена его — работающая кладовщицей постоянно названивает домой: то сходи, мол, в магазин, то что-то достань, то к тому-то забеги и о том-то договорись... С ума сойти! Поначалу терпелось, но потом стал постепенно раскаляться, закипать:
- Капитан я, или не капитан?! Чтоб какая-то баба…, пусть даже и собственная жена, мною командовала!
И потянуло его на «казацкую вольницу». Так вот и оказался здесь.
У «Молодого капитана» была совсем иная история. В те давние времена всеобщего дефицита, на факториях появлялся ещё порой такой товар, которого вряд ли сыщешь и в столице. Вот за этими сполохами дефицита и отправила жена своего суженного на самый край света.
Так, по совершенно несходным обстоятельствам, нисколько не похожих друг на друга людей, собрала судьба-злодейка под общей крышей. Поначалу, правда, всё складывалось, как нельзя лучше. Им сразу же открыли кредит на питательное довольствие, куда входили также и выпивка и курево.
Крыша над головой, питательная еда, настоящая мужская работа на свежем воздухе... Казалось бы, чего проще — грузи себе самолёты мёрзлыми оленьими тушами и шкурами. А вечером после трудов праведных, как и полагается, по стопарику под щедрый закус, и на боковую. И ни каких тебе, ни забот, ни проблем! Не жизнь — малина!
Так бы оно и было. Но вот, как-то улетел факторщик за очередной партией товара, намеревался он, правда, вернуться на следующий же день, однако, задуло. Работяги, по такому случаю, хотели было маленько передохнуть, да только — куда там?! Деспотичную власть над работниками захватила сожительница факторщика, сущая ведьма, капризная ну, просто — страсть! И упиваясь представившейся возможностью, вознамерилась покуражиться над ними «на полную катушку».
Чуть забрезжило утро, а новоиспечённая хозяйка гонит на работу. А надо сказать, что оленьи туши хранились на складе, а вот мёрзлые оленьи шкуры, такте штабелями были сложены рядом с ним во дворе. Ночью их, естественно, замело снегом.
Хозяйка же велит откапывать шкуры. Ей объясняют, что, мол, в такую метель самолёт не прилетит... У неё же — по замку на оба уха, и слушать ничего ни чего не желает. Копайте, и всё тут!
Скрипя зубами и кроя про себя ненавистную стерву и «в хвост, и в гриву», работяги брались за лопаты, во вьюгу-то... Шкуры, естественно, тут же незамедлительно заносило вновь. Так, проклиная, свалившуюся на их несчастную голову ведьму-работодательницу, и вершили они свой «сизифов труд» два дня подряд, еле приволакивая ноги под вечер в барак — ни живы, ни мертвы… А борт, естественно, ни в этот, ни на следующий день, так и не прилетел. Метель же только усиливалась ото дня ко дню, и казалось, не будет ей ни конца, ни края.
На третье утро, когда злыдня вновь приступила к ним с требованием снова начинать эту мороку, капитаны взбунтовались, и наотрез отказались выполнять дурную работу. Николай и Андрей примкнули к бастующим.
- Ах, так, — с пеной у рта завопила стерва, — лишаю вас довольствия! Кормить дармоедов не стану!
Так началась вынужденная голодовка на этом, затерянном среди бескрайних снегов Ямала зимовье, четвёрки бунтарей, оказавшихся, по сути дела, в рабском положении в наше-то цивилизованное время. Наш же паёк, чтобы мы не вздумали поддерживать бастующих, хозяйка урезала до минимума, и те крохи, что удавалось уделить голодающим, конечно же, не могли их насытить.
- Экий же я был дурак, — укорял себя «Старый капитан», — отказался выполнять просьбы собственной жены, чтобы теперь попасть в кабалу чужой взбалмошной бабе.
- Вот тебе и дефициты! – ворчал «Молодой капитан» и крепко ругался при этом.
Андрей же заметно спал лицом, от его прежней упитанности и следа не осталось и казалось, будто бы он окончательно онемел. И только Николай, по-прежнему, не падал духом, и использовал любую возможность, чтобы, ну, хоть как то раздобыть пропитание.
Порой выручали подъезжающие со шкурами и мясом ненцы. Получив за свой товар продукты, они заходили в барак, чтобы перекусить в тепле и, конечно же, непременно выпить перед дальней дорогой. Николай услужливо шестерил перед ними и услуживал им, а те приглашали его к столу.
Капитанов же гордость удерживала снизойти до подобного, и они, молча, лежали на своих нарах, лишь искоса поглядывая и дожидаясь, пока Николай с ненцами не выходили из избы. Тогда, будто бы нехотя, попирая свою гордость, они подходили к столу, и подъедали остатки пиршества. Тяжко вздохнув, Андрей присоединялся к ним. А что поделаешь?! Голод, он не тётка!
Чем закончилась эта эпопея, мы так и не узнали, поскольку работа наша вскоре была закончена и, лишь появимся малейший просвет в бесконечной череде метелей, за нами подсел попутный борт, и унёс нас навстречу с новыми приключениями, которыми так щедры бескрайние просторы Арктики. С тяжким камнем на сердце, расставались мы со своими приятелями. Голодовка же четверых бунтарей продолжалась, и они не были намерены покориться.
***
Когда год спустя, нам всё же удалось вновь побывать на Усть-Юрибее, то к тому времени факторщик уже сменился. Молодой же и жизнерадостный парнишка со своей женой-хохотушкой и представления не имели о том, какие страсти бушевали здесь в былые времена. С капитанами, к великому сожалению, наши пути больше не пересекались. Видать прошли в разных плоскостях, а жаль! Вспоминая прошлое, только и остаётся что сказать: «Упаси же нас Бог от самодурства!»
п-ов Ямал, Мыс Каменный 2015г.