В предыдущих главах: Полессье буквально окутано шпионской сетью и принцесса Тиса всего лишь одна из них. Она должна в срок выехать к северному бастиону. За ней следит Бриэль, Надзор и ещё неизвестно кто. Так ещё и маг Дюран Тану раскрывает карты: он покровительствует семье горных королей после убийства деда Тисы. Ради собственной безопасности принцесса должна разгадать загадку трёх неизвестных: фаракийского мага Илиона Зануду, «верховодца» колдовской куклы и сына богатого купца Лимиэля Серебряного.
Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2014/03/10/1274
Лесная дорога мягкая от мха и порыжевшей опавшей хвои едва не колыхалась под копытами сотен лошадей. Строевые ели терялись в вышине, закрывая кронами свет, сбивалось дыхание от зябкой сырости. Густая поросль не позволяла забаловать, и авангард двигался едва ли не строем.
Первый день похода ещё не сбил задора мальчишек. Нашлись несколько искусных музыкантов и запевал. Песни, которые едва ли услышишь среди мэтров, следовали одна за другой. Когда за дело взялись горнисты с трубами, строй несколько замешкался из-за возни в обозе. Там один из фургонов заняли прачки и служанки. Всадники, кто с деньгами, спорили, кому первым залезть под парусину фургона и получить причитающуюся любовь за звонкую монету. Безобразия творились под развесёлые деревенские песни.
Жил трубач Бычехвост
За мельницей с женою.
Жил просто, но не так уж прост
Наш славный малый Бычехвост.
Видать, дана была судьба
Прожить в тиши и неге.
Жена на передок слаба,
Чуть что всегда нужна труба.
И лишь однажды поутру
В поход его позвали
Он говорит: мне по нутру –
Я славу, злато обрету.
Он собирается в поход,
Прощается с женою
И пироги с собой берёт,
Чтоб было чем набить живот.
Но жёнка сладко говорит:
Оставь трубу, любезный.
Вдруг ты врагами будешь бит,
А у меня лобок горит.
Оставил парень ей трубу
Вперёд шагает хмуро.
На славу раскатал губу,
А сам твердит: я не могу.
А вдруг нагрянет к ней Медведь –
Мастак играть на дудке.
Уж лучше злато не иметь,
Чем на трубе в жену дудеть.
«Чем на трубе в жену дудеть!» – подхватывал нестройный хор хохочущих мальчишек.
В дилижансе киснет от смеха одна из служанок, приставленных к майтр-гард. Сама Тиса едва ли отзывается на всеобщее веселье.
Выдвигались в спешке. Приближённые к Тиссарии люди советовали сняться с лагеря до ледяных дождей. Принцесса нечасто покидала палатку и не в пример прошлым дням, страдающая тоской, ныне ходила мрачнее тучи.
С памятной ночи свидания с магом Дюраном Тану она едва могла уснуть. Шаги близ её палатки, шорохи моментально сгоняли дрёму. Рука уже машинально тянулась к ложу взведённого самострела. Некогда мирная девушка искренне начала сожалеть, что нет поблизости мастера по ловушкам, не имеет она возможности приобрести огнестрелы, которыми вооружали конвой Морской стражи. Единственно, что успокаивало: на неё не натравят живую тень. Подарок мага – пятиконечная звезда – берегла пуще глаза.
По трём неизвестным мэтр Дюран дал короткие наставления. «Верховодца» она будет искать вкупе с требованиями Бриэль. В Морском Пределе, куда она поведёт авангард на зимние квартиры, есть посольство фараккийцев. Заморские люди – затворники, а у окружающих нет причин соваться к ним с просьбой. Но покойный дед, старый король, действительно бывал в их посольстве и нареканий его персона не вызвала. Если Илион Зануда тот за кого себя выдаёт, искать его следует там. По словам мага фараккийцы за мелье чувствуют ложь, принцессе поверят. И особенно советовал он присмотреться к Лимиэлю Серебряному. Отец его не только богач, но и старшина купеческого стола Риважа – главной гавани Побережного королевства; кредитор короля Мирнэля II Волнореза и тайный шуадье побережий; его жажда власти простирается даже на далёкий Черноград. Только золото шуадье Полесья не даёт ему прибрать к рукам часть подземных угодий. Пограничному королевству дорого обходятся уголь и земляное масло, поэтому они в большой надёже на Логана Серебряного. Что его старший сын делает в бесславном походе, маг ответить затруднялся. Разве только как и многие хочет разжиться званием кавалера.
Тиса поведала о произошедшем в лагере. Но унижение Лимиэля его не развеселило.
Хотя маг одобрил деяния принцессы, советовал не приближать к себе без нужды купеческого сына и его охрану. Последние и вовсе оказались чудными ребятами. Будто предки их – почти волшебный народ – до войны были пастухами, стерегли дивных животных. То, что они искусные охранники не предавалось сомнению. А уж, сколько стоило нанять их и думать не хотелось.
На семью времени едва ли оставалось. Отца она видеть не желала. Тот, очевидно, понимая, куда подталкивает дочь, дневал и ночевал в складских бараках города. В особняке королей можно не бояться опасности – Дюран Тану постарался. Луару так и не наказали, зато перевели на домашнее обучение. Денег на это король не жалел, ведь содержать старшую дочь теперь не нужно. В лагере так же было спокойно. Несколько порок баловников не вызвала смуты – наказание приняли как должное.
В интенденсии, как казалось, её приняли по-отечески. Лениво уговаривали повременить с днём похода, ссылались на отсутствие нужных людей, провианта и обращались крайне любезно. Должно быть, находясь ещё под впечатлением беседы с магом, она не замечала шепотки и смешки у себя за спиной. Едва не накануне отъезда имел место быть пространный разговор со старшиной интендантства, почтенным Эганом Листопадом.
– Принцесса, – бесконечно усталым, полным болезни голосом, обратился он к Тиссарии. – Присядьте, наконец, в кресло и примите положение соответствующее титулу.
Девушка, нахохлившись, заняла пузатое, оббитое дешёвым бархатом, кресло. Ложе его, как нарочно узкое, не давало возможности развалиться, как она поступала уже много дней подряд, лишившись опеки матушки и законоучителей. Тиса, поёрзав, подперла голову рукой, вознамерившись подремать под монотонное бормотание о неготовности к походу, поиску нужных людей, заготовкам по фуражу и продовольствию.
– Признаюсь, – с нажимом проговорил старшина Эган Листопад, – затруднительно говорить с девочкой, пусть и благородных кровей, возомнившей себя воительницей.
Тиса удивлённо изогнула бровь, но невольно подобралась под кислым взглядом интенданта, так напоминающего законоучителя. Та же борода, внешняя неухоженность и невозможные, хотя и белоснежные, одежды (старшина кутался в безобразный плащ).
– Я сторонник традиций старины, хотя где-то и кричать о Ледяных княжнах. Но это – сказки. Я начал откровенный разговор только потому, что люблю и уважаю вашу матушку, как возможно кровнику. Мадлен Сирень – так её звали до того, как она стала королевой Гор. И хотя она стала затворницей, продолжает поддерживать связи со старыми друзьями. Она любит вас, иначе не стала бы обращаться к нам. Приходилось вам покровительствовать до поры до времени.
– Вы мой благодетель? – не сдержалась Тиса от смешка. – Я вас и не знаю вовсе. И что-то не замечала…
– Прошу замолчать! – гневно воскликнул Эган Листопад, нависнув вдруг над ней немалым своим ростом. – Дерзкая девчонка. Никто не учил тебя знать своё место! Мы были вынужденными доброхотами. И вы бы так легко не отделались в той истории с колдовской куклой.
Интендант вновь сел напротив неё и будто белая волна спала перед глазами, до того он был велик. Эган Листопад примолк, с трудом собираясь с мыслями. Тиса, порядком напуганная произошедшим, всё ещё вжималась в ложе кресла.
– Блюстители в передовом отряде, – вернулся к прежнему усталому тону Эган Листопад, – сообщили о некоторой неразберихе среди ваших людей. К тому же имело место быть неприятное происшествие с сыном почтенного Логана Серебряного. Я не осуждаю вас, в чём-то поддерживаю, но прошу вас, принцесса, будьте осмотрительны.
Тиса не посмела вытаращиться – блюстители? Весь запал, вся горская горячая кровь исчезал втуне под суровым взглядом интенданта. Тот, покачав головой, снизошёл до ответа на немой вопрос:
– Наши блюстители есть в каждом полку. Иначе как не предвзято отслеживать на что тратится золото купеческого стола и торговых союзов. А воровство среди высших воинских чинов и некоторых купцов – не редкое явление.
– Однако мы заболтались, – отрешённо, но не менее властно, продолжал Эган Листопад. – Вы на днях уходите, это – к лучшему. Неискушённые в походе мальчишки, незрелые сыночки растеряются в дороге. Если вами будут допущены ошибки, ставящие под угрозу достояние купеческого стола, то вы также бесславно вернётесь домой. Впрочем, какая слава от похода, да ещё девушки, которой пора остепениться. Я вас не задерживаю, майтр-гард.
Тиссария, почувствовав себя нашкодившей девочкой, встала и шагнула к двери, но, повернувшись к старику, склонила голову и быстро проговорила:
– Я искренне благодарна вам за защиту. Но почему вы – кровник моей матушки? Она, она…
– Это лишнее, – неожиданно поклонился ей Эган Листопад и более не сказал ни слова.
Чувствуя дурноту, она скорее вышла вон из дома интенденсии. Свежий осенний ветер не принёс облегчения. Недавно ещё косматые с мясистыми листьями шелковицы скрывали приземистые каменные переходы. Ныне истерзанные непогодой они стыдливо покачивали обнажёнными кронами. Служки давно махнули рукой на листопад, а изжелта-красный покров не так дурён на булыжном тротуаре.
В городе готовились к зиме, протапливали дома. Меньше становилось прохожих. Те, кто любил почесать языком, сменили улочки на лавки в корчмах и ресторациях. Их хозяева не жалели медяков на ночное освещение. Пузатые фонари зажигали, едва начинало темнеть. В сумерках становилось ощутимо зябко. А зазывалы в корчмах не гнушались кавалером, звали пить горячее вино, мёд и имбирное пиво, есть доброго гуся. Жизнь города без гнетущего страха скоро вернулось в обычное русло, горожане вновь заплывали жиром.
А лагерь, несмотря на относительное повиновение, на ярмарку походил ещё более. Порядком уставшие от неразберихи мальчишки предпочитали не бунтовать, но отлынивать от работы. И были правы: майтр-гард не может требовать, чтобы будущие кавалеры занимались чёрной работой. Интенданты из числа приписных не раз жаловались на нехватку рук. Тиссария прибыла впотьмах, надеясь улизнуть от лишних разговорах. Но вкупе с кострами близ палаток раньше срока начали зажигать смоляные факелы. Едва девушка передала недоуздки служке, к ней подступил десятник из числа «Забияк».
– Мой полковник, – дыша на неё чесночным духом, заявил вихрастый мальчишка. – Изловили тут невесть кого. Подозрительный.
– Кого вы изловили? – не предвещающим ничего хорошего голосом осведомилась Тиссария.
Мальчишка заметно дрогнул, дал резкую отмашку и его люди чуть ли не принесли тщедушного старика в холщовых штанах и рубахе, кожаной безрукавке и просящих каши сапогах. Дали поболее света.
Тиссария едва не крякнула. На неё выразительными честными глазами смотрел Штьяр Стукнутый.
– У него вещей немало, – торопливо бубнил десятник. – Думали, может из торговцев, а только он бает, что здесь по делу. Думали ему рёбра считать, да решили погодить. Инородец, чего с них взять. Ты! Кто! Такое есть? Понимать, чего я говорить?
В полной уверенности, что коверканье речи на лад инородцев облегчит разговор, десятник начал допрос. Да ещё кулаки сжал, дурень. Нужно было что-то придумать, не гнать же старика взашей. В свете минувших событий, чем больше своих людей, тем лучше.
– Отпустите его! – потребовала Тиссария, соображая на ходу. – Это наш новый врачеватель.
Хорошо, что у парней вытянулись лица, иначе бы они заметили, как вытаращился на неё старый торговец дурманом.
– Этоть? – чуть ли не оскорбился десятник. – Как скажете мой полковник, да только…
– Простите их мэтр Штьяр, – с нажимом выговорила Тиссария. – Не помяли ли вас? О, они понесут жестокое наказание, уверяю вас.
Люди десятника давно отпустили торговца и как-то особенно торопливо исчезли с глаз долой. Вихрастый мальчишка, скорее всего из деревенских тугодумов, продолжал стоять разиня рот. Тиса, закатив глаза, отвела старика в сторонку не давая проронить ни слова.
– После поговорим, – шепнула она, оставив Штьяра на произвол десятника, ставшего, впрочем, весьма учтивым.
В её палатке служки не появлялись – приказ самой Тиссарии. Поэтому и развороченный с утра тюфяк, и опостылевшие бумаги на столике при мареве сиротской свечки навевали тоску. Она, по-старчески кряхтя, тяжело заняла ложе букового кресла, закрыла лицо ладонями. В её полку блюстители – люди Эгана Листопада и сам он невесть кто. Она – двойной шпион Дюрана Тану и Бриэль Бешеной. Её в этом наверняка подозревает маршал. Есть ли на её особу ещё интересанты она знать не желала.
Ещё и Лимиэль Серебряный под боком. А доверяет ли она кому-либо? С памятной ночи боя против колдовской куклы дядюшка ей кажется более чем подозрительным и скрытным. Симон Змея? Как-то она выпустила из виду, что и этот алчен до власти. А подобрался он к ней достаточно близко. Шнурок – забавный малый, но он не тот союзник. Так кому доверять, если собственный отец лишает её защиты.
Во рту сделалось гадко, но несколько добрых глотков вина не только взбодрили, но и сделали безрассудной. В ту же ночь состоялся короткий совет, на котором принцесса объявила, что поход начинается. Командир «Забияк», конт-принц попытался напомнить, что передовой отряд едва ли готов отправиться немедля. Тиса грубо прервала его, расспросив так ли всё плохо в авангарде. Удовлетворённо услышав, что основные приготовления закончены, она отмахнулась от мелочей.
– Вздор! Мы отправляемся – такого решение. Донесите о нём людям. Если понадобится, пусть местные простятся с родными.
Накануне похода в первых числах овсеня небо стянуло тусклым полотном туч с голубоватой каймой морозной дымки на горизонте. Город на всхолмьях, с потрёпанными наледью красными черепицами крыш, застыл, как на картинке. Только вьющиеся нитки дыма печных труб выдавали его дыхание. Местный ослепительный рассвет и тот пошёл на убыль: золотое марево подобно туману на короткое время скрыло всё вокруг и так же внезапно исчезло.
От ближайших домов к лагерю потянулся тягучий тёплый аромат пропечённой корки. Хлебный дух, как ласковый зверь тёрся под носом, заставлял морщиться и навевал истому. Даже люди сторонние, пришедшие на чужбину, хотя бы из пограничного Златограда, с тоской всматривались в белёные стены и неподвижные огоньки ламп. Горожане испокон веку, едва зима скуёт оковы, не скупясь, дают огню прогреть жилища. Хозяйки затевают пироги; семья, от мала, до велика, топчется близ очага. Едва ли не на едину заколоченный двор и дом станут единым целым: тёплым, безопасным. Так хотелось туда в протопленную подклеть, что даже сторожевые псы заплакали под телегами. На них лениво зашикали служки, кутаясь кто во что горазд.
Отпускники-горожане не торопились избавляться от мамкиных юбок – в отряде не досчитались нескольких десятков человек. Впрочем и сам лагерь подобно неповоротливому медведю, отъевшемуся, сонному от холода, едва двигался, сбиваясь в строй. Кажется, разбери палатки, сложи воза, вскочи на седло и рысью-рысью на северо-запад. Но как это всегда бывает, собираясь второпях, отыскали множество недоделок. Всунувшись с утра пораньше в командную платку, Симон Змея, стервенея, сообщил, что нечего и думать собираться немедля. В лучшем случае выйдут далеко за полдень.
Дядюшка из города пригнал потрёпанный дилижанс для майтр-гард. Ворчал: с боем-де вырвал из лап купцов. Внутри полумрак, просторно, тепло – служки мигом затопили глиняную печь под кузовком.
Тиссария решительно не могла найти себе дела – чем занять себя, когда за тебя решают иные. Она тенью некоторое время бродила близ командной палатки, затем отошла в сторонку, когда служки начали её собирать. Служанки по-хозяйски распоряжались её скарбом, не задавая вопросов: нужно ли делать то и это. Они предложили ей отдохнуть в протопленном дилижансе, пока готовят для неё сносную еду. Тиссария было последовала совету, почувствовав, что по телу бежит дрожь, но свернула к коновязи. Дрожала она не от мороза. Её колотило от одной мысли, что сейчас она обрывает последние гнилые нити, которые связывают её с родным очагом.
У конюха она потребовала лошадь, которая в последнее время была под её седлом. Мужичок без слов подвёл к ней гнедую кобылу, осёдланную и накрытую тёплой попоной. Тиса медленно села верхом, повела лошадь через лагерь. Мимо неё копошились мальчишки, кто-то приветствовал её, кто-то не замечал. Невесть откуда налетевший ветер взъерошил лагерь, подняв вьюны соломы и жмыха.
– Мой полковник, – некстати появился знакомый десятник. – Моран Колун настрого запретил…
Он не успел схватиться за недоуздки, но повалился навзничь, когда Тиса каблуками ботиков заставила лошадь скакать галопом. Остались свист ветра в ушах, да беспорядочное мельтешение перед глазами. Чудом они не растянулись на мостовой города – копыта лошади разъезжались на сальном камне. Времени оставалось немного, но столько хотелось сказать.
Трельяж едва не развалился на части, когда Тиса остановила кобылу в запустевшем королевском саду. На ходу соскочила с седла и, поскальзываясь на влажной траве, врезалась в амбарную дверь. Казалось, служанка как нарочно отворяет медленно. Девушка без лоску в суматохе вбежала в холл, огляделась.
– Мама! – с надрывом воскликнула она позабытое, лишённое титулов, слово. – Мама!
Тиса, перескакивая через ступени, преодолела парадную лестницу. На глаза попалась перепуганная чем-то Луара, застывшая в проёме двери. Сестрёнки за её спиной возились с тряпичными куклами. Тиса, озираясь, только ускорила шаг. Покои королевы она отыскала не сразу – как давно она не была здесь. В комнате всегда тепло, тяжёлый аромат жимолости тяжелит веки, в шафрановом мареве зажженных свеч в громоздком кресле застыла матушка; на глазах железные очки, в руках потрепанный томик скучнейших сочинений. Взгляд из-под очков сосредоточенный, неподвижный – лучше не беспокоить по пустякам.
– Мама!
Тиса бросилась к ней в ноги, схватилась за юбки, губами вслепую (мешала видеть жгучая влага в глазах) попыталась найти ледяную ладонь. Не нашла – ткнулась лбом в костяшки пальцев. Холод – роднее, чего быть не может – согрел нутро. Она застыла, сжавшись в комочек, в любой момент ожидая, когда мать отшвырнёт её от себя. И тогда… тогда… она вновь схватиться за её юбки и стерпит любые побои.
Холодные пальцы осторожно коснулись её головы. Королева медленно притянула дочь к себе, уголком платка смахнула слёзы с век. Тиса зачарованно всмотрелась. Мать лишила себя прежней надменной маски. Она как будто заметно постарела, но вернувшийся румянец щёк делал её другой, непривычной.
Королева внимательно, будто впервые, разглядела лицо дочери. Уголки рта дрогнули – там появились небывалые ямочки. Она улыбалась.
– Удел королевы, – вдруг произнесла она, – одиночество. Так ли ты желаешь власти?
Тиса ничего не понимая, тряхнула головой. Королева, вздохнув, притянула дочь к себе, прижала её голову к груди. Этой ласки не было очень давно, ещё был жив дед.
– Бедная моя девочка, – ворковала королева, будто теша дочь сказкой, – кругом тебя короли и королевы, воительницы, придворные мужи, волшебники и затворники. Одни возжелают власти, иные – богатства. А ты, как пёрышко, как листик кружишься подле. И никакая ты не властительница северных земель, и не хочешь ты никакой каменный трон. Того хотели дед твой, затем отца нашего, короля, некто взбаламутил. А ты всего-то бедная девочка Тиса.
– Они хотели, – в голосе её проскользнула прежняя льдинка, – чтобы в сердце твоём и моём не было любви. Любовь и сострадание – пустое для наследницы каменного трона. Я скора на расправу и рука у меня тяжела, но не любить собственное дитя – тяжко, тяжко.
– Они? Не любить? – эхом вопросила Тиса, не вырываясь, впрочем, из объятий матери.
– Прости меня, росточек мой.
Последние слова мать не говорила очень давно. Так давно, что и не упомнишь, когда это было в последний раз. Её ещё, кажется, можно было поднимать, как котёнка и тискать. Так делала мама. Но когда, когда и почему она прекратила это делать? Может быть, тогда, когда узнали, что в ней скрыта магия.
– Мама, – залилась горючими слезами девушка.
– И вновь они толкают меня на преступление. Им что-то нужно, а я едва могу защитить тебя.
Голова отказывалась принимать слова. Но из забвения вспыхивали и гасли образы: Эган Листопад, Дюран Тану, горные короли, Бриэль Бешеная, Валери Янтарная. Люди властные, жаждущие власти. Но принцесса никак не могла представить, что среди них может оказаться суровая матушка.
– Почему сейчас, – с болью прошептала Тиса, – только сейчас, ты мне говоришь об этом?
– А почему ты только сейчас хотела видеть меня? – приблизила она к лицу голову Тисы. – Всему приходит свой черёд. Иногда слишком поздно. Даже мне, Мадлен Сирени, властительнице Горилеса, пришлось познать всё слишком поздно. И вот теряю тебя в самый тяжкий час.
– Я скоро, – говорила в кулачок принцесса, успокаивая более себя, – минует год, и я вновь буду дома.
Королева вдруг чувствительно ударила её костяшками пальцев по темени, в речи ее, откуда ни возьмись, появилось привычная досада:
– Зряшная ты девка, Тиса! Не о том думаешь, правды от лжи не отличишь. Всё сказки, сказки. Это мэтр Дюран сподобился дарить?
Последнюю фразу королева произнесла с подозрением, выуживая из-под ворота сорочки крепкую цепочку с оберегом.
– Эти старые волшебники сплошь скупцы. А своё заклятое колечко Бриэль прибрала обратно?
Тиса напряглась стрункой. Слёзы моментально высохли, но принцесса не посмела поднять раскрасневшиеся глаза на мать.
– ПОлно, – успокаивающе погладила её по непослушным волосам королева. – Когда наш король вырвал тебя от Бриэль и привёз в беспамятстве, первым к кому он обратился, так это ко мне, Мадлен Сирени. Старик Тану не вмешивался – я Бриэль знавала как никто иной. И не могла не смекнуть про кольцо. Пришлось как-то видеть подобное – жутковатое зрелище. То, что ты стала её шпионом, я из виду упустила. Эта науськанная живая тень отняла много сил.
Тиса отстранилась. Медленно, как перепуганная кошка сделала шаг назад, невольно возвысившись над королевой. На миг показалось, что перед ней та же Бриэль, что использует одержимость. Но королева спокойно сняла тяжёлые очки, потёрла переносицу, став сразу усталой, одряхлевшей.
– Ты знаешь, – дрожащим голосом заключила Тиса. – Ты о многом знаешь, матушка.
– Не дура деревенская, – по-простецки отозвалась королева. – Моя бедная глупая воительница. Любая майтра со скуки ли, от пытливости ума или вожделения, но касается государственных дел. Сплетни и слухи плетут все, начиная от завшивевших жён старых дворян, кончая дитём из числа фавориток во дворце. Но когда свару начинают короли, им лучше держаться подальше. А уж сейчас какая игра началась – только клочья летят. Наша семья – уж как бы порадовался старый король – будет играть в ней первую партию.
– О чём вы, матушка? – опешила Тиссария.
– Наш старый король, властолюбец, выбрал в жёны принцу не просто дочь законоучителя. Мой отец, до того как вступил в Храм, имел высокое дворянское звание, в нём текла кровь королей, властителей Полесья. Но его вынудили отказаться от титула. И вот древний королевский род Полесья и Гор соединился, а ты, выходит, старшая дочь, наследница, и в случае смерти шуадье можешь претендовать на власть.
Сказано не абы как, с чувством, даже предвкушением. И вновь в голове слова отца: вкусить власть и осознать власть – два разных начала». И королева алкала власть, как ничто на свете. И вовсе не скука сподобила её на эти мысли. Что вы хотите, матушка, зачем вам эти дрязги, зло подумала Тиссария, но вслух сказала иное:
– Я этого не желаю. Я отрекусь от титула, как ваш отец.
– Мой отец был всего лишь дворянин. А вы – будущая королева. И короли не вольны отрекаться от трона… Они это знают.
Хотела сказать: «Короли снимают корону лишь с головой» – вдруг подумала Тиссария. Вспомнилось и презрение к ней Периша Златоносца и только сейчас очевидны стали причины. Чего уж проще, убить её в походе.
– Но если, если я покину город… – сбивчиво проговорила Тиссария. – Отец знал об этом и конт-майтра. Меня могут, могут…
– Теперь ты под защитой старого волшебника, – участливо напомнила матушка. – И я тому рада, и не рада.
Королева Гор, Мадлен Сирень, тяжело, будто ей больно было вставать, поднялась с ложа кресла. В дрожащем мареве огня она показалась более чем худой; Тиссария едва не качнулась ей на помощь.
– А пока мы не попрощались росточек, расскажи всё, что знаешь со времени встречи с охотничьей домике.
В глазах её застыла не забота, а, скорее, обычное женское любопытство. Последнее, вовсе не желанное воспоминание о последнем свидании в родительском домике. Суматошное прощание без благословений и тёплых слов; оно походило на проводы в охотничий домик, а вовсе не в дальнюю дорогу.
Печка в дилижансе немного чадила. Оттого пришлось расстегнуть верх камзола. Тиса успела задремать и, очнувшись, чувствовала себя нехорошо: саднило в висках, во рту застыла едкая кислинка. Девушка откинула тяжёлую занавесь. Внутрь ворвалось пронизывающее дыхание зимы, кожу ожгло ледяной пылью. По ту сторону полока всхлипнула служанка – дородная, румяная, мягкая девка с простодушным личиком. Явно глупая, но жаркая, чтобы согреть постель принцессы. Тиса не обратила на неё внимания, а та спросонья некоторое время глядела в её сторону, затем недовольно повела плечами и накрепко закуталась в меховую накидку.
Снаружи едва ощутимая морось и лесные сумерки – равно как ночь. По ту и эту сторону дилижанса двигался, будто громадная змея, плотный конный строй. То тут то там зажигались пожарные факелы. В дрожащем болезненном свете можно было разглядеть неподвижные усталые лица всадников. Пыл запевал иссяк и мальчишки, чтобы не уснуть разгоняли дрёму неспешными беседами, потешались трубочкой; опытные одёргивали сосунков, чтобы те не свалились с седла. Скука.
Но не пора ли остановиться на ночлег? Тиса, сморщившись, вгляделась в сосновый бор. Невозможно представить как здесь разбредутся триста человек с лошадьми. Вкупе с валежником, в сумерках походившим на невиданных зверей, соседством сросшихся берёзок и осин, лес едва ли был проходим. Если бы не дорога, заблудиться здесь не трудно. А уж человек городской и вовсе обомрёт со страху, услышав плач и вой совы. Тиссария не раз проводила ночи в охотничьем домике, лёжа на деревянном топчане и слушая пение леса. Если в городе далеко-далеко на затоне брюзжит волчок, да вздыхает дядька сыч, то в бору шепчутся десятки птиц.
Тиса сплющила щёку о выставленное плечо – слушала сумерки. И едва ли не сразу углядела, как меж сосновых орясин ловко перебегают тени. Заметила – мурашки высыпали за спину от испуга, – да ухватилась за оберег: пронеси, спаси. В возбуждении чувств вытянулась наружу, огляделась – кого бы предупредить.
– Мой полковник, – с готовностью отозвался ближайший из мальчиков, понукая лошадь приблизиться ближе к дверце. – Позвать кухонного мужика?
– Видишь? – взволнованно указала она в темноту леса. – Там кто-то бежит за нами.
– Разведчики? – спокойно переспросил кавалер. – Мэтр Симон Змея повелел своим «забиякам» глядеть по сторонам.
– Зачем? – пробурчала Тиссария, в смущении принимая более непринуждённую позу.
– Сбережения ради, – с некоторым сомнением пожал плечами всадник. – Мне кликнуть мэтра Симона?
Тиса как можно небрежнее отмахнулась от него кистью руки. И уж что точно не увидел услужливый мальчишка, как принцесса по-детски надула щёки от обиды. Симон Змея, кажется, взял на себя слишком много. А ведь командует в обход указаниям полковника. Хотя-я. Тиса вымученно вздохнула: кого она обманывает, ни бельмеса не зная о воинской науке. Вспомнился отец: картинный силуэт его в памятный вечер бунта инородцев застыл в бронзовом закате; и слова его: «Вкусить власть и осознать власть – есть две разные истины».
– Мой полковник? – по-прежнему угодливо обратились к ней.
Тиса, мученически закатив глаза, вытянула плечо наружу, намереваясь высказать колкость. Перед ней застыл Симон Змея – мальчик свесился едва не к дверце. Они помолчали. Черты лица командира «Забияк» в сумерках казались резкими, чужими. Тиса заробела.
– Я выслал дозорных, – смущаясь за принцессу, доложил тот. – Осенние дороги опасны. И хотя в здешних краях бывать не приходилось, лихой народец всюду промышляет. Местные разбойники из числа вольных подданных Пограничного королевства. Своих запасов нет, так чужими побираются.
Тиса не перебивала, вдруг убоявшись признаться себе в том, что помимо прочего раздражена тем, что мальчик говорит не о том. Уж лучше бы кокетничал, это бы несказанно забавляло. А тут опекает как родня, как старший брат. Принцесса, не сдержавшись, фыркнула.
– Вот увидите, мой полковник, в этих местах придётся обнажить клинок. Хотя вспороть живот разбойнику и бесславно, но это – ремесло войны.
Тиса недоумённо воззрилась на мальчика. Но Симон Змея, отвлёкшись на кровожадные думы, глядел на своих разведчиков.
– Простите за вольности, принцесса, – торопливо добавил он. – Мэтр Моран Колун утверждает, что скоро дойдём до Чернегова Дола, за ним межевые земли двух королевств. И сама Медвежья Падь. Жутковатое место по его сказкам. Лучше бы миновать его поскорее.
– Мы задержимся, – быстро вставила Тиса, хотя могла и не сообщать решения.
– Мой полковник? – не на шутку взволновался мальчик, невольно вздёрнув поводья, отчего лошадь повела шеей и слегка заиграла под ним.
Ещё в лагере, развалившись на тюфяке, она хмуро рассуждала как ей изловчиться отбыть к Борителю. Шпионы уж точно при ней – просто так интересанты её не отпустят. Была одна шалая мысль, достойная разве потешной сказки. Но нужен был доверитель. До последнего дня она изводила себя. Уже было намеревалась сорваться с места не глядя, лишь бы выполнить наказ Бриэль Бешеной. Но среди её окружения появился человек случайный и большой, кажется, пройдоха.
– Авангард должен соединиться с набранным войском. Не будет людей маршала, останемся ждать. Отошлём нарочного, в конце концов. И оставьте нас в покое – занемоглось что-то. Скоро Чернегов Дол, говоришь?
Сумерки незаметно налились синевой ночи. Лес до того различимый, живой, от порывов ветра исчез с глаз долой. Даже кроны его слились с небом, накрытым полотном туч. Перемены были заметны ещё оттого, что служанка прибавила огня в притороченной к стенке лампе.
Кухонный мужик, фигурой под стать постельной девке, но коротконогий, приковылял без зова. Белёсыми, преданными глазами зыркнул на принцессу, подняв над головой плетёный короб. Тиссария не возражала. В дилижансе было достаточно места, чтобы тот не мешал. Мужик, расстаравшись, накрыл откидной стол скатертью, и не обращая внимания на дорожную качку, быстро расставил серебряную посуду в сетку, чтобы та не рассыпалась на ухабах. Одну тарелку заполнил яичницей с зеленью и овощами, налил в высокий бокал золотистого вина, другую тарелку накрыл крышкой, чтобы пар не ушёл, но салон окутал сытный мясной дух. Любовно глядя на дело рук своих, он вытянул из короба аккуратно нарезанный хлеб. Как бы ни хотелось кушать, но обман следовало обыграть. Тиссария отпила вина, лениво поковырялась в яичнице, отломила кусочек хлеба, с трудом съела.
– Не нужно, – болезненно отмахнулась Тиссария и, кивнув девке, добавила. – Эй, как тебя? Есть хочешь? Бери, – подвинула ей тарелку с яичницей.
– Юта, майтра, – с придыхание отозвалась девушка.
– Мой полковник, вам нездоровиться? – с каплей обиды осведомился кухонный мужик. – Приготовить подогретое вино? Это прекрасное средство.
Очевидно, он не доверял новонареченному врачевателю. Не он первый.
– Неси своего вина. Но скажи мэтру Штьяру, чтобы посетил меня, когда остановимся на ночлег.
Когда мужик выбрался на ходу из дилижанса, Юта, хлюпая и извиняясь, прикончила яичницу и неумело терзала викой куриную грудку в кислом фруктовом соусе. Но более перепуганного и благодарного лица принцессе видеть ещё не приходилось.
Дилижанс изрядно тряхнуло – лошади встали. Мальчишки явно засуетились, конный строй смешался. На беспокойных кавалеров строго покрикивали, эхом вторили где-то вдалеке. Занавесь тускло осветилась огнём, да погасла, потом ещё – бодрой рысью минули всадники. Постельная девка, заленившись от сытости, до того уже раскинула полок, небрежно сложила тюфяк и грела его, прижала руки к обнажённой горячей груди. Тиссария выглянула. Мимо, без строя, нахлёстывая худые бока лошадёнок, неслись дети зажиточных цеховиков и деревенских старшин в мохнатых, пахнущими козлом, накидках и колпаках с лисьими опушками. Подрезая их, с глухим гиганием, проскакал дворянчик. Его грубо окликнули, он не обернулся.
– Мой полковник, – не обращая внимания на беспокойное сборище, учтиво коснулся тульи шляпы десятник из числа «Забияк», – Там впереди сторОжа, а чуть вниз Чернегов Дол – ночлег. Вот все и ополоумели. О, началось.
Последние слова он говорил, оглядываясь назад. Дилижанс при всём желании невозможно было миновать, но возница застрял-таки, понукая худющих кляч втягиваться в хомуты. Усугубляли случившееся недовольные выкрики, грозившие перерасти в перебранку с кем только возможно. Но прибавили света и перед дилижансом как вкопанные застыли несколько рослых благородной лоснящейся масти коней. Последовал гневный повелительный окрик. За неспешность возницу пару раз вытянули хлыстом. Тот, поскуливая, изловчился отвести лошадей. Всадники обрывистыми командами расчищали гурьбу. К Тисе, в молчании наблюдавшей всю сцену, неспешно подъехал всадник с хлыстом, чьи одежды даже в полумраке отличались от остальных.
– Принцесса Гор, – был более чем любезен Лимиэль Серебряный, – Надеюсь, вас не утомил переход? Вот подлые людишки – лишь бы добраться до огня, согреть брюхо.
– Благодарю, мэтр, – вдруг без сухости отозвалась Тиса, которой не следовало пить вино натощак. – Нам нездоровится.
– Мой долг как провиант-мастера позаботиться о лучшем для вас месте для ночлега. Позволите проследовать рядом с вами?
У Тисы и впрямь заболела голова, клонило в сон, она не возражала Лимиэлю. Последний действительно следовал за дилижансом, отдавал невнятные приказы и вновь обратился к Тисе, когда они застыли на месте. Перед этим купчик вновь использовал хлыст.
– Какой-то оборванец, принцесса, утверждает, что он – врачеватель. Нет, это надо же? Начали пить и пьянеть быстрее, чем остановились. Ещё захотел, рвань?
– Остановитесь! – вымученно крикнула Тиса, раскрывая дверцу.
Они расположились на равнине, укутанной в стелющийся туман, который поглощал множащийся свет пожарных факелов на воткнутых в землю пиках. Уже развели костры, от которых помимо баранины несло горячим пивом со специями. Кучер, орудуя палкой в печи, сняв шапку, пожелал доброй ночи. Лимиэль так и не спешился, оттесняя от дилижанса мнимого врачевателя. Но тот ловко прошмыгнул к принцессе.
– Это ремедин Штьяр Стукнутый, мэтр Лимиэль.
– Островитянин? – оскорблено воскликнул купчик. – Уверен, кубок горячего пива избавит вас от простуды быстрее, чем усилия этого падальщика.
Не обращая внимания на всадника, Штьяр потрясая неведомым добром в кожаной суме, засуетился. Лимиэлю пришлось отступить. Сама принцесса кликнула нарочного и потребовала к себе мэтров командующих.
– Ох, хозяйка, – одними губами причитал Штьяр – девка рядом с принцессой, вроде, сладко сопела, – накликаешь беду на голова бедного торговца. Ну, какой я врачеватель? Врать не умеешь, а лезешь.
Со дня неожиданного назначения Штьяр вёл себя тише воды, ниже травы. Не все знали, что исцелять их будет безграмотный островитянин. Звание само сорвалось с губ Тисы. Когда она просматривала бумаги по делопроизводству, врачеватель в авангард назначался только в Морском Пределе. До этого его роль мог выполнять любой вольнонаёмный, если того позволяет полковая касса. А вся касса-то – кое-как связанные между собой бочки с пивом, отара овец, да доход бесчестных служанок. Золото и серебро так же получат на зимних квартирах. Отсюда уверенность принцессы: мальчишкам выбирать не придётся. Почувствовав волю, Штьяр начал ныть, чем немало разозлил захворавшую принцессу.
Тиса буквально втащила старика за худые одежды и, не сторожась служанки, торопливо вытребовала у него признание о помощи.
Скоро явились мэтры Симон Змея и Шнурок, уставшие, явно голодные. Тиссария, не перебивая, выслушала их сбивчивые речи. Раскашлявшись, одобрила, повелев оставить её на ночь. Дескать, если что, сама отошлёт нарочного в крепость, благо та совсем недалеко. Врачеватель Штьяр, между тем, всерьёз делал какие-то примочки трав на её лоб, сокрушённо качал головой. Симон Змея было проявил участливость, начал ненужные расспросы, но торговец твёрдо заявил, что принцессе нужен покой и сон.
Когда фланговые, пожелав доброй ночи, отошли к подчиненным, Тиссария не стала медлить. Дрёма ушла, уступив место горячности. Пока Штьяр занял место у дверцы, принцесса откинула одеяло на постельничьей девке. Та с оголённой грудью, жирная, белая освободила место для сна, но Тиса накрепко прижала её плечом к полоку.
– Слушай, Юта. Мне нужно отлучиться надолго. Но этого никто не должен знать. Останешься здесь на всю ночь и день, ясно? Ясно, дура?
Тиса усилила хватку. Служанка, пуча глаза, мелко закивала головой.
– Рядом будет этот старик. Неотлучно, – обращаясь к обоим соучастникам, ледяным голосом продолжала Тиса. – На все расспросы будешь отвечать: «оставьте» или «подите прочь». Поняла? И вот что, Юта, если предашь меня, возьму острый нож и буду отрезать от тебя по кусочку.
Тиса из кожи вон лезла, изображая манеру голоса Бриэль, и даже для пущей убедительности поцеловала девушку в губы. Затем заставила повторить сказанное и особенно требовала проговаривать предлоги остаться наедине с собой. Пока постельничья девка потела от страха, Тиса кое как натянула на неё некоторые предметы своей одежды, да вытянула из короба припрятанные бриджи. В запасной куртке из доброго сукна, кутаясь в плащ, в котором проводила ночные дежурства, стала похожа на парня, о чём доверительно шепнул ей инородец. Сам Штьяр разведал, где лошади мэтров – их держали отдельно.
Далее медлить нельзя. Лагерь быстро погружался в тишину, мальчишки сомлели от сытной еды и долгого перехода, дозорные явно клевали носом. Девушка вышла, ёжась от холода и надвигая шляпу на лицо. На всякий случай изменила походку. Если она попадётся на глаза одному из десятников, тогда пиши пропало: раскроют. Может, и с ним удастся договориться? Но это время, ненужное привлечение внимания.
Тиса грубо растолкала конюха и глухим голосом потребовала свежую лошадь. Дескать, она – нарочный полковника. Мужику было всё равно. Зевая и почесываясь, он вывел коня из числа запасных, наскоро оседлал. Тиссария уселась верхом, и не давая тому забаловать, уверенно повела к дозорным. Остановилась перед факелом так, чтобы огонь мешал тем рассмотреть её придирчиво.
– Нарочный в Боритель, – нетерпеливо сообщила им Тиса. – Письмо полковника маршалу Валери Янтарной.
– Мне ничё не говорили, – бесцветно для порядка проворчал мальчишка.
– Так спроси сам, – насмешливо предложила ему Тиса, – Они изволили заболеть и будут рады всякому, кто их потревожит.
Дозорный недовольно скривился и махнул рукой. Передал зажженный факел. Путь был свободен. Не найти крепость нарочный не мог. К ней вела разъезженная утрамбованная дорога – гоньба. Тиса дала шенкелей, жеребец, кротко взвизгнув, сорвался в галоп.
Когда первая горячка, возбуждение, начинало сходить, Тиссария замедлила ход. Даром что гоньба, но дрожащий едва не гаснувший свет факела кое-где выхватывал выступающие комли загубленных деревьев, россыпи невесть как попавших сюда лещадных камней. Прибавить к тому непроглядную холодную ночь, бьющий в лицо ветер и незнакомую местность. Тиса вынудила лошадь перейти на скорую рысь. Если всё пройдёт удачно, у неё впереди ночь и, возможно, первая половина дня. Уж кто-кто, а дядька Моран Колун может и не стерпеть.
Дорога к крепости уходила вверх, иногда пропадая в каменных полостях. Вырубленный лес всё-таки подбирался к обочине перелесками или низким сосновым молодняком. Во тьме порой плакала ночная птица или рыскала живность, волнуя гибкие кроны деревьев. Тиса невольно ловила всё краем глаза, и нет-нет, да ёкало сердце. Принцесса отгоняла от себя глупые тревожные мысли и убеждала себя, что не из страха она высматривает впереди огоньки сторОжи или смотровой башни крепости. Нечисть, если и обитала на человечьих землях когда-то, то во время Войны вся полегла. А зверолюды? Тиса, ругая себя, собралась с мыслями. В крепости, как, впрочем, и в иных городах Тиссария не бывала. Но о наречённом муже Эгрен, подгарде крепости, знают наверняка. А там… Как конт-майтра решит. Лишь бы успеть.
Жеребец вдруг всполошился, зафыркал. Тиса от неожиданности едва не уронила факел. Стараясь не натягивать узду, склонилась к напряжённой шее животного, успокаивала шепотом. Но конь не унимался. Тиса в смятении подняла факел повыше, огляделась. С одной стороны ветер стегал веки, всмотрелась в другую. Может, примеркалось ей, но одна из гранитных глыб обрела живую дрожь, замотала башкой от непривычного света. Едва ли Тиссария успела помыслить – жеребец, тонко дико заржав, дал такую гонку, только держись. Девушка в момент скачка потеряла факел, вцепилась обеими руками в узду. Свалившаяся с копны волос шляпа удерживалась на тесьме и хлопала полями на ветру. А принцессе сквозь шум ветра казалось, что это зверь едва ни настигает её.
Пребывая в забытьи, девушка очнулась, когда лошадь перешла на тяжёлый шаг. От гривы исходил крепкий звериный дух, и кожа лошади была сплошь мокрой. Тиссария, сжавшись воробушком, оглянулась по сторонам, и чуть было не заплакала, увидев впереди огни. Поначалу показались они ей прищуренными глазами неведомого чудовища, но успокоившись, слабо улыбнулась. В отсвете фонарей маревом прорезались черты городских стен. Это был, пожалуй, единственный город в королевстве, имевший как сами стены, так и их преславную историю давнишней осады. Но настоящий покой обрела Тиса, когда зыбкая гоньба уступила место мощёному тротуару.
Не в пример прежним временам, вход едва ли был достоин таранного орудия – такими дверьми городят гостиные подворья. Сквозь щели досок покачивался на ветру фонарь привратника. За стенами не было злой стражи, зато пришлось долгонько стучать тяжёлым кнокером и призывать человека. Наконец, старческой шаркающей походкой к воротам приблизились и лениво открыли окошко.
– Ну, чаво?! Чаво надоть?
На неё подслеповато глядел благообразный седой дед, судя по говору – деревенщина, невесть как занявший хлебное место привратника.
– Я – нарочный, – деловито, без присказки, выпалила Тиссария. – Срочное донесение подгарду крепости.
Стороннего человека на ночь глядя могли и не пустить, потому-то принцесса и рискнула, назвавшись посыльным.
– И не побоялись одни по ночной дороге скакать? – с запинкой, но также лениво осведомился дед. – Лихо. А булла-то у тя имеется?
Тиса разразилась площадной бранью, в которой была искуснее самого шкодливого мальчишки. Указала на свои одежды кавалера армии и пообещала выгнать его взашей со службы, несмотря на все его рекомендации. Последняя угроза явно подействовала: старик лихорадочно завозился с ключами, раболепно бормоча, что лишь хочет выполнять работу и служить как нарочному, так и шуадье.
В бледном мареве ночных светил лоснилась от сырости мощёная площадь. Во мраке, без единого огонька, вглубь уходили улицы. Да, это не Горилес – рабочий городок.
– Как мне добраться до дома подгарда? – скороговоркой осведомилась Тиссария.
– Ох-х, – степенно расчесал бороду дед и начал вертеть пальцами.
Принцесса угрожающе шагнула к нему, намереваясь схватить за грудки.
– А я провожатого покличу, – разглядев с кем имеет дело, спохватился дед и зычно позвал. – Хоря, Хоря, чтоб тебя разорвали.
– Яу-у, – болезненно отозвались из будки и будто нарочито медленно на освещённом пятачке появился мальчишка в обносках и мужицкой войлочной шапке, поля которой держались на оттопыренных ушах.
– Это Хорь, – отчего-то многозначительно представил безымянного мальчишку привратник. – Отведёшь нарочного в дом мэтра Ривена Соломенного, бездельник.
Развернувшись, удалился в будку, но почти сразу вылез, едва не волоча фонарь. Пока возился с огнём, Тиссария строго всмотрелась в мальчишку – не шути, не медли. Того, видимо, проняло: поёжился. Принцесса забралась в седло и приторочила к седлу удилище фонаря. Свет он давал едва-едва на несколько шагов и более сгущал тьму, чем рассеивал. Мальчишка взялся за недоуздки и совсем по-стариковски, шаркая подошвами башмаков, поплёлся к улицам.
Глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Редкие отсветы сквозь закрытые ставни ещё давали какое-то представление о движении. Но мальчишка так петлял, что в голову Тисы пришла разумная мысль: её водят кругами.
– Слушай, чумазый, – не шутя, воскликнула принцесса, – веди меня к дому подгарда не мешкая! Или отвожу тебя палкой!
Хорь обнаглел до вопроса:
– А чё тебе понадобилось у подгарда?
– Вот я тебя за уши, – откликнулась девушка, силясь достать удилищем по голове мальчишки.
Тот вальяжно уклонился и вдруг скрылся впотьмах. Тиссария опешила и дура дурой, оставшись ни с чем, осадила жеребца. Будто на рыбалке водила удилищем из стороны в сторону, норовя поймать на свет фонаря пронырливого мальчишку.
– Хватит забав, – с плохо скрываемым смущением воззвала она. – Мне нужно к подгарду по особо важному делу.
Сказала это попусту: мальчишка скрылся. Бормоча под нос бессмысленные угрозы, Тиссария нехотя повела лошадь, куда глаза глядят.
Чем дальше в город, тем хуже зловоние. Если в Полесье настрого было запрещено выплескивать помои на улицы, то здесь, очевидно, это в порядке вещей. Холод начал пробирать до костей, до судорог. И будто вымерли все: ни ночных сторожей, ни праздного люда. Жуть. И как только подруга Ежиха согласилась провести здесь остаток дней своих.
Всякая помеха не к делу, решила про себя принцесса и вознамерилась отыскать ближайший дом и разбудить соседей. А там хоть криком, под лезвием шпаги, но хозяева как миленькие отведут её к подгарду. Подходящую дверь с резным крыльцом отыскала быстро, с трудом скатилась с седла, разминая затекшие члены и, болезненно ковыляя, приблизилась к воротам.
Вдруг сзади дохнуло винным жаром, плечи сдавило, а кожа на шее сама собой содрогнулась от холода ножа. Девушка оцепенела, и некоторое время позволяла себя щупать.
– Что везёшь подгарду? – вкрадчиво осведомились у неё. – Что-то не нахожу.
В иное время принцесса воображала как на неё нападают со всех сторон и заржавленная шпага лихо срубала толстые стебли прибрежной травы осоки. Но по-иному чувствуешь себя, когда на коже поигрывает лезвие. Тиссария, как ей показалось хладнокровно, с трудом, с расстановкой, ответила:
– Ты, парень, видать не знаешь, куда впутываешься. Тебя найдут, и жизнь ты закончишь под пытками палачей.
– Ах, найдут, найдут, – с хрипотцой проворковали в ухо, касаясь мочки губами. – А, может, везёшь себя подгарду? Он падок на лобок и на задок. А у тебя он…
Рука соскользнула к бриджам, лезвие ножа соскользнуло с шеи к плотной ткани куртки. Тиссария попытала судьбу: крутанувшись на каблуках, и отбрасывая от себя нападавшего. Шпагу удалось вытянуть далеко не сразу, в суматохе, путаясь в полах плаща.
– Сторожко, – дружелюбно предупредили её. – Я и порезать могла ненароком.
В свет фонаря, поглаживая морду встревоженной лошади, вошла женщина. Майтре и в мыслях не придёт бродить по ночной глуши. Одета она была в немаркое, недорогого сукна платье и шерстяной капюшон с накидкой. Лицо её излишне, по-побережски, подведено белилами и помадой, чуть навыкате глаза подчёркнуты угольным пером. Была она красива, но во тьме ночной ещё и пугала до жути.
– Мне нужно к дому подгарда, – стуча зубами, быстро проговорила принцесса. – Проведёшь меня к дому, и, может быть, тебе ничего не будет за нападение на нарочного.
– Тебе нужна Ежиха, – сверкнула на неё вытаращенными белками глаз незнакомка и сделала шаг ближе.
Достаточно близко, чтобы разглядеть контраст между белилами и смуглым оттенком кожи.
– Как тебя звать? – невозмутимо допытывалась она и выразительно добавила: – Девчонка.
– А…э-э… – запнулась принцесса, отступая от женщины с палашом в дрожащих руках, – Эрин. Эрин Белоцвет.
– Врёшь, – безразлично заметила она. – Но ты та, кто мне нужен. Кто нужен Бриэль, будь она неладна.
При имени ненавистной майтры злая искра вспыхнула в жгучих глазах горской принцессы, ладонь накрепко сжала до того скользкую гладь рукояти шпаги.
– И тебе она опостылела, – удовлетворённо заметила незнакомка. – Говори, не бойся. Здесь нет ни чужих ушей, ни шептунов.
– Моё имя – Эрин, – сцедила принцесса, научившись возобладать над чувствами, и встала в стойку, как учил дед. – Как твоё имя, островитянка?
– Маланья, – невозмутимо отозвалась та, не удивившись прозорливости девушки. – Но местное мужичьё зовёт Маной или серой шлюхой. В крепости я одна такая, – не без гордости добавила она.
– Распутница, – поморщилась Тиссария. – И говоришь об этом так вольно?
– Первое моё воспоминание – мужская елда, – развязно улыбнулась Маланья, но рассмотрев, что девушке не до смеха, пожала плечами: – И тем не менее, Ежиха кое-что мне передала. И я рада от этого избавиться.
Маланья торопливо выпростала поясной кошель и протянула комок ткани. Ситцевые лепестки скользнули по руке, и на белом полотне тяжело сверкнуло кольцо. Тиса с надрывом вздохнула – колдовская душа.
– Бери, – нетерпеливо качнула рукой женщина. – Вижу тебе не впервой видеть его. А у меня от него мурашки по спине. Оно проклято, истинно проклято.
– Мне нужно к дому подгарда, – чуть не со слезами пролепетала принцесса.
– Ежиха пропала, – выпалила блудница и без страха, стремительно, приблизилась.
Одной рукой отвела от себя клинок шпаги, другой втиснула под лиф куртки злополучный комок ткани. Пришлось возиться ещё и с кольцом. А хотели бы, убили давно, решила про себя принцесса, вкладывая клинок в ножны. Затем Маланья ухватила её за руку, заставила вести лошадь и подобным поездом они продолжили путь.
По пути выяснилось, что Ежиха не только пропала день тому назад, но являлась «маткой», держательницей публичного дома.
– Врёшь, – тяжело сопела принцесса, не успевая помыслить о недоверии и осторожности, – Не может жена подгарда быть «маткой».
– Не может, – просто согласилась Маланья, но довольно пространно добавила: – На виду у всех не может, но на виду у всех тайно может. Тайно к нам и законоучителя захаживают – те ещё баловники.
– И куда мы сейчас? – осведомилась принцесса, которой от усталости и холода казалось, что для роздыха подойдёт и сарай.
– В публичный дом, – невинно ответила Маланья, стараясь не замечать выпученных от удивления глаз девушки.
– И я пойду? – как-то особенно восторженно спросили сзади.
Тиссария, ведомая блудницей, смогла лишь повернуть голову и на глаза попался наглый малый – Хорь.
– Ну, если хочешь, чтобы тебя растлили, – не оборачиваясь, ответила ему Маланья. – Или хочешь?
– Не-е-э, – недовольно протянул мальчишка. – Пусть лучше эту девку разорвут. А лошадь отдай всему вшивому братству. Мы с ней поиграем, а потом съедим. И сапоги девкины ещё отдайте, я по бабам буду ходить.
Маланья коротко хохотнула. Зато Тиссария впервые за много дней воззвала к Книгочею Судьбы – не дай ей кончиться среди блудниц и разной швали. По пути, перебросившись шепотом парой слов с Маланьей, мальчишка вновь незаметно скрылся.
Когда они ступили на освещённый мост, женщина отпустила от себя принцессу. По левую сторону от моста пылала десятками огней набережная. Дома здесь нагромождались друг на друга, и, казалось, стоящий над ними утёс готов их разрушить. Здесь шумела вода, будто ведрами её выливали с большой высоты. Несколько раз в глаза бросались вывески, которых роднило одно слово: купальни. Наконец, Маланья свернула и прошла сквозь выточенные из камня арочные ворота, малозаметные, укрытые локонами лазоревой глицинии. Они вошли на богатое подворье, утопающее в цветниках и карликовых горных елях. К слову, из благоухающих зарослей доносилось хихиканье и невнятная возня. Маланья заставила ухватить себя, влюблённой парой дойти до коновязи и переступить порог дома.
Тиса вообразила, что сейчас увидит отчего-то гору простынь и перин, на которых и происходит соитие под трели бесстыдных музыкантов. Этого не было и в помине. Короткий хорошо освещённый холл плавно переходил в гостиную, окрашенную в цитроновый цвет. Приличного вида, но несколько измождённые девушки мирно беседовали с мэтрами. Столики ломились от снеди и фруктов. Изящный, разодетый служка подливал каждому вина в бокалы. Но Маланья деловито повела принцессу по скрипучим лестницам наверх. Они миновали освещённый несколькими свечками коридор с комнатками, в которых явно что-то происходило, и, наконец, протиснулись в скромную каморку, в которой и было-то: кровать, да дурно сколоченный столик.
Блудница вздула свечу, села на жёсткую лежанку и притянула к себе принцессу.
– Вот что, Эрин или как там тебя, – заглянула ей по-собачьи в глаза Маланья. – Ежиха, я, кое-кто из местных девочек, да вшивое братство – местные мальчишки – вот и всё воинство, какое есть у Бриэль здесь. Только последние теперь не в счёт – за стены крепости ни ногой. Страшные дела творятся, с тех пор как нас посетила маршал.
Тиса слушала и не перебивала. По словам блудницы, через день после прибытия в крепость Валери Янтарной, Ежиха была сама не своя. По наблюдениям со стороны маршал начала бурную работу по привлечению в поход пытанного люда. Самыми крепкими считались жители Медвежьей Пади, свободных земель Пограничного королевства. Их-то и принялись подбивать рекрутёры. Маршал из их числа, словно волчица среди медведей. Ныне она днюет и ночует на подворье старшины свободных людей. Там деревня лесорубов, но маршалу, видать, нравится. Ну и от чужих глаз сподручнее. По наказу конт-майтры следовало начать отслеживать маршала, едва та пересечёт Медвежью Падь. Этим занимался надёжный мальчишка. Прошло время, но от него не поступило вестей. Послали другого – и этот сгинул. Пришлось нанять человека из охотников, чтобы прошёл по предгорьям и окрестностям деревни лесорубов. По воронью он наткнулся на останки одного из мальчишек.
– Останки? – содрогнулась принцесса.
– Его растерзали и съели. На потрохах остался оберег, какой есть только у вшивого братства. Да и то, что принёс охотник, очень походило на нашего мальчишку. Но знаешь, Эрин, охотник говорит, что нашёл среди останков звериные следы много больше медвежьих.
Маланья придвинулась вплотную и быстро добавила:
– Это оборотень. Истинно – оборотень.
Выросшую на сказках принцессу нелегко напугать чудесами. Даже зверь, что встретился по дороге в Боритель, она приписала к медведям, не более.
– Оборотни? Они повымерли все во время войны. Говорят, что в Пограничном королевстве они встречаются, да я думаю враньё это. Надзор бы их всех перебил. А маги не могут оборачиваться, регистр не позволяет использовать хоть сколько-нибудь сильное колдовство.
– Умная, – выпалила Маланья, недовольная тем, что рассказ не возымел над принцессой должного впечатления. – А среди островитян, бывает такое, нет регистра. И у нас, случается, рождаются волшебники. Нет ли среди верных людей маршала островитян?
Тиссария хотела было высмеять блудницу, но замерла на полуслове: вспомнился молодой мэтр с серебряной монетой в ухе, которого она видела в доме конта.
– Ага, – многозначительно выдохнула Маланья, – есть-таки. Нет зверя больше медведя в этих краях. А тигра не провести с моря.
– А Ежиха? – спохватилась Тиса, сжав кулачки на груди, – Тоже разорвали?
Маланья пожала плечами, прислушалась – открылась одна из комнат в коридоре и довольный, захмелевший гость затопал вниз по лестнице, – собралась с мыслями и продолжила:
– Не такая она дура, чтобы даться зверью. Да и никто в здравом уме не пойдёт шастать по лесу после случившегося. Зато Ежиха подбила охотников на облаву, дескать, на волков, да и сама оделась в мужское платье. Силой-то её не обделили. Она должна была отправить весточку с верным человеком, или сама явиться к месту встречи. Иначе как сегодня-завтра мне нужно самой отправиться в деревню. Но всё-таки в назначенный срок она не появилась. А проклятое кольцо мне перед облавой передала, да тебя, Эрин, в подробностях описала. Это кольцо она сама пользовала, а тебе его надо было передать. Ты кольцо взяла, предалась, вроде как, блуду и возвращаешься в войско. Так? На ночь глядя я тебя не отпущу, спи здесь.
– Мне надлежало встретиться с Ежихой, – твёрдо заявила принцесса, вставая с лежанки.
Тиссария была уверена, что Бриэль просила лишь взять кольцо, но, свидевшись с давнишней подругой, принцесса ничуть не испортит наказ. Да и блудница явно желает действия.
– Упрямая, – оскалилась островитянка. – Ты точно та, кто мне нужен.
Снарядились быстро. Маланья кликнула служку и много-много, у крыльца ждал простецкий дорожный двулошадный фургон, в каких небогатые торговцы возят товар из города в город. Для Тисы наскоро подобрали подходящий наряд. Она-то думала быть в роли охранника, но островитянка лишь отмахнулась. Принцессе досталось великоватое ей платье и шерстяная, точь-в-точь как на Маланье, накидка. Наскоро оглядев товарок из шлюх, девушка сообразила, в кого её нарядили, и едва не подняла скандал.
– На охранника ты точно не смахиваешь, – доходчиво объяснила Маланья. – У нас бывают подружки, и даже дружочки из молодняка – нужно же когда-то учиться, как насыщать плоть. Такие не идут с каждым встречным-поперечным, глядят, учатся.
– И мне… придётся?.. – судорожно сглотнула принцесса.
– А тебе впервой? – искренне удивилась серая шлюха. – Ишь ты, а я-то думала, что вас из постели не вытащишь. Чем ещё заняться, коли ты принцесса.
Всю дорогу Маланья морщилась от боли в боку и с неудовольствием поглядывала на Тису. Та сидела воробушком на ободе фургона и дулась. За вспышку гнева ей тоже досталось от серой шлюхи, но жар оплеухи не шёл ни в какое сравнение с чувствами. Тиса – маленькая, хотя и ложная, но проститутка. От одной мысли, что с ней могут сделать помимо воли, бросало в дрожь. Отчего-то вспомнилась Бриэль и ледяные пальцы, касающиеся таинств её, Тисы, тела. Тогда, поддавшись воле конт-майтры, она не отбивалась, а если грязный, потный мужик… Мало того, ей запретили взять с собой даже маленький ножичек, всё снаряжение осталось в публичном доме.
Оружие полагалось лишь тройке всадников. Судя по отсутствию выправки, набраны они были лишь за грузную фигуру и разбойничьи лица. Только у одного на седле приторочен клевец, у остальных – лишь окованные железом дубинки; на глаз у каждого засапожный нож. Чем только они занимаются, когда не охраняют проституток. Про оборотней слухам она не верила, зато припомнились слова Змея о лихих людях. Эти, пожалуй, пострашнее всякого чудища будут.
От крепостных стен они отъехали недалеко, но как раз в ту сторону, откуда прибыла Тиса. На гоньбу не выезжали, но углубились в лес. Намедни принцесса имела несчастье встретиться с местным зверьём и сейчас, сидя в повозке, невольно поёжилась. Иные девушки коротали дорогу, перебрасываясь шепотками, пока одна из них не затянула тихую печальную песнь без слов. Такие песни, говорят, появляются и передаются из уст в уста на каторге. Была ли певшая девушка там или нет, но в голосе было столь много неизбывной покорной тоски, что Тиссария заслушалась.
Она успела задремать и встрепенулась ошалело, пытаясь понять, откуда грубые мужские голоса. Охрана беззлобно переругивалась со сторожами – простыми селянами с колотушками.
– Эка, гостей привалило, – хрипел насквозь простуженный мужик. – Давеча кавалер пожаловал, а ныне никак майтры порченые явились.
– Неча языком молоть, – лениво проговорил всадник. – Принимай баб.
– Эрин, – быстро шепнула Маланья, когда остальные товарки со смешками покинули повозку, провожаемые фальшиво галантными мужиками, – держись подле и не трепись зря.
В Медвежьей Пади свободные люди соорудили вокруг деревни новёхонький еловый частокол. А где его было, тень отбрасывали огромные тысячелетние валуны. Извне не подобраться, хоть в осаду садись. К чему бы? Не от пугливого зверья – точно.
С полдесятка дворов с высоким глухим тыном по одной улочке, поперёк которой поставили добротно построенный изогнутый, с двумя крылами, бражный дом из можжевельника с широким внутренним крыльцом из отфугованных досок. Второй этаж в деревнях – редкость. Здесь он, очевидно, был выстроен для гостей и это говорило о богатстве селян. По рассказам Маланьи сюда съезжались из лесных усадеб спустить медяк-другой, к тому же путникам из Весёлого Пляса в Боритель и обратно дешевле заночевать здесь.
Всюду витал хмельной дух; не жалея жгли огонь, гудел мужицкий ор. Остальная деревня терялась впотьмах.
Сюда отвели шлюх, чьё появление было встречено общим хором – их ждали. Кто ещё стоял на ногах, звенели мошной и девушки могли выбрать по-своему усмотрению. Таков уж закон шлюх. Тиса попыталась тишком осмотреться, но в лицо дохнули перегаром, успели потрепать по накидке. Маланья, воскликнув на незнакомом языке, отпихнула наглеца. Тот, неловко переступая ногами, ударился об стену и с грохотом свалился на дощатый пол. Шутке весело захохотали. Маланья довольно грубо схватила принцессу за плечи, повела невесть куда.
Зала, как в иных бражных местах, вмещала в себе братские столы и освещалась масляными лампами; там, где место было огорожено для таровитых гостей, горела жаровня.
Кто-то всучил ей добрый мосол, но она не посмела бросить его обидчику. Зато Маланья остановилась и странным, будто сбросила груз забот, голосом повелела:
– Иди, поблагодари мэтра.
Тиссария затравленно вгляделась в лицо «серой шлюхи», потом проследила кивок её головы. Мэтр, в наглухо надвинутой поношенной кожаной шляпе, широким жестом указывал ей на блюдо с мясом. Сглотнув, принцесса подошла к столу и пропищала:
– Благодарю, мэтр.
– Сядь рядом, ешь, – ужасно знакомым голосом предложили ей.
Тиссария неловко присела рядом и с похвальным проворством принялась за жареное мясо, обсасывая пальцы. Ежиха сверкнула угольными своими глазами и неслышно продолжила:
– Ох, рада и не рада тебе, подружка.
– Бриэль повелела, – сквозь чавканье прошептала Тиса. – Говорила, что ты знаешь. Чего знаешь?
– Вам нужно отвлечь островитянина. Он силён в распознавании магии, и я не могу отправить шептуна Бриэль. Пусть он отвлечётся.
– Чего ты знаешь? – пытала её Тиса.
– Медвежью свадьбу видела, – невпопад, задумавшись, отозвалась Ежиха, но спохватившись, отрывисто бросила: – Домыслы. Страшно. Отвлеки его.
Подруга притянула Тису к себе, взаправду поцеловала (принцесса почувствовала солоноватый привкус слёз, услышала взволнованный стук в груди) и отпустила в залу, поддав напоследок по заду.
Маланья как по заказу показывала прелести тому самому островитянину с серьгой в ухе; тот довольно осклабился и гладил её кожу. Как бы ни был он проницателен, но, поддавшись страсти, и вправду не заметил принцессу. Тиса, не будь дурой, зашла ему со спины и – на неприкрытое удивление «серой шлюхи» – ласково обвила оголённую шею островитянина.
– Ты и подружке моей по вкусу, – томно промычала Маланья, вглядываясь в лицо Тисы.
Принцесса незаметно кивнула в сторону Ежихи и глазами указала на мужчину. Последний, поддавшись ласке, одной рукой начал притягивать Тису к себе.
Маланья, внимательно следившая за лицом принцессы, заметила мгновенно, как она коротко помотала головой и вдруг распахнула лиф, выставив напоказ немалые свои груди. Инородец, как и сидящие рядом мужчины, коротко охнув, замер.
– Она у меня ещё не распечатана, – приблизившись к лицу молодого человека, прошептала «серая шлюха». – Но ей надо учиться. А вот я многое могу и вас обоих научу. М-м?
Инородец, не шутя захмелевший, может и был докой по части распознавания магии, но глаза его подвели – не узанл. Он встал и, обняв обеих, пошатываясь, последовал к неосвещённой лестнице. Хозяин, дородный обросший селянин, подскочив к Маланье, всучил ей в руки плошку с сальным огарком. Тиса позволила схватить себя за грудь и даже прижаться, увидев краем глаза, что близ жаровни, среди пары охровых плащей и богатых селян, неспешно ведёт беседу сама Валери Янтарная. Со времени последней встречи она осунулась, но это на первый взгляд.
В комнатке – точь-в-точь каморка в публичном доме, но с узким высоким проёмом окна – было студёно, но «серая шлюха» со знанием дела скоро раздела островитянина, сама заголилась и, уложив того на кровать, начала ластиться как кошка, мять его тело, гонять кровь.
– А девочка пусть смотрит, – мурлыкала Маланья, а принцессе тем же тоном приказала: – Разденься, учись ласкать себя, Эрин.
Тиссария застыла истуканом у окна, стараясь не глядеть, что происходит на кровати и делала вид, что снимает платье. Островитянин и не помышлял о девочке, упиваясь страстью «серой шлюхи». Озябнув, Тиса всмотрелась в кусок стекла – в соседнем крыле зажгли свечу. Кровать, очевидно, находилась рядом с окном, и девушке ясно было видно, как сели на тюфяк, повозились и, запрокинув голову, выпили что-то. Человек повернулся лицом к окну, и Тиса не могла ошибиться: в каморке напротив – Ежиха.
Вызывает шептуна зельем, догадалась принцесса. Её передёрнуло от знакомого не понаслышке процесса. В дилижансе, в одном из ларчиков, осталась целая батарея махоньких разовых бутылочек.
Но и о подруге думать не хотелось. Шпионка и хозяйка публичного дома. О чём ещё она, Тиссария, не знает? Положим, всё это – козни Бриэль Бешеной. Но разве Эгрен не могла предупредить о коварной конт-майтре, об интригах. Уж не шпионила ли она за горными королями? Такого простить нельзя. Но что значили те дружеские объятия и слёзы в зале бражного дома? Только ли радость о встрече? Страх?
Принцесса прижалась к стеклу, всматриваясь в полукружье света, в котором застыло знакомое лицо. Огонёк свечи дрогнул, выхватив из темноты движение. Голова Эгрен откинулась, и тело её вздрогнуло в конвульсиях. Тиссария, никогда не наблюдавшая со стороны за процессом, вообразила, что это действие магии. Постепенно в глазах складывается картинка: шпионку на мгновение скрывает плащ, на свету появляется новый силуэт человека в шляпе с очень знакомым заткнутым пером. Ежиха медленно сползает на пол и исчезает с глаз.
Ещё разум не возобладал над чувствами и в голове мысль: кто-то помешал Эгрен творить волшбу. Тиса, спотыкаясь об полы платья, выбежала вон из каморки. Мешало бегу застывшее перед глазами полотно: падающая на пол Ежиха.
В зале по-прежнему шумно и пьяно. Кое-кто из девушек расположился за скамьями и пили, ели за двоих, позволяя лапать себя. Хозяин бражного дома искательно застыл перед богатыми гостями. Тиса, нимало не боясь, внимательно оглядела зал и почти сразу приметила мэтра, спешно идущего к двери. На его шляпе покачивалось лазоревое перо птицы Забияки, из-под плаща мелькнул того же цвета камзол. Мэтр, хотя и кутался в ворот плаща, ни от кого не скрывался ни на миг. Тиса растерялась: того ли она видит?
Но как только он покинул залу, поторопилась за ним. Кричать, – значит выдать себя. О Ежихе она в этот момент не думала.
По пути к двери ловко увернулась от грязного, потного мужика, но всё-таки потеряла драгоценные мгновения. На улице кромешная тьма, но если бы человек желал уйти, лаз у него один – ворота. Тиссария, как только могла скоро, побежала к факелам сторожей. До слуха дошли резкие от хрипа слова того самого мужика, что встречал их фургон: «Мэтр, ночь на дворе. Разве нашли тех, кого искали? Конечно, конечно, мэтр, рази же я смею». Пламя факела выхватывает из темноты силуэт мэтра на лошади.
– Стойте! – изо все сил закричала Тиса. – Держи вора!
Сторож, высоко подняв факел над головой, щурился на девушку. Принцесса была всего в нескольких шагах и хоть в плещущем огне не распознала цвет камзола, зато отлично видела характерное перо на шляпе мэтра. Лица не разглядеть, но он коснулся тульи головного убора – издевательски приветствовал её; дал лошади шенкелей и, лихо развернувшись, миновал ворота, едва не сбив подскочившую принцессу. Её вовремя подхватил сторож и, несмотря на отчаянное сопротивление, держал, пока мэтр не скрылся с глаз. Едва ли на крик сбегутся люди – захмелевшая глушь.
– Что, девочка, не заплатил тебе негодяй? – понимающе и насмешливо осведомился мужик, от которого пахло табаком и кислым винным смрадом. – Мэтры, они такие. А вот от мужика монета не убудет. Меня целуй, малая.
Он поставил её на ноги и положил руки на талию. Тиса ответила заученным ещё в трущобах Горилеса ударом колена в пах. Разъярившись, она вытянула из сапога селянина некстати блеснувший его засапожный нож и, прижав лезвие к мясистому носу, запрокинула тому голову. Мужик вздрогнул от резкого, повелительного голоса, которого не ждёшь от маленькой шлюхи.
– Кто это был? Кого искал? Как выглядит?
– Чего ты, дочка? – залепетал сторож и, взвизгнув, когда лезвие слегка углубилось в носовой хрящ, задыхаясь, вспомнил, – Кавалер из войска, говорит. Лицо платком закрыл, озябши. Женку, говорит, маршальскую надо. Я же ничего… За что?
Тиса добавила сторожу под дых мыском башмака, чтобы тот не вовремя не вскочил и не бросился на обидчицу; нож швырнула к стойлу. В бражный дом возвращалась со всех ног.
В зале всё по-прежнему, только больше стало сомлевших от крепкого вина мужиков, да вовсе не было проституток, нашедших свою продажную любовь. Там, где сидела конт-маршал гортанно пели несуразицу и хохотали. Бочком-бочком, чтобы ни у кого и в мыслях не было завести с ней разговор, Тиса прошла вдоль стенки и впотьмах вбежала в то крыло, где была Ежиха. Решив, что планировка комнат не отличается в бражном доме, на ощупь, но быстро отыскала нужную каморку. Скрипнула дверь, но никто не подал голоса. Холодея, Тиса вошла, на ватных ногах добралась до окна и без сил пала на колени.
Эгрен Ежиха, со свёрнутой по-птичьи головой, сидела на полу, прижавшись спиной к кровати; на неживом лице остекленевшие глаза задумчиво уставились на холодный свет Северных Сестёр, вдруг вышедших из-за туч. Тиса не посмела коснуться подруги, вообразив, что та вот-вот прочитает нотацию.
Принцессу довольно грубо отпихнули в сторону, назвали Эгрен по имени, всхлипнули. Тиса с удивлением поняла, что плачет не она.
– Идём, – сжала её плечо серая шлюха. – Нужно идти и молчать об увиденном.
Тиссария покачала головой и сбросила руку Маланьи.
– Она что-то тебе сказала, что-то передала? – быстро спросили принцессу.
– Медвежья свадьба, – безразлично обронила Тиса и вдруг встрепенулась. – Это был кавалер из авангарда, из отряда «Забияк», я лица не видела, но он из тех.
– А не уйдём сейчас, – по-собачьи заглянула ей в лицо серая шлюха, – повесят за убийство и рассуждать не будут. Идём через другой ход, я знаю где. Отсидимся, дождёмся девочек и подумаем, чего дальше делать. Об Эгрен позаботимся, мы её не оставим.
Тиссария обессилила, а Маланья проявила настойчивость. Ей удалось поставить принцессу на ноги. Обняв за плечи, она увела её вон. Девушка в последний раз оглянулась на лицо знакомой, милой подруги, но то было чужое лицо, будто восковая маска, некогда сделанная дурным мастером.