СВЯТЕЕ ВСЕХ СВЯТЫХ
Какое признание Вы хотели бы от меня услышать? Зачем Вам это? По моим стопам хотите?.. Нет?! Ах, Вам – просто безумно интересно!.. Заметьте, про безумие – не я первым сказал… Значит, биографию мою хотите записать. Вот именно в эту книжку? Ну, ладно уж! Слушайте, удивляйтесь да успевайте записывать; повторять сказанное дважды как на диктанте в школе не буду. Готовы? Тогда – на старт, внимание, марш!
Сразу скажу, что я не сам по себе вдруг решил святым стать. Видение мне было. Сижу я на своей кухне, выпиваю, естественно. Точнее, уж заканчивал допивать свою обычную норму – бутылочку водочки, и тут является Она… Женщина с грудным ребёночком. Будто с иконы сошла. Смотрит на меня так жалостливо, а потом говорит, не раскрывая рта: «Слушай, может, хватит уже пить-то тебе?! Делом бы лучше каким полезным занялся». Я отвечаю ей, мол, не мешай моему душевному отдыху. Я, мол, не с радости пью, и не с горя, а просто так. Работы всё равно в этот экономический кризис найти не могу, а деньги – с калыма. А калым, дорогая моя, пропивать следует. А она с грустью: «Мог бы и на благое дело плату за калым свой пустить». Я усмехнулся: «Мог бы, да не хочу! Людям сделаешь добро, так от них же в ответ зло и получишь». Она покачала головой, а потом улыбнулась джокондовской загадочной улыбкой и молвит: «Измениться ты должен с завтрашнего дня, а иначе послезавтра поздно будет!» И, представляешь, тут же растаяла в воздухе вместе с младенцем. Но этот пацанёнок успел мне хитрО подмигнуть напоследок, и свою соску-пустышку уронил на пол.
Сначала я испугался подумал, что меня «белочка» посетила… ну, то есть «белая горячка» будто началась, но потом гляжу: соска лежит на моём давно не мытом полу. А вокруг соски – тараканы дохлые лапками кверху. А те, которые живые – от соски этой в разные стороны разбегаются да под плинтус торопятся, расталкивая друг друга. Поднял я пустышку, понюхал… Вроде, ничем таким плохим не пахнет. А затем, как прозрел: от неё чуток свечение исходит. Хотел, было, выбросить соску в ведро помойное, так как мысль накатила, что радиоактивная она, но тут же вспомнил женщину: «Уж не мадонна ли какая была? А вдруг, и сама Богоматерь!.. Они радиоактивными быть права не имеют…» От мыслей таких глаза мои полупьяные разом просветлели, хмель испарился вмиг, и почувствовал я себя таким бодрым, бодрым…
Недопитую водку я безжалостно в унитаз смыл. Представляешь?! Вижу, что не представляешь… Ты пиши, пиши!.. И стал я генеральную уборку в квартире своей холостяцкой делать. Паутину всю вымел, полы и окна перемыл, потолки побелил, обои переклеил, стулья и табурет отремонтировал, пустые бутылки на помойку вынес. Сигареты смял и тоже безжалостно выкинул вслед за бутылками. Стою в квартире своей обновленной с мыслью праведной: «Вот так тебе отныне жить дОлжно, и никак иначе! А там, глядишь, люди простые заботливые потом… да, да… когда-нибудь потом музей тут устроят, или того скромней – храм во имя меня. Я ведь должен стать святее Папы Римского… Да что там – Папы!.. Святее самого Иисуса предстоит мне стать. Так ведь намекнула эта навестившая меня женщина с пацанёнком. До меня позже дошло, что мальчонка тот сильно на меня в детстве похож. Кстати, пустышку его я над дверью входной повесил. Изнутри квартиры, понятное дело, не снаружи же… снаруже жи.. жи же… же жи… «Жи-ши» пишется через «и»… Так, о чём я вещал до этого?
Да и сам помню, что о соске-пустышке… Уж свою-то биографию я пока что получше тебя знаю. Всё верно, мы уже давно перешли на «ты», только ты пока этого не заметил… Ты – записывай, записывай! Там, глядишь, и апостолом станешь. Хочешь, прямо сейчас апостольским именем тебя нареку? Тебя ведь как сейчас кличут: Андрей Васильевич, верно ведь? Тэкс… Один Андрей-апостол уже был. Того звали Первозванным. Ты же не хочешь прозываться Второзванным? Тогда будешь именоваться Ермолаем… Не кусай ручку! Не хочешь Ермолаем? Странный ты малый! Имя Ермолай тебе, поверь, – не только к лицу, но и к внутренностям твоим… Точнее будет сказать – к внутреннему твоему содержанию. Могу ещё одно имя предложить: Гематоген… Чего скривился? Я же говорю: Ермолай – лучше! Кстати, в конце моего повествования не забудь подписаться: Ермолай ибн Василий аль Пузырьков… Чего удивляешься? Откуда я твои имя с отчеством и фамилию знаю? Так у тебя же на лбу написано: Андрей Васильевич Пузырьков». Во-во, потрогай, потрогай… Чувствуешь буквы? Нет?.. Удивительно! А я так вижу, словно паспорт твой раскрытый читаю. И дату рождения вижу. Хочешь, назову? Чего усмехаешься? Не веришь? Родился ты в пятницу 13 ноября 1959 года. Ну вот, теперь глаза вылупил… Я же говорю: «На лбу у тебя всё читается».
Ай, Ермолай, не пытайся меня обидеть! У меня мало общего с этими шарлатанами-экстрасенсами, пусть я и обладаю ясновидением, телепатией, гипнозом, предвидением и предсказательством на столь высоком уровне, что экстрасенсам и не снилось. Конечно, я бы запросто мог участвовать и победить в любой из «Битв экстрасенсов», что показывают на телеэкране, но мне это не нужно. Это им нужно доказывать себе и другим, что они экстрасенсы. Поверь, там лучшие экстрасенсы по сравнению со мной – слабое подобие… левой руки. Надеюсь, тебе знаком этот бородатый анекдот. Ни один экстрасенс, да и ни один полиглот не знает столько языков, как я. А мне ведомы 999 языков, диалектов и говоров, в том числе давно умершие и будущие, коих ещё нет на свете. Согласись, что даже Иисус не обладал такими способностями…
Ты, это… пиши ровно, а то у тебя ручка дрожит. Накалякаешь ещё непонятно что, ерунду какую-нибудь, а совсем не то, что я говорил… Так вот мифы и рождаются. Но я тебе, Ермолай, не мифы и легенды тут реку, а истину в первой и последней инстанции. Чего ты нос сморщил? Имя Ермолай не привычно? Привыкай! А куда деваться? Извини, имени Владилен в моём апостольнике нету. Дормидонт есть, но оно уже занято. Кем? Да бывшим слепым, который после контакта со мной прозрел. Ноздри-то у тебя, Ермолай, зашевелились, значит – не веришь речам моим. А зря! Надо верить! Куда ж без веры-то?!.. Только – в атеисты-пофигисты.
Мне ясна сверлящая твой мозг мысль, но скажу: я – совсем не мессия. Ты ведь об этом сейчас думаешь. Но признаюсь, что обладаю даром целительства. Вот у тебя – камни в почках и рубец здоровенный от аппендицита. Могу сделать за один сеанс так, что камни у тебя растворятся, а рубец рассосётся и исчезнет. Понятное дело – за бесплатно… Вытри, вытри пот со лба-то. Успокойся, не буду я тебя лечить, мучайся болями, а вскоре ещё будешь мучиться от сознания того, что мог бы попросить меня об исцелении, но постеснялся из-за гордыни своей.
А Дормидонта, к твоему мнимому огорчению, вовсе не Лазарем раньше звали. Аркадием его величали. Он у метро до этого несколько лет сидел, милостыню просил. А тут я из метро вышел, увидел его, ткнул ему своим зонтом-тростью в лоб и произнёс простые, но убедительные слова: «Встань, и следуй за мной! Ты более – не слепой». Он встал, сунул в карман чёрные очки и пошёл за мной. Так что Первозванный теперь – Дормидонт, а не ты, Ермолай. Это всё произошло при большом скоплении народа, которые всё видели и хотели даже поначалу меня отругать, что я так бесцеремонно обращался с инвалидом. Но я ведь должен был ему как-то передать часть своей энергии. На расстоянии это делать я ещё не научился.
…Не экай! Я знаю, что ты хочешь спросить у меня: при каких обстоятельствах я понял, что понимаю и умею разговаривать на 999 языках? Ну вот, вновь у тебя очки на лоб полезли. Тут как раз всё просто. Иду я из магазина вечерком мимо гаражей, и вдруг вижу, что 17 здоровущих лбов в девушку камни бросают… Дальше рассказывать?.. В-общем, один из булыжников пролетариата отскочил от головы девушки и попал мне в темечко. Неожиданно для себя я выругался на незнакомом мне доселе, как потом я понял, на 294-ом языке, а чуть позже добавил ещё пару-тройку слов из другого языка, который впоследствии оказался 345-ым… Спрашиваю учтиво у мужиков: «Почто это вы, граждане-мужчины, физкультурники этакие, вот так неделикатно с девицей-красавицей обходитесь?» А они отвечают: «А пусть она машины наши из гаражей не ворует! Убить её мало!..» Я им всем в глаза посмотрел и молвил тихо, но веско: «Кто из вас праведно заработал на свою дорогущую иномарку, пусть первым кинет в меня камень…» Никто не решился кинуть. Покраснели их лица, руки опустили, развернулись и пристыжено по домам поплелись на полусогнутых ногах. А девицу я тут же исцелил от ушибов да синяков, и посоветовал ей пойти в полицию, где и раскаяться в деяниях своих постыдных, несмотря на то, что она – журналистка, пожелавшая провести эксперимент, чтобы написать об этом сенсационную статью. В полицию она, понятное дело, ходила: судили её, условный срок дали. Сидоренко её фамилия, а папаша её до этого случая начальником станции Москва-Товарная был. В-общем, громкое дело было. Слыхал, наверное?
Разумеется, я понимаю, о чём ты сейчас, Ермолай, думаешь, но отвечу сразу и честно: через стены проходить не умею, от наручников освобождаться не пробовал, из смирительной рубашки выскользать тоже пока не удосуживался. Я же – не Гарри Гудини, и не Дэвид Коперфильд. Я – обычный святой. Ну, положа руку на сердце, добавлю без лишней скромности, но воистину: святее всех святых. Хочешь узнать моё настоящее имя? Зачем тебе это, Ермолай? Можешь называть меня просто «Они». Мне ведомо, что хочешь сказать: мол, таких пациентов в вашей психушке ещё не было. Естественно, не было. И пары тысяч лет ещё не будет. Надеюсь, ты всё дословно записал? Мне ведь больше не придётся с тобой беседы беседовать, а тебе – лицезреть меня. Завтра мою историю ты будешь дословно пересказывать сначала своему начальству, потом – сотрудникам следственного комитета, затем – прокурору, а далее – и сотрудникам органов безопасности. Почему я в этом уверен? Так ведь у тебя же спрашивать будут: «А куда это, мил человек, у Вас вдруг «Они» делись из Вашего так хорошо охраняемого заведения?»
Почему я желаю покинуть эту больницу? Да тоскливо тут у вас. Нет, это вам тут весело, а мне – совсем не по душе. Другое временное пристанище буду искать. Да, и ещё: про укольчик-то забудь, дорогуша, забудь! А вот дежурному медбрату его вколи, вколи… А сам, любезный Ермолай, таблеточку выпей успокоительную, чтобы ночь крепко спать. Вот так-то, и правильно!..
* * * * * * *
Представляю, как сегодня удивится этот мой биограф главврач Ермолай, когда ему сообщат, что меня совершенно нет в больнице, и что записи Ермолая в моём деле все исчезли. Ясное дело, что проведут экспертизу листков в моём деле, восстановят запись, но какое-то время уже пройдёт… Вот шумиха-то начнётся… Кстати, журналистка Сидоренко и напишет эту сенсацию. Но меня уже не найдут, потому что я лягу сегодня на пластическую операцию в одну из частных клиник. Пусть потом ищут! В этой клинике все записи обо мне тоже бесследно исчезнут.
Сейчас надо срочно найти, где бы в такую рань перекусить можно было. Ночные бары и рестораны уже закрылись, а дневные ещё не открылись. А в больнице сегодня на завтрак макароны дадут… Здесь хотя и лучше, чем в психушке, но кушать всё равно ух как хочется!.. Не святым же духом нам, святым, питаться!.. Силы мне ещё пригодятся – дела добрые творить. Тем более что сегодня, уйдя без спросу из психушки, обойдя многочисленные видеокамеры и охранников, я не очень-то доброе дело совершил: попадёт главврачу, дежурным врачам и охранникам. Но это на первый взгляд дело – недоброе. Тут надо посмотреть, относительно кого оно недоброе, а для кого – лучше не бывает. Не о себе одном стараюсь.
В любом случае грех этот я замолю новыми добрыми свершениями. А куда деваться?! Кто сказал, что святым быть легко? За те три месяца, как я почувствовал, что стал святым, нелёгкую тяжесть бытия святым не раз уже испытал на своей шкуре… Ага, вон киоск круглосуточный с яствами… Мням… это – получше, чем недоваренные макароны в больнице!.. Вот что интересно: знаю 999 языков, а матерный язык быстро забылся. Пойти к бомжам, что ли? Пусть напомнят. Возможно, этот тысячный язык и пригодиться сможет где-нибудь и когда-нибудь. Ведь в жизни чего только не случается!..
13.11.2015 г. (пятница)