Таянье Тайны. 4 Глава "Война. Безучастные" Подглавка "Бежевые"
Так почему я не отметил их раньше, этих бежевых? Ведь не только на том пароходике, они и прежде толклись по городам. Реже по сёлам. Там они гляделись совсем уж дико в своих нелепых шляпах, очках. И быстро уходили оттуда.
Монументальные привидения проплывали сквозь жизнь, сквозь горе и счастье людское. И оставались без участи. Они не участвовали в жизни. Много работали, но работали ровно – от и до. Ровно сколько задано. Они были исполнительны, эти бежевые. Стабильность жизни во многом обеспечивалась за их счёт. Но ни малейшей частички настоящего им не доставалось…
А ты знаешь, кто такой безучастный?
Это тот самый, которому не досталось ни-че-го…
***
Ещё в первобытном племени формировалась каста людей. И каста тех, кто отлучён от основного потока. При дележе мамонта (а это был главный праздник, вершина бытия) куски на пиру доставались не всем. Только тем, кто активно участвовал в священнодействе жизни. Не обязательно самым сильным и ловким. И жрец, и первобытный художник, и звездочёт были активными участниками священнодейства. Они обеспечивали продление, рост полноценного рода, всего материально-духовного потока. Пращуры догадывались – голимой силой не создать устойчивой, многопланово разветвлённой системы. Они знали, видели что такое стадо – подарок дикой природы, предмет добычи, пропитания организованного племени. И делали выводы.
А Безучастные всегда жили незаинтересованной, автономной жизнью. Сами по себе, в себе. Похоже, гордились даже, что им ничего не требуется. Вид у них был такой – высокомерный.
И всё же лучшие куски жизни проходили мимо них. Они доставались Счастливым. Это и было счастьем – стать обладателем частички Целого. Если уж первоначальное Целое утрачено и не дано каждому по отдельности, то хотя бы сообща собрать кусочки его – вот что двигало настоящими, полноцельными людьми.
Ты можешь сказать, что несчастный и безучастный одно. Вовсе нет. Несчастный страстно хотел части, но не получил. Вот не-счастье. А без-участный с самого начала не очень-то и хотел. Он не отказывался от части, если подадут, но и не жаждал. Принимал милостыню первобытного распределения, но самые сочные, самые страстные, самые пылающие куски доставались не ему.
Безучастные существовали на дотацию.
Вот так: человек, и – довесок с ним рядом, слепленный из пассивных, древних, позабытых – из неземной какой-то протоцивилизации – грехов. Совсем не то, что горячие, не столь древние, но горячие грехи человека. Не стоит винить многочисленный в биомассе довесок. Безучастный? Так отпущено.
***
А мы сами в юности разве не были такими же безучастными? Спиногрызами не были, не сидели на шее у родителей, не насмехались над их старомодностью, допропорядочностью, бесконечным всепрощенчеством?
***
…сидим и круим, так сказать, за рюмочкой вина,
А дым пытается слизать двух комаров с окна,
Здесь наш должок, наш бар, наш кров, здесь встречи так остры!..
Мы пьём родительскую кровь, как эти комары,
У нас любимая игра с названием «любовь»…
Не от добра, не от добра
Добра мы ищем вновь…
***
Искать, винить… кого? Некого. Или, всё-таки, – Кого?..
Паразитов, пьющих не только вино в кабаках, но и кровь родителей? А за что? Безобидно сидим, лакей подносит бокалы… искрится рубин…
Паразитов!
А винили? Родители качали головами, говорили слова, винили других – воров, хапуг, начальников, подхалимов, окружение. Только не нас. Другие тоже винили воров, каких-то вообще других. А винить-то надо было!..
***
Впрочем, никто ничего не замечает, никто никого не винит.
***
Послушай, оттенок жалости звучит в этом слове: он безучастный, он равнодушный… слышишь? Равнодушный, это кому всё равно. Нет иерархии, лествицы. Душа ровна, пустынна…
А между тем благополучная серая каста протекала по горькой земле. И я иногда завидовал им, хладнокровным амёбам, отлучённым от счастья. Ведь и мы, две горемычные половинки, быть может, когда-то частички целого, так и не сумели договориться, слиться, достичь с-частья, вспомнить себя...
Но это уже наше не-счастье.