А это то, что вы видите выше на фотографии. И в вопросе нет никакой иронии. Напротив, вся статья – это попытка ответить на этот вопрос. Всё очень серьезно. Соответственно заданному вопросу. В Москве есть такой музей. Скорее был. Был на Петровке. На той самой, всем известной. Прямо рядом с Генеральной прокуратурой. Возможно, разместили его так не без некоторого намёка. Вот Лубянка с Соловецким камнем рядом тоже не так далеко. 10 мин. неспешным шагом. И до Красной площади приблизительное тоже расстояние.
Я был в этом музее на Петровке. И был он каким то уж хилым и незаметным. Чтобы попасть в него, надо было пройти через занюханную подворотню. Но каким бы он ни был, вне всякого сомнения, его надо было посетить. Надо. Потому как Гулаг – это было явление большого исторического порядка. Часть нашей истории. А раз так, это явление нельзя ни в коем случае стирать из нашей памяти и делать из него черную дыру или белое никому не ведомое пятно. Я лично со всей решительностью заявляю, что музею этому быть нужно.
Прежний музей встречал нас очень впечатляюще. Лагерной вышкой часового. И узнаваемыми портретами известных людей, пропавших в Гулаге. А ещё была и реконструкция кабинета с фигурой нквдшника. Восковой фигурой. .
Но не будем расстраиваться. Музей не пропал. Он просто переехал. В первый Самотёчный переулок дом 9 (См. фото) Довольное мрачное здание бывшего общежития работников Метрополитена. А мрачное – это намеренно. Потому как иным другим оно и не может быть. Фасад кирпичный, сильно напоминающий барак. Три остальные стены покрыты медными листами. И это тоже не случайно. Медь, как известно, со временем темнеет, покрываясь патиной, и прибавляет тем самым ещё больше мрачности. И это правильно. Потому как содержание этого здания ничего весёлого не обещает.
В этом музее всё - правда. И это тоже хорошо. Есть в нём, к примеру, большой зал, весь темный ( все окна закрыты дощатыми щитами). А в нем такие домики, не выше метра высотой. Такая имитация все тех же лагерных бараков. А внутри домиков артефакты, как говорят ныне. Посуда, чашки, ложки, предметы быта, даже и игрушки и шашки самоделки зековские. Правда в одном месте я увидел ещё и кандалы. А это как досадная опечатка в хорошем тексте. Потому как наши зеки кандалов не носили. Каторжники на царских каторгах носили. Спросите про то у декабристов или у самого Достоевского. А вот советские зеки – никогда.
Ну а все остальное, как это и должно быть в музее, - всё достоверно. Лагерная посуда, одежда, письменные документы, письма, фотографии - всё доподлинная правда. Никаких копий. Даже и гильзы настоящие. Но, по правде сказать, музей не потряс меня изобилием этих самых артефактов. Каким то бедным в этом плане показался мне музей. Зато увидел много экранов, на которых показывают похороны Сталина, выступление бонз того режима, а ещё и речевые свидетельства бывших узников Гулага. И все-таки я так и не увидел ( да и не только я) ожидаемую жуть. А жаль. А так хотелось.
Я смотрел на все выше перечисленное, проникаясь суровой атмосферой залов музея. Со всем моим душевным вниманием старался прочувствовать всю злую силу, которая правила в нашей стране в те времена. В самом слове Гулаг, вошедшем в словари, языки всего мира, как олицетворение злой беспощадной силы, силы диктаторской, своевольной, бесчеловечной ощущается беспощадная жестокость. Слово стало известно, благодаря Солженицыну, после вручения ему высшей литературной премии. Хотя, как сказать. Сочинение Солженицына, если по правде, всё его объемное сочинение не имеет к литературе никакого отношения.
Я бродил чуть ли не в одиночестве по затемненным залам , едва не на ощупь прикасаясь к экспонатом, выставленных в витринах. Но вот странное дело - вместе с тем, я ощущал в себе какое то смущающее меня чувство. Оно не покидало меня все время и только усиливалось к концу посещения. Неясное и, в тоже время, мешающее впечатлению, которое хотели у меня вызвать организаторы музея.
Я не понимал, откуда происходило это смущение. И тем не менее чувствовал, что во всей этой мрачной экспозиции есть какая-то ущербность . Какая-то волевая недосказанность. И даже обман! И это несмотря на всю впечатляющую подлинность материальных свидетельство всего увиденного.
И вдруг я понял, откуда происходило это смущение. Я вспомнил другой музей. И даже два музея. Один имени Ленина, тот, что рядом с Красной площадью. И ещё один на Тверской, бывший Английский клуб, а потом долгое время именуемый музеем Революции.
И я подумал, что и в этих музеях тоже не было ни одного фальшивого экспоната. Всё подлинное. И в этих музеях всё тоже было абсолютно достоверно. ВСЁ. И каждый из этих музеев куда богаче артефактами. . Фотографии, личные вещи, документы, рукописи и даже настоящая пуля, ранившая вождя. Хотя оговорюсь. Была там одна копия. Что же за копия? А это шедевр мировой известности, статуя «Рабочий и Колхозница». Высотою так метра в два. Ну и что ж, что копия? Потому как все же знают, где находится нетленный оригинал.
Но главное даже не это. А главное то, что знаменитая скульптура, как и прочие экспонаты тоже отражала дух эпохи. Как и великая песня - гимн «Марш энтузиастов» тоже свидетельство того времени. Вспомните текст, вчитайтесь в него, и ощущение яростного и радостного порыва захватит вас. А это всё тоже были приметами времени, его документальными свидетельствами. И не увидеть этого можно лишь только, крепко-крепко зажмурив глаза и заткнув уши. То есть именно то, что сделали организаторы музея на Самотеке.
Я повторяю, что не секунды не сомневаюсь в подлинности и правдивости всего выставленного в залах музея истории Гулага . Но то, что мы в нем найдем, - это не вся правда. Или лучше сказать, это правда, поданная нам с одного бока. А правда, намеренно недосказанная, намеренно и тенденциозно поданная нам сквозь увеличительное стекло, укрупнившее лишь тщательно отобранные события и явления, - это совсем не правда. Это без всякой натяжки ложь.
А эта ложь проистекает ещё и из-за того, что нам намеренно во всех витринах являют только горькое следствие, без малейшей попытки найти и показать причину. Каждая витрина в этом музее вопиёт лишь о том, каким был жутким режим и каким монстром был его руководитель. И более ничего.
А вот мне этого мало. Я хочу найти и объяснение тому, что вижу в витринах и на фотографиях, разумное беспристрастное объяснение. Я хочу понять, как в одно время могли сосуществовать колымские лагеря и великая песня о Родине, великий гимн великой мечте «Марш энтузиастов» и не менее великое творение Мухиной, выставленное первоначально на парижской всемирной выставке.
Не так давно я сцепился с одним дядей на Прозе, ру. Он, насколько я понял, уже давно покинул наши пределы. Замечу в скобках, что особую злобу по отношению к тем годам, её вождям, да и к России в целом, проявляют именно те, кто свалил из страны, .расселившимся на ПМЖ в разных весях и городах зарубежья.
Ну так вот, он меня убеждал, что не приехал бы к нам один вагончик в 17-м году., ну всё бы у нас было замечательно. Как легко и просто. По его мысли получается так, что ворвалась к нам под революционными знаменами некая банда в сорок разбойников ну и давай творить у нас всякие дела. Сумела двинуть мозги народу в 150 млн человек.
Представляете? 150 млн наивных дураков, которые повелись на лозунги. нескольких фанатиков. Что же это они все такими тупыми были, чтобы с легкостью ввергнуть страну в неслыханный исторический эксперимент, спрашиваю я себя ?
А может быть все эти 150 млн. поверили великой мечте, родившейся совсем не с момента приезда «сорока разбойников» в пломбированном вагончике. Мечте не просто вековой, а многовековой. Мечте о социальной справедливости. Мечте о том времени, когда мы все – люди-человеки будем жить в мире добра и любви. Не расталкивая при этом друг друга локтями. Без хозяев и рабов. Пусть эта мечта была ещё неясной, но и прекрасной была. И звала она вперед. Вот и пошли мы вперёд за мечтой, а не за «разбойниками».
Какие времена, такие и песни. Ныне времена другие. И какие же сегодня у нас песни.? Назовите мне одну, наполненною хоть близко чувством передающую дух того победного времени, такого же духовного содержания . А это всё было. Эти песни тоже свидетели того времени. Было то, что сегодня у нас нет.
Но ведь были же и лагеря, скажут мне. Да были, И Гулаг тоже был. И вот что мне хочется сказать по этому поводу. Когда я собирался уже уходить из музея , увидел, как навстречу мне поднимается небольшая группа подростков. Школьники так класса восьмого. Их вел парень лет двадцати пяти. Экскурсия. Слегка утомившись от моего одиночного хождения по залам, я обрадовался. Вот сейчас услышу, наконец, что здесь втолковывают нашему подрастающему поколению о нашей драматической предвоенной истории. Я весь напрягся в ожидании объективного рассказа.
Группа эта уже прошла по нескольким залам. Мальчики и девочки уже слегка придавленные всею мрачностью декора музейных помещений и, очевидно, комментариями по поводу всего увиденного, остановились у одной из кирпичных стен.. Вся стена покрыта плакатами того времени. Детишки увидели страшные рожи вредителей, шпионов, противников колхозного строя и самих кулаков. А еще и призыв учиться стрелять по-ворошиловски. Надо думать, в эти самые ужасные рожи.
Парень остановился перед этими плакатами и начал свою речь с довольно странного вопроса. Он спросил у любознательных детей, что такое затмение? Детишки молчали. Пауза. Наконец, их учительница, спасая положение, ответила каким то неуверенным полу вопросом. «Ну, наверное, солнечное затмение?». Парень видимо готовый к именно этому ответу продолжил:
- Да правильно. Но бывает ещё и другое. Затмение в мозгах. В нашем сознании. Я думаю, что этот недуг поразил всех наших людей в те годы. Иного объяснения лично я не нахожу. То есть были нормальные люди – приехали те самые сорок разбойников – и наступило затмение.
Затем он подошел к другому стенду с фотографиями членов политбюро тридцатых годов и стал рассказывать в чем собственно выразилось это затмение. Он поведал о том как каждый из тех, что на фотографиях, подписывал расстрельные списки. И оказалось, что Сталин подписал чуть ли не менее всех.
А списки составлялись на основе собранных доносов. Чтобы, объяснить, что это такое парень привел такую историю, больше похожую на анекдотическую байку. Думаю, в подкрепление своих слов о «затмении» Один гражданин, желая выжить из коммунальной квартиры другого гражданина, написал на него донос, следующего содержания: Сей нехороший человек задумал прорыть туннель от Ленинграда до мавзолея на Красной площади, чтобы убить Сталина. Ну и понятно, по словам экскурсовода, «террорист» получил 25 лет лагерной жизни. Отчего же так? Да всё и просто. Сказано уже было. Затмение. Вот и всё объяснение.
Детишки, разинув рот, слушают всю эту жуть в полумраке зале у кирпичной стены под тихие звуки музыки, сильно напоминающие траурный марш Шопена. И в полной мере чувствовали всю тяжесть огромного камня, которым запустили в этом музее в наше прошлое.
Ну надо же, подумают про себя подростки на выходе из мрачной атмосферы увиденного. Ну и житуха была у них там, у наших прадедов. Не позавидуешь. У всех крыша поехала. Затмение. Что-то, конечно, похоже на ужастик крутой. Да ведь правда. же. Вот и ржавые кандалы видели. Да и зачем нас привели в это не маленькое здание, наполненное кошмаром, вроде того, что мы видели на Арбате в музее с восковыми злодеями. Правда здесь все-таки есть нечто другое, устроенное взрослыми дядями, которым безусловно надо верить А если не им, то кому верить.
А я вот о чем думал, когда уже сам шел к станции метро Достоевского. Я вспомнил один интересный экспонат, особенно запавший мне в душу. Небольшое помещение два на два квадратных метра. Входишь внутрь и видишь вокруг себя четыре огромных экрана. И со всех сторон крупным планом лица. Лица людей, которые пришли в Дом Союзов, чтобы пройти рядом с гробом Сталина. Лица. Лица. Лица. Много лиц. И всё это движение втягивает тебя. Ты сам становишься участником движения. И эти лица совсем не похожи на те, что я видел на плакатах на кирпичных стенах. А ещё и глаза. И в них нет никакой затравленности и страха. В них я видел душевную боль, горькую, отчаянную боль утраты.
Фильм идет без всякого звукового сопровождения, но я явственно слышал звук колокола. Того самого, кто отмеряет нам всем время, дарованное таинственной силой на краткий миг в вечности. Я смотрел на эти живые лица и вдруг подумал о том, что за редким исключением они уже все ушли в даль вечную. Ведь когда это уже было. Прошло более 60 лет. По ним уже колокол отзвонил. Они уже все ушли.
Но вот в этой нескончаемом очереди людей я увидел мальчика лет пяти. А мне самому в пятьдесят третьем было как раз пять лет. И я почувствовал, что связь времён для меня ещё не порвалась с этими людьми. И мне стало обидно за них. Потому как я только что услышал, что они все были поражены недугом затмения, то есть помутнения сознания. Но я никакой безумной мути в их глазах не увидел.
Я вот, к примеру, тоже хочу всё знать. И так, чтобы по справедливости. Так чтобы, не становясь ни на чью сторону, прийти к исторической правде. Я родился немного спустя после войны. Послевоенный ребёнок. И меня тоже ожгло горячее пламя только что окончившейся войны. Я был маленьким, но, тем не менее, и я видел взрослых людей, еще не остывших во всем их сознании от смертельной угрозы, которая давила на них в течение нескольких лет.
И я спрашиваю себя сегодня. Это что же они все в помутненном сознании прошли тяжким путем, создавая державу, и затем прошли через самое страшное испытание в нашей истории. Создали мощный кулак, который раздавил таки фашисткую гадину. И столько при этом жизней положили. И сколько героизма и самоотверженности. И все в помутнении сознании и затмении? А именно в этом и попытались убедить мальчиков и девочек из восьмого класса в этом музее на Саматёке!
А если бы не создали державу и не прошли испытание, то что было бы? А было бы то, что не было страны. И меня тоже не было бы. И этих детишек тоже не было бы. И этого музея тоже ведь не было бы. А понимают ли всё это эта молодая поросль со всеми их смартфонами в карманах ? Думаю что, нет. Особенно после посещения залов, в полумраке которых эту мысль тщательно запрятали.
И я подумал про себя, шагая под быстро темнеющим ноябрьским небом, почему подросткам, да и нам всем, рассказали не всю правду про то трагическое время. А сказать нужно было бы следующее. Годы между двумя войнами были наполнены не только страданиями и лагерной тоской. Но и энтузиазмом строителей нового мира. И как нам было не страдать, не напрягаться, если смертельная угроза стояла в роковые годы вот прямо рядом, у самого порога нашей Родины. И при чем здесь Сталин, если в прочную сталь должна была превратиться вся преимущественно сельская страна.
И страдать мы вынуждены были не для того, чтобы праведной жизнью царство божье заработать. Чтобы просто выжить. Человек, стоящий тогда у власти, должен был исторически соответствовать месту и времени. И он, хотим мы этого или нет, как и капитан подлодки в экстремальной борьбе за живучесть всего корабля, просто обязан был стать первым после Бога. А то и самим Богом. Неизбежно. И неважно при этом, как его звали.
С начала тридцатых годов перед страной встал жестокий императив, который по мере приближению к роковому году только усиливался. Война. Она приближалась. Война тотальноая на уничтожение. И война к нам пришла совсем не в сорок первом году. Гораздо раньше. Её густая тень уже накрыла страну. Она пропитала всё наше сознание. Над страной уже заносили топор. И никто сегодня не будет отрицать, отвергать этот доподлинный факт. Потому как было. Ну-ка представьте себе этот топор с остро отточенным лезвием над вашей шеей. Ну и каково будет ваше поведение? Этот топор, какие такие добрые чувства он возбудит в вас.
На войне, как на войне. Закон суров. Или ты, или тебя. Время заставило нас напрячь все силы. И всем было понятно тогда, сознательно или подсознательно, что час мужества пробил на наших часах. И в этот жестокий час, все, что могло подрывать наше мужество, подвергать сомнению нашу готовность к сопротивлению, должно было быть уничтожено, истреблено. Потому как ставка была слишком велика. Существование всей страны И приходится в таком положении преступать через кровь. И даже нормы морали, привычные и необходимые, когда над вами не нависает топор.
И изречение про пятую колонну появилось как раз в те времена. И не у нас. И тут под раздачу попадают все. И правые и виноватые. И так было везде и всегда Вот вам и объяснение появлению Главного Управления Лагерей. Трудно это понять?
И доносы, о которых в столь гротескной манере рассказывал тот парень, тоже были. Говорят до 40 тысяч доносов. А я так думаю, что их было гораздо больше. Подозрительность в этот час тоже возросла до высших пределов. Малейшее подозрение и уже нет оправдания.
А к этому прибавьте два обстоятельства. Первое – это то, что даже и в этот грозный час природа человеческая в самых своих худших и даже мерзких проявления никак не переменилась. Широк человек, говорил Митя Карамазов. И сузить его в одночасье никак не удастся. Подлая природа сидит в нем. Если у нас и сегодня не перевелись всякого рода кляузники, жаждущие расправиться с своими недругами, то что же говорить о том времен. Послал писулю И всё! Жди, «приятель» воронок. И объясняйся потом в подвалах на Лубянке.
А другое – это то, что в истеричном поиске шпионов и диверсантов, каждый, если не дурак, понимал, что если ты не найдешь шпиона, ну так значит найдут тебя самого. Неизбежно. И чем выше ты сидишь, тем больше вероятности, что найдут именно тебя. Ну и старались Даже на перегонки. И чем выше пост, тем было большее старание. Вот и Хрущёв, разоблачитель культа, уж как постарался, и столько нашёл. Пока сам Сталин не написал на очередном его расстрельном списке : «Уймись, дурак».
А потом, что разве шпионов не было? Были. И в избытке. И не говорите мне, что нет. Вы слышали что-нибудь про Абвер. Если нет, то давайте почитаем: «Абвером именовались в период с 1920 по 1944 все служебные инстанции и подразделения рейхсвера, а позднее вермахта, предназначенные для ведения контрразведки, шпионажа и диверсионных актов» И эта контора работала со всей тщательностью и старанием, свойственными немцам. Против нас, прежде всего.
Почему о всём выше сказанном нет ни слова, ни пол слова в музее на Самотёке. А правда нам всем нужна. И прежде всего вот этим мальчикам и девочкам из восьмого класса.