13 ноября – Международный день слепых
Эта пятница выдалась пасмурной. Но дождя, четыре дня напролёт заражавшего горожан осенней хандрой, не было. Мы с мамой вошли в библиотеку без четверти одиннадцать... Мероприятие мало нас интересовало, и свой приход мы подгадали непосредственно к репетиции. Репетировать предстояло «громкое чтение» есенинской «Анны Снегиной», запланированное на следующую пятницу. У меня тоже имелись четыре странички стихотворного текста, которых оказалось достаточно, для того чтобы вместить сцену встречи повзрослевших главных героев.
Люблю момент нашего появления на пороге библиотеки, когда сотрудницы ещё не успели поднять глаз, а посетители навострить уши, может, и успели, но не поняли, кто там пришёл...
Приветственные кивки, улыбки, шутливые комплименты, сделанные шёпотом маме и, соответственно, мамой. Через минуту мы, уже без курток, провалились в уютную трясину дивана и притихли. Не имея возможности глазеть по сторонам, я ловил каждое слово, доносившееся из читального зала (неизменного места проведения мероприятий) и только изредка кивал знакомым, по обыкновению вторя маминым приветствиям. Родной голос сообщил мне на ухо, что людей немного, а «вечер» проводит новенькая по имени Верочка. О последнем можно было и не говорить: Верочка ставила разножанровые треки, сопровождая их любопытными сведениями на тему «Природа и люди».
Пока звучала череда скучноватых песен о любви к родному краю и долге каждого беречь планету (кстати, хит Майкла Джексона, исполненный на русском и притом фальшиво, неожиданно вызвал раздражение), я думал о ведущей.
Почему-то она напоминает мне маленькую натурщицу, героиню романа Голсуорси, который сама же недавно привезла (пользуюсь услугами надомного абонемента, тем самым освобождая родителей от необходимости таскать полные сумки объёмных брайлевских книг)... Присутствуют в её глуховатом голосе и просительность, и насмешка... Однако я ни в коем случае не примерял на себя образы бедолаги Хьюза, чудаковатого мистера Стоуна или мечтателя Хилери Даллисона, для супруги которого, собственно, и позировала вышеупомянутая маленькая натурщица... Надеюсь, у Верочки вполне чистые руки и от неё не исходит запах фиалковой пудры (противный, судя по всему).
Слово «джазмен» заставило меня встряхнуться: оно было слишком непривычным для уха в здешнем обществе! Пол Уинтер? «Экологически чистая» музыка? Вплетает в свои произведения голоса самой природы? Так, так, так!
Когда из невидимых мне колонок донёсся волчий вой, молчание стало тяжёлым, осуждающим. Затем я различил охи-вздохи, хмыканье и шёпот. Кто-то и вовсе встал... Музыка оборвалась... Пора было репетировать.
Все незанятые в нашей, так сказать, постановке потянулись к выходу. Я знал, что между ними есть и глухие люди (интересно, кому в голову пришла дикая мысль объединить нас, таких разобщённых?) Мама говорит, что мимика и жесты работающего сурдопереводчика нередко отвлекают её: поневоле начинаешь присматриваться. Значит, они не слепоглухие... Эти люди видят меня, а я слышу, как они проходят мимо; иногда мы обмениваемся рукопожатием... Тактично ли было приглашать их сегодня?
Из девяти участников присутствовали только шестеро: разновозрастные мужчины и женщины, вынужденные читать кончиками пальцев. Вере Михайловне, всеми любимому библиотекарю пришлось отдуваться за отсутствующих. Я размяк и представлял, что мама или бабушка – словом, кто-то из близких – читает мне одному... Пару раз в библиотеке звонил телефон. Я слышал, но не думал об этом.
Волнения не было (репетиция как-никак). Логические ударения и паузы я расставил ещё вчера, где голос лучше повысить, а где – понизить, тоже знал. Сергей у меня получался несколько мрачным, отрешённым, Анна – многословной, жеманной...
Довольный собой, я передал слово по цепочке (называть собравшихся «актёрами», казалось излишним, так как текстов мы не учили и читали не по ролям, определение «чтецы» нравилось ещё меньше, хоть и приходил на память роман Бернхарда Шлинка) и приготовился слушать: скорее ради самой поэмы, чем оценки чужого мастерства...
Иван Егорович вовсю гремел басом в тех местах, где были реплики Прона Оглоблина; Саша Окунев, совсем ещё мальчик, но человек неглупый и отзывчивый, наоборот, читал осторожно, раз и другой спотыкаясь о крепкое словцо!.. Короче говоря, я прикусил язык и втайне стыдился своего всегдашнего тщеславия.
В атмосфере читального зала не ощущалось никакого напряжения. Уверен, лица тоже разгладились. Тишь да благодать! Пожалуй, я один помнил о волчьем вое и музыкальной его интерпретации...
А что, если привычное ухо - это только подобие воронки, пропускающей вовнутрь мешанину из шороха и грома, скрипа и журчания, человеческих, звериных и птичьих голосов? Сюда же можно отнести музыку и поэзию... Попадая в пределы нашего сознания, звук становится или не становится доступным для иных (внутренних) ушей! У одного человека их только два, у другого – десять, двадцать... Вероятно, именно они формируют наш вкус, определяют способность воспринимать, обозначают так называемую широту души... Думаю, всё это касается и глухих, присутствовавших на недавнем мероприятии.
Вскоре завсегдатаи библиотеки разобрали белые трости и друг за другом вышли в полуденную пустынность улицы Социалистической. Оставив за дверью запах маминых духов и моё «до свидания», удалились и мы. Я не узнал голос и не понял, кто в это время находился на «абонементе».