Посвящается отцу Владимиру
На селе она считалась хвальной девкой. Когда он пришел сватать, ей исполнилось только семнадцать.
Мать сказала: выходи, потому как жили бедно и жених был видным, - числился лучшим комбайнером в колхозе, да в семье его все знали цену труду.
Ходили слухи, что он встречался до нее с другой, и что та другая была у ведьмы. Только потом говорили, что именно по этой причине он стал выпивать.
Пил поначалу не часто, но после рождения первенца, регулярно. Однажды даже ударил, потом каялся, на коленях прощения просил, но потом ударил снова, снова просил прощения.
В дальнейшем и бить стал, и просить прощения прекратил.
Бил обычно со звериной злостью, с ненавистью. Бил ногами, когда была беременной вторым или третьим ребенком, а она из последних сил прикрывала руками и пыталась спрятать живот.
Топором ударил позднее, уже спящую,- по ноге. Повезло, что спать легла по ошибке от усталости, головой к иконам.
Доктору сказала, что споткнулась и упала на косу. Доктор сделал вид,что поверил.
Она принесла ему пятерых детей. В каждом ребенке он искал схожесть то с председателем, то с соседом, то еще с кем и зверел от своих мыслей еще больше, еще неистовей.
Доведенная до отчаяния, она решила покинуть эту чертову жизнь и намылила веревку, и даже успела накинуть ее через деревянный косяк в коридоре, почти в сенях. В этот момент к ней подошла младшая дочка, совсем еще маленькая и спросила: для чего эта веревка с узлами?
Все смешалось в ее голове, но оставить своих детей сиротами, она так и не решилась.
Однажды наступил момент, когда на замахе, поймал его руку старший сын, который встав между ним и ей, заставил его отступить.
Когда старший сын покинул дом, подрос средний,потом младший.
Бить ее он перестал, но пить продолжал. И как-то после крепкого застолья, он встал из-за стола и тут-же рухнул на пол.
Было это уже лет двадцать назад, да и было ему всего шестьдесят шесть.
Поначалу, навещая его могилу, она укоряла его, говорила ему:
- Почему так много пил?
- Почему так бил сильно и за что?
Потом перестала, а после уж и вовсе простила.
Простила, когда на исповеди батюшка настоял.
Дети разлетелись по России и даже дальше. В доме она осталась одна и лишь на Троицу, все слетаются к родному очагу, чтобы поклониться предкам на кладбище, помянуть отца, побыть с ней.
Года два назад, оказался у нее в гостях и я.
Первый вопрос при встрече прозвучал настороженно:
- В храм ходишь?
- Хожу....
- И молитвы знаешь?
- Знаю....
- Ну-ка "Отче Наш"....
- Отче наш, еже еси на небеси....
По мере прочтения, почувствовал ее удовлетворение и увидел, как преобразилось ее лицо.
Она каждый день в храме, - утром и вечером, поет там на клиросе, - в храме, который построил ее прадед по матери и в который в школьной жизни, бегала с подругами "по нужде".
На прощание она сказала мне:
- Я ни о чем не жалею, за все я благодарна Богу.
У машины, какое то назойливое чувство долга, заставило меня обернуться.
Она сидела на лавочке и смотрела мне в след.
В этом ее смотрении я не увидел одиночества, трагизма, отчаяния, а даже наоборот, - эта старая женщина, прошедшая все огни ада еще при жизни, излучала саму жизнь, всей своей полной любви формой.
У храма вышел из машины, осмотрелся и долго потом еще любовался им, чувствуя духовную близость со своим родом.
Говорили, что сестра деда, - монашка Татьяна, прежде чем подойти ко мне годовалому, спросила сурово маму:
- Крещеный?
- Крещеный, - ответила мама, понимая всю важность ее вопроса.
Тогда монашка подошла ко мне, погладила по головке, поцеловала в лобик и с доброй улыбкой произнесла:
- Хороший мальчик.....
- - -
И потом еще долго в дороге я вспоминал некогда огромное село в триста дворов, а ныне умершее, усохшее до восьми бабок, Покровской церкви, да отца Алексия. И в тоже время ее взгляд наполненный любовью, летящий и пронзающий тьму десятилетий, дающий надежду что наладится всё.