Село Гадюкино

Ирина Басова-Новикова
- Господи, да за что же мне в старости наказание такое! Ни в баню, ни в сарай по дрова…
 На песчаной куче, оставшейся после заливки фундамента, пригрелись две молодые гадюки, а чуть поодаль свернулся кольцом чёрный, блестящий, с желтоватыми ушками, ужик.
 Бабка Наталья в сердцах постучала клюкой по земле. Змеи не шевельнулись.
- Эк разморило их!.. И откуда вы  берётесь на мою голову, бестии проклятущие?!
- Чего шумишь, Наталья? – выкрикнул с соседнего участка дед Кондрат. – Совести у тебя нет. В праздник ругаешься.
Попыхивая папироской, дед Кондрат облокотился на забор. Это был задиристый, тщедушный вдовец, кое-как коротавший в деревне свою одинокую,  никчёмную старость.
- Как не ругаться! Обманули меня, Кондратушка. Всяк над одинокой старухой измываться рад…
- Кто обманул?
- Толька Нахабцев. Говорил, не ладят ужи с гадюками. Привёз откуда-то двух ужей, пустил под сарай… Я-то сдуру обрадовалась. Думала, уйдут гадюки, буду спокойно по участку ходить.
- Ну и?
- Вон, погляди! – Наталья указала клюкой на песчаную кучу. – Были две гадины, а теперь ещё и этот желтоухий…
- Ужей не бойся. Безвредные они. Ужа бояться – последнее дело. У меня  в бане с весны ужик живёт, и ничего! Парюсь вчера, а он на меня глазками чёрненькими глядит…
- Так я  ведь сослепу  не разберу, где гадина, а где уж. Давеча скользнул под  ногами – такого страху натерпелась!
-  Да-а, -  протянул Кондрат, млея от солнца и щурясь, как ленивый кот. - Раньше колхоз траву косил. Комбайны грохотали, удобрения рассыпали, так змей не видно было вовсе. А нонче бабы на вырубку ребят не пускают - много гадюк развелось в малиннике… Так где, говоришь, лежат? – Кондрат прищурил подслеповатые глаза. – Ишь, длиннющие какие! Ровно жерди. Хорошо им на припеке!
- Кондратушка! Как бы их лопатой… или вилами…
- Дура! Тропинка в сарай в двух метрах от кучи, а ты шум подняла. Не трогай их, и они тебя не тронут. А ещё лучше того… депутата нашего озадачь. Скажи: так, мол, и так...  Одолели гады! Извольте в целях безопасности обработать поля...
- Эк, куда хватил! Депутата ему подавай! Ты бы ещё к президенту меня послал,  - крякнула  бабка Наталья. - Небось, принял  на душу  с утра в честь праздничка?
- Ну, опрокинул стопарик в честь Матери Божьей, что с того? На свои кровные пью! А депутата на то и выбирали, чтобы порядок в деревне был. Роман Андреевич – мужик грамотный и хозяйственный. Другие-то до него казённые денежки разворовывали, а он походатайствовал - телеграфные столбы заменили.  Свалку мусора в лесу ликвиди-ровали – тоже его заслуга.
-  Станет  Роман Андреевич змей  травить! У него настоящих забот выше крыши. Родильню в Сорочкино закрыли – Тонька давеча мальчонку едва в поле не родила. Автолавка не ходит – выручки, говорят,  никакой, и дорога плохая. А как старикам век доживать? Асфальт гудроном залатать – и на то у нынешней власти денег нема!  Хорошо, что у соседей машина, хоть раз в неделю свежего хлеба поесть…
- Да-а, много дел у Романа Андреевича, - задумчиво протянул дед Кондрат. - Столько хлопот, что в деревне неделю не показывается! В администрации, что ли, ночует?
 Бабка Наталья хмыкнула.
- Скажешь тоже! Знаем мы его хлопоты! Зазноба у него в Сорочкино. Молодая бабёнка, вдовая. Живёт аккурат напротив поселковой администрации. Вот у неё-то наш Роман Андреевич и ночует.
- Любовь, стало быть, у них? Хорошее дело...
- Была бы любовь! У тамошней крали домишко кирпичный и участок - двадцать пять соток. Земля - сплошной чернозём. Не то, что в нашем захолустье. Так что всё правильно рассчитал Роман Андреевич:  жена с приданым,  работа под боком. Магазины в Сорочкино на каждом шагу,  и медпункт имеется - отчего  не жениться?
- Вот и я говорю - толковый он человек. И хозяйственный. А ты, Наталья, чужому счастью не завидуй. Грешно.
- Я и не завидую... Кондратушка, а  со змеями-то как  быть?
- Бери мои сапоги болотные. Они у меня высоченные, добротные!  Я теперь в лес не ходок.
- И надо ж такое ляпнуть! Целое лето прикажешь в мужицких сапожищах маяться?
- Как знаешь, - промурлыкал Кондрат, жмурясь от ласкового солнца.
-  Мямля ты, а не мужик. Другой на твоём месте  взял  бы лопату...
- Злая ты, Наталья. И глупая. Того не понимаешь, что гадюка грызунов не хуже кошки стережёт. Уйдёт гадюка - придут мыши да крысы. Наплачешься тогда!
- Пустое баешь! А крыс я не боюсь. Пикнут - кочергой зашибу.
- Дались тебе лопата да кочерга! Пахома покойного, небось, тоже кочергой с гулянок встречала?
- Не твоё дело, пень поганый. А если и встречала? Непутёвый хозяин был, вроде тебя. Толку от вас, мужиков, никакого нет. Как пчёлы трутней из улья гонят, так и вас после брачной ночи нужно из дома взашей гнать.
- Так и есть - допекла мужика! Незлобливый был  Пахом, оттого  на тот свет рано и  ушёл. Ни одной живой твари зря не обидел. Понимал: всё живое  по высшей воле на   земле существует...
- Ну-к, дыхни! Так и есть - принял на душу... А про Пахома не тебе судить. Руки не распускал - это верно. За ним другие грешки водились. Водочку втихаря попивал.  Заначки имел. Он ведь как зенки зальёт, сразу  деньги прячет, а к утру уж не помнит, куды клал. Много денег после его смерти отыскалось. На мужнины заначки самовар  купила да машину дров заказала. Вот сколько от семьи рублей отжилил, Ирод! Несладко ему на том свете будет, ой  несладко!
- За Пахома не переживай. Он тридцать лет тебя, злыдню, терпел; за это  Господь ему все грехи отпустит. Ты о своих прегрешениях на досуге подумай. Пора уж - девятый десяток разменяла. Прогулы на том свете    ставят, не сегодня-завтра душу Богу отдашь,  а  в церкви ни разу не была. Отцу Алексию исповедайся да на церковь  деньжат малость подбрось. Ведь окромя него тебя и помянуть некому будет!
- Самогоном от тебя душно разит, мил человек,- беззлобно прошамкала бабка Наталья. - Что с пьяного дурака возьмёшь! Ладно, неси сюды сапожищи.
  Дед Кондрат  кивнул и поплёлся в сарай за сапогами.

 Депутат деревни Грязево - Роман Андреевич  - сидел в своём кабинете, тоскливо разглядывая застиранные занавески и облупившиеся рамы.
 "Скучно, худо живём", - думалось ему.
Глядя на карту района, Роман Андреевич качал головой, шибко сокрушаясь о местных нравах. Что ни праздник в посёлках, то драка. Что ни улица, то позорище: помойки на каждом шагу, дрянные домишки, разбитый асфальт... Одни названия населённых пунктов чего стоили! Грязево, Глупово,  Смердино, Шаталово.  Словно издевался русский мужик над своею собачьей жизнью и в похмельном бреду давал населённым пунктам такие уничижительные названия.
 "Ни в одной стране такого безобразия нету! - тоскливо размышлял депутат. - А всё потому, что менталитет за границей ненашенский. Цену себе люди знают и достоинст-во человеческое блюдут".
 В такие минуты на Романа Андреевича нисходило озарение.
 "Надо бы и нам европейский менталитет перенять. Мерзостей в общественных местах не чинить. Скверных слов на заборах не писать. Мусор в специальные контейнеры складывать и по улицам не разбрасывать. Тогда, глядишь,  Грязево вовсе и не Грязево захочет называться, а Ромашкино"...
 Вытянув из пачки заграничную сигарету, Роман Андреевич вдруг подумал, что будет совсем нехорошо, если в кабинете застоится запах табака. Посетители - старухи и  молодые мамашки -  чего доброго, осудят народного избранника и  разбегутся, не успев проникнуться новым сознанием и чувством собственного достоинства.
 Выйдя на крыльцо, Роман Андреевич закурил.
 Со стороны дороги послышался лязг велосипедных колёс. Новый почтальон - Фёдор Абрамович Бобышкин - трясся на расхлябанном велосипеде. Увидав депутата, он свернул на тропинку, ведущую к администрации.
- День добрый, Фёдор Абрамович!  Как поживаете?
- И вам не болеть! - почтальон остановился у крыльца. - Непорядок у нас творится, уважаемый Роман Андреевич. Форменный непорядок...
- Что так?
- В двадцать первом веке живём, а в Грязево - ни улиц, ни нумеров частных домов! Куда письма везу, сам не знаю. На деревню дедушке.
- Много ли почты?
- Два письма. Наталье Ефимовне Петуховой и Аниськиной Антонине Павловне. Где их там искать, ума не приложу. Встречных, что ли, спрашивать?
- Наталья Ефимовна? Как же, знаю... Ты, когда знак поворота проедешь, увидишь высокий дом за зелёной рабицей. Там дед Кондрат живёт. За этим домом и будет участок Натальи Ефимовны.
 Почтальон помусолил карандаш и на конверте пометил: "За Кондратом".
- А подруги ейной возле кладбища дом. У Аниськиных в прошлом году баня сгорела. Как увидишь во дворе обугленный сруб, так по тропинке прямо и езжай.
- Спасибо, Роман Андреевич. Выручили старика, - почтальон сунул письма в дорожную сумку. -  Только не дело это, а форменное безобразие. В Грязево двадцать домов; ежели в каждый дом станут приходить письма, да газеты, да квитанции, как работать прикажете?
- Что же делать, Фёдор Абрамович? В советское время в Грязево пятьдесят домов стояло, и письма доходили как-то...
- Автолавка привозила. Продавщица из своих, грязевских, была. Она письма и раздавала. А теперь другие времена настали. Вас, Роман Андреевич, народ депутатом над собой поставил. Вроде как честь оказал. Поэтому извольте-ка названия поселковым улицам придумать, да номера домам присвоить, а то как-то неудобно получается... В двадцать первом веке живём, а всё как дикари!
Фёдор Абрамович покатил дальше, а Роман Андреевич, до глубины души взволнованный непорядком в деревне, депутатом коей он являлся, поспешил в рабочий кабинет.

Антонина Павловна Аниськина - грузная, степенная, но бодрая старуха - с вожделением глядела на шипящий самовар.
- А хорошо, Тоня, что ты в гости зашла, - весело крикнула из клети бабка Наталья. - Одной - хоть волком вой.
- Это ты-то одна? У тебя  Кондрат под боком. Нахабцевы. А  я на хуторе  живу - словом перемолвиться не с кем.
 Бабка Наталья торжественно внесла банку клубничного варенья и длинный ароматный батон.
- Запах-то какой! Никак, мягкий? - удивилась Павловна, щупая булку.
- Толька из города привёз. Режь, не стесняйся.
 На столе появились расписные чашки и заварочный чайник. Густое варенье было разложено по блюдечкам; на горку крепкого рафинада хозяйка выложила горсть леденцов.
- Сладко живёшь! - похвалила Павловна. - Сахар - первый сорт. Булка свежая. Мужики по соседству. Всем бы так век доживать!
- Да было бы чему завидовать! Скажи-ка лучше, много ли змей на твоём участке?
- Не видала нонче. У меня траву косить некому. Бурьян да борщевик. Змеям в густой траве ходить неудобно.
 Бабка Наталья задумалась.
 На улице взвизгнули тормоза. Павловна откинула занавеску.
- Никак Ромка, депутат наш, пожаловал?
- Точно, он!
 Роман Андреевич бодро постучал в дверь.
- Входи! Не заперто!
- Здорова будь,  хозяюшка!
 Переступив порог, Роман Андреевич приметил сидевшую в углу Антонину Павловну. Та насупилась, исподлобья поглядывая на его городской костюм, на лакированные ботинки и на красный шёлковый галстук.
- И вам долгих лет, уважаемая Антонина Павловна!
- А ты, Роман Андреевич, никак снова в пионеры заделался? Ишь,  галстук какой нацепил!
- В гости в собственную деревню пожаловал, - съехидничала бабка Наталья.
- Народный избранник в какой-то степени  есть пионер. Это вы верно заметили. А приехал я  по неотложным делам, - важно объявил депутат. - Будьте-ка любезны, уважаемая Наталья Ефимовна, предъявить документы о собственности на дом и земельный участок.
- И зачем тебе, мил человек,  мои документы понадобились?
- А затем, чтобы присвоить номер вашему дому. А то живём, извиняюсь, как дикари: ни улиц, ни нумерации частных строений...
 - Семьдесят лет без нумеров жили и ничего! - буркнула бабка Наталья. - Поздно спохватились, милые! Раньше посёлок большой был, а теперь  только двадцать домов и осталось.
- Глупости говоришь, Наталья Ефимовна. Как прикажешь почту развозить? А платёжки на электричество? В двадцать первом веке живём, а менталитет первобытный имеем! Не годится так жить, бабоньки! Полагается каждому цивилизованному гражданину иметь точный адрес. Ты вот, Наталья Ефимовна, будешь отныне жить на улице Крымской в доме номер два. А подруга твоя  - на Сочинской.
 Бабка Наталья хмыкнула.
- С какого перепугу  должна я на Крымской улице жить?! Я, может, ещё партбилет в сундуке храню и хочу жить на улице Ленина!
- Не в моде нынче Ильич, - отозвалась Павловна. - Молодёжь теперича по-другому думает. Вы, говорят, старики - дураки. Оттого, что в коммунизм верили...
- А как не верить было! - громыхнула обиженно бабка Наталья. -  При коммунистах автолавка дважды в неделю приезжала. Школа в посёлке работала, гадюки под ногами не ползали, и медпункт хороший был...
- Крымская. Сочинская, - задумчиво произнесла Павловна. - Кто ж названия такие придумал?
- Я и придумал, - ответил Роман Андреевич. - Крымская - в честь исторического события - возвращения Крыма в состав Российской Федерации. А Сочинская - в честь  прошедшей Олимпиады.
- Не делом занимаешься, милёнок, - назидательно сказала Павловна. - Нас двадцать старух да стариков осталось. Молодёжи совсем нет. Дороги разбиты, школьный стадион полынью зарос. Какая уж тут Олимпиада!  Вы бы у себя в администрации лучше покумекали, как молодых на село вернуть. Работу им придумайте, магазины да новую школу постройте. А опосля уж и названия улицам давайте.
- Дремучая ты баба, Павловна, - возмутился Роман Андреевич. - На твоих глазах события исторического масштаба разворачиваются! Гордости у тебя за Отечество никакой нету!
- Это у нас-то гордости за Отечество нет? - вспыхнула бабка Наталья. - Ты кого, балбесина в ботах,  поучать вздумал? Нас, фронтовичек?
- И ты, Ефимовна, глупа, как пробка, хоть и при социализме жизнь прожила, - устало сказал Роман Андреевич. - Первобытные у тебя понятия. Порядка не любишь ни в чём. А как жить без порядка? Нашему человеку менталитет менять нужно и брать пример с цивилизованной Европы...
- Вот ты бы со своими идейками и поехал куда следует... В департамент какой или министерство. Стукнул бы кулаком по столу чиновника или министра. "Меняйте, - сказал бы, - суки, свой менталитет! Дайте людям честно трудиться! Стройте дороги, фермы, больницы! Денег нема? Не верю. Платит народ налоги, и немалые. Куда народные деньги идут?"
- Это верно, - заметила Павловна. - В других регионах деньги имеются. По телевизору вчера Краснодар показывали. Там и коровники, и конюшни, и птичники... А у нас? Два года в депутатах ходишь, а толку никакого.
- Всё-то у тебя просто выходит, Павловна! Думаешь, если кулаком по столу  грохнуть, тут тебе и коровник построят, и клуб, и больницу? Кабы так просто было, каждый депутат в район ездил бы кузькину мать чиновникам показывать.
- Нет, с тобою каши не сваришь, - вздохнула бабка Наталья. - А ведь люди-то доверие тебе оказали - депутатом деревни выбрали! А ты даже толкового названия улицам придумать не можешь. Сочинская! У нас тут Тонька на днях своего чемпиона меж грядок чуть не родила. Хорошо, здоровая баба, а если б осложнение какое? В Европе бабы, чай, на голой земле не рожают...
 - Так ведь и я о том же! - пытался оправдаться Роман Андреевич. - Думаешь, не знаю, как простым людям живётся? Оттого и говорю: менять надо менталитет русскому человеку. Не грести под себя. Не лихоимствовать. Не отставать от прогресса. Чиновникам - о  благе народном думать. Простым людям - страною своей гордиться и прежние подвиги не забывать. А что наш народ вытворяет? В Смердино от самого глупого мальца перегаром разит. В  Шаталово  дома и заборы - гнильё, в Лужах - бездорожье. Нужно - нет, жизненно необходимо - русскому человеку менять своё сознание. Вспомнить  о главном - о том, что не пропащие мы.  Будь моя воля, я бы, как уважающий себя гражданин, наше  Грязево как-нибудь по-другому назвал. Попри-личней. Луговое, к примеру. Готов хоть сейчас начать подписи собирать. А то, ей-богу, перед людьми  за наше бескультурье стыдно.
- Гадюкино, - шумно отхлебнув из блюдца, отозвалась Павловна. - Гадюкино назови. Как свиноферму закрыли, грязи-то у нас поубавилось. А вот змей теперича много развелось.
- Как ни называй, а воз и ныне там будет, - сказала бабка Наталья, смахнув слезу. - Никому мы, старики, не нужны.
- Кабы не нужны, не приехал бы к вам, - обнадёжил депутат. - Ну так что же, Наталья Ефимовна, даёшь документы на дом?
- А катись-ка ты к чёрту со своими документами! Я уже девятый десяток разменяла, не сегодня-завтра помру, а больницы в родном селе так и не дождалась!
- Ну и живите, как знаете, перечницы старые! Припрёт - побежите "Скорую" вызы-вать, а куда врачу ехать? По какому адресу? Так и будете культурному человеку объяснять: "за Кондратом мой дом", "на болоте у кладбища?" - в сердцах огрызнулся Роман Андреевич. - Дуры  упёртые! Мировую революцию готовили, о счастье народном трубили, а о самом элементарном думать не научились.  Вот и живите теперь, как знаете!
 Депутат хлопнул дверью.
 Антонина Павловна испуганно поперхнулась чаем.
- А  правду сказал Роман Андреевич! Надо бы на всякий случай улицам имена дать. Должон доктор знать, куда ехать...
- Дождёшься доктора! Как бы не так! - буркнула бабка Наталья. - В Сорочкине одна машина на двадцать деревень. А случись какая беда - к  нам всё равно не поедут. Асфальт в ямах, грязь на дороге по колено. Так что не трепыхайся. Пей спокойно чай. Бог даст - проживём как-нибудь...
 Бабка Наталья вздохнула. Отрезала от батона щедрый ломоть, густо намазала его вареньем и протянула Павловне.
- Ты чёй-то, Наталья, никак плачешь? - испуганно спросила Антонина Павловна, глядя на её блестящие морщинистые щёки.
- Пустое! Взволновалась маленько.
- Всё Ромка-недоумок! Налетел, как ураган, накричал... Разве можно так старых людей волновать?
- Бог с ним, с Романом Андреевичем... Жизнь свою  вспомнила. Коллективизация, война, перестройка...  Чего только не пережили! Слава Богу, и теперь пока живём, хлеб жуём! Больницы, конечно, не хватает. У одиноких стариков  одна ведь думка - как не расклеиться совсем... А знаешь, когда-нибудь возьмётся народ за ум. Не может такого быть, чтобы дельные люди в Расеюшке перевелись. В село из города переедут, церкву на прежнем месте поставят. Нас, стариков, попомнят, а то и спасибо скажут.
-  Да-а, верить надобно в хороших людей... Что-то Кондрата с утра не видать. Нарезался, небось, старый хрыч.
- На Кондрата не греши. Казанскую сегодня празднуют. Давай-ка и мы  пригубим в честь праздничка!
Бабка Наталья обтёрла полотенцем лицо, чтоб осушить случайные слёзы, и полезла в буфет за рябиновкой.