(Сокращенный отрывок из романа «Дальние берега»)
…Три недели назад Аня прибыла в «Золотой корсак» с недолеченным воспалением легких. Петербурженка проболела всю осень, и никакие ухищрения врачей не могли ее поставить на ноги. Было больно говорить и даже дышать, словно в груди ворочался рассерженный ёж. Изводило бессилие: Аня еле ходила, уставая уже через пару шагов…
***
Северная столица выглядела чарующей, манящей, печально-задумчивой в своей величавой красоте. Приезжавшие в гости люди мечтали остаться здесь жить, не замечая, как город, словно болотный колдун, окутывает их нездоровой ледяной влажностью, стылыми настроениями и отнимает солнечный свет.
Они не понимали грусти Аннушки, потому что не ведали, как рожденный в Питере человек с детства пропитывается меланхоличным духом своей сырой и холодной обители.
Вечерами алые, обманчиво-приветливые лучи заката падали на шелковую, еще не скованную льдом гладь Невы, и река колыхалась, торопя вперед свои студеные воды.
Скрывшись от ледяного ветра в уютную берлогу такси, Аня тяжело кашляла. Озарявший роскошные дворцы румянец неба не пленял ее, а казался чахоточным.
За окном машины мелькали изысканные фронтоны, длинные гранитные набережные, облупленные из-за непогоды стены . Все это представлялось воспаленному сознанию пугающе графичным и, не смотря на людскую суету, будто бы мертвым.
Девушка вспоминала написанные в Питере стихи Некрасова: «Злость берет, сокрушает хандра, так и просятся слёзы из глаз…»
Как и петербурженкой двадцать первого века, поэтом дней минувших овладевала здесь безысходная тоска. Он невольно шептал кому-то: «Давай улетим!»
И Аннушка, не найдя иного выхода, улетела...
К ее удивлению, перемещение на другой континент оказалось простым, словно летняя поездка за город по грибы.
Промелькнули автобус до аэропорта, очередь на регистрацию, зал ожидания, пять часов полета в жестком «эконом-класса», которые Анна провела в забытьи… И трап маленького самолета бережно опустил ее в незнакомый, теплый, пахнувший сладкими травами мир.
Сердце сжалось от сладкого испуга, и тут же до краёв наполнилось радостью.
«Неужели это правда, я – в Египте?» – смеялась Аня сквозь навернувшиеся из-за избытка чувств слезы.
Солнечные улыбки темнокожих и шустрых работников аэропорта, обилие служебных машин с арабскими надписями не оставляли сомнений: это – Африка.
Глухая, прогретая солнцем пустыня дохнула на девушку сухим теплом, баюкая и утешая ее, как остывающая гигантская печь.
Показалось нереальным то, что еще сегодня вокруг были мозглые сумерки. Лишь завернутые в пакет и меховые сапоги напоминали об утреннем мокром снеге…
…Через день дыхание Аннушки вновь стало неощутимым, а на четвертые сутки она почувствовала себя полной сил. Должно быть, Египет спас девушке жизнь, и она полюбила эту страну – почти как родную…
…И вот, после трех египетских недель, ставших отдельной эпохой жизни, Анне Голубятниковой предстояло возвращение в Санкт-Петербург – любимый, но казавшийся сейчас фантастичным и чуждым город.
Хотелось навсегда остаться у Красного моря, но она не имела для этого ни возможностей, ни прав.
Её ждал долгий, многочасовой путь – вдоль пологих берегов Красного моря, по изгибам рукотворных, пестревших пышными цветами лагун, а затем – сквозь марево пустыни в аэропорт Эль-Гурдака*…
…Аню охватила растерянность. Разлука разрывала её сердце так же, – казалось, – как еще недавно болезнь рвала ее легкие…
… Маленький катер раскачивали высокие бирюзовые волны…
…Как только Аня исчезла из поля зрения Эззата, начались короткие телефонные сигналы, обозначавшие его присутствие рядом, и ощущения разрыва не возникало.
К вечеру она добралась до гудевшего разноязычной речью и сверкавшего мраморными полами аэропорта…
Из глаз неудержимо полились слёзы: казалось, что из цветущего рая Аня перемещается в глубокий, темный колодец петербургского декабря…
Потянулись мучительные предвзлётные минуты. Еще оставалась возможность вернуться...
2015