Физалис и Лавер решили сразу выйти к пристани, чтобы быть готовыми отплыть не в назначенное время, а в любую минуту, если того потребуют непредвиденные обстоятельства, связанные скорее с прихотями властелина Мирдала, чем с иными факторами. Оба как никогда осознавали важность своей дипломатической миссии, так как друг о друге не было нужды размышлять, имея возможность вкусить, так сказать, все преимущества непосредственного контакта. Однако все ограничилось теплыми, практически дружескими объятиями, что объяснялось неуместностью всего остального. Физалис, пытаясь убедить себя, что это не короткий и дурманящий сон, четырежды игриво толкала плечом и бедром Лавера, ведущего себя крайне сдержанно и спокойно, словно разлука длилась какую-нибудь недолгую неделю. Ему претила острая мысль, что Физалис до сих пор не расспросила о его тяжком увечье, после которого он лишился способности летать. Он пытался психологически (да и физически) подготовить себя, если это все-таки случится. Имея в качестве преимущества состоявшуюся совместную встречу с Лиссис, которая – спасибо ей огромное! – дала ясно понять, что у Лавера и быть не могло связей с другими представительницами прекрасного пола, он мог без зазрения совести выкладывать чистейшую правду, не беспокоясь о курьезных моментах, при которых Физалис превращается в нечто похожее на то, что напало в трактире на Дэка. Ох как не хотелось испортить все, что было осуществлено через страдания двадцати двух сезонов! Как не хотелось испортить его прошлым их совместное будущее!
Мягкий свет несметного количества звезд заливал каменистую дорожку, на которую они свернули, чтобы развеять и приукрасить обоюдно-теплый разговор шумом морских волн, вытачивающей из грубых булыжников идеальную гальку для нужд декоративного строительства. Ветер тихонько колыхал макушки редких широколистных побережья, которые настолько приелись глазу кленообразными листьями, что даже местные с трудом могли отличить один вид от другого, ссылаясь на неудачно выбранный лист или ослабевшее с годами зрение. Да и к чему такие тонкости, если древесина всех остролистных, растущих на континенте, едва ли отличалась плотностью, волокнистостью и оттенками коричневого? А пятиконечный ли лист или семиконечный, узенький или широкий – до этого мало кому было дело. Все учились видеть в дереве именно дерево, но никак не носителя информации или продукт изощренных фантазий природы.
Физалис остановилась, прислушиваясь. Она закрыла глаза и полной грудью вдохнула соленый воздух, ощущая приятное щекотание в ноздрях. Необъятные пейзажи помогали ей восстановить силы и очистить голову от лишних вопросов. Море! Одно слово побуждало ее видеть и рисовать с закрытыми глазами картину, в которой она настолько мала, настолько незначительна и все же является маленькой частичкой всего, что ей не удастся познать, не удастся выразить словами... "Лавер испытывает такой же восторг, – подумала Физалис, – находясь в нескольких шагах от моря?"
Лавер, любуясь тем, как она, задрав мордочку, улыбается бескрайним просторам, отливающим при свете звезд искусственной синевой, размышлял о своих безнадежных крыльях. Воспоминания, как он когда-то мог неустанно парить над морем, ликуя душой и телом, что может в любой момент сложить крылья и ринуться в холодную пучину с тучей сапфировых брызг, а затем, проплыв под водой полсотни ярдов, вынырнуть и с упоением в сердце сделать живительный глоток воздуха. Подумав, что более подходящего момента не будет (даже если и предвиделся, то он не дотерпел бы, разлив свою слезливо-слюнявую историю какой-нибудь неблагодарной публике), Лавер заговорил:
– Представь, что мы могли бы полетать над ним, будь у меня целыми крылья. – Его голос, как назло, звучал с явными оттенками жалости. Жалости к самому себе.
Физалис открыла глаза и перевела непонимающий взгляд на него. Ее уши настороженно вздрогнули, хохолок приподнялся, будто сигнализируя, что Лавер может беспрепятственно продолжать. Лавер набрал побольше воздуха в легкие и начал:
– Почти десять сезонов назад я попал в страшную бурю. Было вполне обычное утро, и я возвращался с ночных гуляний. Не скрою, что всю ночь напролет выделывал пируэты с одной драконицей. К твоему счастью, я не посмел и прикоснуться к ней. – Лавер пристально вглядывался в лик возлюбленной и настойчиво пытался распознать малейшие намеки на возмущение и оскорбление их сильной любви. Но ни один мускул не дрогнул на мордочке Физалис, которая, судя по всему, была настроена дослушать до конца. – Она была чем-то схожа с Лиссис, пытаясь как бы невзначай сократить дистанцию. До нее не доходило, что я наслаждался полетом, а не ее обществом. Она была мне нужна как зритель. – Лавер улыбнулся глуповатой улыбкой, которая, судя по дрогнувшим надбровьям Физалис, была неуместной. – Я покинул ее поутру, обещая вернуться, – ускорил оправдательную речь Лавер, словно извиняясь за свои легкомысленные эмоции. – Новый день я хотел потратить на изучение Брога, но, не чувствуя и капли усталости, решил сделать небольшой крюк и приподнять настроение парочкой пикирований в ущельях. Кажется, Кламскими их называют. Я видел, что над их вершинами собирается гроза. Я не страшился ее, так как был уверен в своих способностях непревзойденного летуна. – Лавер пренебрежительно покачал головой. Присущая ему склонность к самоиронии и самобичеванию никогда не покидала юного дракона, будучи неотъемлемой частью характера. – Пернатый глупец. – В следующую секунду его глаза печально блеснули. Он проникся жалостью к самому себе, будто мог этим утешиться. Тогда Лавер не думал, что в случаях с бурей риск не оправдывается, так как он совершенно не зависит от рискующего. Но желание угодить себе, испытать острые ощущения и наполнить перьевые крылья порывистыми ветрами, гуляющими среди гор, были неоспоримо сильнее, чем банальная тряска за собственную шкуру. – Вскоре на меня обрушился грозовой дождь, и от восторга я совсем потерял голову. А ведь мог избежать воронки, если хотя бы краешком глаза поглядывал за почерневшими облаками! Я мог бы убраться оттуда раньше, чем она достигла земли! – Лавер сдавленно выдохнул. – Но я не убрался. Я почувствовал неладное только тогда, когда ветер, вместо того, чтобы ласково подхватить меня, отшвырнул, как слепого котенка, в сторону. Я чудом избежал столкновения с острыми скалами. – Он поднял взгляд. Физалис встретилась с его прежде спокойными и бесстрастными глазами, в которых теперь читалась сила и нарастающая тревога. – И вот тогда я вспомнил, что не бессмертный. Я слышал сумасшедшие удары сердца, будто меня били молотком по груди. Первым я потерял рассудок, начав криками взывать о помощи. Затем я потерял зрение. Все, что я различал пред собой, было похоже на бесцветные круги, которые затмевали вспышки молнии. Последним было тело. Оно перестало отвечать на мои приказы и потеряло чувствительность. Я не чувствовал холода. Я уже не был уверен, что машу крыльями. Не был уверен я и в том, что, закрыв глаза и отдавшись судьбе, открою их снова. – Лавер опустил голову, ощущая неприятною сухость во рту. Он хотел все списать на морской воздух, но не мог. Воспоминания были слишком ярки и драматичны, чтобы вот так просто объяснить их настоящим. Он заставил себя вновь прочувствовать их и пережить. Лавер будто вновь побывал в центре воронки.
На помощь пришла Физалис, явно не разделявшая его теперешнего состояния. Хватит с нее на сегодня несчастий, горечи и историй тягостного прошлого, неподъемным грузом опустившегося на душу. Она была намерена сбросить с нее осколки, так как наиболее увесистый валун был столкнут еще в трактире, когда она встретилась с теплой голубизной его глаз. Он пришел ей на помощь, когда она остро в ней нуждалась. И теперь ее целью было отплатить тем же. Оставалось только не ошибиться с вариантом утешения.
– Как звали ту пигалицу? – нарочито строгим тоном осведомилась она.
Лавер поднял голову. Из его рта только и донеслось сбитое с толку "что?".
– Ну, ту задницу, что мелькала у тебя перед носом в ту ночь, – пояснила она, прилагая уже некоторое усилие, чтобы не засмеяться. Ее беспечное восприятие истории увечья могло глубоко обидеть Лавера, объяснив это тем, что она, в некотором роде, даже рада, что его крылья стали такими же бесполезными, как и ее плачевный кожистый "зонтик" за спиной, которым довольно трудно укрыться от дождя.
Лавер нахмурился.
– Я не знал ее имени. – Внезапно его одолела кратковременная вспышка гнева. Из его ноздрей показались две тоненькие струйки дыма, способные стать предвестниками чего-то более серьезного, чем демонстрация легкого драконьего возмущения. – Ты меня вообще слушала? Тебе совсем не интересно, что я лишил нас возможности летать?
– Нас? – И тут Физалис не выдержала, дав волю своему голосистому смеху.
Ее неуместная веселость оскорбила Лавера, который тут же отвернулся, не желая терпеть вид хохочущей Физалис, по своему обычаю с элегантностью возложившую лапу на грудь. Она, оказывается, и не подразумевала, что, лишив себя способности летать, он лишил их возможности вместе подняться в небо! Она, видите ли, находит во второстепенном первичную проблему! Да будь проклята эта подвернувшаяся чертовка, хлопавшая ему в ту ночь невинными глазенками! Да и черт бы с ней, с этой плаксивой историей, до которой Физалис нет дела! Лавер по-настоящему пожалел, что решил раскрыться. И куда только подевалось его хваленое терпение?
– Жаль, что ты не понимаешь, что я имел ввиду, – обиженным тоном пробормотал он, награждая ее видом своего черного затылка.
– Как и ты. – Физалис нежно улыбнулась, когда он все-таки решился глянуть на нее. – Лавер, милый, ты совсем разучился радоваться тому, что еще не свершилось. – Она уселась на хвост и принялась что-то вычерчивать когтем на земле. Лаверу оставалось выказать интерес к ее художествам и поумерить свое недовольство. Ему порядком поднадоело, что они с момента встречи общаются между собой какими-то загадками и флегматичными отрывками, вынуждая друг друга насыщаться предрассудками о ложной расположенности.
Разве таким в своих бесчисленных мечтаниях рисовала Физалис их трепетное воссоединение? Это, между прочим, немного не похоже на то, о чем думал Лавер, выстраивая в блаженных грезах страстное и нежное слияние их чувств, охватывающее недостающий промежуток, который являл собой мучительную разлуку. Оба хотели измениться, но боялись в этом признаться по одной глупой причине – никто из них не хотел быть первым.
– Физалис, – тихо сказал Лавер, но с каждым мгновением возвращая своему голосу цепкость и звучность, – тебе не кажется, что мы должны немного оттаять по отношению друг к другу? Разве тебе не кажется, что наша встреча должна была пройти при других обстоятельствах и в другом месте? – Он тут же вспомнил Дэка, разрывающего глотку от страха и пытающегося сбросить с себя шипящую Физалис. Картина уже не столько пугала, сколько забавляла своей невозможностью. – Поделись частичкой себя. Что ты чувствуешь? О чем мечтаешь? Скажи мне все, что считаешь нужным. – О последней фразе Лавер мгновенно пожалел, так как мог дать повод Физалис отталкиваться именно от нее.
Физалис перевела на него такой притворно-удивленный взгляд, что Лаверу пришлось нестерпимо возжелать скорейшего отплытия. Или исчезновения. Он уже не видел малейшего способа, чтобы развеять эту неопределенность.
– Я могу наброситься на тебя прямо здесь, – с кокетливым смешком предложила она. Уголок ее рта насмешливо подергивался, придавая Физалис крайне непредсказуемый вид. – Но что мы оставим на потом? – Физалис робко улыбнулась, а затем бросила безмятежный взгляд в сторону бесконечного моря, поблескивающего в свете многочисленных звезд. – Мы теперь оба не можем летать, но что нам мешает покорить море?
Лавер театрально закашлял. Как назло, от соленого воздуха захотелось еще и чихнуть, но ему удалось ограничиться беспечным шмыганьем носа. "Что еще ей взбредет в голову? – подумал Лавер. – По ущельям не захочет прогуляться? Я уже прогулялся. Запоминающаяся была прогулка. Памятный момент ношу прямо за спиной. Он едва проглядывает сквозь повязку".
– Море?
– Да, море. – Физалис отвлеклась от созидания ночных абстракций бескрайних просторов и вернулась к нему с видом юной мечтательницы, впитавшей в себя сказки о дальних берегах и волшебных странах. – Это как раз таки то, о чем я тебе намекнула, говоря про не свершившиеся радости. – Она одарила его такой теплой улыбкой, что Лавер моментально забыл о своем распроклятом крыле. А когда она подсела ближе и прижалась своим хрупким плечом к его плечу, он запамятовал о наличии второго. – Представь себе величественный корабль с белоснежными парусами, за штурвалом которого стоишь ты. – Физалис была готова к тому, что Лавер воспринимает ее, мягко говоря, несерьезно и с изрядной долей иронии, присущей ему во всех вопросах, касающихся сумасшедших мечтаний и труднодостижимых целей. Поэтому она следовала одному золотому правилу, знать которое при общении с Лавером не только полезно и целесообразно, но и предусмотрительно, так как пернатому ценителю реалий и неудержимому остряку раскрываться следует с максимальной осторожностью. Никогда не знаешь, ответит ли он солидарностью или сочтет больно кольнуть, намереваясь выставить тебя посмешищем. И даже его возлюбленная, Физалис, ограничилась лишь скромными намеками и первыми набросками на сказочное будущее. – Разве это не здорово? – Она заглянула в его глаза. – Разве это не прекрасно? – Она попыталась обнять его крылом, но испуганно отдернулась, будучи остановленной жалобным вскрикиванием Лавера. – Ох, прости. Тебе больно?
Лавер пробормотал себе под нос что-то невразумительное. У его печальной истории о поврежденным крыле был повод нависнуть над его сознанием в виде грозовых туч и обрести прежние краски.
– Гораздо чудесней, – набросился он с саркастичными замечаниями на Физалис, – когда открываешь глаза и видишь свое крыло, превратившееся в кашу из костей, перьев, онемевшее от боли и изогнутое в противоположную сторону. – Лавер отстранился. Вместо его теплого плеча Физалис пришлось довольствоваться прикосновением морского бриза. – А тебе кораблик с белыми парусами подавай.
Физалис покачала головой, прижав уши. "Ну что ж, дорогой, – поразмыслила Физалис. – Не помог способ с победой без сражения, попробуем взять тебя в изнурительную осаду".
– Бедняга! – сочувственно протянула она, изображая беспокойную мать, трясущуюся за каждое движение чада, выходящее за рамки ее благочестивого воспитания. – Ну иди ко мне, я тебя пожалею и приласкаю. – Она вытянула лапы вперед и поманила Лавера. Тот только фыркнул и отвернулся. – Вижу, что тебе действительно меня не хватало. – Она беззвучно засмеялась, прикрыв лапой рот.
Он резко обернулся и окинул ее ненавистным взглядом.
– Ты вообще понимаешь, что значит потерять способность летать, а не иметь ее врожденной? Ты это понимаешь? – Гнев в нем нарастал по мере того, как Физалис начинала смеяться уже вслух. Он двинулся на нее, разведя в сторону здоровое крыло. Злой как черт. Пожалуй, его терпению теперь точно пришел конец.
А Физалис смеялась, содрогаясь всем телом. Знал ли Лавер, что к нападению она подготовлена ничуть не хуже?
***
Вайзерона беспокоило, что место, выбранное Лиссис, было крайне неудачным, так как в любой момент на этой улице мог кто-нибудь появиться, гонимый домой в с столь поздний час внезапно опустевшими в таверне карманами и беспощадной совестью, проснувшейся только благодаря проветрившейся голове. Картина удивила и впечатлила бы даже человека, привыкшего к здешним странностям и неожиданным преподношениям судьбы, что ко второму никак не относилась драконья пара, проводящая время в объятиях друг друга и едва убравшая хвосты с каменистой дороги. Разумеется, все люди славного города Брога отличны друг от друга. Кто-то предпочел бы молча прошуршать мимо, еще более смутив благонравного Вайзерона, а другой решил бы попасть в свой дом с другой улицы, проявив уважение и, возможно, испытав некоторое отвращение. Он хлопнул бы дверью своей теплой и уютной лачуги, пробормотал бы что-нибудь презрительное, спеша под бочок к жене, придремавшей на кровати с каким-нибудь увесистым предметом в руке. И омерзение к юной парочке, скрестивший хвосты на клочке травы, нарастало бы до тех пор, пока праведник и примерный семьянин в одном флаконе, пропивший за вечер весь заработок, не отправился бы в царство Морфея.
Вайзерон мягко отстранился от губ Лиссис. Ему казалось, что любой его жест или движение может оскорбить белокрылую бесстыдницу. Ему оставалось буквально замереть, будучи придавленным ее телом к земле. Как вообще это случилось? Как он позволил едва знакомой драконице очутиться на нем? Да что с ним не так? Не уж-то ему не хватало в жизни этой страстной настойчивости?
– Может нам следует прерваться?
Лиссис, все это время пребывающая на его груди в беспамятном опьянении, которому она предавалась при самом незначительном для нее поцелуе, медленно распахнула глаза и сделала неполный вздох.
– Вы устали?
Вайзерон попытался нахмуриться, что вышло крайне неудачно и слишком притворно, и Лиссис предприняла попытку напористого наступления. Встретив на своем пути щеку Вайзерона, которую он подставил, пытаясь увернуться, она тихонько засмеялась и скользнула горячим кончиком языка по его моське. Вайзерон зажмурился уже не столько от удовольствия, сколько от покорности и безвыходности своего положения. "Как бы ей сказать, что я действительно устал? – безнадежно соображал Вайзерон. – Может солгать, что властелин Мирдал велел выйти на пристань, а я задерживаюсь? Или сказать, что у меня затекли крылья? Нет, это глупо! – Вайзерон серчал на самого себя, что не мог придумать ничего дельного. – Я ведь не могу ее просто скинуть!"
В следующее мгновение Вайзерон собрал остатки имеющейся воли в кулак и попытался сбросить с себя Лиссис, упершись лапами в ее грудь. Хвосты разъединились, и она с неподдельным удивлением уставилась на Вайзерона, то и дело бросая осуждающий взгляд на его бессовестные лапы. Она не стала утруждать его весом своего тела и встала, но продолжая грозно и непредсказуемо нависать над ним.
– Вам совсем не понравилось? – В ее тоне чувствовалась обида.
– Понравилось, – заверил ее Вайзерон. Он лежал на спине, под ней, и чувствовал себя донельзя неловко. – Но я хочу подняться.
– Как прикажете. – И отступила в сторону.
Вайзерон перевернулся на живот, чтобы подняться. Лапы, крылья и даже шея действительно затекли, и ему казалось, что они никогда не были подвижными. Будто несовершенные во всех смыслах этого слова протезы и механизмы, выполняющие только определенные функции. Шее тоже досталось, так как при наличии рог на голове ее приходилось держать в постоянном напряжении.
– Я не хотел вас оскорбить...
– Разве вы можете оскорбить то, – быстро прервала Лиссис, окинув его блестящими глазами – чего во мне нет?
Она стояла перед ним, начиная шмыгать носом; ее крылья опустились к самой земле, последовав примеру длинного хвоста. Было видно, что ее что-то сильно гложет, терзает внутри и за ничтожный промежуток времени превращает в разбитое глубоким горем существо, которое искало в ласках и объятиях Вайзерона лишь кратковременное утешение, которому, как оказалось, не под силу заполнить пустоту в ее душе. Вайзерон и не надеялся, что сможет заглянуть в нее, как когда-то сомневался, что сможет заглянуть в Физалис. С каких это пор госпожа удача заулыбалась ему, наградив его проблемами в виде несчастных и разбитых горем дракониц? Это как надо согрешить, чтобы постоянно попадать в эмоционально-инстинктивные курьезы, в которых он смыслит не более, чем в управлении кораблем? В какую недобрую шутку решила сыграть с ним судьба, преподнесшая ему на скользком и соленом от слез блюдечке психологически раздавленных пациентов? А может в этом кроется гораздо больший смысл, чем многосезонное просиживание за стенами глоунской библиотеки перед пыльными фолиантами и слушание голосов прошлого? Может ему выпал шанс научиться равновесию при ходьбе по канату, где по одну сторону властвуют неоспоримая логика и холодный разум, а по другую – непредсказуемая инстинктивность и трансцендентная чувственность? И что может оказать положительное влияние, если не собственный опыт? Как можно упустить шанс стать таким, каким и должно быть окончательно сформированное существо?
– Я не совсем понимаю...
– Вайзерон!
Она бросилась к нему и горько, как ребенок, расплакалась. Вайзерон растерянно обнял ее, что выглядело еще страннее, чем когда она лежала на нем. Что-то было явно не так. Он только сейчас мог точно определить, что Лиссис... выше и крупнее, чем на первый взгляд. И если в поисках дружеского плеча в большинстве случаев преуспевал слабый пол, то теперь Вайзерон со странным, почти пугающим чувством мог отметить, что Лиссис выше ростом на целую голову, если не брать в расчет ее дугообразные рога. Ей пришлось довольствоваться тем, чтобы положить голову на его плечо. Этот факт ввел Вайзерона в неприятный и унизительный ступор, где разум вновь встретился в смертельной схватке с инстинктами. "Я лежал, а она на мне... И она крупнее... Ее хвост оплел мой как виноградная лоза столб... Это все выглядело как... Как!.."
Как такое маленькое недоразумение могло вызвать столько внутренних противоречий? Почему глупость разрасталась как мох, который не имеет корней? Что мешает подумать об этом заранее? Обстоятельства? Окружение? Скоротечность? А быть может, мы мешали себе сами?
Вскоре Вайзерон ощутил мокрым от ее слез плечом, что материализации чувств пришел конец. Лиссис продолжала содрогаться, плотно прижав перьевые крылья к бокам. Вайзерон был готов к тому, что она, как и Физалис, поделится своим несчастьем, что поможет ей разделить бремя трагичной и жестокой тайны. Лиссис представляла для Вайзерона нечто необычное и интересное, не предназначенное для быстрого изучения. И можно ли быть полностью уверенным в том, что она совершенно случайно встретилась с Лавером, с которым настойчиво пыталась сблизиться, а теперь и с ним, ответившим застенчивой взаимностью, но именно этим привлекший ее искушенное любопытство.
Или он ошибался?
– Прости, – сказала Лиссис заглядывая Вайзерону в глаза. ("О Матерь всемогущая, – оробев, подумал он, – она смотрит на меня сверху вниз!") – Я совсем размякла. Ты... то есть вы, не должны меня такой видеть.
Теперь настал черед вайзероновскому любопытству проявить себя. Он решил действовать как обычно – бесстрастно, безучастно и как бы невзначай интересуясь из-за уважения.
– И как долго вы продержались?
Лиссис шмыгнула носом и вяло улыбнулась. Вайзерон уже успел поставить в своем абстрактном блокнотике положительный плюсик, что она очень быстро восстанавливается. "Совсем как Физалис, – подумал он. – Но стоит ли делать поспешные выводы? Или мне попросту сравнивать не с кем?" Вспоминая свой скудный опыт общения с представительницами прекрасного пола, он вздохнул, согласившись, что ему действительно не с кем сравнить Лиссис.
– Совсем мало, если не знать мой возраст, – сказала она и опустила взгляд на грудь Вайзерона. – Вся проблема в том, что я не умею любить. – Лиссис быстро подняла глаза, так и впившись ими озадаченного Вайзерона, от которого, по всей видимости, ожидала мудрый совет. Или теплое утешение.
Вряд ли она получила бы второе.
Усатый отнесся к ее откровению с максимальной серьезностью. Он мягко отстранился и уселся на хвост, принявшись рыскать в своих отсортированных по полочкам и расставленных по алфавиту мыслях. Снаружи это выглядело, что он тяжело смотрит на дальний столб, который совсем недавно лишился лужицы света, отбрасываемой масляной лампой. Жаль, что для событий недавнего времени в его закромах не нашлось и самой скудной книжонки по психологии. Пришлось действовать наудачу, но на всякий случай руководствуясь логикой и здравым смыслом. Ведь довольно трудно поступить вероломно по отношению к себе. Трудно перешагнуть черту, на создание которой ушли долгие сезоны.
Рискованно ради нескольких особых событий избавляться от ряда несущих стен, даже если строение давно нуждалось в серьезной реконструкции.
– Это невозможно, – сказал Вайзерон. – Ею нельзя овладеть. Научить любить также никто не может. Это не гончарное ремесло, где можно научиться лепить горшки. Это совсем другое.
Лиссис перевела взгляд на землю. По выражению ее вмиг помрачневшей мордочки было видно, что грудь Вайзерона обладала успокаивающими свойствами. И дело далеко не в полукруглых и приятных на ощупь пластинах.
– Значит, я безнадежна?
"Думай, думай! Как же ей помочь? Что я же должен сделать? – Вайзерон жалел, что время на раздумья было ограничено. И он знал, что задержку ответа она может воспринять как проявление равнодушия. – Проклятье, как это непросто!"
– До тех пор, пока не расскажешь историю полностью, – заявил он и сглотнул, думая о том, не перегибает ли он часом палку. Это ее право – рассказывать или умолчать. "Если не захочет, – успел решить Вайзерон, прежде чем Лиссис ответила, – то я навсегда забуду об этом".
Вот только жаль, что все самое неприятное надолго оставалось в памяти.
– Я ни разу не видела своего отца, но хорошо помню маму. – Лиссис тяжко вздохнула. – Она была красивой и высокой, но очень грустной. Она не любила меня, не проявляла ни капли материнской заботы, словно я была обузой и препятствием в ее жилище – обыкновенной пещере. Я была маленькой и не понимала, почему мама целыми днями лежит в темном углу и печально смотрит в одну точку. Я просила есть, толкала ее в плечо и даже царапала от злости. Моя мама никак не реагировала. Ее плечо кровоточило, пока оставленные мною царапины не присыхали. И тогда мне пришлось самой о себе позаботиться. Я совершала набеги на ближайшие сады и поля, съедая ровно столько, сколько требовалось для поддержания жизни в моем теле. Эти люди и драконы ничего плохого мне не сделали, думала я, когда терзалась мыслью, что украла слишком много. Я приносила еду маме, но она к ней не прикасалась. Уже тогда на нее было страшно взглянуть: глаза впали и приобрели молочный оттенок, скулы стали острыми настолько, что можно было видеть очертания черепа, отчетливо виднелись все ребра. Ни пластины на животе, ни побледневшая чешуя, ни облинявшие перьевые крылья не могли скрыть ее уродства. Шло время, я быстро росла, и мой организм с каждым разом требовал больше. И вскоре я позарилась на стадо овец. Пятая охота оказалась неудачной и меня поймали. Я плакала и рвалась наружу, но железная клетка не поддавалась. Когда я поняла, что мне не выбраться, я вспомнила о маме. Я до последнего надеялась, что она придет и освободит меня, но ко мне сквозь решетчатое окно заглядывал только ветер и тюремщик с куском хлеба. И тогда я ужаснулась мысли, что моей мамы уже нет в живых. Но что я могла сделать, получив заслуженных два сезона за воровство? Я могла только сидеть и думать о мертвой маме. – Лиссис прервалась, чтобы сделать глубокий вдох. Большую часть рассказа она смотрела на землю, лишь изредка поднимая на Вайзерона удрученный взгляд. – Когда дверца темницы распахнулась передо мной, я помчалась к маме, чуть не сбив с ног тюремщика. – Она нахмурилась. Черты ее круглой мордочки стали острыми и пугающими. Будто в нее вселилось само зло. – Жаль, что не сбила и не оставила на память несколько царапин этой бессердечной твари, нарочно не доносившей до меня глоток воды! – Лиссис вздохнула, возвращая себе прежние, более спокойные очертания. – Когда я зашла в пещеру, то мама... спала. Она спала! И тогда я накинулась на нее с упреками и высказала все, что думала о ней. А она смотрела на меня и тихонько плакала. Перед уходом я в порыве отчаяния и злости сказала, что лучше бы ее, как и отца, не было. Она зарыдала громко и неистово. И сквозь ее слезы я услышала, что у меня есть отец и живет он на вулканическом острове. Твой отец, сказала она, когда жизнь покидала ее тело, – властелин Механических Земель. У него, как и у тебя, на правом бедре есть две сросшиеся чешуйки".
Новость буквально сокрушила, как горный поток, вайзероновские представления о единственном отпрыске властелина Стагана – Никеле. Он в полном изумлении разинул рот и потянулся к пенсне, чтобы чем-нибудь занять свою лапу и тем самым ускорить мыслительный процесс. Как такое возможно? Она не унаследовала от отца и малейшего внешнего признака, если не считать пару выразительных серых глаз и эту сомнительную примету.
Стоило припомнить закономерность, что разновидовые пары дают этому миру отпрысков, берущих от одного и другого родителя по несколько отличительных признаков. Вайзерон вспомнил двух бесстрашных дракончиков, встретившихся им с Физалис на пути в Брог. Назвавшись братом и сестрой, они внешне довольно сильно походили друг на друга. Смотря на них, можно было с легкостью представить облики их родителей. Но это лишь теория, подкрепленная чернилами и ничем больше. Она нуждалась в подтверждении. Придется пройти через некие сложности, так как в последнее время у драконьих пар редко появлялись на свет по несколько малышей. Оставалось только завидовать высокой рождаемости людей, которые вполне удовлетворяли этим теоретическим условиям.
Но Лиссис напрочь отличалась он Никеля. Она не могла быть его родной сестрой. Отсюда могло возникнуть предположение, что Никель был рожден от другой матери или (чему Вайзерон когда-то научился от недоверчивого и подозревающего Лавера) Лиссис выдумала историю целиком. В том числе и правдоподобные слезы. Вайзерон выудил из дорожной сумки тряпочку и протер линзы. Лапа предательски тряслась, так как он боялся, что Лиссис может оказаться опытной аферисткой, которая способна внести разлад в их дипломатическую миссию.
Лиссис молчала, отведя взгляд в сторону. Она, очевидно, ждала озвученную реакцию Вайзерона, который решил пустить в ход грозное оружие – факты. Отчего-то он молниеносно заключил, что перед ним хитрое и бесчестное создание, посланное властелином Стаганом. Или он попросту захотел отделаться от этой версии в первую очередь.
– Тогда вы должны быть похожи на Никеля, – сказал он, придав себе флегматичный вид. – Он ваш брат. Вот только ни капельки не похож на вас.
Лиссис перевела на него обескураженный взгляд.
– Никель? Четвертый путешественник по мирам?
Вайзерон был бы рад придти к торопливому умозаключению, что Лиссис слишком легко поддалась разоблачению, но рассудок требовал, что ей следует дать немного времени, чтобы она как следует проглотила наживку или, распробовав, отказалась от нее.
– Да, – подтвердил он, – четвертый. Никель – уменьшенная копия властелина Стагана, разве что у первого оба глаза целы.
Лиссис прищурилась. Ей не понравился тон, на который резко перешел Вайзерон. Он глубоко оскорбил ее, вывел из приятного состояния полной доверчивости, которой она прониклась после сладких мгновений, подаренных им. Она почувствовала себя смешанной с грязью и униженной перед тысячной публикой, которая теперь готова насмехаться над ней до самой смерти. И ведь стоило ей проявить минутную слабость? Почему она не продолжила отыгрывать роль распутной лгуньи, бездумно предающейся плотским утехам? Почему она решила, что Вайзерон тот достойнейший, кого она так долго искала?
Разумеется, сейчас было уместно дать волю чувствам, позабыв о потенциальном фиктивном союзе с Вайзероном. Она надеялась, что честность в этом вопросе сыграет ей на руку, ведь в конечном счете все разумные существа живут, чтобы пользоваться друг другом. Все пользуются услугами друг друга, жизнью друг друга, результатами событий друг друга и даже любовью друг друга. Вайзерон был слишком далек от этого.
Лиссис, будучи преисполненной ненависти к теперешнему Вайзерону, хорошо помнила, в чем она сильна. Вопрос оставался только в том, как долго она сможет поддерживать огонь внутри усатого эрудита. Она, как дикое животное, набросилась на Вайзерона и повалила его на спину. Тяжелое дыхание, смелые прикосновения, расправленные крылья, сплетшиеся хвосты и биение сердец в унисон... Лиссис всецело отдалась объятиям. Она снова над ним. Она выше его. Ее маленькая победа. И она подтвердилась, когда Вайзерон не оказал сопротивления. А против логики не было сильнее средства, чем случайность.
***
– Если я вам больше не нужен, – осведомился Дэк, отряхивая мешковатые штаны, на которых при свете огней корабля особенно четко выделялись разнокалиберные заплатки, – то позвольте мне уйти?
Мирдал внимательно осматривал судно на предмет повреждений и недочетов, которые могли бы привести к увеличению длительности пути. Он с особой щепетильностью проверил, насколько надежно закреплен груз и насколько прочна палуба, которая должна выдержать нескромные несколько тонн его старческого тела, даже если ему придется подпрыгнуть на ней, что Отец континента, собственно, и сделал. Кто-то из команды тихонько хихикнул, наблюдая, как чешуйчатый великан делает серию невысоких прыжков. Властелином Мирдалом это не осталось незамеченным, но он не стал злоупотреблять своим положением и быстро отвел взгляд в сторону, сделав вид, что не заметил.
Дэк не отправился домой, чтобы зализать раны. Он рьяно помогал с погрузкой и укладкой ящиков, попадавшихся просто не подъемными для него и портовых грузчиков. И тогда с ними прекрасно справлялся примитивный кран, который при каждом подъеме пугал пронзительными скрипами деревянных балок. Но, по всей видимости, он скрипел с момента его создания, так что несчастных случаев не должно было предвидеться, и грузчики нещадно цепляли на крюк по несколько солидных ящиков, превышавших человеческий рост.
Властелин Мирдал, сделав неторопливый круг вокруг подозрительного облезлого штурвала, навис над бортом. Осмотр был завершен, но его одолевало странное чувство, что он мог что-то упустить и не предусмотреть. Он также не мог не думать о конечных результатах собственных агитационных речей, призывающих уважать и почитать Матерь. Его не единожды посещала мысль, что он, скорее всего, столкнется с проблемами недоброжелательного отношения жителей вулканического острова, предусмотрительно подначенных властелином Стаганом. Нет, он не боялся летящих в его сторону помидоров. Он боялся, что его истинная репутация ни разу не достигала многочисленных ушей. Он боялся, что в Механических Землях ложь могла поменяться с правдой местами.
Немаловажно, что покровительство Отца континента распространялось и на другие изведанные и неизведанные участки суши, поэтому он имел полное право выступить перед жителями Механических Земель, фактически являясь их верховным правителем. Древний закон говорил, что остальные властелины должны были подчиняться ему только формально и считаться с ним как с особо ценным голосом, если его действия не выходят за рамки прочих постановлений, существующих практически во всех Землях и опирающихся, в основном, на быт и территориальные особенности. Но если Отец континента все-таки злоупотребит своими полномочиями, и хотя бы один из властелинов будет способен предъявить весомые доказательства нарушения неприкосновенных законов, то в ближайшее время в Храме Решений на внеплановый совет слетятся правители всех Земель, чтобы выбрать нового и осудить бывшего. Этакая усовершенствованная форма демократии, где верховный правитель наиболее уязвим перед законом и в особо крупных вопросах не имеет права действовать самостоятельно, а все Земли равны в правах.
У властелина Мирдала, как у Отца континента, был повод изрядно тревожиться за будущий визит. Даже сейчас он сидел, нависнув над бортом, словно пораженный радикулитом, и прогонял в голове речь, фильтруя ее и избавляясь от огрехов. Он также не единожды вспомнил о Вайзероне, без которого ему приходилось очень туго. Память в последнее время частенько подводила, да и лапы уже были не те, чтобы ловко управляться с пером. Властелин Мирдал надеялся, что Вайзерон прибудет, как минимум, за час до отплытия, чтобы еще разок осмотреть корабль и обменяться парочкой дум по поводу предстоящего плавания.
Дэк повторил вопрос, придав голосу силы. Он стоял с засученными по локоть рукавами рубахи и изредка бросал на свою грудь короткий взгляд, дабы убедиться, что повязка не украсила рубаху грязно-багровыми пятнами. Под повязкой сильно чесалось и щипало от пота, но Дэк стоически терпел, так как прикосновения к местам, где почти скрылись под плотью когти Физалис, добавляли к имеющемуся зуду тупую боль. "Странно мы устроены, – с удивлением отметил про себя он, – что если не трогать, то и не болит".
Властелин Мирдал вышел из задумчивости и перевел взгляд на рыжего оборванца.
– Вам не стоило поднимать тяжести, – сказал он, но в его тоне чувствовалась скорее официальность, чем забота. – Вам нужно восстановиться. – Он вздохнул и посмотрел вдаль – туда, куда должно гордо заскользить его снаряженное судно а вслед за ним – еще два. – Впрочем, я благодарен за вашу помощь и хочу, чтобы вы оказали мне еще одну услугу. Более важную, чем будни портового грузчика. – Дэк было открыл рот, чтобы поведать о своей занятости, но властелин Мирдал пресек даже мысли об этом своим громогласным голосом с проступающими нотками старческой сиплости. – Работа не пыльная. Кроме того, она позволит вам не рушить дружбу с Лавером внушительным расстоянием. – Он поднял лапу и сжал ее в кулак. Хруст его крючковатых пальцев с кое-где недостающими когтями был настолько противоестественно громким, что Дэк втянул голову в плечи и поморщился. – Вы побудете личным лекарем Лавера... – Мирдал осекся, подумав, что нужно сформулировать свое предложение иначе. – Проще говоря, только вам можно доверить крыло Лавера, которое, насколько мне известно, сломано в нескольких местах.
Дэк с жаром подхватил:
– Да, да! И если повязку не наложить под определенным углом, то крыло сгибается в противоположную сторону. Совсем как веточка фруктового дерева, держащаяся на ничтожном пучке волокон!
Властелин Мирдал смерил Дэка суровым взглядом. Рыжий весельчак тут же согнал с лица идиотскую улыбку.
– Как это случилось? – полюбопытствовал Отец континента, сохраняя нарочитую суровость. Он не хотел давать и повода Дэку, чтобы тот почувствовал себя с ним на равных. – Я слышал, что он не поладил с собратом, несколько превосходящем в размерах, из-за одной драконицы.
– Почти так, – промямлил Дэк. Не мог же он возразить, что эта версия, дошедшая до ушей властелина Мирдала, похожа на выдумку недалеких детей, впервые попробовавших кислую дробь? – Только вот потом он попал в страшную бурю, которая ему запомнилась жутким вихрем вырывающим трехсотсезонные остролистные вместе... черт подери, с корнями! – Его рот скривился от ужаса.
Властелин Мирдал вскинул потрескавшиеся надбровья.
– В самом деле? Вы хотите сказать, что он угодил в торнадо?
Корабельная команда и грузчики, расположившиеся для трапезы прямо на винных бочках и пришедших в негодность ящиках, так и застыли, услышав наименование природного явления, с которым они меньше всего хотели бы повстречаться в своей жизни. Кроме того, в такой компании добросовестных трудяг и проверенных штормами матросов всегда присутствовал либо очевидец, либо искусный рассказчик. И теперь они взирали блестящими при портовом освещении зенками, в которых притаился цепкий страх. По всей видимости, Дэк был полностью солидарен с ними, стараясь не воскрешать в голове воплощение гнева Матери через смертоносную воронку. Ему не хотелось вспоминать, как он сломя голову мчался с поля, глотая воздух, как охотничий пес, и слушая гулкое биение своего сердца. Он бежал бы несколько миль, но его остановило безжизненное тело бордового дракона, упавшее к его ногам.
– Да, – подтвердил Дэк, потупив взгляд. – Это так.
– Именно тогда вы встретились с Лавером?
– Нет. – Дэк поднял глаза. На его губах застыла странная улыбка. – Это он встретился со мной.