Валентин Полетаев в свою деревню не вернулся. Как при¬звали его в армию, так она для него стала отрезанным лом¬тем. Правда, отслужив, Валентин завернул в село. Показался землякам при значках и сержантских погонах на гимнастерке, погулял с друзьями-подругами и засобирался в областной центр. Пробовала родня - мать с отцом да брат с сестрой - отговорить его от этой затеи, но все без толку.
- Скучно мне, батя, здесь, - Валентин тоскливо обвел взглядом домочадцев, сидевших за столом с вечерней трапезой - Что вон наша Людка видит на своей ферме? Коровьи морды и титьки. А Мишка с Лидкиным мужем... То посевная, то уборка. Так и скачут весь год с трактора на комбайн, с комбайна на трак¬тор. Так вся жизнь в степи, как у суслика, и пройдет.
- А ты, чё, давно городским стал? - "суслик" задел Михаила, который уже два года, как вернулся из армии, работал механизатором и не помышлял уехать из своей Сосновки, был доволен жизнью.
Валентин, не обращая внимания на слова брата, гнул свою линию:
- Закреплюсь в областном центре, вас подтяну. В ванне будете каждый день купаться.
- Унитаз за ручку дергать! - Михаил, поднимаясь и гремя стулом, вклинился вновь в "философию" брата. - Мы и в баньке, если не забыл, распрекрасно моемся.
И затем уже к Людмилиному мужу:
- Пойдем, Слава, покурим на крылечке.
На этом разговор был окончен. А через день Валентин укатил. Маманя его поплакала с недельку украдкой от мужа, который сильно осерчал на младшего за то, что разрушил его, стариковские, планы, а потом забылась за крестьянски¬ми хлопотами. Но если кто из односельчанок спрашивал про Валентина, то отвечала с гордостью: работает, мол, на большой машине, комнату в общежитии дали, квартиру обещали за хорошую работу. Он же, Валя, в Москве служил, всякое повидал, в Кремль на экскурсию ездил. Хоть и небольшой, но все же начальник в армии был, с офицерами за руку здоровался. Вот и полюбилась ему городская жизнь.
Но и деревеньку Валентин не забывал. Поначалу, пока холостой был, каждый год приезжал. И непременно хорошо одетый и с подарками, чтобы, значит, не думали, что он зазря в город уехал. Но от сельской работы не отлынивал, помогал родне со скотиной управляться и, в зависимости от времени отпуска, сено косить или картошку копать.
Когда Валентин женился, что было ознаменовано кортежем из трех убранных лентами и цветами "Волг", чинно про¬ехавших по селу, получил квартиру, стал реже приезжать в родные места. Лишь слал старикам письма и переводы к праздникам. В письмах он, передав всем приветы, рассказывал, как растут дети, о том, что он сменил работу и теперь ездит на '"Мерседесе" с фургоном в другие города за товарами. Что его фирма уже выходит на заграницу и, возможно, он будет оттуда возить грузы.
Надо сказать, что эта перемена в жизни Валентина у род¬ни не вызывала ни ахов, ни охов. Родители подошли к тому возрасту, когда эмоции уже не дают всплеска, все воспринимается ровно и как-то даже отрешенно. Что касается брата с сестрой, то ни Михаил, ни Людмила никогда не завидовали. И, когда смотрели по телевизору городскую или заграничную жизнь, воспринимали это как обыденное. Ну, живут люди и пусть себе живут. Они эдак, а мы так. Людмилин Слава вон "Москвич" купил, а сыну - баян. Михаила два года подряд лучшим комбайнером признавали, в газете портрет был, тоже машину "Жигули" думает брать. Так что чему завидовать: слава Богу, руки-ноги целы, все в семье одеты, обуты, есть-пить не выводится. Что еще желать?
И вот после долгой отлучки Валентин написал, что при¬едет с семьей к Рождеству, когда у детей будут каникулы.
Приехал Валентин, как обещал, но не так, как его ждала родня в Сосновке. Старики и Людмила мерзли у конторы совхоза, поджидая рейсовый автобус из города. А когда он прибыл, то там долгожданных гостей не оказалось.
- Может, чего случилось? - старушка уже изготовилась к причитаниям, но осеклась, напуганная большой блестящей иностранной легковушкой, затормозившей рядом. Тут же из нее величаво вылез Валентин и, не обращая внимания на прибывших и встречающих односельчан, направился к родне, снисходительно выговаривая ей на ходу:
- Так и знал, что к приходу автобуса придете. Не успел его опередить - дела! Зря вы это: помню еще дорогу к дому.
Обнялись, расцеловались. Затем - то же самое с Настей, Валентиновой женой, и с внуками. А как только закончили эту процедуру, старик с подозрением спросил сына про машину.
- Напрокат взял али как?
- Ты что, батя? Моя она. Сказал тоже, - напрокат...
- Да уж больно она блестит. У нашего директора и то по¬проще.
Это сравнение приятно развеселило Валентина, и он по-купечески взмахнул рукой:
- Залезайте все - утрамбуемся.
...Вечером в родительском доме собрался весь род Полетаевых и их соседи. Само собой, что центром праздничного стола были Валентин и его Настя. И не только потому, что одарили всех подарками и сувенирами, а на стол выставили привезенные заморские фрукты, сладости и деликатесы. Настя была разряжена в импорт, как новогодняя елка, да к тому же привезла с собой сменные платья, кофточки и юбки, и женскую половину интересовало: что почем и где это продают? А Валентин, о чем собравшиеся знали из писем, последнее время по заданию фирмы колесил то в Китай, то в Германию. И хотя в Сосновке телевизоры работали исправно, тем не менее собравшимся хотелось от живого человека услышать, как за границей живут тамошние люди.
- Хорошо живут, по-умному, - Валентин сказал это с какой-то потаенной завистью. - Я пока до Сосновки доехал, раз десять, как ледокол, сугробы с разгону протаранивал. А там, что в Китае, что в Германии, и зимой, и летом дороги - езжай и наслаждайся. Мы какие-то заскорузлые, а они с понятием. В Германии даже специальный день в неделе есть, когда старую мебель выставляют на тротуар, и ночью мусорщики ее убирают.
- Это как? - не понял сосед Степаныч.
- У нас как? - Валентин снисходительно посмотрел на старика. - Подарили на свадьбу кровать, так на ней и спим до могилы. А у немцев - нет. Попользовался вещью лет пять - и в утиль. Что мебель, что телевизор, что машина.
- Так они же еще исправные! - заудивлялся другой сосед. - Зачем же их выбрасывать?
- Порядок такой, - авторитетно ответил гость - Движение капитала. Ты вещь выбросил и тут же новую купил.
- Ну, если есть на что, - вступил в разговор Михаил, до этого молча слушавший брата. - У нас тоже, у кого деньги дурные водятся, и машины, и мебель меняют. Ты лучше скажи, как у них сельское хозяйство в сравнении с нашим, как крестьяне живут?
Последний вопрос он задал, разливая по рюмкам водку.
Выпили, закусили. Убедившись, что внимание опять со¬средоточено на нем, Валентин продолжил рассказ.
- За все зарубежное крестьянство не скажу, но что видел, то видел. На полях у них не то, что у нас, - порядок. Все, как по линеечке. И ни сорной травинки. В Китае, к примеру, едет трактор, а за ним, вдоль бороздок, разматываются целлофановые ленты. То есть каждая бороздочка на всю ее длину плен¬кой покрывается.
- Парник, что ли? - удивился Степаныч.
- Что-то вроде того, - тон у Валентина стал поучительный. - Когда росточек проклюнется, китайцы над каждым в пленке дырочку прорежут, чтобы он наружу вылез. А целлофан сохраняет влагу и не дает прорасти сорнякам.
- Это сколько-же на наши поля пленки и людей надо, чтобы дырочек наковырять. - Степаныч ошалело закрутил головой.
- Ничего, дядя Коля, - Михаил похлопал его по плечу. - Мы без пленки, а урожай два года не хуже собираем. С долгами рассчитались. Директор говорит, что надо нам кооперативы создавать и на фермах, и в поле, чтобы мы хозяевами на селе стали. Тогда посмотрим, какие у нас поля и коровники будут.
- Да помолчи ты, - Михаилова жена Вера дернула его за рукав. - Дай человеку рассказать. Нашел, чем хвалиться. По самые крыши фермы навозом завалены и по селу в распутицу без резиновых сапог не пройдешь.
Михаил зыркнул на нее глазами, но, ничего не сказав, вновь начал разливать водку.
- Во-во. Это ты, Вера, верно про навоз, - поощрительно заулыбался Валентин.
- Я уходил в армию, все им было завалено, в городе уже пятнадцать лет живу, а наша Сосновка как была неухоженной, так и осталась.
- Ну, это ты не скажи, - старый Полетаев аж подался вперед. - Улицы начали асфальтировать, школу пристроили, а то тесная стала. Дом культуры отремонтировали. Баню и магазины обновили. Да и народ получше стал жить. Ежели, конечно, который не пьет.
- Не спорю, батя, - младший сын обнял за плечи рядом сидящего отца. - Но у них культура выше что в земледелии, что в животноводстве. И сервис, то есть обслуживание, - на высоте. А у нас весь инструментальный набор - молоток и зубило.
Не поняв, про какой сервис говорит сын, и не уловив, чем та, зарубежная, культура лучше, что в Сосновке, - старая Полетаева тоже заступилась за село.
- У нас, Валя, тоже в клубе кино показывают. И художественная самодеятельность хорошая, в городе выступала. В ней и Галя, и Слава участвуют. Так что ты напрасно нашу культуру обижаешь.
Валентин и все засмеялись. Выпили. Мужчины пошли в сенцы покурить, а женщины удалились в другую комнату к тряпочным смотринам.
Передохнув, вновь сели за стол. Разговор перешел на при¬везенные яства. Бананы, которые разделили по кусочку на всех, были оценены: мыло мылом и обезьянья еда. Не вызвал большого восторга и сервелат.
- Конечно, свой вкус он имеет, - подытожил Михаил, - но скользкий какой-то. И чеснока в нем мало. Завтра придешь ко мне, Верушка колбасу будет делать, тогда плюнешь на свой сервелат, как наше, родное, попробуешь.
Также и остальные деликатесы, по мнению сидящих (кроме приехавших из города), проигрывали отечественной еде. Заморская красиво упакована - спору нет, а все же "химия".
...Вечеринка шла своим чередом: пили и пели, плясали и веселили друг друга байками. Дядя Коля, Степаныч, по причине хромоты не бывший в армии и не выезжавший из Сосновки за ненадобностью дальше областного центра, под¬сел к Валентину.
- Счастливый ты, Валек, - он обидчиво шмыгнул носом, - за границу, как в наше село, ездишь. И все видишь что и как, и какие там города и люди. А мы вот тут всю жизнь, как кроты, в земле ковыряемся. Пашем, сеем, убираем и снова пашем, сеем. А другой раз подумаешь, и любо-дорого у нас. Порядок, он, конечно, не помешает, но не так, как у них, - по линеечке. А природа чего наша стоит? Ты уже, поди, и забыл, как мы с тобой и с моим Степкой на озеро в Сосновый клин на рыбалку ходили?
- Помню, Степаныч, да все это, как говорят, лирика, - Валентин прищурился. - Я еще, когда в Москве служил, понял, что жизнь в Сосновке - не самая лучшая. А сейчас поездил, посмотрел белый свет и еще больше убедился в этом. Ты не обижайся, но было наше село дырой, дырой и осталось. И все ваши ремонты магазинов, бани, урожаи и привесы, и на¬дои на фермах в подметки не годятся тому, что есть за рубежом. И народ наш, скажу тебе...
Валентин не успел докончить мысль. Михаил, сидевший наискосок через стол и, набычившись, слушавший, как брат ораторствует, привстал и, коротко размахнувшись, звезданул его с размаху в скулу. Удар был настолько хлесткий и неожиданный, что Валентина будто ветром сдуло с табуретки. Вразнобой закричали женщины. Подскочивший Славик сзади обхватил Михаила.
- Ты что это наделал, ирод? - старая Полетаева, заливаясь слезами, ухватила за руку Валентина, который уже поднялся с пола и стоял, ошалело держась рукой за щеку. - За что же ты так брата?
Михаил повел плечами, пытаясь освободиться от Славика и, также набычившись, буркнул:
- А чего он Родину поганит?..
Драку замяли, братьев начали мирить, но все равно гулянка была скомкана. Вера увела домой Михаила, а следом отчалили и Галина со Славиком. Не состоялась утром и опохмелка. Галинин муж заскочил, опрокинул стопку и, сказав, что Михаил срочно ушел в мастерскую, поспешил следом. Да и Валентин вдруг вспомнил про какое-то срочное задание шефа, и на следующий день, по-быстрому распрощавшись с родней, укатил. При этом с Михаилом они расстались вежливо, но без тепла и объяснений.
Вечером Славик, "стрельнув" у кого-то бутылку само¬гона, заскочил к Михаилу. Галина была на дойке, и мужикам никто не мешал. Выпили, закусывая домашней колбасой и хлебом. Желая подыграть хозяину, гость, откусывая смачно колбасу, сказал:
- Хороший у тебя сервелат, - и засмеялся, стараясь не по¬давиться.
- Да пошел он, - Михаил коротко матернулся. - Уедут за границу, а потом просят переслать им с оказией нашу обычную колбасу и сало или видеокассету с видами родных мест. Тогда это у них не лирика называется, а по-научному ностальгия. Едят колбасу, смотрят видик и плачут. А мы жили и живем! Наливай, Славик!