Самолет приземлился. Калининград встретил нас прекрасным сентябрьским полуденным солнцем и полным штилем. Я впервые ступила на землю бывшей Восточной Пруссии.
Через два часа мы вышли на набережную Верхнего озера, и нас накрыло одновременно, мы с мужем влюбились в это место.
Через два месяца мы приехали сюда жить навсегда.
Узнавание этого края было увлекательным, приятным, но иногда болезненным. Диссонанс вносили современная топонимика и архитектура. Старые постройки, сады, форты, парки вызывали безусловное почтение и уважение как престарелые родственники. Они так же хрупки перед новшествами нашего мира.
Для открытия мира Восточной Пруссии появился странный стимул. Я, считавшая себя всегда трезвомыслящим и скептически настроенным человеком, вдруг начала видеть особенные сны.
Почти полвека я прожила в центральной России, много, где побывала. Все мои предки родились, прожили жизнь и умерли там же. Только один дедушка, по известным причинам, дошагал до Праги в 1945-м,и, будучи победителем, пронес горечь и боль до конца жизни.
Второй дед дойти не сумел.
Сны шли ко мне безо всякого повода, и без запросов «хорошо бы приснилось…», совсем нерегулярно, каждый раз изумляя и потрясая. Это сгустки эмоций, очень концентрированных, выразительных и неповторимых. Это краеугольные моменты, с высокой степенью проникновения в мое сознание: не могу забыть ни запахов, ни тактильных ощущений, ни сердечных ритмов. Это - этапы жизни, не моей.
Каждый сон – толчок к идентификации, поиск.
Ситуации во сне накладывались на реалии, места становились узнаваемыми и объемными, картина динамичной во времени. Только люди оставались людьми.
Описываю сны в той последовательности, в которой они приходили ко мне.
Яблоки
Прекрасный полдень завершающегося лета. Сады благоухают ароматом созревших яблок, деревья клонят к самой земле обильные ветви, во всем разливается уверенность и удовольствие: урожай, достаток, благополучие…
Иду домой по брусчатой дороге, на мне легкое платье из простой темной ткани с белым кружевным воротником и парусиновые светлые туфли совсем без каблука. Побежала бы вприпрыжку от удовольствия, но я - взрослая дама. Вокруг все знакомое и родное – охристые черепичные крыши соседских домов, аккуратные живые изгороди, из-за которых со мной здороваются давно знакомые и добросердечные люди, я отвечаю кому кивком, кому добрым словом. У нас общая радость – урожай. Улыбка не сходит с моего лица. Я ее чувствую и не могу перестать улыбаться. Подхожу к своему крыльцу, оно одно такое в штатной застройке маленькой улицы – высокое и белое. Напротив калитки стоит новенький автомобиль – удивительно элегантный серый «Мерседес-Бенц». Прежде, чем зайти в дом, перебрасываюсь с соседкой через дорогу ничего не значащими и такими важными в этот миг словами: «Тоже сейчас на лестницу-стремянку залезу, главное только, чтобы банок хватило, СТОЛЬКО ЯБЛОК!» И мы смеемся, смеемся…
Просыпаюсь от смеха.
Понимаю, только что я четко и громко разговаривала на немецком, которого совершенно не знаю, как, впрочем, не знаю и кто я в этом сне.
Знаю точно – улица, на которой я живу сейчас, в реальном мире, и дом с белым крыльцом, стоял на месте того, в котором у нас квартира.
Рассказала близким, посмеялись. Но ощущение реальности сна еще долго не проходило. Тем более, что яблоня из сна все еще растет во дворе и даже плодоносит удивительными яблоками, вкус которых просто создан для штруделя…
Попробовали поискать старые карты, обнаружилось множество сведений и архивных данных. К сожалению, точной планировки места пересечения существующих улиц не прорисовано, хотя близкая по очертаниям уличная сеть есть на карте 1931 года. А какие сочные названия! Смысл переименования многих непонятен. Зачем улицу Гоффмана, например, надо было переименовывать в Озерную, там и озер не бывало никогда, нет и вряд ли появится…
Яблони и ныне цветут и плодоносят на нашей улице, только на вопрос о сортах, владельцы садов отвечают: «Мы определенно знаем два сорта – белые и красные!».
Сумерки
Поздняя осень или предзимье, влажно, моросит дождичек или уже мокрый меленький снежок, пахнет сырыми стволами, землей, полуразложившимися листьями. Холода не чувствую, все мои нервные рецепторы напоминают кроличьи или другого маленького зверька, стремящего быстренько прошмыгнуть в свою норку.
Я почти бегу через парк, это парк Макса Ашманна. Деревья молодые еще, дорожки гравийные, а кое-где краснокирпичные. Еще совсем недавно я здесь каталась на велосипеде с друзьями и рисовала. Я пересекаю парк с северо-запада на юго-восток, от ферм, что за городом, бегу домой, очень спешу. Уже начинает смеркаться, а в это время темнеет очень быстро. В парке я ничего не боюсь, я знаю здесь каждую травинку, не то, что куст или уж, тем более, дорожку. Это мой парк. Вот сейчас - горбатый мостик через канавку, он прекрасен, изящен, с коваными перильцами. Нет, перильца тоже не устояли перед этим временем. Какие-то две тени уже отвинчивают вторые, и тихо растворяются в сумерках.
Я осматриваю себя, не привлекаю ли ненужного внимания? Вряд ли. Ужасного грязно-серого цвета короткое полупальто и бесформенные башмаки, не сапожки и не ботинки…
На груди я несу сверток, и он привлекателен! Он пахнет копченым мясом и свежеиспеченным ржаным хлебом. Он очень «громко» пахнет, хотя небольшой, и запакован в бумагу, а поверх еще и в тряпку.
Я БОЮСЬ…
Пробегаю Главной аллеей к самой развилке на Парковую и слышу женский голос: «Подождите! Помогите мне!».
Останавливаюсь, мой страх зашкаливает. Начинает дергаться жилка над глазом. Женщина приближается со стороны Квендау, ей тяжело идти, в руках у нее необъятные узлы, а в подмышке еще и ваза.
- Подскажите, как к кинотеатру пройти?
Кинотеатр рядом с трамвайной остановкой, скоро комендантский час, а темнота опуститься еще раньше. Я показываю ей жестами, что идти прямо, никуда не сворачивая, до трамвайных путей. Она спрашивает – «А чего не разговариваешь? Немая?» Я многократно киваю, я ВРУ. Я все понимаю, что она говорит, и могу объяснить, но только по-немецки, а она говорит по- русски…
А еще я боюсь, что она услышит запах моего свертка.
-Вот ведь, что война сделала, проклятая! - ее следующая реплика.
А потом происходит невозможное и абсурдное, с моей точки зрения.
Она достает вазу и протягивает мне.
- Ну… ты мне помогла, на! Заработала. Продашь!
Я механически беру вазу, жду, пока она отойдет на невидимое в сумерках расстояние, и ставлю прямо на землю у перекрестка.
Я не могу ее взять.
Я знаю эту вазу, ее владельцев, и что с ними стало…
Сворачиваю в свою улицу, вот он - мой дом, мое высокое белое крыльцо. Во дворе домов по другую сторону улицы - мои соседи, все стараются быть незаметными, беззвучно кивают и отворачиваются, и растворяются в сумерках. Нам взаимно неудобно и неуютно в наших дворах и на улице.
Но это все пустяки, потому что я почти дошла. Меня ждет мой самый любимый человек в доме с белым крыльцом. Открывается дверь, и я погружаюсь в запах родного дома…
Просыпаюсь от дикого липкого страха, слезы душат, дыхание перехватывает, я плачу навзрыд, рыдаю. Кошка смотрит на меня жалостливо и лижет руку. Господи, как же такое пережить!?
Это уже слишком. Ладно еще, сон про яблоки, а переживать настоящий ужас…
Прошло уже больше года с того первого сна, а все сразу связалось, и стало понятно, что это тоже из ЕЕ жизни. Хотя до сих пор даже не знаю, кто я в этих снах? Да и вообще, это просто совпадение…
Не могу не рассказать сон близким, им тоже не смешно.
Такое не может быть смешным.
Боже, какие драмы и трагедии помнят эти деревья, камни, земля!
Помнят и рассказывают?
Всем?
Илзе
Я радуюсь тишине.
В доме тихо.
На улице тихо.
Не слышно ухающих взрывов, бегущих людей и тому подобного… Я помню и почти постоянно думаю, что вот сейчас…
Покоя нет.
Есть необходимость очень сильно сосредоточиться и сделать важную работу.
Стою посреди не то кладовки, не то чулана, весь пол заставлен ящиками, коробками, еще какой-то «тарой». Один за другим беру в руки предметы, составляющие мою жизнь, имеющие каждый свой характер, историю, ценность. Столовое серебро, моя гордость и достояние, требует заворачивания сначала в белую, на четверть с уголков кружевную, салфетку, затем в упаковочную бумагу. В фанерный ящик укладываются заварной чайник, кофейник, молочник, сахарница, затем сразу всей компанией ножи с тяжелыми, приятными на ощупь, всегда, кроме сегодняшнего дня, обнадеживающими ручками. Вилки и столовые ложки следуют за ними. Я опасаюсь за их судьбу, но не очень.
Потом в руки попадает уже заранее приготовленный сверточек, особенный, самый сокровенный. Его надо уложить как следует. Я задумываюсь, куда бы надежнее его убрать, спрятать.
В этот самый момент меня окликает из-за двери женщина, я успеваю заметить у нее только темные сатиновые нарукавники:
- Илзе!
Просыпаюсь с неразрешенной проблемой маленького сверточка. И вдруг меня пронзает – ВО СНАХ Я – Илзе! Или Эльза?
Я даже ни разу не слышала в реальной жизни такого имени.
Странность снов начинает беспокоить.
Муж гуглит и «Илзе» и «Эльза». Оказывается – это, практически, одно и то же имя, самое распространенное в 30-40 годах прошлого века в странах Балтии и Восточной Пруссии.
И что же хочет мне сказать или передать Илзе, которая жила здесь до и во время войны? Молодая влюбленная женщина, определенно брюнетка, работала в парке, дружила с соседями. Строила свое будущее и надеялась на лучшее. Что с ней произошло?
Пытаемся найти хоть какие-то архивные данные, подключается дочь, присылает скрин-шот странички, где найдены три Илзе, жившие в Кенигсберге с 1940 по 1945, НИ ОДНА по возрасту не подходит...
Но это ведь не все. У нее могло быть второе имя, так бывает.
И архивные данные только те, что доступны, есть же наверняка и нераскрытые, и невостребованные никем, лежащие в надежных немецких архивах.
Есть надежда!
И не одна она здесь жила, ведь у нее был возлюбленный, возможно муж.
И та женщина, которая ее позвала. В таком доме, который видится во снах, вряд ли жила одинокая молодая женщина.
Это почти азарт.
А вдруг больше ничего не приснится?
Фридрих
Упоительно пахнет цветами, вся округа кипит цветущими вишнями, сливами, алычей и уже яблонями. Удивительное освещение чуть вечереющего весеннего неба. Красные крыши невысоких домиков утопают в бело-розовой пене цветущих бескрайних садов. Город-сад достойно встречает очередную весну.
Мы стоим на высоком крыльце, только что вышли к друзьям, они разделяют нашу радость, наш праздник. Столы стоят прямо во дворе, под яблоней. Наши гости шумят, громко смеются, замечают нас, и, сговорившись, хором кричат что-то, а я разбираю только «Фриц! Фридрих!» Скользящее «р», родное и близкое.
Мой возлюбленный – герой дня в новехонькой «с иголочки» военной форме и просто зеркальных сапогах. Безусловно хорош, и серое с черным ему определенно к лицу.
Я трогаю сукно и блестящие пуговицы, и знаки отличия на отложном воротнике, а другая моя рука в его руке. Я думаю: «хорошо, что серый, а не черный, а то было бы очень мрачно».
Шелковый шарф щекочет мне щеку и шею, но я не поправляю его, не хочу вынимать руку из его руки… Голова кружиться от весеннего воздуха, надежды, ожидания прекрасного уверенного завтра.
Поверх всего этого сумасбродства и веселья как благословение – колокольный звон, разносится из кирхи Квендау. Вот и шпиль чуть-чуть виден с нашего крыльца.
Просыпаюсь на самой высокой точке счастья, на самом гребне хрустальной счастливой волны, улыбка во все лицо.
А потом меня накрывает: возлюбленный то – солдат Вермахта, и, ЗНАЧИТ, скоро ВОЙНА…
Себя я ни разу не видела во сне, только руки, волосы, одежду и обувь, так сам себя видит человек, а вот возлюбленный – это мой настоящий муж, только в молодости, тридцать лет назад, и очень блондин….
С друзьями совсем интересная история. В жизни такой дружбы, единомыслия, общности ожиданий и вообще душевного расположения ни с кем не удалось пережить.
Может, это все-таки шутки подсознания?..
Брат
Осенний солнечный день, Альтштадт, иду по направлению к реке. Чувствуется запах воды, рыбы, еще какие-то портовые запахи. Я не вижу его, но знаю, что за домами - Королевский замок. Мой путь лежит на остановку общественного транспорта ближе к голландскому кварталу.
Я одета по последней моде: коричневый шерстяной костюм, пиджак с огромными ватными подплечиками. Ощущение такое, что плечи стали шире в полтора раза, на голове малюсенькая шляпка, которая крепится непосредственно к волосам огромной булавкой, волосы убраны в тугую прическу. В одной руке – дамский ридикюль с мелочами, в другой – кожаная большеформатная папка. В ней моя гордость, итог многомесячной работы, «моё всё». У меня отличное настроение, официальный день вполне удался. Сегодня я получила полное одобрение моего портфолио, эскизы не просто одобрены – они взяты за основу для разбивки цветников и парковых посадок, есть несколько проектов маленьких скверов в условиях плотной жилой застройки. Я сегодня победитель!
День уже клонится к вечеру, люди начинают собираться со службы домой, на улицах становится людно.
Навстречу мне идет юноша пятнадцати – шестнадцати лет, светлые волосы, удивительно мягкие серые глаза. Опрятная форменная куртка то ли с молоточками, то ли с ключиками в углах воротника, очень ему к лицу. Он начинает разговор задолго до приближения ко мне, и как будто продолжает давно начатый спор со всем миром.
Мы, наконец, встречаемся, я улыбаюсь ему в ответ. Это мой младший брат Дитц. Я смотрю в его чистое и задорное лицо, я вглядываюсь, ловлю себя на стремлении запомнить каждую черточку, выражение. А он все продолжает настаивать на своей правоте.
Мы не спорим, нам хорошо вместе, я ведь тоже разделяю его стремление быть полезным и рационально относиться к жизни. Мы оба БОИМСЯ НЕ УСПЕТЬ сделать все, на что способны уже сейчас…
Что-то внезапно меняется, еще нет ни звука, ни движения, только состояние воздуха. Люди бегут к стенам домов, криков нет, только выражения глаз!
Я не сразу отрываюсь от лица Дитца, задерживаюсь на месте. И вдруг что-то чиркает по стене дома, что напротив, гул двигателя самолета, крики. Я как в ступоре, за воротник костюма попадают мелкие кусочки штукатурки.
От неожиданности я роняю сумочку, а папку прижимаю плотнее к себе, пытаюсь свободной рукой обхватить и защитить брата, но он выскальзывает. Он поднимает мой ненужно модный ридикюль.
Когда он вновь смотрит на меня – это совсем другой человек, другой – стальной – взгляд, жесткий рот, который демонстрирует его убежденность. Он больше ничего нам, его родным, доказывать не станет, все решено...
Подходит пожилая женщина в тирольской шляпке с трепещущим перышком, а глаза спокойные и сочувствующие, я ее не знаю, но мы теперь все «в одной лодке». Она успокаивающе поглаживает меня по плечу, ободрительно говорит, что общественный транспорт все равно ходит, и надо добираться домой.
Я держу брата за руку, мне надо довезти его в Марауненхоф во что бы то ни стало, и понимаю, что у него абсолютно зеркальная мысль – довезти домой меня, целой и невредимой.
Подходит наш трамвай, мы взбираемся внутрь…
Просыпаюсь от того, что левой рукой пытаюсь залезть за ворот пижамы, а правую прижимаю плотно ДО БОЛИ к груди. Я ВСЕ ЕЩЕ БЕРЕГУ портфолио.
Что это было?
Как всегда, осмысление занимает больше времени, чем сам сон. Мы пережили налет, физически не пострадали, и даже не видели никого из пострадавших. Какой это год?
Это первый налет, или уже были?
Дитрих, безусловно, решил идти на фронт, а, вернее, фронт пришел к нему.
И тут, кажется, я начинаю понимать, ПОЧЕМУ… прозревать.
Вопрос, который меня мучает, начинает проясняться.
Душа своя, не чужая.
Душа не своя, чужая.
Предлог - по усмотрению.
Как выбрать, как помочь?
Как успокоить и успокоиться?
Не могу назвать себя верующим человеком, но и атеистом никогда не была. Сугубо материалистический Закон сохранения энергии не может не распространяться на эмоции, поскольку ни в чем больше человеческой энергии не сконцентрировано. Есть какая-то среда, особая аура, в которой безо всяких секретных ключей можно получить доступ, если захотеть.
Не отпускает чувство ответственности и вины, а еще незнания выхода.
И совсем нет виноватых и виновных. Есть только пострадавшие, пережившие…
Да, ведь еще есть и выжившие, но НЕ ПЕРЕЖИВШИЕ, а до сих пор переживающие...
А еще есть неуспокоенные души… неупокоенные души…
Одна из них – Илзе. Она стучится ко мне, прямо в душу, она проникает в нее, вместе со своей болью, с воспоминаниями радости, счастья, благополучия, достижений, промахов, неудач.
Из моих глаз льются ее слезы, ее улыбкой озаряется мое лицо.
В парке я своими ладонями трогаю листья посаженных ею деревьев, вдыхаю аромат ее цветов, трав, и чувствую вкус посаженных ею яблок и слив. В реальной жизни.
Потому что деревья живут дольше людей, и даже дольше их воспоминаний и воспоминаний о них.
Другие произведения сборника:
О Ветре (http://www.proza.ru/2016/10/05/1915)
Беседа? (http://www.proza.ru/2016/10/10/1325)
Какая она? (http://www.proza.ru/2016/10/27/670)
Бессердечный Город ( http://www.proza.ru/2015/11/30/1931 )
Берег ( http://www.proza.ru/2015/11/26/647 )
Остров неупокоенных душ (http://www.proza.ru/2016/09/08/1811 )