(Предыдущее см. http://www.proza.ru/2017/12/07/1748).
К середине марта 1991 года стали проявляться признаки надвигающегося голода: окончательно опустели полки в магазинах. Цены на базарах вообще стали недоступными для простого народа. Вера, глядя на то, что у нас кончаются запасы крупы и картошки, (пока была возможность, и мы запасались кое-чем, как все), была в ужасе – что потом, чем кормить детей?! Начались волнения в Прибалтике, Грузии, на Украине. Там поднимали головы местные национальные «элиты», началось движение за выход из состава СССР, за самостоятельность. Многим в республиках казалось, (нашлись те, кто сумел внушить массе), что все беды идут от Москвы, что, отделившись, они заживут припеваючи.
Руководством страны предпринимались судорожные усилия чтобы сохранить СССР. В том числе были попытки, правда слабые, остановить сепаратистов силой. В Вильнюсе, Тбилиси пролилась первая кровь,(в том числе из-за спровоцированных националистами акций), что вызвало бурю негодования и волну протестов не только в нашей стране, но и за рубежом. Был срочно организован и проведен общесоюзный референдум за сохранение СССР. Большинство граждан пока еще не представляли себя вне Союза, потому проголосовали «за». Такой результат по мнению некоторых аналитиков, был достигнут, в основном, потому, что Союз предполагалось сохранить в обновленном виде, как союз самостоятельных республик. (Чуть позже они так же дружно проголосуют за их фактическую независимость).
В обществе не спадала волна протестов против бесчинств в армии. В газетах, по ТВ появлялись всё новые факты издевательств над молодыми военнослужащими в армии и на флоте. И там тоже стали проявляться националистические настроения в виде противостояния групп военнослужащих разных национальностей. Продолжались митинги, пикеты у входа в Министерство обороны. После того, как такое стало возможным, безопасным, ими стали увлекаться всё больше и больше. Дело дошло до того, что генералы не могли попасть в свои кабинеты, их не пускали туда солдатские матери, кричали оскорбления, чуть не плевали в лицо. Авторитет власти в стране падал, начинался разгул "демократии".
23 марта в Москве начал работу Всесоюзный слет родителей военнослужащих. Я совершенно не могу вспомнить, кто и почему меня туда пригласил. (В качестве приглашенного там же, почти рядом со мной, сидел в недалеком будущем Министр обороны РФ генерал П.Грачев). А пригласили, и не только пригласили, а дали слово. Это в обстановке, где каждый из тысяч присутствующих в зале просто кипел от негодования и сгорал от желания выразить словами, высказать свою боль, свою беду. Я выступил там с конкретными предложениями, как обуздать «дедовщину» в армии. Выслушали внимательно, с одобрением. (Тогда впервые сведения обо мне, фотографии появились в газетах и даже на ТВ, но не по моей воле).
В конце марта правительство вынуждено было снова объявить об очередном повышении цен. Что творилось в магазинах! Озверелая толпа с сумками в руках с глазами полными паники и ненависти к тем, кто там, «наверху», и тем, кто в торговле, расхватывала всё, что осталось, затевала драки, если что-то «выбрасывали» на полки. Приходилось удивляться, как пока еще не остановился транспорт, продолжают работать предприятия, где рабочим не выдают зарплату, а если и выдают, то кастрюлями, стульями, даже бутылками водки. То есть продукцией предприятий. Похоже, наступала агония советской системы.
Несколько лет спустя, в печати появились предположения, что такую ситуацию некие враждебные силы создали тогда в стране умышленно. Но в то время никто так не думал. Никому и в голову не могло придти, чтобы в Советском Союзе, с такой мощной правозащитной системой и КГБ могли существовать какие-то враждебные силы. Большинство совершенно справедливо считало, что к такому положению в стране привели наша «социалистическая» система и экономика.
А «номенклатура» не сдавалась! Не желала «поступиться принципами». В том числе, разумеется, и военное руководство. Тот же Чернавин, как мог, защищал «от нападок» армию и флот. А как? Да всё так же – враньём, очковтирательством. Например, спрашивают его журналисты:
- Как вы оцениваете боеспособность атомного крейсера «Киров»?
Он отвечает:
- Это гордость нашего флота!
Говорит, прекрасно зная, (журналисты ведь не спроста задали ему такой вопрос, хотя бы немного о том подумал), что «Киров» был принят в состав ВМФ недостроенным. Что председатель Госкомиссии, которая его принимала, адмирал Бондаренко, к изумлению многих, получил звание Героя соцтруда. И получил он его по представлению промышленности. (Конечно же все понимали, за какие заслуги он, военный, был к нему представлен. А у него хватило совести такое награждение принять).
Потом, уже на флоте, крейсер так и не довели «до ума», как обещали. Он сгнил без специально, оборудованного места для стоянки, без должного обеспечения, выбив, стоя на якоре, весь свой моторесурс. «Гордость нашего флота»! Каков же тогда весь наш флот, если это его гордость? И каков у него Главком, если того не знает? Знает, не может, не имеет права не знать. Но продолжает по въевшейся многолетней привычке втирать очки, врать. Только врать-то можно вышестоящему руководству. А тем, кто ниже и знает истинное положение дел, врать бесполезно. К сожалению, перестроить своё сознание удавалось далеко не всем.
Время шло, а Комитет по делам военнослужащих при Президенте СССР всё еще так и не был создан. Заглох вопрос и с обеспечением прав группы «Широкий взгляд». Яростное сопротивление благим намерениям Горбачева оказали силовые министры, военная промышленность, их поддержал Председатель Верховного Совета СССР А. Лукьянов. Никому из них не нужен был гражданский контроль за военными ведомствами. Пусть и в ограниченной области – в области прав военнослужащих. Никогда в СССР такого контроля не было, и в этой области постепенно складывалась неблагополучная обстановка. В системе повального сокрытия недостатков и очковтирательства допустить создание Комитета, который вскрыл бы истинное положение дел, они не могли.
Мне самому высокие военные чины не раз задавали вопрос: «Ну а вот если бы к вам, как к командиру корабля в прошлые времена кто-то из гражданских лез со своими вопросами, требованиями и предложениями, что бы вы сказали?». Приходилось отвечать почти серьезно: «Если бы лезли с советами в вопросах оружия, тактики боевых действий и т.д., послал бы их подальше. А если бы помогли обеспечить жильем офицеров и мичманов, помогли с отоплением, горячей водой в казарме, с постройкой тренажеров на базе, с изданием законов по социальной защите моих подчиненных и их семей и контролем за их исполнением – был бы им очень благодарен». Горбачев то ли не вникал в это дело, то ли не решался тронуть систему, только его попытки создать Комитет, как и попытки депутатов ВС СССР наделить необходимыми правами группу «Широкий взгляд», были сведены на нет. О них благополучно забыли.
И тогда в первой половине 1991 года уже депутатами ВС РСФСР в Верховном Совете России была образована специальная «Комиссия по защите прав военнослужащих и членов их семей». В её состав вошли 12 народных депутатов. При Комиссии, как полагается, создали небольшой аппарат для обеспечения её работы из шести штатных сотрудников. Возглавил Комиссию Анатолий Алексеев, депутат от Кронштадта. Вот он и пригласил меня туда работать. (Опять же, не знаю почему, кто ему меня рекомендовал). Пришлось согласиться, поскольку к тому времени стало ясно - работать иначе нам не дадут.
Трудно даже описать словами, какая масса работы свалилась на Комиссию, когда о ней узнали в стране и в армии. Десятки посетителей, сотни обращений, писем ежедневно. Со всеми надо разобраться, если жалобы, претензии законны - не просто обратиться в соответствующие инстанции, но и обязать их выполнить требования людей, проконтролировать, что и как сделано, иначе всё, как обычно, ограничится бумагой.
Если кто-то подумал, что этой работой занимались депутаты, то он глубоко ошибся. После того, как их включили в состав Комиссии, они тут же о том забыли. (То-есть, как часто бывает по пословице: "Замах рублёвый, а удар х..."). У них, кроме законотворчества, нашлись какие-то свои депутатские дела. Всей черновой работой по делам и социальной защите военнослужащих и их семей занимались мы, шесть сотрудников «аппарата». От истерик приходящих на прием убитых горем родителей погибших или искалеченных военнослужащих, жалоб отцов бездомных семейств, обращений сбежавших из армии от издевательств солдат и т.д. к концу дня у нас просто тряслись руки. В одной из комнат стояли столы, заваленные письмами, а они всё шли и шли. И на каждое письмо надо было не просто ответить, а разобраться в вопросах, поставленных в нем. Мы не только, не разгибаясь, задерживаясь на службе, старались в их содержание и чем-то помочь, но и часто прихватывали письма с собой на выходные, чтобы и там с ними поработать, что-то обобщить, систематизировать перед выходом в вышестоящие инстанции. Но осилить такой объем работы мы просто не могли физически.
Постепенно становилось ясно, что так, борясь с последствиями, а не с причинами бед, справиться с ними невозможно. Нужен был не только специальный гражданский Комитет, но, прежде всего, соответствующие Законы. Обо всём этом мы говорили Алексееву, с тем, чтобы он ставил такие вопросы в Верховном Совете. К сожалению, он почему-то ставить их там не спешил. Просто требовал от нас не оставлять без внимания ни одного письма, ни одного посетителя.
Ко всему прочему надо сказать и о том, что на работу мне приходилось ездить в Москву из Обнинска. Вставал в пять утра, завтракал, бежал на автобус, чтобы ехать на вокзал, (в автобус еще надо было как-то втиснуться), там садился в электричку,(опять в давке), в ней полтора-два часа досыпал, потом на метро. (Кстати, имел право вызвать машину из депутатского гаража, чтобы с вокзала доехать до места работы, или в любое ведомство в пределах Москвы. Но никогда им не пользовался. Ездил только общественным транспортом). И таким же образом обратно с работы домой. А что такое наши автобусы, электрички? Битком набитые людьми, шум, вонь. Зимой пронизывающий холод, летом удушающая жара, духота. Домой возвращался около 22 часов, ужинал, принимал душ и спать. Сознавал, конечно, что надолго так меня не хватит. Держался только на сознании важности той работы, за которую взялся. Надеялся, что нам удастся сдвинуть дело с мертвой точки, что будут созданы и законы, и Комитет. Вот тогда смогу с чистой совестью уйти. О том, что как сотрудник Комиссии ВС РСФСР могу претендовать на жилье в Москве, ни разу даже не подумал.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/12/08/334