Прошло вот уже несколько минут, как я сижу, неподвижно склонившись над наполовину исписанным листом бумаги, в ожидании потока мыслей, что совсем недавно рождался на кончике шариковой ручки. Бесполезно. Небрежно выронив инструмент, медленно распрямляю спину и откидываю голову назад. Делаю глубокий вдох и закрываю слезящиеся от рези глаза. Некоторое время всматриваюсь в игру бликов на фоне непроглядной черноты, безрезультатно выискивая ответ на вопрос, сформулировать который у меня упорно не получается.
Времена пера и чернильницы давно прошли и, порой, я завидую тем писателям, чьи романы рождались при свете свечи. Когда малейшее неаккуратное движение может испортить всю красоту изложенной картины, пустив насмарку долгий труд, процесс написания приобретает волшебное ощущение неповторимости происходящего. Тогда ты всецело погружаешься в работу, и это уже не работа вовсе, но полноценный ритуал. Мысли обостряются и концентрируются настолько, что выливаются в спрессованную струю, рождаясь в моменте соприкосновения острия с бумагой, и мгновенно впитываются, запечатывая себя в хитросплетении символов, - волнующее мгновение перехода ментального мира в строчку на листе реальности. Я – вершитель судеб и архитектор целого мира, поистине находящий своё отражение в каждой секунде разворачивающихся событий.
И чем книга, имеется ввиду, стоящая книга, отличается от жизни? Создавая героя и его историю, писатель перепроживает грани самого себя и интегрирует их в свой повседневный опыт, поднимая на поверхность пласт непродуманных мыслей и непережитых переживаний. А в чём разница создания жизни и написания книги, если и то и другое происходит в твоей голове?
В конце концов, написание хорошей книги ум в порядок приводит, как и её прочтение. Однако и в этой сфере не обходится без фигляров и шутов. Во все времена находились желающие увековечить себя и оставить след в умах грядущих поколений. Наиболее прозорливым не пришлось кануть в небытие – возможность всегда лежала перед теми, кто задавался вопросом. И по сей день книги несут их дух через века – подлинное бессмертие и вечная жизнь нетленной мысли на просторах глобального информационного поля. Вот так и я хочу и дальше жить в сердцах людей, и чтобы часть меня вошла в умы читателей моих. Я заложу зерно надежды на бессмертие своё, мои плоды послужат фонарём в кромешной тьме в руках искателей чудес.
Звук приближающихся шагов вытянул меня из лабиринтов мыслей и вернул за столик. Приближался официант – высокий парень с чёрными волосами и большими карими глазами. Серые брюки отглажены так, что о стрелки после работы парового утюга можно порезать палец. Белая рубашка, несоответствующая ширине плеч молодого человека, наполовину сокрыта жилеткой в тон брюкам, застёгнутой на три пуговицы. Черты лица хоть и были плохо видны из-за лёгкого сумрака в углу заведения, но всё же явственно указывали на присущий этому парню темперамент, определить который не составляло труда. Нет сомнений, он знает о своей привлекательности относительно противоположного пола, и, надо полагать, активно этим знанием пользуется. Поверхностное самолюбование и тяга к беззаботной жизни, вероятно, выливается во множество одноразовых отношений в перерывах между алкоголем и лёгкими наркотиками. Мысли о будущем путаются на годовом рубеже, однообразие пёстрой жизни даёт видимость некого смысла и стабильности, но где-то глубоко сидит немой вопрос, что даёт о себе знать по утрам после тяжелых ночей перед началом рабочих будней. Вопрос, который ещё несколько лет возможно успешно игнорировать, но непременно придёт день, когда он воспрянет и перекроет собой все смыслы и цели, прилипшие на протяжении трети пройденного пути.
Конечно, вполне возможно, что я ошибаюсь, но всё же что-то подсказывает мне, что я предельно близок к пониманию такого рода вещей. Люблю смаковать подобные мысли, в особенности в подобной обстановке лёгкого полумрака, где мне и посчастливилось занять столик, - всегда предпочитал уединение и затенённость в режиме работы, требующей напряжения в сфере черепной коробки. Это позволяет мне рассматривать в мельчайших деталях каждый отдельный пазл, не теряя при этом целостности всей картины. Тем временем нарушитель спокойствия, приблизившись ко мне, учтиво наклоняется и задает вопрос:
- Желаете чего-нибудь?
Теперь я могу видеть блеск засохшего лака для волос и чувствовать запах сигарет и жареной курицы, обильно приправленной смесью трав. Должно быть, парень большую часть времени проводит в компании поваров, временами флиртуя с молоденькими сотрудницами заведения на свежем воздухе, поигрывая сигареткой в зубах. Гладко выбритая кожа, лопнувшие капилляры на белках уставших глаз и довольно резкий запах туалетной воды, что, надо полагать, неплохо маскирует аромат ушедшей ночи. Что ж, есть в этом что-то брутально-притягательное для представительниц слабого пола, - о вкусах не спорят, на вкусы ведутся.
- Нет, благодарю. Только счёт, - с улыбкой отвечаю я.
Учтиво улыбнувшись в ответ и едва заметно кивнув, он развернулся и направился к барной стойке, где его уже поджидала официантка с немым ожиданием продолжения завуалированного флирта. Мне сложно разглядеть детали её униформы, кроме чёрных туфель, белого фартука, тёмного цвета блузки и заколки, удерживающей волосы в небрежно-изящном завитке. Но, как бы то ни было, в данном случае фраза «не одежда красит человека, а человек одежду» была справедлива, учитывая параметры точёной фигурки. Она с улыбкой склонила голову и, вероятно, ждёт броского комментария с его стороны. Вполне возможно, часть сегодняшней ночи они проведут в жарких объятиях друг друга, что, несомненно, добавит крутого всплеска волн на ровных линиях кардиограммы их жизней. И если бы это было в первый раз, то можно было бы только позавидовать наступающему фееричному взрыву чувств, а если нет, то это будет очередная ночь в попытке дотянуться до ускользающего огонька, родившегося в тот самый первый раз, но который, как водится, с каждым днём становится всё иллюзорнее и холоднее. Пессимистично, возможно.
Впрочем, всё это лишь мои фантазии и банальный поиск острия ощущений в стоге сена застывших мыслей. Мне необходимо немного взбодриться. Поэтому я медленно встаю из-за столика и направляюсь в сторону вотэр клосэт. И, как обычно, состояние писателя, как я его назвал, не так просто оставить на рабочем месте. Оно уплетается за мной, порождая в голове непредвиденные умозаключения по поводу всего того, на что набредает мой рассеянный взгляд.
Вот сейчас он остановился на ожерелье молоденькой официантки. Белый жемчуг? Неважно. Я не думаю об этом. Внимание всецело поглощено созерцанием украшения на фоне светлой кожи. Одна из бусинок находится ровно под ямочкой у основания шеи, и, черт возьми, это то самое идеальное место, которое она могла занять. Есть в этом что-то мистическое, необъяснимое, что сопровождает и направляет нас на протяжении всей жизни, временами приоткрывая завесу тайны и показывая своё лицо, идеальное лицо момента – совершенство и самодостаточность картины, что рождается и умирает на наших глазах, даруя возможность наблюдать вечно меняющийся облик мира, приглашая вступить с ним в диалог. Это мир, в котором не существует ничего отделённого и ничего лишнего; мир, в котором каждый из нас не существует без всепроникающей паутины взаимоотношений; мир, как вселенское уравнение, в котором мы – набор неизвестных, безостановочно перетекающих в переплетениях взаимообуславливающих факторов. Мы, как цепочки причинно-следственных связей, в которых каждое наше действие и каждый наш выбор приводит к рождению нового мира, в котором мы уже не те, что были секунду назад.
Она посмотрела в мои глаза, интересно, сумела ли она уловить хоть намёк на то, что происходит в моей голове? Думаю, что да. Я увидел её настоящую, и, хоть я не могу облечь увиденное в слова, я знаю, что она поняла это по моим глазам. Такое случается сплошь и рядом, но быстро забывается, потому что тому, чему невозможно дать объяснение, нет места в нашей голове. Так уж устроены наши жизни – мы просто играем роли и следуем сценариям, боясь выйти за рамки привычного и объяснимого. Так мы спасаемся от самих себя и избегаем принятия ответственности за собственные жизни и за создание проблем, что окружают нас. Наша учесть – жить в мире, боясь смотреть по сторонам и игнорировать тот факт, что всё, что происходит с нами, есть продолжение нас самих. Поэтому мне ничего не остается, как просто пройти мимо, опустив голову и сделав вид, что ничего не произошло.
К тому моменту, когда я подошел к двери и дотронулся до холодной влажной ручки, на моих губах уже растянулась улыбка, и это, безусловно, указывало на то, что что-то во мне уже знает, каким будет продолжение книги. Поднимаю голову, смотрю вверх и полной грудью делаю глубокий прерывистый вдох, чувствуя, как всё моё тело наполняется трепетом, а пальцы начинают мелко дрожать. Я должен, во что бы то ни стало, вернуться за столик и продолжить повествование сюжета, удержать который в себе мне не представляется возможным.