Эола сидела за столом и плакала, иногда повизгивая, как обиженная собака.
Перед ней стояла початая бутылка с вином и высокий розовый стакан, наполовину заполненный дурно пахнущей мутной жидкостью.
Катюха – соседка её, лет тридцати сидела на диване, напротив, угрюмо наблюдая за плачущей.
-Прекрати, Олка,- пыталась она урезонить женщину,- чего воешь? Этот проходимец слёз твоих не стоит. Сопьёшься с ним и только.
Эола подняла голову лишь тогда, когда я тронула её за плечо. Пьяные глаза не понимающе уставились на меня. Размазывая по лицу слёзы, она попыталась встать, но тут – же снова заняла удобное положение. Говорить с ней было бесполезно.
Я согнала Катюху с насиженного места, и оторвав подругу от стула, не без помощи соседки уложила на диван.
Соседка - красивая, высокая брюнетка, пококетничав передо мною немного и увидав, что я не обращаю на неё никакого внимания, выскользнула на лестничную площадку через приоткрытую дверь.
Олкина квартира - маленькая, уютная, обставленная со вкусом, была всегда предметом моего хорошего настроения. Но сейчас я чувствовала здесь себя весьма отвратительно. Вместо умиротворения и расслабленности – зло и отвращение к разбросанным подушкам, скомканной простыне на полу, стойкому винному запаху. Единственное желание моё, заполонив душу и сердце, с огромной силой толкало на подлость: уйти, оставить одну ноющую, пьяную, совершаемую непоправимый грех, подругу. Но разве я могла решиться на подлость? Сиюминутная слабость прошла так же неожиданно, как и возникла. Внутренняя истерика, совсем не пьющей женщины, стала понемногу проходить.
Я вытащила из холодильника бутылку с водой, неотъемлемую часть Эолкиных закаливаний, и намочила кухонное полотенце.
Холодные процедуры несколько успокоили подругу. Эола притихла, протянула дрожащую руку и скользнула ею по подолу моего платья.
- Ну прости меня,-пьяно пролепетала она.
-Очнулась? Дура ты, дура,- ворчу я,- бабе давно за сорок, сердце барахлит, сосуды ни к чёрту. А ты туда же – любовь, вино! Может быть хватит? Подохнешь ведь!
Тихо вошла Катюха, принесла сок лимона с мёдом
-Напои её,- попросила она, пьянчужке легче станет.
-Ну, а ты чего смотрела, набрасываюсь я на соседку,-я что вам Мать Тереза? Что случилось то?
- Да этот опять,- начала свой рассказ Катя,- привязался к Эолке, спасу нет. Деньги, выуживает и прочее.
- Ну чего замолчала?- срываюсь я ,- он же на двадцать лет моложе Эолы. О чём можно говорить?
Кажется нервы мои вот – вот не выдержат и я сорвусь. Либо разревусь, либо наговорю непристойностей.
И Катюха рассказала, как приходил «Брат во Христе», Валька значит. Просил, требовал, рыдал на груди моей подруги, жаловался на своих «баламутных» сестёр. Потом заперлись голубки на двое суток, пили конечно. А сосед - пастор стучал в двери, призывал их быть морально устойчивыми.
Девица хохотнула и из - под лобья посмотрела на меня. Но не до смеха мне. Я была готова разорвать, уничтожить и Эолку, и Катюху и этого сутенёра и даже пастора за стенкой. Настолько мне стало больно и обидно за мою, добрую, нежную, покладистую подругу, готовую всегда прийти каждому на помощь. А что сейчас? Какая-то секта, братья и сёстры во Христе, пастор и прочее, как сказала Катюха. А прочее – пьющая дочь с мужем. Видела я недавно их – серые, худые, взвинченные. Не смешно ли, когда говорят, что человек кузнец своего счастья?
К утру Элоне стало плохо. Она стонала, плакала, умоляла меня уйти и оставить её одну. Говорила, как ей стыдно за совершённое.
Я дала ей кучу нужных таблеток от всех болячек, которые естественно бунтовали в бедолаге, что есть сил, заставляя подругу страдать вдвойне. Скорую вызывать? Но что скажут и как поведут себя медики, я прекрасно знала.
И лишь к обеду,кое -как, уговорами и приказами, с Катюхой подняли слабую сине – зелёную блудницу и усадили за обеденный кухонный стол.Несколько ложек куриного бульона и кусочек запечённой в соусе рыбки буквально втолкнули в капризную горе - Эолку.
Дома я появилась лишь поздним вечером. Выключила телефоны, закуталась в тёплый плед. И, устроившись уютно на диване, попыталась заснуть.
Эолкино нытьё плескалось в ушах и ещё долго не давало покоя измотанной за сутки душе моей.
- Ну и что такого, коли он на двадцать лет моложе меня,- всхлипывала подруга,- мы не можем друг без друга,
-И без вина тоже?- съязвила я.
-Я думала, что у адвентистов найду успокоения,- продолжала, поморщившись Эолка,- Бог то един. Но не вышло у меня ничего. Валентина лишь встретила. Крестили нас с ним вместе. Несчастный он, как и я. Работы нет, сёстры злобятся, на себя заставляют работать. А он безотказный, понимаешь, как и я, такой же. Мне думалось, что не женщина уже, столько лет одна и одна. Муж был сволочь, ты же знаешь А Валя женственность во мне разбудил. И здесь этот пастор слежку устроил. Не допускает он наших встреч,козни строит.Меня изводит.Нас уже запугали!Эола клялась не появляться у сектантов и вызволить оттуда Валечку.
На следующее утро подруга позвонила, просила прощение, обещала исправиться и сообщила, что пойдёт к братьям и сёстрам во Христе.
_Они меня зовут, без меня никак, понимаешь, Лерка? И он там. А я не могу без него.
- Без сутенёра и пьяницы?- не выдержала я,- значит обещания твои, клятвы твои и выеденного яйца не стоят?
Эолка бросила трубку. Я сползла с дивана, накапала сердечных капель. Обида, как червь пробралась в душу мою и совершала своё чёрное дело. Остаток дня я пролежала на диване. Ничего не хотелось делать: ни есть, ни общаться, не выходить на улицу.
- Пусть они, эти вывернутые на изнанку человечки, меня не трогают. Бог им судья,- пришла не прошеная мысль,- наверное, каждый заслуживает то, что он заработал.