44.
- Михалыч, а может добавим?
- А что, Анатольич?
- Да «шило» у доктора возьмём. Согреемся!
- Миша, дай нам на протирку!
- Так я же давал вам на протирку тампоны!
- А что нам тампоны? Ты их себе в... Ладно! Мы видишь какие. Грязные!
- Да какие вы...
- Не смеши людей. Нам кружку!
- Зачем вам кружку?
- Миша, меньше вопросов. Наливай!
- Но! Только на протирку!
- Какие могут быть разговоры, Миша! - Морщит минёр перебитый боксёрский нос.
- Идём в рубку радистов.
Он был недоволен собой. Это он то, который славился всегда непоколебимой решительностью, не может принять решения...
Надо действовать, искать. Искать. Но что? И где выход?
Что-то непривычно давило в левой половине груди со стороны спины. Не обращал внимания.
В лодке темно. Лишь переносные лампы тускло светят в носу и корме отсеков. Но ему нет необходимости в освещении. Он чувствует лодку телом и душой. Он с ней сросся.
Обход корабля командиром - это церемония. Это ритуал. Ежедневные обходы корабля выверили и отработали до автоматизма каждое движение командирского тела. Он запросто может пройти с закрытыми глазами по лодке. Без освещения.
Правая рука поворачивает рукоятку кремальерного затвора вверх до отказа. Левая толкает от себя тяжеленную переборочную дверь. Затем, упор двумя руками в отполированный до зеркального блеска комингс. Туда же левое колено. Теперь, левая рука опирается о приваренную к двери скобу, корпус выносится до пояса вперёд и правая нога через комингс ступает на настил второго отсека.
Переборочная дверь должна быть либо задраена на кремальерный запор, либо отдраена и поставлена на стопор. Незакреплённая, она во время качки, представляет серьёзную опасность. Если не убьёт, то уж покалечит. Пальцы обрубает в один момент! И немало подводников лишились после военной службы возможности ковырять в носу!
Второй отсек отделан пластиком под красное дерево и походит на коридор вагона международного сообщения. По бокам прохода раздвижные двери. Сразу слева, возле переборки второй батарейный автомат с присосавшимися к нему кабелями силовой сети, толстенными точно удавы. Далее, по левому борту - кают кампания офицеров. За кают-компанией четырёхместный офицерский "клоповник" и командирская каюта-шкаф.
Возле носовой переборки установлен первый батарейный автомат. Справа узкое пространство между рубкой комплекса управления телеуправляемыми торпедами и кормовой межотсечной переборкой заложено индивидуальными дыхательными аппаратами. За рубкой КТУ - каюта старшего помощника, рубка гидроакустиков и умывальник - прикреплённая к переборке раковина со сливом в цистерну грязной воды номер один.
Под ногами лазы в разделённые непроницаемой герметичной переборкой первую и вторую аккумуляторные ямы, уходящие глубоко вниз двумя ярусами-этажами. Перед переборочной дверью в первый отсек лаз в неглубокую акустическую выгородку с высокочастотными агрегатами-преобразователями тока гидроакустических станций. Над головой переплетение трубопроводов, кабелей и повсеместно прикрепленные к подволоку приборы дожига водорода.
Ещё одна переборочная дверь с кремальерным запором. Рычаг кремальеры вверх, дверь - на себя. Небольшой, в три ступеньки, без поручней трап. Далее, длинный во весь отсек, доходящий до задних крышек торпедных аппаратов, мостик - настил из металлических пайол. По бортам в три яруса и два ряда боезапас, - стеллажные торпеды второй и третьей очереди. Боезапас первой очереди - в торпедный аппаратах.
Справа установка объёмного химического пожаротушения ЛОХ. Под настилом лаз в трюм первого отсека, где стоит станция пенотушения пожара - ВПЛ. Над головой неуклюжие массивные гидравлические прессы перекладки и завалки-отвалки носовых горизонтальных рулей. Между торпедными аппаратами на подволоке закреплён мотор шпиля. Побортно установлены гидравлические машинки приводов кингстонов и клапанов вентиляции носовых цистерн главного балласта. В центре отсека над головой наклонный торпедопогрузочный люк.
Он тысячу раз проходил этим маршрутом. Знает, где протиснуться в пол-оборота, где чуточку, ровно на столько, чтобы не удариться, наклонить голову. Если завязать глаза - ничего не изменится. Тело самостоятельно выполнит все необходимые движения.
Центральный пост. И какому только идиоту поручили его спроектировать? Узнать бы фамилию! И убить! Более неудобного расположения приборов невозможно придумать! Теперь, перевернувшись, он вообще представляет собой что-то невообразимо тесное и совершенно непонятное.
Непосредственно под нижним рубочным люком вход в гальюн. Чуть правее - штурманская рубка. За период боевой службы штурмана приобретают способность по запаху определять посетителя корабельного туалета.
Принюхались. Если запах особенно вонючий, то это помощник или замполит.
О! Как-то уважительно пахнет! Это командир.
Сзади, за штурманской рубкой ютится выгородка с приборами торпедного автомата стрельбы ТАС, вход в которую располагается между тумбами ограждений перископов. Ближе к корме, за лоснящимися смазкой мачтами выдвижных устройств, скрыт вход в рубку радиометристов.
По правому борту, рядом с переборочной дверью во второй отсек, - пост управления горизонтальными рулями. Пост погружения и всплытия с колонкой аварийного продувания цистерн главного балласта, колонкой воздуха высокого давления, красными и голубыми маховиками занимает почти весь правый борт третьего отсека. Чуть дальше - лаз в трюм. Рядом, прислонявшись к кормовой переборке отсека, недовольно ворчит автоматический регулятор напряжения корабельной сети. Словно кто-то маленький, юркий и злой спрятался внутри этого прибора и занимается там своими никому неведомыми таинственными делами.
Среди невообразимого переплетения трубопроводов водоотливной системы, электрических кабелей, шлангов, распределительных коробок на откидных коечках отдыхают бренные тела «королей говна и пара» - трюмных машинистов.
«Тихо водичка журчит в гальюне.
Служба подводника нравится мне!»
Рядом с выгородкой выдвижных устройств жужжат насосами гидравлики гидропневмоаккумуляторы. Рядом дверь в холодильную камеру - провизионку.
Теперь всё это хозяйство перевёрнуто на тридцать семь градусов!
Он пролез по всем отсекам, заглянул в боевую рубку, в боцманскую выгородку.
Веяло гарью и холодом. Живая лодка пахнет краской, соляркой, теплом и ещё чем-то неуловимым, чем пахнет только подводная лодка. А эти запахи - запахи умирающего организма. Разлагающегося трупа.
Сознание испытывает муки оттого, что он не может, просто не в силах остановить дальнейшее разложение, повлиять каким-либо образом на неотвратимость страшного грядущего.
Четвёртый отсек. В рубке радистов кто-то стоит на четвереньках, уткнувшись головой в большой пятнадцатикиловатный передатчик.
- А это кто?
- Александр Анатольевич.
- Что он под приборами делает.
- Он инструкцию ищет. Потерял.
- Какую инструкцию?
- Да не знаю товарищ командир. Какую-то...- равнодушно ответил старшина команды радистов.
- Даниленко!
- ...
- Даниленко! Биомать!
- Он, наверное, отравился, товарищ командир.
- Чем?
- Воздухом и вином. Вина выпил полкружки.
- Понятно, - тяжело вздохнул и махнул рукой. - Можно выпить бутылку, ну две. Но ведь не три же! - Вспомнилась флотская байка.
Где-то внизу рокотали голоса. Скорее всего, это были мотористы.
В дизельном отсеке четверо играли в карты. Столом служил картонный ящик из-под сухарей.
Прислонился к переборке и некоторое время молча смотрел. Обдало смрадом человеческого пота. Чьи-то ноги в носках торчали перед лицом.
На него не обращали внимания.
Его перестали воспринимать как командира!
- Что за азартные игры?
- А что? Хоть на последок...
Равнодушно. Не поднимая глаз.
Это «а что?» без должного «товарищ командир» вызвало в нём странное чувство бешенства! Почувствовав, как кровь приливает к лицу, он поймал себя на том, что может сейчас размахнуться и врезать этому дерзкому мальчишке.
В очередной раз превозмог себя. Сдержался. Нельзя было дать вырваться на волю вспыхнувшему гневу. Он всегда был здоров, выдержан, ощущал себя крепким, умеющим вести себя достойно и спокойно, но видимо есть и этому пределы.
Они же собрались умирать! Перед смертью не хочется дисциплины. Не хочется строгости. Что может остановить это дальнейшее разложение и падение?
Вот Достоевский. Он ставит своих героев в неимоверно тяжёлое положение. И у них тогда выявляются такие стороны мысли и характера, которые в обычных условиях не обнаружить. И герои находят выход.
Но такая ситуация классику-психологу и не снилась.
- Да пошло оно! Умирать, так умирать. Сейчас или потом? Не одно ль и то же!
- Встать! Трое суток ареста каждому!
Встали. Удивились.
Ареста? Каждому? Их арестуют и посадят на гауптвахту? Там хуже? Когда?
Да когда всплывём! А всплывём?
Если должны арестовать, то всплывём! Командир же сказал!
Бесшумно возник заместитель. Припухшее лицо его было непривычно бледно, усы обвисли, глаза источали тревогу.
- Борис Дмитриевич, что с людьми?
- А что с людьми?
- Мы в одной консервной банке и ничего не замечаем! Они, биомать, как суки монные, тьфу, заговариваться стал с вами, как мухи сонные! Бесятся, падают! Лопатин вон спятил. На людей бросается.
- Спёртый дух помутил одичалый мозг. Устали люди!
- Замполит посмотрел на висевшую над головой станцию лага, отодвинулся в сторону, не ровен час, грохнет по голове. - Отравились углекислым газом. Измотались! Да вот и вы...
- А почему у нас в отсеках стоит шильный запах?
- Доктор людей «шилом» протирает.
- А где доктор «шило» хранит?
- В резиновом мешке из-под дистиллята. А мешок заперт в железном шкафу!
- Как в сказке. Игла в яйце, яйцо в трусах... «Шило», ибиомать, в мешке не утаишь! Как ты его ни шхерь! Народ-то он не дурак. Проверьте! Проверьте наличие спирта! Чувствую, не всё так красиво!
Ситуация складывалась тупиковая, и грозила перейти в разряд неуправляемых.
- Им во хмелю всё трын-трава. Пока. А дальше? Пьяный гик? Разгул? Не удержим их от отчаянных поступков! А что могут вытворить? А кто остановит?
Веру в людей вселяйте! Веру в спасение. До последней минуты! А главное, их вина-то в чём? Они в чём виноваты? Мы же с вами всё устроили! Мы! Мы сами создали эту ситуацию и ухудшили своё положение.
Кто дал совет спиртное выдать? Нет, я не виню никого постороннего. Медицина рекомендовала? Согласен. Но если это опыт, то его результат отрицательный! И вина-то выпили всего по кружке. А посмотрите, что с людьми творится!
- Углекислого газа в воздухе три процента. Поздно снарядили РДУ! Дождались, когда упала температура в отсеках, а вместе с ней снизилась эффективность регенеративных установок. Теперь и регенерацию не раскочегаришь. А без кислорода мозги перестают соображать.
- Но ведь не у всех же мозги отключились!
- Люди стали терять сознание. Вот и радиометрист Лазаренко в каком-то полубредовом состоянии.
- Да он с командира своего пример взял, который людьми не занимается! Даниленко «в позе» в рубке радиометристов с явными признаками отравления. Ни как не углекислотой. Алкогольное у него отравление!
Не вино тому виной! А личная недисциплинированность! Спирт они пили! Доктор спирт «прошляпил»!
Нежелательная ситуация возникает там, где даём слабину. Где нет контроля! Людей надо драть, что есть силы!
Вон механики! Костя Муха, командир БЧ-пять, хватается за сердце, а пока не жалуется.
И минёру хоть бы хны! Не берёт его, не ломает! Гоняет своих «албанцев» - торпедистов. Ни себе, ни им покоя не даёт. И не надо!
Утратив надежду на спасение, решили, что всё дозволено? Как последнее желание осуждённого на смерть. А надо было не самоустраняться и попустительствовать, а вбивать в головы своим матросам мысль, что и на том свете есть командиры и дисциплина. И там строем ходят!
И не надо под банальное пьянство подводить научную базу!
Каждому воздастся по заслугам!
И там!
И здесь!
Холодно! Не греет спирт! Не греет вино! Внутри холод. В костях. В душе! Кровь стынет.
- Тише!
- А чё?
Она слышит. Она здесь, рядом. Тридцать пять миллиметров маломагнитной стали разделяют Её и этих чуть живых, вялых, продрогших, глухо кашляющих людей. Там, за прочным корпусом Она, затаившись, прислушивается к их хриплым простуженным голосам, к неторопливым разговорам, к их напряжённому дыханию, к их не прекращающемуся сухому чахоточному кашлю.
Она ждёт.
Вы там ещё живы? Когда станет совсем тихо я войду.
Холодно!