пьеса Игоря Древалёва
по рассказам и мотивам рассказов И.А.Бунина из одноименного сборника, дневниковым записям «Окаянные дни», материалам фондов Музея МХАТ и Российской Государственной библиотеки.
Стихи И.А.Бунина
(любительская и не очень качественная съемка спектакля есть на моей страничке в Youtube в разделе Спектакли)
действующие лица:
Николай Платоныч, бывший генерал. В «капустнике» Витязь и Матадор.
Ольга Александровна, официантка в русском ресторане в Париже. В «капустнике» Актриса и Дама.
Машенька, старушка-странница.
Старый Князь, Отец, Сторож с колотушкой. В «капустнике» Капельмейстер.
Хозяин ресторана, Адам Адамыч, Одноглазый матрос, Мужик в треухе, Фаворит. В "капустнике" Балиев.
Саша, Дочь, Невеста, Она.
Декламатор, Офицер, Молодой Князь, Он.
Певица.
1.
Маленький русский ресторан в Париже.
Поздняя осень. Вечер. Между столиков на подставке макет русской усадьбы. По ходу действия, параллельно и контрапунктом усадьба будет оживать, в ней будут загораться огни и в окнах будут видны кружащиеся фигуры. Над ней будет идти снег и деревья рядом с ней будут наклоняться от ветра... Она будет жить своею жизнью, чтобы в конце замолчать навсегда. В большинстве случаев в моменты активности домика-усадьбы поет ПЕВИЦА.
ХОЗЯИН РЕСТОРАНА. Бон суар. Бон суар и бонжур! Сойе ле бьенвеню в наш маленький русский ресторан. Ту ва бьен! Прекрасная русская кухня! Повар с яхты великого князя Александра Михайловича! Бон суар! Прошу!
Входит НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ.
ХОЗЯИН РЕСТОРАНА. Бон суар. Сойе ле бьенвеню в наш маленький русский домик. Ле пети мэзон рюс, так сказать... Концертная программа... Прошу! (делает знаки официантам)
НИК.ПЛАТ. Благодарю. (садится за столик)
Входит ОЛЬГА.
ОЛЬГА. Bonsoir, monsieur.
НИК.ПЛАТ. Bonsoir... Но вы ведь русская?
ОЛЬГА. Русская. Извините, образовалась привычка говорить с гостями по-французски.
НИК.ПЛАТ. Да разве у вас много бывает французов?
ОЛЬГА. Довольно много. И все спрашивают непременно зубровку, блины, даже борщ. Вы что-нибудь уже выбрали?
НИК.ПЛАТ. Нет, тут столько всего... Вы уж сами посоветуйте что-нибудь.
ОЛЬГА. Нынче у нас щи флотские, битки по-казацки... можно иметь отбивную телячью котлетку или, если желаете, шашлык по-карски...
НИК.ПЛАТ. Прекрасно. Будьте добры дать щи и битки.
ОЛЬГА. Водочки желаете?
НИК.ПЛАТ. Охотно. Сырость на дворе ужасная.
ОЛЬГА. Закусить что прикажете? Есть чудная дунайская сельдь, красная икра недавней получки, коркуновские огурчики малосольные...
НИК.ПЛАТ. Что я прикажу закусить? Если позволите, только селедку с горячим картофелем.
ОЛЬГА. А вино какое прикажете?
НИК.ПЛАТ. Красное. Обыкновенное, - какое у вас всегда дают к столу.
ОЛЬГА. Вода?
НИК.ПЛАТ. Нет,мерси, ни воды, ни вина с водой никогда не пью. Вода портит вино также, как повозка дорогу и как женщина душу.
ОЛЬГА. Хорошего же вы мнения о нас! (уходит)
Появляется ДЕКЛАМАТОР.
ДЕКЛАМАТОР.
И дни и ночи до утра
В степи бураны бушевали,
И вешки снегом заметали,
И заносили хутора.
Они врывались в мертвый дом –
И стекла в рамах дребезжали,
И снег сухой в старинной зале
Кружился в сумраке ночном.
Подходит к макету. Домик-усадьба оживает.
Но был огонь – не угасая,
Светил в пристройке по ночам,
И мать всю ночь ходила там,
Глаз до рассвета не смыкая.
Она мерцавшую свечу
Старинной книгой заслонила
И, положив дитя к плечу,
Все напевала и ходила...
И ночь тянулась без конца...
Порой, дремотой обвевая,
Шумела тише вьюга злая,
Шуршала снегом у крыльца.
Когда ж буран в порыве диком
Внезапным шквалом налетал,
Казалось ей, что дом дрожал,
Что кто-то слабым, дальним криком
В степи на помощь призывал.
И до утра не раз слезами
Её усталый взор блестел,
И мальчик вздрагивал, глядел
Большими темными глазами...
Уходит. Окна домика гаснут.
ОЛЬГА. (возвращается с подносом, расставляет тарелки) Приятно, что вам у нас понравилось.
НИК.ПЛАТ. Очень понравилось. Как вас величать прикажете?
ОЛЬГА. Ольга Александровна. А вас, позвольте узнать?
НИК.ПЛАТ. Николай Платоныч.
ОЛЬГА. Повар у нас замечательный, на яхте у великого князя Александра Михайловича служил.
НИК.ПЛАТ. Да... А вы давно тут работаете?
ОЛЬГА. Третий месяц.
НИК.ПЛАТ. А раньше где?
ОЛЬГА. Раньше была продавщицей в Printemps.
НИК.ПЛАТ. Верно, из-за сокращений лишились места?
ОЛЬГА. Да, по доброй воле не ушла бы.
НИК.ПЛАТ. Вы замужняя?
ОЛЬГА. Да.
НИК.ПЛАТ. А муж ваш что делает?
ОЛЬГА. Работает в Югославии. Бывший участник белого движения. Вы, вероятно, тоже?
НИК.ПЛАТ. Да, участвовал и в германской и в гражданской войне.
ОЛЬГА. Это сразу видно... И, вероятно, генерал?
НИК.ПЛАТ. Бывший. Теперь пишу истории этих войн по заказам раз-ных иностранных издательств... Как же это вы одна?
ОЛЬГА. Так вот и одна... (уходит)
Ресторан пропадает, светятся окошки маленького домика. Волчий вой.
2.
ПЕВИЦА поет.
НИК.ПЛАТ. Как давно я не был там. Жил когда-то в России, чувствовал её своей, имел полную свободу разъезжать куда угодно, и не велик был труд проехать каких-нибудь триста верст. А все не ехал, все откладывал. И шли и проходили годы, десятилетия. Но вот уже нельзя больше откладывать: или теперь, или никогда.
Появляется СТОРОЖ с колотушкой.
СТОРОЖ. Эй-йа... Эй-йа... Эй-йа...
НИК.ПЛАТ. Надо пользоваться единственным и последним случаем, благо час поздний и никто не встретит меня.
И я пошел по мосту через реку, далеко видя все вокруг в месячном свете июльской ночи.
Мост такой знакомый, прежний, точно я его видел вчера: грубо-древний, горбатый, окаменевший от времени до вечной несокрушимо-сти, - гимназистом я думал, что он был еще при Батые.
СТОРОЖ. Э-эх, нализался… (садится, достает фляжку и стаканчик, выпивает)
НИК.ПЛАТ. В Париже ночи сырые, темные, розовеет мглистое зарево на непроглядном небе, Сена течет под мостами черной смолой, стол-бы отражений от фонарях на мостах...
СТОРОЖ уходит. Колокол, зарево.
НИК.ПЛАТ. Тут на мосту фонарей нет, и он сухой и пыльный. А впереди, над садами торчит каланча. Это во время ночного пожара я впервые поцеловал твою руку. Я был у вас в гостях, когда вдруг забил набат. Все бросились к окнам, потом за калитку. И в тесноте, в толпе, среди тревожного, то жалостливого, то радостного говора, я слышал запах твоих девичьих волос, шеи, холстинкового платья – и вот вдруг решился, взял, весь замирая, твою руку...
И потом мы сидели в каком-то недоумении счастья. Одной рукой я обнимал тебя, слыша биение твоего сердца, в другой держал твою руку, чувствуя через нее всю тебя. И было уже так поздно, что даже и колотушки не было слышно.
А потом ты проводила меня до калитки, и я сказал: «Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я встану там на колени и поцелую твои ноги за все, что ты дала мне на земле.
Вой ветра. Вьюга.
3.
МАШЕНЬКА. Услышь, Господи, молитву мою и внемли воплю моему. Не будь безмолвен к слезам моим, ибо странник я у тебя и пришелец на земле, как и все отцы мои...
НИК.ПЛАТ. Скажи Богу: как страшен Ты в делах твоих!
МАШЕНЬКА. Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогу-щего покоится... На аспида и василиска наступишь, попрешь льва и дракона... Ибо Его все звери в лесу и скот на тысяче гор... И ты, божий зверь, Господень волк, моли за нас царице небесную.
НИК.ПЛАТ. Машенька, странница, не бойся, это я.
МАШЕНЬКА. Здравствуйте, сударь. Нет-с, я не боюсь. Чего ж мне бояться теперь? Это в младости глупа была, всего боялась. Темнозрачный бес смущал.
НИК.ПЛАТ. Сядь, пожалуйста.
МАШЕНЬКА. Никак нет. Я постою.
НИК.ПЛАТ. Сиди, а то я уйду. Скажи, кому это ты молилась? Разве есть такой святой – Господний волк?
МАШЕНЬКА встает, хочет уйти.
НИК.ПЛАТ. Ах, какая ты! А еще говоришь, что не боишься ничего! Я тебя спрашиваю: правда, что есть такой святой?
МАШЕНЬКА. Стало быть, есть, сударь. Есть же зверь Тигр-Ефрат. Раз в церкви написан, стало быть есть. Я сама его видела-с.
НИК.ПЛАТ. Как видела? Где? Когда?
МАШЕНЬКА. Давно, сударь, в незапамятный срок. А где, и сказать не умею, в Задонщине, и уж какая там местность грубая... Там-то в деревне князей наших, на самой высокой горе, на венце ее, над рекой Каменной, господский дом, голый весь, трехъярусный, и церковь желтая, колонная, а в той церкви этот самый божий волк: посередь, стало быть, плита чугунная над могилой князя, им зарезанного, а на правом столпе – он сам, этот волк: во весь свой рост и склад написанный: сидит в серой шубе на густом хвосту и весь тянется вверх, упирается передними лапами в земь, ожерелок седой, голова большая, остроухая, клыками оскаленная, округ же головы золотое сияние, как у святых угодников... (зажигает свечу) Ишь как весело затеплилось. И какой-то дух-то церковный пошел... Почивать вам пора, сударь. Ночь-то уж грозная стала...
Бормочет, накрывается пледом, засыпает.
НИК.ПЛАТ. Почему грозная?
Стук в дверь, НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ из глубины смотрит как давнюю историю, которая проходит сейчас перед ним.
4.
Стук в дверь. САША, вся в муке, открывает.
АДАМ. Что ж ты не отворяешь? Спала что ли?
САША. Никак нет, с кухни ничего не слышно, очень плита шумит.
АДАМ. Знаем мы вашу кухню! Верно, у тебя пожарный кум сидит?
САША. Никак нет... (приглашает к столу)
АДАМ. Ну то-то же, смотри у меня! (усаживается, выпивает, закусывает) Да ты кто такая?
САША. Как кто?
АДАМ. Новая кухарка?
САША. Так точно...
АДАМ. Фекла, Федосья?
САША. Никак нет... Саша.
АДАМ. Ага. (наливает еще) И господ, значит, нет дома?
САША. Барин в редакции, а барыня поехали в эту, как ее... воскрес-ную школу.
АДАМ. (чуть навеселе) Досадно. Хм.
МАШЕНЬКА бормочет во сне.
АДАМ. А это кто?
САША. Это Машенька, странница.
АДАМ. Хм. Досадно. Ну ничего, завтра еще зайду. Так скажи им: мол, приходил страшный, черный господин, Адам Адамыч. Повтори, как я сказал.
САША. Адам Адамыч.
АДАМ. Правильно, фламандская Ева. Смотри же помни. (уходит, возвращается) А пока вот что... Иди-ка скорей сюда.
САША. Зачем?
АДАМ. Вот увидишь... (пританцовывает, неожиданно укладывает САШУ на сундук)
САША. Барин! Я на весь дом закричу!
АДАМ. А я тебя задушу. Смирно!
САША. Барин! Ради господа... Я невинная!
АДАМ. Это не беда. Ну, поехали!
АДАМ накрывается пледом МАШЕНЬКИ. САША сопротивляется, потом затихает.
____________
АДАМ. (оправляется, достает из сюртука фотографию) Ну-ка глянь, похож? На держи, завтра еще зайду. И послезавтра. (уходит)
МАШЕНЬКА. (просыпается) Свят, свят, привиделось... Никто не заходил ли?
САША. Адам Адамыч.
МАШЕНЬКА. Кто это, не знаю? Чего господам велел передать?
САША. Никак нет...
МАШЕНЬКА. А что это ты вся заплаканная?
САША. От луку...
МАШЕНЬКА. А-а... Ну, пойду. (уходит)
САША встает.
НИК.ПЛАТ. Адам уехал в Петербург. Забегал проститься.
САША уходит.
5.
У входа в ресторан НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ ожидает ОЛЬГУ. Выходит ОЛЬГА.
НИК.ПЛАТ. Э-э... Вы любите синема?
ОЛЬГА. Иногда бывает интересно.
НИК.ПЛАТ. Вот теперь идет в синема «Этуаль» какой-то, говорят, замечательный фильм. Хотите, пойдем посмотрим? У вас есть, конечно, выходные дни?
ОЛЬГА. Мерси. Я свободна по понедельникам.
НИК.ПЛАТ. Ну вот и пойдем в понедельник. Нынче что? Суббота? Значит послезавтра. Идет?
ОЛЬГА. Идет. Завтра вы, очевидно, не придете?
НИК.ПЛАТ. Нет, еду за город к знакомым. А почему вы спрашиваете?
ОЛЬГА. Не знаю. Это странно, но я уже как-то привыкла к вам.
НИК.ПЛАТ. И я к вам. Знаете, на свете так мало счастливых встреч... Итак, послезавтра. Где же нам встретиться? Вы где живете?
ОЛЬГА. Возле метро Мот-Пике.
НИК.ПЛАТ. Видите, как удобно, - прямой путь до «Этуаль». Я буду ждать вас там при выходе из метро ровно в восемь с половиной.
ОЛЬГА. Мерси.
НИК. ПЛАТ. C`est moi qui vous remercie. Уложите детей и приезжайте.
ОЛЬГА. Слава богу, этого добра у меня нет. (уходит)
НИК.ПЛАТ. Только поздно, поздно. Милосердный Господь всегда дает штаны тем, у кого нет зада... (уходит)
6.
ДОЧЬ и ОФИЦЕР играют в салки, дурачатся.
ОФИЦЕР (поет под гитару)
На распутье в диком древнем поле
Черный ворон на кресте сидит,
Заросла бурьяном степь на воле,
И в траве заржавел старый щит.
На распутье люди начертали
Роковую надпись: «Путь прямой
Много бед готовит и едва ли
Ты по нем воротишься домой.
Путь направо без коня оставит –
Побредешь один и сир и наг, -
А того, кто влево путь направит,
Встретит смерть в незнаемых полях…»
ОТЕЦ. (входит) Ну, друзья мои, это война! В Сараеве убит австрийский кронпринц. Это война!
ОФИЦЕР (пауза, поет, куражится)
Жутко мне! Вдали стоят могилы…
В них былое дремлет вечным сном…
«Отзовися ворон чернокрылый!
Укажи мне путь в краю глухом».
ДОЧЬ останавливает его, берет гитару.
ОТЕЦ. Удивительно ранняя и холодная осень!.. Так ты все-таки хо-чешь ехать утром, а не после завтрака?
ОФИЦЕР. Да, если позволите, утром. Очень грустно, но я еще не совсем распорядился по дому.
ОТЕЦ. Ну, как хочешь, душа моя. Только в этом случае мне пора спать, я непременно хочу проводить тебя завтра... (уходит)
ОФИЦЕР. Хочешь, пройдемся немного?
ДОЧЬ. Хорошо...
Загораются окна домика.
ОФИЦЕР. Какая холодная осень! Надень свою шаль и капот...
ДОЧЬ. Кто это?
ОФИЦЕР. Фет.
ДОЧЬ. А-а... Ну, капота нет. А как дальше?
ОФИЦЕР. Не помню. Кажется так:
Смотри – меж чернеющих сосен
Как будто пожар восстает...
ДОЧЬ. Какой пожар?
ОФИЦЕР. Восход луны, конечно. Есть какая-то деревенская осенняя прелесть в этих стихах. «Надень свою шаль и капот...» Времена наших дедушек и бабушек... Ах, боже мой, боже мой!
ДОЧЬ. Что ты?
ОФИЦЕР. Ничего, милый друг. Все-таки грустно. Грустно и хорошо. Я очень, очень люблю тебя... Посмотри, как совсем особенно, по-осеннему светят окна дома. Буду жив, вечно буду помнить этот вечер... Как блестят глаза. Тебе не холодно? Воздух совсем зимний. Если меня убьют, ты все-таки не сразу забудешь меня?
ДОЧЬ. Не говори так! Я не переживу твоей смерти!
ОФИЦЕР. Ну, что ж, если убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне. (берет гитару, наигрывает)
______________
ДОЧЬ. Убили его – какое странное слово – через месяц в Галиции. И вот прошло с тех пор целых тридцать лет. Весной восемнадцатого года, когда отца уже не было в живых, я жила в Москве, в подвале у торговки на Смоленском рынке, которая все издевалась надо мной: «Ну, ваше сиятельство, как ваши обстоятельства?»
Я тоже торговала, продавала солдатам в папахах и расстегнутых шинелях то какое-нибудь колечко, то крестик, то меховой воротник, побитый молью, и вот тут, торгуя на углу Арбата и рынка, встретила пожилого военного, за которого вскоре вышла замуж... Зимой в ураган, отплыли с несметной толпой прочих беженцев из Новороссийска в Турцию. Я бабой в лаптях, он в истертом казачьем зипуне. И на пути, в море мой муж умер в тифу. Близких у меня осталось после того на всем белом свете только трое: племянник мужа, его молоденькая жена и их девочка, ребенок семи месяцев. Но и племянник с женой уплыли через некоторое время в Крым к Врангелю. Там они и пропали без вести. А я жила в Константинополе, зарабатывая на себя и на девочку очень тяжелым черным трудом. Потом Болгария, Сербия, Чехия, Бельгия, Париж, Ницца... Была я в Ницце в первый раз в девятьсот двенадцатом году – и могла ли думать в те счастливые дни, чем некогда станет она для меня!
ОФИЦЕР оставляет гитару, уходит.
Так и пережила я его смерть, опрометчиво сказав когда-то, что не переживу ее. (берет гитару, обнимает ее) Но, вспоминая все то, что я пережила с тех пор, всегда спрашиваю себя: да, а что же все-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то? Все-таки был. И я верю, горячо верю: где-то там он ждет меня - с той же любовью и молодостью, как в тот вечер... «Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне...» Я пожила, порадовалась, теперь уже скоро приду. (уходит)
7.
ОДНОГЛАЗЫЙ МАТРОС. (выбегает и стреляет из нагана) Всем, всем и заграницу Севастополя бесцельно, по-дурному стреляющим!
Товарищи,вы достреляетесь на свою голову, скоро нечем будет стрелять и по цели,вы все расстреляете и будете сидеть на бобах, а тогда вас, голубчиков, и пустыми руками заберут. Товарищи, буржуазия глотает и тех, кто лежит сейчас в гробах и могилах. Вы же, предатели, стреляльщики, тратяпатроны помогаете ей и остальных глотать.
Появляется НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ.
Мы призываем всех товарищей присоединиться к нам и запретить стрельбу всем имеющим конячую голову.
Стреляет в НИКОЛАЯ ПЛАТОНЫЧА, тот стреляет в ответ и далее по ходу перестрелка.
ОДНОГЛАЗЫЙ МАТРОС. Товарищи, давайте сделаем так от нынешнего дня, чтобы всякий
выстрел говорил нам: «Одного буржуя, одного социалиста уже нет в жи-вых!» Каждая пуля, выпущенная нами, должна лететь в толстое брюхо,она не должна пенить воду в бухте.
Товарищи, берегите патроны пуще глаза. С одним глазом еще можно жить, но без патронов нельзя.
Если стрельба при ближайших похоронах возобновится по городу и бухте, помните, что и мы военные моряки линейного корабля
«Свободная Россия», выстрелим разочек, и тогда не пеняйте на нас, если
у всех полопаются барабанные перепонки и стекла в окнах.
Итак, товарищи, больше в Севастополе пустой, дурной стрельбы не будет, будет стрельба только деловая – в контрреволюцию и буржуазию,а не по воде и воздуху, без которых и минуты никто не может жить.
Патроны у обоих кончаются, оба ранены. МАТРОС, шатаясь подходит к НИКОЛАЮ ПЛАТОНЫЧУ и душит его. Опускается на колени и держит голову НИКОЛАЯ ПЛАТОНЫЧА на своих руках, очумело смотрит на окна домика.
8.
Появляется МАШЕНЬКА, смотрит на МАТРОСА, тот уходит.
ПЕВИЦА поет.
МАШЕНЬКА. На море Океане, на острове Буяне лежит бел, горюч камень Алатырь, на том камне, на том камне сидит красная девица, сидит покрашается, добрым людям похваляется, ратным делом красуется. В правой руке держит пули свинцовые, в левой медныя, а в ногах каменныя. Ты, красная девица, отбери ружья, заколоти своею рукою невидимою. Будут ли стрелять из ружья, и пули были бы не в пули; а пошли ты эти пули во сыру землю, во чисто поле. Возьми ты, красная девица, иглу булатную, да вдень нитку шелковую, руда желтую, зашей раны кровавые. Замыкаю мои приговорныя словеса замком; и ключ кидаю в Окиан-море под горюч камень Алатырь...
Врачует НИК.ПЛАТ., он стонет.
НИК.ПЛАТ. (приходит в себя) Машенька!
МАШЕНЬКА. Почивать вам пора. Ночь грозная стала.
НИК.ПЛАТ. Почему грозная?
МАШЕНЬКА. А потому, что потаенная, когда лишь алектор, петух по-нашему, да еще нощный вран, сова, может не спать. Тут сам Господь землю слушает, самые главные звезды начинают играть, проруби мерзнут по морям и рекам.
НИК.ПЛАТ. А что ж ты сама не спишь по ночам?
МАШЕНЬКА. И я, сударь, сколько надобно, сплю. Старому человеку много ли сна полагается? Как птице на ветке.
НИК.ПЛАТ. Ты мне только доскажи про этого волка.
МАШЕНЬКА. Да ведь это дело темное, давнее, сударь, - может, баллада одна.
НИК.ПЛАТ. Как ты сказала?
МАШЕНЬКА. Баллада, сударь. Так-то все наши господа говорили, любили эти баллады читать. Я, бывало, слушаю – мороз по голове идет:
Воет сыр-бор за горою,
Метет в белом поле,
Стала вьюга-непогода,
Запала дорога...
До чего хорошо, Господи!
НИК.ПЛАТ. Чем хорошо, Машенька?
МАШЕНЬКА. Тем и хорошо-с, что сам не знаешь чем. Жутко.
НИК.ПЛАТ. В старину, Машенька все жутко было.
МАШЕНЬКА. Как сказать, сударь? Может, и правда, что жутко, да теперь-то все мило кажется. Ведь когда это было? Уж так-то давно, - все царства-государства прошли, все дубы от древности рассыпались,все могилки сравнялись с землей. Дело это еще при великой царице было. Разгневалась она за что-то на старого князя, заточила в даль от себя, и он лют сделался – пуще всего на казнь рабов своих и на любовный блуд. (уходит, НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ "смотрит" следующую картину)
9.
ФАВОРИТ. (достает указ) Сим повелевается... Высочайшим соизволением... Сим повелевается отныне и до конца дней твоих, князь... До конца дней. Повелевается. Чтобы духу твоего... Твоего духу... ближе, чем на пятьсот верст в столицах не было. Не было. Не было!.. Не было!.. Повелевается! (дает КНЯЗЮ подзатыльник)
КНЯЗЬ. Что же это такое?
ФАВОРИТ. Не было! (дает подзатыльник)
КНЯЗЬ. Помилуйте, как же можно? Я все ж таки...
ФАВОРИТ. Повелевается. (дает подзатыльник)
ФАВОРИТ уходит.
_____________
Имение КНЯЗЯ. Входят МОЛОДОЙ КНЯЗЬ и НЕВЕСТА.
МОЛОД.КНЯЗЬ. Позвольте, батюшка? Благословения вашего прошу. Благословите, батюшка... Батюшка!
КНЯЗЬ. Благословить? Отчего же, можно и благословить. (целует НЕВЕСТУ)
МОЛОД.КНЯЗЬ. Батюшка!
КНЯЗЬ.
Воет сыр-бор за горою,
Метет в белом поле,
Стала вьюга-непогода,
Запала дорога...
Обнимает и целует НЕВЕСТУ.
МОЛОД.КНЯЗЬ. Побойтесь Бога, батюшка. До греха не доводите.
КНЯЗЬ. Пошел прочь! Пошел! Стала вьюга-непогода, Запала дорога...
МОЛОД.КНЯЗЬ. Прошу вас, батюшка, отец вы мне, или нет?!
Волчий вой.
КНЯЗЬ. Молчи! Песню мою тревожишь... Пошел, иди прочь!
МОЛОД.КНЯЗЬ. А-а!
Бросается на КНЯЗЯ, схватка, старый КНЯЗЬ отшвыривает молодого.
НЕВЕСТА. Батюшка, отпустите, я за вас молиться буду!
КНЯЗЬ. Молиться? Как же ты будешь за меня молиться?
НЕВЕСТА. Не знаю. Отпустите, батюшка!
КНЯЗЬ. Нет, ты скажи, как за меня молиться будешь.
НЕВЕСТА. Не знаю я ничего... Молитвы читать буду, псалмы
петь... Отпустите!
КНЯЗЬ. Отпущу... погодя...
Волчий вой.
КНЯЗЬ.
Стала вьюга-непогода,
Запала дорога...
Волчий вой. КНЯЗЬ хватается за голову.
КНЯЗЬ. Господи и владыко живота моего... Стала вьюга-непогода, Запала дорога, Метет в белом поле...
МАШЕНЬКА. (появляется) Стоит дом на острове, а в том доме сидит старица.
Ты, старица, приди к князю нашему, вынь из него жало смертное. Заговариваю раны колючие. Будьте во веки веков на собаке черной, серой, красной, седой, рыжей, белой, а ты, Господень волк, моли за раба твоего Царицу Небесную.
КНЯЗЬ плачет, пытается МАШЕНЬКЕ что-то объяснить, она, успокаивая, уводит его.
10.
У кинотеатра НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ, за несколько дней постаревший, ждет Ольгу. Появляется ОЛЬГА – нарядная, цветущая, помолодевшая...
НИК.ПЛАТ. Ольга Александровна...
ОЛЬГА... Бедный, вы долго ждали?
НИК.ПЛАТ. Нет, я только что приехал. Идем скорей.
В кино.
НИК.ПЛАТ. Вы одна или с какой-нибудь подругой живете?
ОЛЬГА. Одна. В сущности, ужасно. Отельчик чистый, теплый, но знаете, из тех, куда можно зайти на ночь или на часы с девицей... Шестой этаж, лифта, конечно, нет, на четвертом этаже красный коврик на лестнице кончается... Ночью, в дождь страшная тоска. Раскроешь окно - ни души нигде, совсем мертвый город, бог знает где-то внизу один фонарь под дождем... А вы, конечно, холостой и тоже в отеле живете?
НИК.ПЛАТ. У меня небольшая квартирка в Пасси. Живу тоже один. Давний парижанин. Одно время жил в Провансе, снял ферму, хотел удалиться от всех и ото всего, жить трудами рук своих – и не вынес этих трудов. Взял в помощники одного казачка, оказался пьяница, мрачный, страшный во хмелю человек, завел кур, кроликов – дохнут, мул однажды чуть не загрыз меня, - очень злое и умное животное...
И, главное, полное одиночество. Жена меня еще в Константинополе бросила.
ОЛЬГА. Вы шутите?
НИК.ПЛАТ. Ничуть. История очень обыкновенная. Qui se marie par amour a bonnes nuit et mauvais jours. Кто женится по любви, тот имеет хорошие ночи и скверные дни. А у меня даже и того и другого было очень мало. Бросила на второй год замужества.
ОЛЬГА. Где же она теперь?
НИК.ПЛАТ. Не знаю...
ОЛЬГА. Да, вам, верно, очень одиноко.
НИК.ПЛАТ. Да. Но что ж, надо терпеть. Терпенье – медицина бедных.
ОЛЬГА. Очень грустная медицина.
НИК.ПЛАТ. Да, невеселая. До того, что я иногда даже в «Иллюстрированную Россию» заглядывал, - там, знаете, есть такой отдел, где печатается нечто вроде брачных и любовных объявлений:«Русская девушка из Латвии скучает и желала бы переписываться с чутким русским парижанином, прося при этом прислать фотографическую карточку... Серьезная дама шатенка, не модерн, но симпатичная, вдова с девятилетним сыном, ищет переписки с серьезной целью с трезвым господином не моложе сорока лет, материально обеспеченным шоферской или какой-либо другой работой, любящим семейный уют. Интеллигентность не обязательна...» Вполне ее понимаю – не обязательна.
ОЛЬГА. Но разве у вас нет друзей, знакомых?
НИК.ПЛАТ. Друзей нет. А знакомства плохая утеха.
ОЛЬГА. Кто же ваше хозяйство ведет?
НИК.ПЛАТ. Хозяйство у меня скромное. Кофе варю себе сам, завтрак готовлю тоже сам. К вечеру приходит femme de menage.
ОЛЬГА. Бедный.
НИК.ПЛАТ. Знаете что? Пойдемте куда-нибудь, тут ужасно скучно и дышать нечем...
ОЛЬГА. Но скажите правду, ведь были же у вас встречи за эти годы?
НИК.ПЛАТ. Были. Но вы догадываетесь, какого рода. Ночные отели... А у вас?
ОЛЬГА. Была одна очень тяжелая история... Нет, я не хочу говорить об этом. Мальчишка, сутенер, в сущности... Но как вы разошлись с женой?
НИК.ПЛАТ. Постыдно. Тоже был мальчишка, красавец гречонок, чрезвычайно богатый. И в месяц, два не осталось и следа от чистой, трогательной девочки, которая просто молилась на белую армию, на всех нас. Стала ужинать с ним в самом дорогом кабаке в Пера, получать от него гигантские корзины цветов... «Не понимаю, неужели ты можешь ревновать меня к нему? Ты весь день занят, мне с ним весело, он для меня просто милый мальчик и больше ничего...» Милый мальчик! А самой двадцать лет! Нелегко было забыть ее, - прежнюю, екатеринодарскую... Поедемте ко мне. Посидим, поговорим еще.
ОЛЬГА. Да,да.
Встают, идут к выходу, ОЛЬГА выходит, НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ чуть задерживается. Волчий вой. НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ оглядывается.
МАШЕНЬКА и МУЖИК В ТРЕУХЕ. Ветер.
МАШЕНЬКА.
Ночь, сынок, непроглядная,
А дорога глуха...
МУЖИК В ТРЕУХЕ.
Троеперого знахарю
Я отнес петуха.
МАШЕНЬКА.
Лес дремучий, разбойничий.
Темен с давних времен...
МУЖИК В ТРЕУХЕ.
Нож булатный за пазухой
Горячо наточен!
МАШЕНЬКА.
Реки быстры и холодны,
Перевозчики спят...
МУЖИК В ТРЕУХЕ.
За рекой ветер высушит
Мой нехитрый наряд.
МАШЕНЬКА.
А когда же мне, дитятко,
Ко двору тебя ждать?
МУЖИК В ТРЕУХЕ.
Уж давай мы как следует
Попрощаемся, мать! (пропадают)
НИК.ПЛАТ. Я иду назад тем же путем, что и пришел. Кроме старой улицы есть и другая цель, в которой мне было страшно признаться себе,но исполнение которой, я знаю, неминуемо. И я иду – взглянуть и уйти уже навсегда.
11.
Квартира НИКОЛАЯ ПЛАТОНЫЧА.
ОЛЬГА. (поет)
Где равнина дикая граничит?
Кто, пугая чуткого коня,
В тишине из синей дали кличет
Человечьим голосом меня?
И один я в поле, и отважно
Жизнь зовет, а смерть в глаза глядит…
Черный ворон сумрачно и важно,
Полусонный на кресте сидит.
Обнявшись, танцуют.
НИК.ПЛАТ. Вина!
ОЛЬГА. Нет, дорогой мой, я больше не могу.
НИК.ПЛАТ. Выпьем только по бокалу, белого, у меня стоит за окном отличное пуи.
ОЛЬГА. Пейте, милый, а я пойду разденусь и помоюсь. И спать, спать. Мы не дети, вы, я думаю, отлично знали, что раз я согласилась ехать к вам... И вообще, зачем нам расставаться? (идет за ширму, НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ за ней) Нельзя сюда! (уходит)
НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ садится за стол, голова его падает...
ОЛЬГА выходит, думает, что он дурачится, подходит к НИКОЛАЮ ПЛАТОНЫЧУ.
Он мертв.
ОЛЬГА опускается рядом с ним.
ПЕВИЦА поет.
Появляются ХОГЯИН РЕСТОРАНА и ДЕКЛАМАТОР, утаскивают НИКОЛАЯ ПЛАТОНЫЧА.
Некоторое время ОЛЬГА сидит одна, затем уходит.
Звонок в дверь.
12.
Звонок в дверь. ОНА быстро прячет в тумбочку письмо и открывает.
ОН. (входит с цветами, коробкой конфет и книгами)
Я к ней вошел в полночный час.
Она спала – луна сияла
В ее окно, - и одеяла
Светился спущенный атлас.
Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди, -
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь ее во сне.
Это я!.. Вот... (кладет цветы и конфеты) Вот... и вот – Гофмансталь... Шницлер... Тетмайер... ПшибЫшевский...
ОНА. ПшибышЕвский. Что же так орать? Спасибо... Садитесь.
ОН. Ну, вот...
ОНА... Непонятно почему, но кажется, ничего не может быть лучше запаха зимнего воздуха, с которым входишь со двора в комнату...
ОН. Я...
ОНА. Вы ужасно болтливы и непоседливы, дайте мне дочитать главу...
ОН. Если бы я не был болтлив и непоседлив, я никогда, может быть, не узнал бы вас. Помните наше знакомство? Ну? Декабрь, вьюга воет, Художественный кружок, лекция Андрея Белого, который ее не читал. Нет! Он ее пел, пел, бегая и танцуя на эстраде! «Символ есть единство. Символ есть единство эмблем... Или все течет в вечном сне и нет ничего, ни хаоса, ни Логоса, либо хаос и Логос суть сны действительности!..» Я тогда так вертелся и хохотал, что вы, персидская княжна, сначала смотрели на меня с э-э... недоумением, а после наконец тоже рассмеялись и я тотчас к вам обратился!
ОНА. Слушайте, вы прямо...
ОН. Сицилианец, сударыня, сицилианец. Так сказал мне один знаменитый актер, великий обжора и умница: «Черт вас знает, кто вы, сицилианец какой-то!»
ОНА. Все так, но все-таки помолчите немного, почитайте что-нибудь, покурите...
ОН. Не могу я молчать! Не представляете вы себе всю силу моей любви к вам! Не любите вы меня!
ОНА. Представляю. А что до моей любви, то вы хорошо знаете, что кроме отца и вас, у меня никого нет на свете. Во всяком случае, вы у меня первый и последний. Вам этого мало? Но довольно об этом. Читать при вас нельзя, давайте чай пить...
ОН. Хм... Вы дочитали «Огненного ангела?»
ОНА. Досмотрела. До того высокопарно, что совестно читать.
ОН. А отчего вы вчера ушли с концерта Шаляпина?
ОНА. Не в меру разудал был. И потом желтоволосую Русь я вообще не люблю.
ОН. Все-то вам не нравится!
ОНА. Да, многое...
ОН. А зачем же тогда вы учитесь на курсах?
ОНА. А зачем все делается на свете? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках? Кроме того, меня интересует история...
ОН. (смотрит в подзорную трубу в окно) Странный город... Галки в куполе Христа Спасителя отражаются... Василий Блаженный... башни кремлевские... что-то в них киргизское, ей-богу... Странный город и странная любовь! (опускается на колено) Сударыня, я...
ОНА. Нет, В жены я не гожусь. Не гожусь, не гожусь...
ОН. Нет, это выше моих сил! И зачем, почему надо так жестоко мучить меня и себя!.. Да, все-таки это не любовь, не любовь...
ОНА. Может быть. Кто же знает, что такое любовь?
ОН. Я, я знаю! И буду ждать, когда и вы узнаете, что такое любовь, счастье!
ОНА. Счастье, счастье... «Счастье наше, дружок, как вода в бредне: тянешь - надулось, а вытащишь – ничего нету.»
ОН. Это еще что?
ОНА. Это так Платон Каратаев говорил Пьеру.
ОН. Ах, бог с ней, с этой восточной мудростью!
ОНА. Ну, куда нынче? В «Метрополь», может быть?
Выходит из-за ширмы.
ОН. Все черное!
ОНА. Ведь завтра уже Чистый понедельник. «Господи и владыко живота моего...» Хотите поехать в Новодевичий монастырь?
ОН. Хочу!
ОНА. Что ж все кабаки да кабаки. Вот вчера утром я была на Рогожском кладбище...
ОН. На кладбище? Зачем? Это знаменитое раскольничье?
ОНА. Да, раскольничье. Допетровская Русь! Хоронили архиепископа. И вот представьте себе: гроб – дубовая колода, как в древности, золотая парча будто кованая, лик усопшего закрыт белым «воздухом»,шитым крупной черной вязью – красота и ужас. А у гроба диаконы с рипидами и трикириями...
ОН. Откуда вы это знаете? Рипиды, трикирии!
ОНА. Это вы меня не знаете.
ОН. Не знал, что вы так религиозны.
ОНА. Это не религиозность. Я не знаю что... Но я, например, часто хожу по утрам или по вечерам, когда вы не таскаете меня по ресторанам, в кремлевские соборы, а вы даже и не подозреваете этого... Так вот:диаконы – да какие! Пересвет и Ослябя! И на двух клиросах два хора, и все в унисон и не по нотам, а по «крюкам». А могила выложена блестящими еловыми ветками, а на дворе мороз, солнце, слепит снег... Да нет, вы этого не понимаете! Идем... Правда, как вы меня любите!.. Поехали на Ордынку искать дом Грибоедова?
ОН. Грибоедова?
ОНА. Там есть еще Марфо-Мариинская обитель.
ОН. Да что же все обитель?!
ОНА. Нет, это я так... Поедем есть последние блины к Егорову.
13.
У Егорова.
ОНА. Хорошо! Внизу дикие мужики, а тут блины с шампанским и Богородица Троеручица. Три руки! Ведь это Индия! Вы – пензенский барин, вы не можете понимать так, как я всю эту Москву.
ОН. Могу, могу! И давайте закажем обед «силен»!
ОНА. Как это «силен»?
ОН. Это значит – сильный. Как же вы не знаете? «Рече Гюрги...»
ОНА. Как хорошо! Гюрги!
ОН. Да, князь Юрий Долгорукий. «Рече Гюрги ко Святославу, князю Северскому: «Приди ко мне, брате, в Москову» и повеле устроить обед силен».
ОНА. Как хорошо. И вот только в каких-нибудь северных монастырях осталась теперь эта Русь. Да еще в церковных песнопениях. Недавно я ходила в Зачатьевский монастырь на Остоженку – вы представить себе не можете, до чего дивно поют там стихиры! А в Чудовом еще лучше. Я прошлый год все ходила туда на Страстной. Ах, как было хорошо! Везде лужи, воздух уж мягкий, весенний, на душе как-то нежно,
грустно и все время это чувство родины, ее старины... Все двери в соборе открыты, весь день входит и выходит простой народ, весь день службы... Ох, уйду я куда-нибудь в монастырь, в самый глухой, вологод-ский, вятский!
ОН. Тогда и я уйду или зарежу кого-нибудь, чтобы меня загнали на Сахалин!.. А вот извольте-ка блины! Блины! А к блинам что прикажете? Домашнего травничку? Икорки, семушки? К ушице у нас херес на редкость хорош есть, а к наважке...
ОНА. И к наважке хересу. Змей. Змей летучий.
ОН. Змей летучий?!
ОНА. «Был в русской земле город, названием Муром, в нем же самодержавствовал благоверный князь, именем Павел. И вселил к жене его диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человече-ском, зело прекрасном...»
ОН. Ой. какой ужас!
ОНА. Так испытывал ее Бог. «Когда же пришло время ее благостной кончины, умолили Бога сей князь и княгиня преставиться им в един день. И сговорились быть погребенными в едином гробу. И велели вытесать в едином камне два гробных ложа. И облеклись, такожде единовременно, в монашеское одеяние...» Знаете что? Сегодня «капустник» Художественного театра.
ОН. Так что? Вы хотите поехать на этот «капустник»?
ОНА. Да.
ОН. Но вы же говорили, что не знаете ничего пошлее этих «капустников»?
ОНА. И теперь не знаю. И все-таки хочу поехать.
ОН. Ол райт.
14.
Капустник. БАЛИЕВ в черном костюме Пьеро.
БАЛИЕВ. ...Ну, а сейчас, сейчас мы с личного разрешения Владимира Ивановича Немировича-Данченко, узнаем... (входят ОН и ОНА, БАЛИЕВ подбегает к ним) Царь-девица, шамаханская царица! Позволь ручку! (ЕМУ) У, сицилианец проклятый, ненавижу!.. (публике) ...Мы узнаем о горестных терзаниях нашей актрисы!(ЕЙ) Позволь еще раз ручку! (публике, кивает на НЕГО) Ух, как смотрит! Прошу не
обращать внимания, это наша личная драма. Итак...
АКТРИСА. (выходит) Думы.
Есть дни, как сумерки, что кажутся не днями,
Есть ночи белыя, что смотрят бледным днем,
Есть сны, которые нам кажутся не снами,
И пробуждения, казавшиеся сном.
Есть жизни долгия, с умершими годами,
И есть мгновения, где жизнь полна огня,
Есть души юныя с угасшими мечтами,
И есть цветы, боящиеся дня.
Есть тризны хмельныя – подобье пированья,
И есть венчания с печатью похорон,
Есть чувства верныя без слов, без обещанья,
И страсти пылкия, обманныя, как сон.
Без слов есть набожность, молитвы есть без веры,
Есть лед безгрешности и жаркий вопль в грехах,
Есть не продажная привязанность гетеры,
И яд продажности – на девственных устах.
«Умирает», БАЛИЕВ подхватывает ее.
БАЛИЕВ. Видите, как ей тяжело! Бедная... (бросает ее за кулисы)От имени дирекции я хотел бы передать привет присутствующему здесь Великому князю Михаилу Александровичу. Мое почтенье. Как,впрочем, и всем остальным. А теперь попрошу почтенную публику быть серьезной – опера! (вытаскивает из-за кулис две картонные лошадки) «Витязь и Дама»! Это еще не они! Участвует государственный хор подмосковных Воробьевских крестьян, во фраках, специально для дам! Либретто Скорбного Поэта. Музыка Бизе-Конконе. Взято из сборника «Забытые слезы» господина Амфитеатрова. Прошу!
На игрушечных лошадках появляются ВИТЯЗЬ и ДАМА и КАПЕЛЬМЕЙСТЕР с тамбурмажором. Поют.
ВИТЯЗЬ.
Я люблю вас, дама, дама, дама
Говорю вам прямо, прямо говорю!
ДАМА.
Что я слышу – боже, боже, боже!
Я вас, витязь, тоже! Тоже вас люблю!
ВИТЯЗЬ, ДАМА. Гоп-цаце!
ВИТЯЗЬ. Но я, дама, беден, беден, беден!
КАПЕЛЬМЕЙСТЕР. Делается бледен, очень бледен он.
ДАМА. Да, оно невкусно, вкусно, вкусно...
КАПЕЛЬМЕЙСТЕР. Смотрит очень грустно.
ВИТЯЗЬ. И печален он!
ВИТЯЗЬ. Ну, так как же, фея, фея, фея?
КАПЕЛЬМЕЙСТЕР. Глаз поднять не смея. Поднять не смея глаз.
ДАМА. Ну, да так же, витязь, витязь, витязь!
КАПЕЛЬМЕЙСТЕР. Едко!
ДАМА. Проходитесь. Обойдусь без вас!
КАПЕЛЬМЕЙСТЕР. Мнутся.
ВИТЯЗЬ. Я – направо.
ДАМА. Ну, а я налево!
КАПЕЛЬМЕЙСТЕР. Оба полны гнева! Хор мужчин поет, натужась:
ОН. Ужас, ужас, ужас!
КАПЕЛЬМЕЙСТЕР. Хор же дам поет лукаво:
ОНА. Браво, браво, браво!
Танцуют.
БАЛИЕВ. А теперь я прошу имеющих слабые нервы дам, зажмурить глаза, ибо через несколько мгновений эта сцена, а точнее, арена обагрится кровью! Потому что я объявляю «Бой быков в Испании!» (выходит МАТАДОР)(ЕЙ) Шамаханская царица, ты, конечно, будешь на стороне матадора? (публике) Как смотрит! Личная драма! (надевает рога)
ПЕВИЦА поет.
Танец-бой быков БАЛИЕВА и МАТАДОРА. БАЛИЕВ проткнут шпагой и повержен. МАТАДОР уходит.
БАЛИЕВ. (размазывая искусственную кровь) Что скажешь, шамаханская царица?
ОНА встает. ОН за ней.
БАЛИЕВ. Шамаханская царица, куда же ты? У нас еще квартет индивидуальных гризеток «Венские газели» и живая картина «Бабы» в постановке художника Малявина! (публике) Следующим номером я объявляю «Па-де-труа вдвоем!» (исчезает)
15.
В ЕЕ квартире.
ОНА. Конечно, красив. Балиев правду сказал... «Змей в естестве человеческом, зело прекрасном».
Колокол.
Какой древний звук, что-то жестяное и чугунное. И вот так же тем же звуком било три часа ночи и в пятнадцатом веке. И во Флоренции такой же бой, он там напоминал мне Москву... Не уходи...
Пауза.
ОНА. Вот все говорил, что я мало о нем думаю. Нет, я думала... (стремительно уходит, так, чтобы он не видел, берет из тумбочки письмо, кладет в карман платья, возвращается, обнимает ЕГО, расстегивает и снимает платье)
Я черных коз пасла с меньшой сестрой
Меж красных скал, колючих трав и глины.
Залив был синь. И камни, грея спины
На жарком солнце спали под горой.
Я прилегла в сухую тень маслины
С корявой серебристою корой –
И он сошел, как мух звенящий рой,
Как сеть сквозной звенящей паутины.
Он озарил мне ноги. Обнажил
Их до колен. На серебре рубашки
Горел огнем. И навзничь положил.
Его объятья сладостны и тяжки.
Он мне сосцы загаром окружил
И научил варить настой ромашки.
Горят окошки домика.
_____________
ОН и ОНА сидят рядом усталые, тихие. ОНА встает, одевается.
ОНА. Нынче вечером я уезжаю в Тверь. Надолго ли, один Бог знает... Я напишу, как только приеду. Все напишу о будущем. Прости, оставь меня теперь, я очень устала... (вкладывает ему в ладонь письмо, уходит, ОН не останавливает ее)
16.
ОН бредет по улице, останавливается перед фонарем у церковной ограды, читает письмо.
ОН. «В Москву не вернусь, пойду пока на послушание,потом, может быть, решусь на постриг... Пусть Бог даст сил не отвечать мне – бесполезно длить и увеличивать нашу муку...»
МАШЕНЬКА. (появляется) Ох, не убивайся, не убивайся так! Грех, грех! (ОН бессмысленно смотрит на нее, идет дальше)
СТОРОЖ. (появляется с колотушкой, напевает) Эй-йа... эй-йа... эй-йа...
ОН хочет зайти в церковь, пытается отодвинуть СТОРОЖА.
СТОРОЖ. Нельзя, господин, нельзя!
ОН. Как нельзя? В церковь нельзя?
СТОРОЖ. Можно, господин, конечно можно, только прошу вас за-ради Бога, не ходите, там сичас великая княгиня Ельзавета Федровна великий князь Митрий Палыч.
ПЕВИЦА поет.
Господи и владыко живота моего! Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь. Аминь. Аминь.
В черном из церкви появляется ОНА. Смотрит на НЕГО и отворачивается.
За ней выходят НИКОЛАЙ ПЛАТОНЫЧ, ОЛЬГА.
Все замирают.
Последним выходит ХОЗЯИН РЕСТОРАНА.
Он проходит между всеми, поправляет скатерти на столика ресторана, оглядывает его и уходит вглубь.
Выстрел.
Свет гаснет. Светится маленький домик-усадьба.
Гаснет и он.
1997 г.
________________