Валерий Агафонов (1941 – 1984) вошел в историю русской культуры, как один из лучших исполнителей лирической песни, творчество, которого стало подлинной жемчужиной русского романса. Сегодня его имя стоит в одном ряду с именами таких великих певцов как Александр Вертинский, Петр Лещенко, Николай Северский, Владимир Сабинин, Изабелла Юрьева и другие. Не смотря на то, что со дня его безвременной кончины прошло уже более 30 лет, его голос продолжает пленять и вдохновлять всех любителей русского романса.
Будет голос его, а затем
Боль уйдет, и останутся вдруг
Лишь раскрытый рояль, да букет хризантем
И гитары серебряный звук.
Наталия Вайнберг
Агафонов Валерий Борисович родился 10 марта 1941 г. в семье служащих Агафонова Бориса Лукича и Коноплиной Марии Леонидовны.
Отец был сотрудником Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина и погиб в первые дни войны. Мать, воспитательница детского сада, осталась в блокадном Ленинграде с двумя детьми: пятилетней Нинель и младенцем Валерием на руках. Чудом все выжили.
В 1949 году пошел в школу. После окончания седьмого класса, в 1956 г. Валерий поступил в ремесленное училище № 63 (где познакомился с будущим бардом Юрием Аркадьевичем Борисовым, 1944 - 1990) и одновременно учился в школе рабочей молодежи, которую окончил в 1963 году. Во время учебы в училище Валерий заболел ревматизмом. Болезнь дала осложнение на сердце, после этого, ни о какой дальнейшей учебе на фрезеровщика речи быть не могло. Именно тогда он впервые взял в руки гитару.
В 1958 году Агафонов стал рабочим в цирке (бывшем знаменитом цирке Ченизелли), который находился недалеко от дома. Через несколько лет перешел электриком в Академию художеств.
В 1962 году Агафонова приняли работать осветителем сцены в Институт театра, кино и музыки, спустя год он в той же должности оказался Ленинградском академическом Большом драматическом театре им. Горького. Но уже тогда он мечтал о своих выступлениях с романсами на сцене. Участие в просмотре в «Ленконцерте» ни к чему не привело, чиновники посоветовали ему сменить репертуар и петь советские песни. Но он хотел исполнять только романсы! Поэтому первыми подмостками певца стала не концертная сцена, а ресторанный зал гостиницы, впрочем, престижной, предназначенной для высоких лиц и иностранцев.
Именно в «Астории» Агафонова услышал руководитель цыганского ансамбля и пригласил в свой коллектив. Под псевдонимом Ковач (кузнец, Ковач Барна, 1920-2005, венгро-австрийский гитарист самоучка) выступал в цыганском ансамбле с исполнением таборных песен (имел прозвище «белый цыган»).
В 26 лет Валерий уехал в Вильнюс и поступил там, на работу в Русский драматический театр. Его приняли артистом, но, по сути, исполнял он роль статиста. Предложение Агафонова петь в спектакле романсы энтузиазма у руководства не вызывало.
Здесь певец женился на Елене Бахметьевой, филологе по профессии.
В 1967 г. снимался в эпизодах фильма «Дети солнца и дождя».
В 1971 году певец приехал в Москву с надеждой устроиться в театр на Таганке к своему кумиру Юрию Любимову. Но тот его не взял, впрочем, посоветовал приехать через год.
В цыганском «Ромэне» руководитель театра Николай Сличенко (р. 1934 г.) ему тоже отказал. Кто-то из знакомых помог Агафонову на время устроиться на «Мосфильм» сниматься в художественной картине «Путина» (режиссер Э.Григорьев). Валерий сыграл в этом фильме роль рулевого на рыболовецком судне. Исполнял песню в собственном сопровождении на гитаре. Съемки проходили на Дальнем Востоке, в бухте Находка.
Оттуда Валерий Агафонов снова вернулся в Вильнюс. Вместе со своей женою они подготовили оригинальную концертную программу под названием «Гори, гори, моя звезда», и с огромным успехом выступали с ней от общества «Знание» по литовским городам. Бахметьева сообщала зрителям немало интересного из истории романсов, Агафонов же иллюстрировал ее рассказ исполнением этих романсов. В Вильнюсе произошла встреча Агафонова с Владимиром Высоцким, с которым после его связывала дружба двух артистов и певцов.
В 1979 году Валерий Агафонов снялся в художественном фильме «Личной безопасности не гарантирую» (режиссер А. Вехотко), в небольшой роли цыгана. Героя Валерия зовут Антек. В фильме звучит небольшой фрагмент романса Ю. Борисова «Перед боем». Съемки проходили в Юрмале.
В 1980 году состоялся последний концерт Агафонова на литовской земле. Он вернулся в Ленинград.
В 1982 году его, наконец-то, приняли в «Ленконцерт», но большая сцена была по-прежнему не для него. Выступал певец в основном в пригородных домах отдыха и санаториях. Тогда же была сделана первая запись романсов в его исполнении на радио. Конечно, это была лишь малая толика того, что он знал, а знал он почти тысячу романсов.
В Ленинграде Агафонов женился на Татьяне Винниковой, родилась дочь Даша. Старшей дочери Владиславе, жившей в Вильнюсе, шел тогда двенадцатый год.
Точно неизвестно, где прошел его последний концерт, то ли в ленинградском Доме ученых, находящемся в бывшем дворце князя Владимира Александровича, то ли в матросском «Интерклубе».
Умер Валерий Агафонов 5 сентября 1984 г. от сердечного приступа прямо на улице вблизи Московского вокзала - по дороге на свое последнее выступление. Ему было всего 43 года. Похоронили певца в Парголово на Северном кладбище, на участке ветеранов сцены.
На фирме «Мелодия» в 1985-1991 годах было выпущено пять дисков с песнями в исполнении Валерия Агафонова. Большая часть романсов в его исполнении, прозвучавшая с пластинок, была записана и сохранилась благодаря известному петербургскому коллекционеру Михаилу Крыжановскому (1953-1994), создателю первого в России клуба авторской песни при ДК «Восток».
В 2003 году в С.-Петербурге на доме, где жил певец (Моховая улица, дом 32) была установлена мемориальная доска памяти певца.
О Валенрии Агафонове созданы две документальные ленты - «Петер-бургский романс» (реж. А. Сидельников, ТПО «Выбор», 1989) и «Порог сердца» (реж. С. Зайцев, «Техновидео», 2007).
У Валерия, так же как и у Ковача Барна, не было за плечами ни музыкального училища, ни консерватории. К раскрытию своей творческой личности, к осознанию своего предназначения и места в искусстве Агафонов шел долго и путем далеко не накатанным.
Коренной ленинградец, детство которого прошло в блокаду в большой коммунальной квартире, Валерий первые уроки игры на гитаре получил от соседа по «коммуналке». И потом всю жизнь не переставал учиться. Выучил нотную грамоту, научился играть на рояле, а гитарой овладел так свободно, что не только блистательно аккомпанировал себе, но и работал над произведениями для концертной гитары Вила Лобоса (бразильский композитор, 1887-1959) - увы, выступить с этой программой он уже не успел.
Валерий не имел диплома об окончании высшего учебного заведения, но дилетантом он не был. Богатейшие природные данные, очень требовательное отношение к себе, огромный труд помогли артисту стать высоким профессионалом.
Некоторое время он был вольнослушателем в Академии художеств, потом в Театральном институте на курсе В.В. Меркурьева (1904-1978). Вечером учился, а днем здесь же работал электриком. В памяти студентов того времени сохранились импровизационные концерты, когда они, свободные от репетиций, лекций, показов, собирались под институтской лестницей и никому не известный тогда вольнослушатель-электрик пел там песни и романсы, аккомпанируя себе на гитаре.
Работая в «Ленконцерте», Валерий не только много концертирует, но и постоянно расширяет свой репертуар, совершенствует мастерство.
Программы его концертов состоят из русских бытовых и классических романсов, цыганских песен и так называемых цыганских романсов. Избранному жанру он остается верен даже тогда, когда в Ленконцерте ему предлагают приготовить программу из произведений советских композиторов. Валерий соглашается и выбирает произведения, стилизованные под старинные романсы. Так в его репертуаре появляется романс В. Баснера «Целую ночь», написанный для телефильма «Дни Турбиных» в духе старинного русского романса.
В работе над произведениями, в выборе репертуара Валерий Агафонов отталкивался прежде всего от слова, поэтической основы романса. Вот почему в его репертуаре была программа романсов на стихи поэтов пушкинской поры, поэтов начала XX века. Высокая поэзия была представлена, осмыслена и донесена до слушателя этим замечательным певцом.
Необходимо отметить чрезвычайно редкое и ценное качество, которым обладал Валерий Агафонов, - у него было безукоризненное чувство стиля. Исполняя романс на стихи Пушкина, певец погружает нас в атмосферу пушкинского времени, цыганская песня переносит нас в многоцветье цыганского табора, романсы же из репертуара А. Вертинского отнюдь не имитация манеры великого мастера, но исполнены в его стиле с привнесением своего личного отношения к произведению.
Благоговейное отношение к любимому жанру сказалось и в том, что у Агафонова была целая картотека русского романса с обязательным указанием автора слов и музыки, имена которых он отыскивал с завидным упорством.
Человек широких интересов и разносторонних способностей, В. Агафонов пробовал и сам писать музыку: романс - «Ты поила коня» на стихи С. Есенина.
Из воспоминаний петербургского барда и писателя Бориса Алмазова (р. 1944 г.):
«Более одаренного человека, чем Валерий Агафонов, я не встречал! Казалось, он все умел от природы только кое-что подзабыл в ежедневной суете. Так он самостоятельно виртуозно освоил гитару, играя на ней не только романсы, но и «Лунную сонату» Бетховена. Самоучкой, по слуху, исполнял на фортепиано музыкальные произведения Шуберта и Шопена.
На что он жил всю свою которую жизнь, неизвестно. За вещи он не держался, то есть признавал их объективную ценность, но не соотносил их со своей необходимостью. А вот для чего он жил, было ясно с первой секунды, как только начинал звучать его необыкновенный, глубокий и страстный голос, когда рождались романсы на той редкостной ноте, которое делает исполнение Агафонова безупречным, классическим, работой на все времена.
Сколько раз те, кто его знал, казнились тем, как неумело он распоряжался своей судьбой, как старательно разрушает установившиеся рамки и перспективы. И я, грешный, считал, что Валерий жизнь свою истратил на то, чтобы угробить свой талант, но талант был так огромен, что жизнь кончилась раньше. И стало понятно, что талант неизмерим обычными мерками, никакие общепринятые аршины к нему не подходят.
Валерий был сложным человеком и быть рядом с ним было непросто. Но вот он брал гитару, прикрывал свои огромные глаза - и рождалось то, ради чего он жил, ради чего ему многое прощали близкие и друзья, все те, кто был готов следовать за его голосом на край света. Своим пением, своим эталонным пониманием романса он поднимал слушателя до осознания самой сути русской поэзии, которая словами невыразима, но так ясна, когда поет Агафонов. У него делалось другое лицо, стирались черты повседневности - и являлась душа... Много лет спустя я понял, что Валерий видел мир как гармонию. Он сам был недостающим звеном в гармонии романса. Особенно это стало заметно, когда русский романс и русская культура утратили этого подлинного артиста».
Из воспоминаний петербургского писателя, ведущего научного сотрудника, заведующего Сектором живописи XIX - XX веков и скульптуры Отдела западноевропейского изобразительного искусства Государственного Эрмитажа Бориса Асварищ:
«Хотя почти все записи Валерия Агафонова делались в более чем непринужденной, естественной обстановке дружеского застолья, они не передают в полной мере неповторимого, «стирающего пыли с души», ощущения от его песен. Кто действительно хочет понять и самого певца и воздействие его голоса - пусть перечтет «Певцов» Тургенева: «...В нем была и неподдельная глубокая страсть, и молодость, и сила, и какая-то увлекательно-беспечная, грустная скорбь. Русская, правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем, и так и хватала вас за сердце...»».
Из воспоминаний белорусского гитариста, организатора конкурса «Виват, гитара» Игоря Лонского (р. 1960):
«Удивителен феномен Агафонова. Он всегда пел - тебе! Если собиралась компания из десяти человек - он пел каждому из десяти. Не подстраиваясь под аудиторию, но вовлекая, втягивая в сложную неповторимость романса. И незнакомая, уже малопонимаемая эстетика вдруг открывалась своим трепетом, сердечностью и искренностью. Каждый, кто слышал Валеру хотя бы раз, считал его своим другом.
Помню, как-то Валера запел в бане. Час с лишним никто не мылся.
Безусловно, можно противостоять хамству, цинизму, равнодушию. Невозможно противостоять сердечности. Валера Агафонов все делал сердцем - пел, жил и даже думал.»
Из воспоминаний петербургского литературоведа, доцента Петербургской академии театрального искусства (ЛГИТМиКа) Александры Александровны Пурцеладзе:
«…Талант его был природен, стихиен, каждое блестящее исполнение очередного романса казалось внезапным озарением… В то же время не было исполнителя с большей работоспособностью. Он шлифовал каждый романс упорно, не зная усталости, успокоенности, довольства собой. И добивался своего - порой банальные слова и примитивная мелодия старого романса начинали звучать в его исполнении так, что любой слушатель с замиранием сердца ощущал: «Этот романс обо мне и о ней, это я говорю о любви и тоске, это моя душа поет голосом удивительного певца…»»
Из воспоминаний Татьяны Ивановны Чернышевой, двоюродной тети Валерия Агафонова:
«О Валерии Агафонове впервые я услышала от своих родителей. Мой папа, Иван Иванович Чернышев, двоюродный брат Леонида Ивановича Коноплина, отца Марии Леонидовны, мамы Валерия.
Лично я познакомилась с Валерием осенью 1955 года, когда я работала в библиотеке Мосрыбвтуза и мне предоставили отпуск в конце лета. Очень хотелось поехать куда-нибудь к Черному морю, но путевку в дом отдыха мне достать не удалось, а ехать куда-то одной я не решалась. Вот тогда-то папа и сказал мне о возможности поехать в Ленинград к Марии Леонидовне. Эта идея мне очень понравилась.
На вокзале меня встретил Валерий, узнал по описанию и по приметам. Одет он был весьма скромно, но берет и длинный шарф, один конец которого был по моде перекинут за спину, придавали ему вид художника или артиста.
Когда мы пришли домой на Моховую улицу, я разглядела его более внимательно: Валера был худощавый, среднего роста мальчик, бледненький, с мягкими чертами лица, большими серыми глазами, большим ртом и роскошными густыми волосами каштанового цвета с блеском темно-красной меди. Он показался мне чем-то похожим на симпатичного лягушонка. Держался он с достоинством, был вежлив, со мной говорил почтительно.
Меня поразила квартира, где жила Мария Леонидовна. Там было двенадцать или больше комнат, и еще в большом зале при входе были отгорожены комнатушки, и в каждом помещении жила семья и редко одиночки. Комната Марии Леонидовны была сравнительно большой, с лепниной на потолке и красивой высокой дверью, выходящей в зал рядом с двумя такими же дверями.
Моим проводником по городу стал Валерий. Меня удивило его знание города. Он рассказывал про дворцы, дома и обитателей, про исторические события, памятники, улицы и площади, и все это сопровождал соответствующими цитатами и высказываниями знаменитых людей и стихами А.С. Пушкина и других поэтов.
Мне скоро стало казаться, что это говорит и сопровождает меня не мальчик, а взрослый начитанный и хорошо образованный человек. Кроме всего прочего, Валерий обладал каким-то большим и необычным обаянием, которое выражалось в интонациях его голоса, взглядах, манерах. Он всегда был внимателен и держал себя скромно. Однако признался мне, что у девочек особым успехом не пользуется и чтобы привлечь к себе их внимание, хочет научиться петь и играть на гитаре как Павел, интересный молодой человек, который жил в одной из комнат той же квартиры. Валера познакомил меня с ним. Павел спел для нас несколько песен. Валера тоже что-то исполнил, беря на гитаре уже выученные несколько аккордов.
Некоторое, довольно продолжительное, время спустя папа позвонил Марии Леонидовне и спросил про Валеру и его учебу. Мария Леонидовна сказала, что он школу бросил. Тогда папа спросил, чем же он занимается. «Он поет» – ответила она. «Он еще и поет!» – воскликнул папа с возмущением и удивлением. В то время в стране и в нашей семье считалось, что человек, особенно молодой, должен учиться, получить высшее или среднее специальное образование, получить специальность и иметь соответствующий диплом. А то, что для Валерия основным делом в жизни и специальностью стало пение, мы не понимали. А без аттестата зрелости, свидетельствующего об окончании десятилетки, его ни в какие специальные или театральные заведения не принимали.
Потом Валера стал довольно часто приезжать в Москву и почти всегда заходил к нам.
Как-то мама, возвращаясь из магазина домой, увидела у нас во дворе толпу народа. Оказалось, Валера, не застав никого дома, решил подождать, сел на лавочку и стал играть на гитаре и петь. Люди не могли пройти мимо, останавливались и слушали его. Тогда мы попросили спеть и для нас. И он запел старинные русские романсы. Пел превосходно. Родители растрогались, стали вспоминать и тоже петь романсы своей молодости. Несмотря на восхищение пением Валерия, мы воспринимали это как развлечение, приятное времяпрепровождения, а не как серьезное занятие, тем более, что сам Валерий пел легко, с удовольствием, когда и где угодно, по чьей-либо просьбе и просто так.
В Москву Валерий приезжал обычно неожиданно для нас и всегда с гитарой. Причем билетов на поезд он никогда не брал. Он просто входил в первый попавшийся вагон нужного ему поезда, подсаживался в купе к группе молодежи или людям, которые ему казались симпатичными, и начинал играть на гитаре и петь. Вокруг него сразу же собирались слушатели, так что когда проводник подходил проверять билеты, трудно было разобраться, сколько человек едет и где чей билет. Тем более, что и сам проводник или контролер с удовольствием слушали Валеру и им даже в голову не приходила мысль о том, чтобы его высадить, даже если он и безбилетник. Это Валера мне сам рассказывал.
Однажды Валерий приехал к нам, переночевал, а затем отправился куда-то по делам. К вечеру он вернулся с большой стопкой нот и очень довольный. Оказывается, он ездил куда-то за город в подмосковную дачную местность, где жила когда-то знаменитая, но почти забытая исполнительница старинных русских романсов. К сожалению, я не помню, кто именно и когда это было. Возможно, это была Тамара Церетели или Изабелла Юрьева, а может еще кто-то такого же ранга. Скорей всего, это было в конце семидесятых годов. Валерию каким-то чудом удалось узнать ее адрес, и он с трепетом душевным отправился к ней.
(В 1964 г. Изабелла Юрьева продала свою дачу в Валентиновке Олегу Лендстрему за 10 тыс. рублей. Дача Тамары Церетели находилась в дачном поселке «Московский писатель» под Внуково, рядом с дачей Александрова-Орловой, но она умерла в апреле 1968 г.. Таким образом, либо Татьяна Ивановна ошиблась со временем описываемого события, либо Агафонов посещал другую исполнительницу русских романсов, например: Мария Черкасова (1906 – 1972), Ляля Черная (1909 – 1982), Надежда Тишнинова (1927 – 2003))
О своей встрече с этой знаменитостью Валерий рассказал следующее.
Он нашел ее дом. Это было одноэтажное деревянное строение с палисадником под окнами. Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Вскоре вышла пожилая женщина, по-видимому, домработница, и спросила, что ему надо. Валерий назвал себя, сказал, что он исполнитель романсов и страстный поклонник знаменитой певицы и что он хочет ее увидеть. Но женщина ответила, что хозяйка посетителей не принимает. Тогда Валерий сел на лавочку против окон заветного дома и запел романс: «Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою…»
И она его услышала и пригласила в дом. Там Валерий сумел полностью ее обаять. Он рассказал о себе, что-то спросил у нее и пел, пел. Она стала вспоминать свою молодость и тоже петь разные романсы и, наконец, исполнила романс, в котором есть такие слова (привожу по памяти, не совсем точно): «…ты несмелый такой, так целуй, черт с тобой, черт с тобой».
А перед расставанием подарила Валерию ноты романсов.»
(Романс П. Вейнберга «Черт с тобой» входил в репертуар Варвары Паниной (1872 – 1911) и Наталии Тамара (1873 – 1934), ни той, ни другой к этому времени уже не было в живых)
Из воспоминаний Елены Бахметьевой, первой жены Валерия Агафонова (журнал «Вильнюс», № 7, 1992):
«Он родился в Ленинграде и жил на Моховой улице, в доме, что рядом с Театральным институтом. Его мать - Мария Коноплина - педагог по образованию. Отец - Борис Агафонов - научный сотрудник Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, знаток восточных языков. В самом начале войны он ушел добровольцем на фронт, несмотря на то, что был освобожден от воинской службы по причине слабого зрения, и погиб под Смоленском. Мать с двумя детьми и парализованной свекровью осталась в осажденном Ленинграде. «Дети никогда не говорили о еде», - сказала она как-то, вспоминая о блокаде. Детство Валерия прошло в огромной коммунальной квартире, где одно время жили 35 человек, и в детском саду.
Затем школа, после 8-го класса - ремесленное училище, куда он пошел по своему желанию, работа фрезеровщиком на заводе, острое ревматиче-ское заболевание, осложненное врожденным пороком сердца. Врачи запре-щают физически работать. В поисках заработка он - подсобный рабочий в цирке, электромонтер в Академии Художеств имени Репина, затем осве-титель в Учебном театре, электромонтер в Институте театра, музыки и кинематографии. И всегда с ним гитара. «Уже тогда, в начале 60-х, гитара казалась чем-то от него неотторжимым - продолжением его рук, голоса, души...», так напишет Борис Алмазов в газете «Невское время».
Первые публичные выступления Валерия Агафонова состоялись в середине 60-х годов в Ленинграде, в молодежном кафе «Ровесник» и клубе Метростроя. Позднее - работа вокалистом в ночном баре гостиницы «Астория», где, слушая романсы в его исполнении, плакали не только русские эмигранты, но и поляки, чехи, финны. В «Астории» он пел президенту Франции Шарлю де Голлю во время его приезда в СССР.
Вильнюс в судьбе Валерия Агафонова занимает особое место, вслед за Петербургом. В Вильнюсе он надолго обрел постоянный творческий коллектив - Русский драматический театр, на сцене которого он был занят в таких спектаклях, как «Мария Стюарт», «Трезвый мир», «Возраст расплаты», «Господин Пунтила и его слуга Матти», «Высокий суд». «Банкет», «Жестокость». Это были маленькие эпизодические роли, порой без единого слова, но даже в них публика аплодировала артисту посреди спектакля, что бывает очень редко.
Вильнюсская публика также знала Валерия Агафонова по его концертной деятельности, выступлениям в клубах и дворцах культуры, в зале общества «Знание». Здесь он выступил вместе с Р. Кальвялисом, тогда артистом Русского театра. На литовском радио в исполнении Агафонова была записана одна из песен С. Шимкуса. Он бывал в мастерских художников - С. Красаускаса, А. Савицкаса, А. Шальтяниса, В. Домбровского, В. Афанасьева. Ф. Барахтяна. Здесь он занимался вокалом у преподавателя консерватории В. Фокеевайте. Здесь он создал новые программы «Сергей Есенин», «Лев Толстой и музыка». Цикл под названием «Гори, гори, моя звезда» неизменно вызывал восхищенные отзывы слушателей.
...Здесь родилась дочь Лада.»
Из воспоминаний Николая Афоничева, друга Валерия Агафонова (газета «Смена» от 12 марта 1991 года):
«…Потом он работал в Театре эстрады, в цыганском коллективе Бориса Владимирова. На прослушивании он пропел несколько вещей, и его в тот же вечер включили в программу под фамилией Ковач. Сказали: фамилия Агафонов для певца не годится, будешь венгерским цыганом, Ковачем. Лиля Тасенко покрасила ему волосы в черный цвет. Потом, когда он уснул, выпив, в мастерской у ювелира Андрея Абрамичева, тот проколол ему ухо и впаял золотую серьгу. Именно не надел, а запаял прямо на ухе. И все время, пока он пел у цыган - ходил с этой золотой серьгой.
Когда те же цыгане перешли в ресторан «Восток» в Приморском парке, там Валере что-то не понравилось. Он стал прогуливать эти концерты, ведь Валера был человек очень свободный. Он не понимал, что такое производственная дисциплина. У него было огромное чувство ответственности - в том случае, если дело касалось искусства. Чтобы кому-то петь, он мог вставать, бежать ночью куда угодно, в любую мастерскую, садиться на самолет, лететь в Днепропетровск, где у него были слушатели! Но если дело касалось отбывания повинности, административной принудиловки - то ему на это было совершенно наплевать. Он не боялся наказаний, его не интересовали записи в трудовой книжке.
… Агафонова просто не замечали. Для профессиональных музыкантов он был дилетант. У него не было ни диплома, ни каких-то других официальных бумаг, которые открывают двери... И вообще он не мог работать ни в какой официальной организации. Он не понимал, почему он должен ходить к кассе за зарплатой, почему он должен вообще где-то «числиться» - ведь он работает с утра до вечера, работает для людей, поет! Ему трудно было это объяснить.
Вот мы ехали в автобусе, он мог сказать: «Все, больше из этого автобуса никто не выйдет». Расчехлял гитару - и начинал петь. И пока он не переставал - ни один человек из автобуса не выходил. Все хватались за поручни… и слушали его.
Я помню, как его записывала Александра Александровна Пурцеладзе на маленький магнитофончик. Она спрашивала: Валера, а ты знаешь вот это? - и говорила два слова из какого-то романса. Он начинал петь. А это? Это? И Валера все пел. Не было практически того, чего он не знал. У него был чемодан нот, которые он скупал и списывал везде, где только мог...
Потом, когда уже романс стал немножко появляться на эстраде, тогда вспомнили про Агафонова, пригласили его в «Ленконцерт» уже во второй раз. Его слушал и Хиль в комиссии - он заставил Валеру петь больше трех часов. Ему просто понравилось. Все говорили: может, хватит? Он: нет, пусть поет! Может быть, он хотел дождаться: когда же Агафонов кончится? Агафонов был бесконечен!»
Из воспоминаний Татьяны Винниковой, второй жены Валерия Агафонова («Вечерняя Москва» от 2 сентября 1999 года):
«Когда мы с Валерой познакомились, мне было 24, а ему уже 35. Он тогда скитался по чужим домам, по мастерским художников. Пел всем, но официально нигде не работал, потому что потерял трудовую книжку. У него была масса друзей, его знали и любили в Ленинграде, а после выхода пластинок круг ценителей еще расширился, с ним невозможно стало появляться на улице - Валеру тут же кто-нибудь узнавал и пытался заманить к себе в гости.
… Помню, как впервые мы поехали на юг. Он впрыгнул в отходящий поезд с гитарой и одной-единственной рубашкой в чемоданчике. Остановились недалеко от Коктебеля, какая-то женщина дала нам на ночь палатку. А на другой день — вот удивительно, как к нему тянулись люди! — на набережной к нам подошел странного вида человек в тельняшке, берете и клешах, остановился около Валеры и говорит: «Вот ты, маэстро, и твоя дама будете жить у меня. Сейчас только выгоню своих жильцов». Это был дядя Вася-шкипер. За жилье с видом на море он с нас двоих брал пятьдесят копеек за сутки.
Валере очень хотелось поблагодарить ту женщину, которая нам дала палатку на первую ночь. Он написал ей письмо, а когда оставалось только поставить дату, он подумал-подумал и ляпнул: «1839 г.». Мне сначала показалось, что он ошибся, потом — что балуется, а оказалось, что у него на даты вообще никакой памяти не было — он жил в прошлом веке. Я пыталась расспрашивать Валеру о его жизни до нашей встречи, он рассказывал какие-то случаи, но ни разу не вспомнил, когда это произошло. Таких людей мне больше встречать не приходилось.
А однажды (к тому времени мы уже прожили несколько лет) я простудилась, он за меня очень испугался и ночи напролет читал мне наизусть Пушкина, Ахматову, Гумилева, Гоголя, Бабеля... Для меня тогда его фантастические память и эрудиция были настоящим откровением.
Сам он жил в каком-то нематериальном мире. Его не смущало, что одет в старенькое, чуть ли не мамино пальтишко и стоптанные ботинки. На сцену же выходил всегда в белоснежной рубашке, во фраке, обязательно при бабочке и в носках, которые непременно должны были чем-то (я и теперь не понимаю, чем именно) отличаться от тех, что надевают официанты. Потому что на сцене начиналась его истинная жизнь.
Меня часто спрашивают: может, Валера «добил» свое и без того больное сердце бесконечными волнениями на концертах? А я думаю наоборот: именно эти волнения, которые составляли основу его жизни, и помогли прожить ему аж 43 года. Мало? Но с таким недугом, какой был у него, люди вообще не живут.»
Из воспоминаний Олега Погудина, исполнителя русского романса (журнал «Весь мир» №41(2.2003)):
«Его первая пластинка «Песни сердца» была настоящим толчком к тому, чтобы я начал петь романсы. В шестнадцать лет я был опьянен исполнением Валерия Агафонова. И, хотя к тому времени его уже не было в живых, я многому у него научился. Он ушел из жизни молодым человеком, за сорок. Но то, что Агафонов сделал в своей первой пластинке, будучи непризнанным при жизни, лишенным даже возможности профессионально записываться, произвело эффект разорвавшейся бомбы. По искренности исполнения я никого не могу поставить в один ряд с ним. В его пении звучит такая правда!»