==============Наказание
Страшное несчастье, случившееся с детьми на кладбище, потрясло даже самых непрошибаемых циников. - чудом живы остались! Живы-то живы, да только Николка с тех пор заикаться стал, в школе задразнили, врачи руками разводят… А Верка, сестренка его, та вообще говорить перестала. Молчит, словно немая, и всё за околицу бегает, сядет у дороги и ждёт – колдунью эту разноглазую, ведьмину внучку. Когда да когда Рита приедет, когда да когда... Заладила, Рита да Рита, хоть режь её, хоть ешь её. Мать-то домой её отведёт, она на лавку сядет и молчит, как в рот воды набрала… Неладное с девкой творится!
Не успели деулинские придти в себя, как навалилась на деревню новая беда: зарядили дожди. – Где наша не пропадала, прольются и выльются, - размышляли деулинцы. Но дожди «размышляли» по-другому, не прекращались, упрямо лили каждый день. «Сена не будет, скотину резать придётся" - мрачно думал председатель правления.
Дожди лили до самого октября, до снега, который выпал, как ему и положено, на Покров. И не растаял ведь, лёг! Никогда такого не бывало, чтобы первый снег – да не растаял! Деревенские потихоньку крестились и думали, где бы прикупить сенца. Иначе скотине до весны не дожить, сена кот наплакал!
А зимой затрещали морозы. Невиданные, нездешние, незнакомые. Деревенские не верили термометрам и бегали по соседям смотреть, у кого сколько показывает… Но столбики термометров словно сговорились, дружно опустившись до минус тридцати восьми…
Зиму всё ж таки пережили. И скотину сберегли, закупили корма, у кого деньги были, выжила скотина-то. Совхозное стадо поредело, но сохранилось. А вот сады…
Сады вымерзли у всех. Весной на деревьях не набухли почки, не распустилась листва. Деулинцы с болью в сердце смазывали треснувшие стволы яблонь, вишен и слив садовым варом, но раны, нанесенные деревьям, оказались смертельными. Мёртвые черные ветки тянулись в небо, словно заломленные руки, и смотреть на них было страшно.
Господи, беда-то какая! Дерева помёрзли все, и яблони, и вишни, и смородина мёртвая стоит. Новые садить надоть, да и где ж их взять-то… И вырастут кады ещё, ждать надоть. "За что же нам наказанье такое послал, Господи Христе?" – вопрошали деревенские. Бог смотрел с икон скорбными глазами и молчал.
– Бог тут ни с какого боку. Ведьмина работа! – поняли деревенские. - Но как она достала-то нас, с-под земли-то, с-под могилы? Не могла она. Молебен над ней отслужили, отпели, похоронили честь по чести, помянули - слова дурного не вымолвили. Упокоилась с миром Антонидина душа. Не она это.
А тогда кто же?
У Тонькиных-то Гальки с Колькой тож повымерзло всё. Корову Галька продала, дети без молока сидят. Женька кудай-то запропала, в больничке, говорят, лежит. Долгонько лежит-то... А Олька ейная глаз в Деулино не кажет. Нет, не они это. Не их это работа.
А тогда чья же?
- Мать, ты уж прости нас! Прости, а? – каялся на могиле Антониды Николай. – Сад не сберегли, Галька-то старалась, тряпками стволы обвязывала, да без толку, помёрзло всё. Я в питомник съезжу, вот те крест! Обещаю. Саженцы куплю, и посадим с Галькой, и будет сад, как был... Посадим, мам, ты не переживай.
А Милку твою… Сено кончилось, соломой кормили, и всё равно продать пришлось, на мясо, молока не давала уже… - голос у Николая прервался, он сорвал с чекушки пробку, трясущимися руками поднёс к губам налитый до краёв стакан… И поставил его на землю, даже не пригубив.
- Ты чего ж это, Коля, делаешь? За помин души – обязательно надо, как без этого?
- Не слушая сестру, Колька ткнул пальцем в памятник, в материн портрет.
– Ты глянь, Галка! Мать-то улыбается вроде…
- Чего мелешь-то, портрет с паспорта делали, как она улыбаться может, с паспорта портрет-то, - повторяла Галька, а сама уже смотрела, уже видела – улыбается.
Лицо светлое, спокойное, будто Антонида чему-то радуется. Глаза на портрете смеялись, улыбались… Чему же она рада? Да неужто… Неужто?..
- Коль, а Женьку-то Олька из больницы забирать не хочет.. Так может, мать за это, сады-то…
Они долго ещё сидели на траве, допили водку, заели круто сваренными яйцами и бутербродами с колбасой, и ушли, оставив на Антонидином холмике пару яиц и ломоть черного хлеба со втёртой в него серой солью – это была её любимая еда. Антонида смотрела им вслед и улыбалась.
Галька с Николаем шли не оглядываясь и не видели этой улыбки… И всё гадали, кто же наслал на деревенских этот ужас. Им-то с Николаем ничего, у них квартиры в городе, не пропадут, яблоки на рынке купят. А саженцы в питомнике купят, у них-то денег хватит. А деревенским – каково, они ж садом-огородом только и живут, со своей земли кормятся, и детей своих кормят, им-то теперь каково? Ни коровы, ни яблок, ни вишенья… На картохе токо и сидят.
Не любили Антониду деревенские, шибко лютовали, ну да – дело прошлое, померла мать-то, не встанет… Отомстить не сможет за нелюбовь. Тогда кто же? Кто ж с деулинскими такое сотворил?..
О Рите они не вспомнили…