Группа риска

               
               
               
РЕАБИЛИТАНТ      


Пролог

               


Вот уже с полчаса он сидел за столиком в центре кафетерия, делая вид что погружен в телефон. Нужно дождаться максимального количества человек и набрать единственный в этом мобильнике номер. Как-бы позвонить себе на другой телефон, который тоже сейчас с собой, просто скрыт на груди под одеждой. Милицейской формой, утепленной под зиму, от майки до бушлата.
 Но второй не в кармане, а вынутой микросхемой с аккумулятором и проводками приклеен к скотчу, а скотч к серому толстому поясу вокруг торса. Он видел как собирали этот пояс.
 Слой серого порошка, три килограмма между слоями скотча, аккуратно растянутые в длинную и широкую полосу, похожую на узкое полотенце, впритык сходящуюся концами на пупке. Слой скотча клейкой стороной вверх. Слой металлических шариков от крупных подшипников, и в каждом шарике отражение маленькой головки и гротескно огромных ладоней человека, бережно приклеивающего шарики к скотчу тесным рядком, будто мастерит какой-то массажный коврик. Поверх шариков слоем пореже отрезки толстой арматуры, косо напиленные острыми углами. Эти острые отрезки также аккуратно уложены сверху шаров и фиксированы несколькими слоями скотча.
 Он подаст импульс на детонатор и кафетерий с его посетителями будет в миг прошит страшной дробью. Место в центре зала выбрано для равномерного кругового размета. В кафетерии уже сидит достаточное количество человек для того, чтобы он позвонил их смерти. Это, в основном, полицейские из участка напротив этого кафетерия, места их обедов или скорых перекусов бутербродами с кофе.
 День его "выхода" тоже выбран не случайно. Сегодня с утра штормит, сильный ветер и собирается крупный дождь. Тучи надулись, точно готовы лопнуть, дождь  загонит людей в помещения, и в кафетерии возрастет процент гостей, полицейских. Вот это и нужно. Он,воедино слитый с ними своим дресс-кодом, то-есть, такой-же формой и фуражкой, не обращал на себя никакого внимания, просто сидел и делал вид что пишет кому-то смс.
На самом деле бессознательно играя, набирал цифры этого номера смерти, удалял, снова набирал, выжидал, тянул с кнопкой с изображением зеленой трубки.
 Дождь уже не капал, а густо тек по стеклу и полицейские еще будут сидеть здесь. Они уже в капкане и не подозревают что едят, пьют, тихо бормочут друг другу свои бытовые глупости сегодня в последний раз, пережидая последний в жизни ливень.
 Не он это решил. Есть люди которым виднее кому жить, а кому умирать, он лишь исполнитель. Инструктор советовал не думать в этот момент ни о чем земном. Только о рае, представлять как скоро будет в нем, обласканный блаженством.
Встреча с возлюбленной. Орфей спустился за Эвридикой в ад, а он поднимется за своей в рай. Он усмехнулся. Так действительно легче.
 Но когда его взгляд на секунду обегал зал и полицейских, опять надолго ложась на мобильник, то, все-таки, становилось страшно, сердце стучало молотом и немного дрожали руки, по телу пробегал холодный озноб от пояса передающего коже свои чужеродные прохладу и вес.
 Словно обвязанный вокруг себя могилой, он ежился от этого озноба и старался думать о рае. Но звуки вокруг, голоса полицейских, звяканье посуды тянули к себе своей реальностью и он, как ни старался, не мог отогнать от себя собственный же голос внутри, тихо, но упрямо твердящий, что все эти люди вокруг ни при чем.
 Хоть инструктор и называл их грязными существами недостойными жить дальше этой секунды, хоть и вгоняли в его голову мысль о том, что этих существ нужно ненавидеть и убивать, все равно голос настырно шептал - все они не при делах. Они не его враги, но несправедливо сейчас будут неким фоном на котором свершится его высокая месть.
 Ему то нужен всего один человек. Этот точно недостоин жить на земле, но нагло живет и лишь один человек это скоро поправит. И пока того нет он погружается в воспоминания, лишь бы не допускать к сознанию свербящий вопрос - Когда меня разорвет, успею ли я почувствовать что-нибудь?
 Инструктор говорил, это настолько быстро, что будет похоже на мягкий удар по всему телу, почувствуешь только начальный толчок боли, после которого уже нечему будет чувствовать боль, все цепи разорвутся прежде чем импульс боли достигнет мозга.
 Скорость взрыва быстрей чем передача нервного импульса и поэтому напоследок  ощутится только лишь слабый, мягкий удар, выход из разорванной скорлупы. Он как бы вспомнится в сознании уже после пробуждения.
 Пробуждения в раю. В нем хорошо. То, что здесь на земле зовется счастьем и радостью, лишь намек на райское блаженство. Скоро он почувствует его по полной и навечно. Все будет хорошо. Все и сейчас нормально. Правильно. Хотя...
 Эти люди вокруг, рассевшиеся в таком порядке, будто усаженные невидимой и безжалостно расчетливой рукой по своим местам, как пассажиры большого адского купе. Каждого заденет. Если не убьет, то порвет, оторвет... покалечит. Они все же не при делах.
 Как-то не особо уже верилось в законность их ликвидации просто за то, что работают на государство. И в то, что это государство враг и враги те, кто его защищает, то-есть вот эти люди в форме. Как-то неправильно это. Взрывать их украдкой.
 Ведь они не прячутся, ходят в форме, хоть как-то сдерживают этот повальный бред насилия, работают, получают деньги и кормят семьи. Получается они, эти неверные животные  честней чем его самоподрыв?
 Голос внутри уже не шептал, а громыхал, от чего стало немного трясти и даже подташнивать. Все эти люди ни при чем. Ощущение неправоты открывало дорогу страху в душе и только ненависть и жажда мести мертво  держали намерение исполнить все до конца. Ему нужен один  человек.
 Человек ли он? Будем разбирать в судный день, а сейчас на него нахлынула щемящая в сердце память, естественный  для человека, который, вот, вот умрет, ряд картинок из жизни. Несколько последних лет. Парень, как-же так случилось, что ты сидишь сейчас, обернутый поясом смерти, готовый на самоподрыв и чувствуешь такие тоску и одиночество, от каких верно волки воют в тайге, выражая их глубину в нескольких километрах слышимости.
 Что с тобой произошло? Кто задастся этими вопросами когда по массмедиа передадут  ужасную новость о тебе? Кто задумается о неизвестном смертнике? Ты вспоминаешь? Что?
 Расскажи парень, пока не пришел твой враг из-за которого ты здесь. И кто она, та, за которой ты отправляешься в рай?


Часть первая.


"ЭЙФОРИЯ"


"Следи за собой
Будь осторожен"               
В.Цой               
               

С утра сильно разгулялся ветер. Было штормовое предупреждение, и теперь вот он, гигантский, длиной в несколько километров, с целую гору в обхвате, ветряной червь, ползущий сквозь город. Невидимый, но ощутимый, грубо рвущий увядшую листву, играющий  плохо пригнанной кровлей, отчего та оживает и радостно бахает при каждом  порыве. Северный ветер.
 Истерически взволнованное море, под небом серым без солнца, нервно трет камни в песок. Вдалеке одиноко и тускло мигает маяк - световые одно долгое тире и две короткие точки. Нет никого на побережье, в такую погоду даже чайки где-то уютно гнездятся и не высовывают клюва, разве что старый баклан медленно пролетит, исчезнет и опять глаза погружаются в гипнотический танец медленно сменяющих друг друга волн с грязно серыми шапками.
 Каспий поднял свой уровень, беспощадно пожрав целые районы раскинутые на побережье. Разрушенные улицы, дома, со стороны моря обвалившиеся, с обнажившимися и торчащими как рёбра потолочными балками и ощетинившейся из-под отваленной штукатурки плетёнкой.
 С десяток лет назад здесь были уютные дворики, заборы которых тонули в зарослях ежевики и малины и заборы слились с крышами так, что дома напоминали огромных ежей.
 Теперь внутри плещется один хозяин -  мутная, вывернувшая подвалы наружу морская вода. Вдоль всего берега камни, куски стен, старые, окончательно  поваленные, обглоданные волнами и похожие на гигантские бивни тополя.
 Редко встретишь сейчас даже рыбака, но вот, кто-то чёрной точкой появился вдали, увеличиваясь вырос в не спеша бегущую по берегу фигуру, поравнялся, бросил из-под капюшона мимолётный взгляд и дальше продолжает свой бег, пока не исчезнет где-то за обломком изъеденного морем бетонного забора, оставив за собой одинокую дорожку следов на свежевыстланном песке и вопрос  – Кто это?
 Тимур Адамов. Это его привычный маршрут пробежки. Тимур бежит по песку легко, дыхание частое, глубокое, ровное, ноги мгновенно реагируют, подстраиваясь под неровности разбитого морем берега. Бег продолжается ни на йоту не меняя свой  темп.
 Маршрут выбран намеренно, чем труднее, тем лучше. Перепрыгивает где невозможно пробежать, перелезает где нельзя перепрыгнуть, и всё это не сбавляя выбранного темпа.
 Береговая линия усеяна камнями, обломками дерева, лысыми шинами, и весь этот хаос хорошая профилактика реакции когда бежишь по нему. Тимур пытается освободить голову, оставить все мысли, но они снова и снова лезут, напоминают о скором турнире, о заявке на него, об ожидаемом на эту заявку ответе из спорткомитета, в общем о самом главном в его двадцать первом году.
 Мысли разливаются, начинают гудеть, но он упорно глушит их, пытается забыть обо всем, абстрагироваться и бежать без мыслей. Это мучительно, но интересно. Не совсем обычный совет его тренера, старого мастера, научиться сдерживать мысли, раньше казавшийся нелепым и невозможным, теперь осознанно практиковался и уже удавалось на несколько секунд останавливать поток слов в голове.
 Как говорил тренер нужно было просто начать и не останавливаться, все остальное сделает время.
 Ахмед Гаевич Муратов, в прошлом сам спортсмен, мастер спорта,  заслуженный тренер, за тридцать лет проработавший со многими парнями, зарекомендовавший себя кладезем битком набитым приемами, небрежно называл их "аэробикой" и всегда особо выделял психологическую подготовку.
- Схватываешь! Молодец!- обходя ринг, внимательно дальнозорясь, наблюдая за спаррингами Тимура (в основном наблюдая именно его, Тимура спарринги, как фаворита) и выкрикивая свои, слишком уж банальные для тренера фразы.
 Он давно и быстро почуял в Тимуре одного из тех парней, какие периодически, с каждым новым поколением, появлялись, выделяясь в толпе особым, фанатичным блеском глаз, безумно нагрузив себя занимались, давали жару, брали золото, и обязательно потом уезжали в Москву. Терялись где-то в ней, пытаясь задействовать свой спортивный талант и неизбежно повторяя одно и тоже - разочарованный охранник, затем отчаянный уличный боец, и, наконец, амбициозный бандит.
 Гаевич был строг к Тимуру и всегда  недоволен, никогда не хвалил, но под его беспощадным руководством Тимур достиг успехов не только на ринге, но и на улице, в обычных драках. Все городские  гопники уже давно знали его имя, знали о его умении хорошо драться и старались с ним дружить.
 Тимур гонит от себя эти тщеславные мысли, но их соблазнительная сладость опять испускает аромат самолюбия и мысли слетаются на этот аромат. Да, трудновата активная медитация, даже тяжелее железа в спортзале, но освоить нужно, Гаевич настаивает, говорит что успех в таких секретах психики, а не в спаррингах и приемах.
 Тимур глубоко доверял тренеру, считая его своего рода названным дядькой. Это вторая по величине личность в его жизни, имеющая волю над ним.
 Первая конечно отец. Солидный, пятидесятилетний, седовласый и полный господин Рустам Терекович Адамов.
 Диалог за завтраком когда оба на кухне. (Между прочим, в последнее время эта тема поднимаемая отцом стала звучать чаще).
 Старший Адамов стреляет по младшему  своими умными прищуренными глазами и спрашивает.
- Ну… Что намерен дальше делать сынок?
- Не понял пап.
- Тебе уже двадцать один…
- Ну?
- Ну… что «ну»? Пора определяться.
- Пап, я же учусь ещё…
- Заочно! Мог бы начать хотя бы практиковаться, а я помог бы…   
Рустам Терекович сына любил, но не баловал и жене запретил, зная что она мать и может навредить своей женской мягкостью и поблажками. Принесет сыну на гауп-вахту пирожки тайком, сама будет потом есть их там вместе с ним.
 Сын в его представлении должен был обладать мужским характером, ярко выраженными волей, силой, достоинством, и эти качества решил выжать из Тимура железной дисциплиной.
 Это он, впервые задумавшись над стратегией собственного воспитания и вспоминая, применяя свой опыт, как-то  вечером отвёл двенадцатилетнего Тимура к знакомому ещё с восьмидесятых Гаевичу.
 Уверенный в том, что знает как лучше, отец сжал сына в ежовые рукавицы спортивной дисциплины. Не оставляя его в покое, занимал разного рода деятельностью, будил рано утром и посылал на пробежку по берегу моря; заставлял мыть каменный двор их особняка и много выдумал подобных гадостей для самолюбия Тимура, который стойко переносил воспитательную тиранию, всем сердцем любя отца и не смея ему прекословить.
 Рустам Терекович смотрел на Тимура мудро щурясь и ожидая привычной отмазки.
- Пап… – Тимур виновато смотрит в тарелку – Я не отказываюсь, ты меня знаешь… Но, скоро у меня бой…
Рустам Терекович нетерпеливо морщится.
- Сынок, я это уже восемь лет слышу... Как сюда переехали, так до сих пор бои... бои... Гаевич, черт бы его побрал...
-Ну… дай доскажу, пап… - Тимур всё также виновато в сторону деликатно перебивает - … Чемпионат…
- Да сколько их уже Тимур? Сколько ещё будет? Нужно создавать себя! Расти! Ну...
- Пап… Европейский! - Маленькая гордость поблёскивает в узких уголках глаз Тимура при виде того как отец, в корне заинтригованный, мгновенно осекается в своём привычном воспитательном давлении на сына.
- Да ты что? –
Рустам Терекович серьёзно шире открывает глаза и приспускает очки
- И где в Европе?
- Испания! – Тимур улыбается еле сдерживая щёки чтобы не заползли на затылок и быстро, пользуясь паузой обострившего внимание отца предлагает: 
– Давай, пап, я оставлю пока всё как есть, продолжу готовиться, потом съезжу… слетаю то-есть, а там… дальше, сделаю так, как ты скажешь…  Хорошо? А… па?
Рустам Терекович встряхивает газету и погружается в чтение.
 Скоро изменится распорядок дня, появится работа, суета, отец не отстанет пока не добьется этого.
 Но все это скоро, а пока любимый спортзал занимает почти весь день Тимура.
  Тренер был в своём кабинете и когда Тимур открыл дверь, не видя ещё что это Тимур, сделал  рефлекторное движение, будто хотел что-то быстро убрать со стола. Тимур внутренне улыбнулся, заходя и ложа взгляд на ручку, потом обратно на тренера, этим секундным броском взгляда на ручку, давая тренеру миг, чтобы со стола магически исчезла бутылка.
 В маленькой, завешенной вымпелами и грамотами  комнатке пахнет старостью и спиртным.
-Тимур, ты? Проходи, садись. – Гаевич важно и энергично подвинулся на месте, не подвинувшись при этом ни на сантиметр, кивнул на стул напротив. Тимур крепко пожал руку своему  спортивному пенсионеру и стал рядом.
-Здравствуйте Ахмед Гаевич…
-Привет, привет Адамов, присаживайся.
Тимур знал, Гаевич пил и сейчас потягивает свой допинг, накачивается нужной дозой (он только тут в спортзале, на своей законной работе чтобы не беспокоили домашние своим нудным беспокойством о его здоровье, мог делать это спокойно) и находясь рядом, Тимур только мешает.
 Тимур приложил руку к груди выражая искренность.
-Да нет спасибо, я пойду сейчас переодеваться… Я так,  поздороваться.
Ахмед Гаевич широко и блестя глазами согласно кивает (он рад что никто не мешает) 
-Ну, давай сынок, я потом выйду, посмотрю, иди… Я скоро… 
 Когда после тренировки он принял душ, то с удовольствием отметил чуть заметное нытьё во всех мышцах. Своего рода показатель. Если мышечные боль и нытьё исчезали, значит тело привыкло к  выбранной нагрузке, движение вверх остановилось. (Гаевич в роли теоретика был монстром).
 Тимур сидел на скамье у своего шкафчика и зашнуровывал обувь когда мобильник загудел и замигал номером.
 Герман Хасиков. Они вместе учились в школе.
 Хасиков жил недалеко, в соседнем районе и был обычным смертным. Рано потерял в автокатастрофе родителей и жил один в оставшейся ему в наследство квартире.  Интеллектуал. Стоило ответить на его, какой-нибудь, ничего, вроде-бы, не значащий вопрос, и он за пять минут подключался, втягивал тебя в диалог, и ты вдруг обнаруживал себя интересно беседующим с этим серым и на первый взгляд даже подозрительным человеком. Мало того, ещё и умным себя  почувствуешь говоря с ним.  Герман был начитан и образован, но не посещал и не заканчивал никаких институтов и универов. Он был свободной единицей развивающей самое себя в тепличных домашних условиях. Его университеты были самой жизнью. Много читал. Всем интересовался. Сам себе готовил, покупал еду, пробивал денег.
 В основном в долг, это была его такая вредная привычка, от которой он не мог избавиться, но и не очень страдал, а напротив, вовсю пользовался в силу своего природного коммуникативного таланта.
 Ему многое прощали, потому что умным везде открыта дорога. Тем более, таким как он, тщательно изучившим один универсальный язык – Общий.
 Из-за этого своеобразного эсперанто, Герман заслужил свою, несколько даже уважительную кличку - «Знай».
- Да, Герман!
Голос Германа был как всегда вежлив.
- Алло, Тимур, салам алейкум дорогой!
- Алейкум салам Герман, как дела?
- Да… Как обычно, брат… Я по поводу тех денег… Так вот, могу уже отдать… Как увидеться с тобой, Тим, ты где?
Тимур не напрягал Хасикова из-за «тех» денег. История была стереотипной для Германа. На него наехали из-за его пристрастия тянуть долговую резину. Люди оказались очень самолюбивыми, терпеть хасиковское лисье увиливание не желали, потому как сами были не дураки, и почти уже его били.
 В это время, мимо, совершенно случайно (побережье, основное место выяснения отношений среди городской молодёжи) совершал свою очередную утреннюю пробежку Тимур.
 Тимур узнал Германа, который, сгорбившись, что-то отчаянно объяснял трём здоровенным амбалам самого агрессивного типа, остановился и вмешался. Его попросили (сначала наигранно ласково, потом почти рыча) бежать дальше.
 Тимур настоял на своём и произошла драка, вернее две, и те ее не осилили, больше в песке повалялись. Верткий Тимур долго изматывал их и наткнулся  лишь на пару ударов.
 Но они выдохлись и  ослабли, а Тимур все еще упрямо стоит и руками к себе приглашает. Третий из той компании, видимо, оказался умней и попробовал диалог с крепким орешком. Спросил – что, собственно, Тимуру нужно?
 Тимур объяснил, что знает Хасикова, и что это за наезды втроём на одного?
 Тот в свою очередь объяснил про долг Германа, и еще про то, что Герман ошибочно полагает, что слово «долг» произошло от слова «долго» и видимо исходя из этого не хочет этот долг возвращать.
 Те двое, вымотавшись и не особо уже злясь, перестали конвульсивно дёргаться и яростно дыша подтвердили сказанное их другом под общий вопрос – А чё ваще?!  Тимур, которому было безразлично всё кроме спорта (в том числе и Германовы долги) просто использовал любой вызов, и относился ко всему, а особенно к дракам, смотря со своей спортивной бойцовской колокольни.
 Но не объяснять же им это и раз уж вписался…
 Он узнал у Германа сумму долга, которая была небольшой и дал ему денег из своих запасов, чтобы тот рассчитался, пока его в конце концов не завалили эти трое.  Герман рассчитался и поддерживая эту так неожиданно вспыхнувшую дружбу с Тимуром, всячески использовал любой повод пообщаться с ним.
 Тимур понимал, что, оказав Хасикову помощь однажды, теперь отказать и игнорировать его он уже не мог. Ну хоть из того же своего великодушия.
 Тимур прикинул, как ему будет удобно и сказал:
- Я сейчас в спортзале, через полчаса заканчиваю и иду домой, можем встретиться по дороге, например на Ленина, я вниз буду идти,  сможешь туда подойти через полчаса?
- Ну, наберёшь как выйдешь тогда.
- Ок!
 Через час Тимур позвонил.
 «Знай» весело материализовался откуда-то слева, из-за домов, и, воодушевлённо не отпуская руки Тимура после приветствия, неожиданно повел его за собой. Оказалось у него день рождения.
 Они прошли в глубину какого-то двора, свернули за гаражи, ещё за какую-то пристройку, вошли в подъезд и сразу же в дверь прямо, квартира Хасикова находилась на первом этаже.
 Тимур сразу услышал разговоры и табачный запах. Он снял куртку, повесил её на вешалку, решая про себя не задерживаться долго здесь, посидеть полчаса, потом аккуратно шепнуть что долг погашен в подарок и уйти.
 Они вошли в комнату, она была одна слева от кухни. Здесь были молодые люди, двое парней и три девушки. Стоял стол, вернее, лежал на полу, так как ножки у него были сняты и все сидели вокруг него, трое с одной стороны  опираясь на подушки и двое полулежали на матрасе покрытом ковром.
 Всё было стилизованно под что-то подобное турецкому дивану для курильщиков кальяна. В углу небольшой телевизор, по бокам от него колонки из которых лилось что-то гитарное, из ретро. В противоположном углу невысокая этажерка почти вся уставленная книгами, на одной полке ракушки, камушки, белые ветки без коры, и разная дребедень с побережья одухотворенная фантазией Хасикова и жаждущая себя понять.
 Над компанией низко нависла старая люстра в виде белого перевёрнутого кувшина с соломенным абажуром. На стене странные часы с циферблатом из виниловой  грампластинки, на которой нет цифр и нужно дорисовывать их в голове чтобы узнать время.
 Хасиков перекрёстно представил Тимура и своих друзей. Все зашевелились, приветливо заулыбались, даже несколько заискивающе. Ему налили вина, предложили что-то из холодных закусок.
 Тимур отметил что стол, несмотря на то что Герман был одиночкой, накрыт очень даже прилично, со вкусом. Наверно постарались девушки подумал Тимур и молчаливо наблюдал за своими новыми знакомыми.
 Парни одеты скромно, старые  джинсы, воротники рубашек из-под потертых свитеров выдают в них обычных жителей гетто-районов. Такие, надев допотопный пиджак, считают что они в костюмчиках и топают на парад.
 Было видно что все знакомы между собой уже давно, возможно, это были его соседи, все вели себя раскованно, панибратски друг к другу и вызывали впечатление старых друзей  разогретых спиртным.
 Девушки симпатичные, одеты чистенько, не ярко и не кричаще, не так аляповато как их кавалеры. Тимур уже через минуту забыл имена всех представленных, но вот его имя все помнили. Это чувствовалось по постоянному обращению к нему и вниманию со стороны гостей и самого виновника торжества. Видимо Хасиков уже успел создать Тимуру ещё до его прихода почётный образ, развернуть невидимую красную дорожку. Он гордился дружбой с Тимуром и умело превратил его приход к себе  в маленькое событие. Это показалось Тимуру немного дешёвым, но он как всегда был снисходителен (как вообще все сильные люди) и просто продолжал отсчитывать свои полчаса нахождения здесь. Возможно он ушёл бы пораньше как и решил, но его кое-что остановило. То, что у всех парней были подружки.
 Тимур привык к тому, что спорт обуславливал наличие большинства парней среди друзей. Девушек в спорт-зале было очень мало, все они были не очень привлекательными, с выраженным мужским началом и потому внимание к себе не особо привлекали. Бойцовский клуб это в основном мужчины.
 Здесь же Тимур с любопытством наблюдал как легко происходит общение между парнями и девушками, это ему было в диковинку.
 Выпили, закусили. (Тимур только пригублял). Перешли на чай, девушки на скорую руку убрали столовые и разложили чайные предметы.
 Торт с надписью «Знаю с любовью» безжалостно разрезали и утянули по розе ветров. Хасиков заварил наргиле, дым густо повалил молочными клубами из его рта и всем тоже захотелось и к трубке одновременно потянулись несколько рук.
 Стали играть в карты. Атмосфера показалась Тимуру очень теплой, лёгкой, в такой, когда вспомнится, хочется побывать ещё. Он привык к застольным мероприятиям отца и все остальные мерил через эту линейку.
 Там в основном бывали люди из высоких, богатых и очень самолюбивых категорий. Молчаливые и чванливые дети отцовских друзей, уткнувшиеся каждый в свой телефон, теперь казались обычными занудами перед этой простой и весёлой компашкой Хасикова. Азарт карточной игры поднимал шум. Требования играть честно, спор, выяснение, попытки доказать что это игра в дурака, а значит не то что разрешено, а ещё и принято мухлевать; с другой стороны сердитое шипенье играть умней (от того кто в паре) проигрываем; опять громкая попытка достучаться до разума того кто так шипит – карты выпали беспонтово, ни одного козыря!
 Несмотря на обоюдное желание выставить противника в дураках, заставить проиграть, парни и девушки были настроены просто и добро друг к другу, словно сто лет были родственниками. Девушки первыми закончили игру напомнив  что им нужно домой пораньше. Все нехотя встали, засобирались. Хасиков провожая всех до двери мигнул Тимуру и тихо попросил немного задержаться.
- Одну партию в нарды Тим?
 Тимур остался. Он сам не хотел долго и медленно тащиться в громкой компании, стадия опьянения его новоиспечённых знакомых может завести куда угодно, но только не домой, а разбираться или драться из-за чьей-нибудь пьяной выходки не хотелось.
В комнате  тихо тикали импровизированные часы под звуки улицы, за окном долго затихали голоса и смех друзей Хасикова. Затем Хасиков вновь материализовался в комнате, словно и не выходил никого провожать, это был ходок тихий, знающий цену неслышной ходьбы.
 Он улыбчиво присмотрелся к Тимуру, вынул из кармана деньги, ещё какой-то свёрток, положил на стол, раскрыл шикарные, черного лака нарды и расставляя фишки спросил:
-Тим, ты что такой невесёлый?
Тимур укладывающий свой ряд белых, опустил уголки губ и нахмурил брови в недоумении.
-Я… невесёлый?
- Да… всю дорогу наблюдаю за тобой, что-то ты грустишь… Тебе не понравилось наше застолье? Ты извини брат, чем богаты…
-  Нет, конечно всё понравилось, ещё раз тебя братан поздравляю и деньги… Ну долг этот… оставь, купи что хочешь… - он улыбнулся - … или кому долг верни…
И выиграв своими "ножницами" хасиковскую "бумагу", сбросил камни и замолк, тут же погрузившись в их значения и первый ход, объяснять далее что было на самом деле у него на душе, было ничем не обоснованным приглашением  в неё.
 Но поговорить хотелось. Так бывает, когда слишком долго молчишь.
 Хасиков посмотрел на деньги, но не притронулся к ним, они лежали на столе, просто посмотрел и кивнул, как бы соглашаясь и принимая подарок. Он вновь взглянул на Тимура, поднял руку с какой-то бумажкой и прищуря глаз спросил:
- Курнуть не хочешь?
Тимур ещё больше нахмурил брови.
-Что?
-Косячок.
-Я же не курю, Гера, знаешь...
-Знаю, знаю... спорт, режим, а я вот балуюсь...
 Игра на минуту встала. Хасиков с пустой папиросой в губах быстро перетер смесь анаши и табака в ладони, забил в папиросу и закурил. В воздухе поплыл пряный аромат востока и Хасиков пояснил:
-Сильная, не стал всю эту команду угощать, промолчал пока... они и так под алкоголем и только сблевали бы все... да, да, прямо тут, я уже знаю, было… Так что лучше не мешать с алкоголем, а то задолбался уже скорой помощью быть... короче завтра, на трезвую голову. 
 Он удачливо блестел глазами и обезоруживающе улыбался и  протянул косяк предлагая.
 Тимур помедлил и неожиданно для себя взял. Герман щёлкнул зажигалкой, косяк потрескивая более  занялся, Тимур затянулся одной затяжкой, подержал немного в лёгких дым,  выдохнул и сразу же отдал Хасикову его косяк.
 Если тот считал Тимура слабаком, боящимся соблазнов, то теперь вряд ли будет так думать, во всяком случае Тимур не отказался вчистую, ведь пригубил немного, всё-таки день рождения у человека, да и видно было, что Герман намеренно задержал Тимура, возможно желая покурить именно с ним.
 Тимур знал ритуалы Кавказа и марихуана не казалась Тимуру чудовищем или чудом, просто он был к ней равнодушен, как, собственно, и к табаку, считая её тем же самым, ведь её тоже курят.
 Сильно зачесались лёгкие, Тимур кашлянул для приличия, так, совсем немного, словно хотел поправить голос, но это будто послужило детонатором и он разразился громким, облегчающим кашлем. Выдержать эту лёгочную чесотку оказалось невозможным.
 «Знай» улыбался. Косяк вернулся к нему, и он опять сделал несколько плотных, шумных затяжек, пытаясь задержать внутри дым  похрюкал и тоже не выдержал, раскашлялся, затем пригасив, отложил в пепельницу.
 Через минуту Тимур почувствовал теплую, немую тяжесть в ногах, которая волной, словно он постепенно окунался в неё, поднялась до живота, немного задержалась в груди. Показалось что стало трудно дышать. Тимур вдохнул, нет, всё нормально и волна, будто ей разрешили, дошла до головы, укутав её в себя как в одеяло. Глаза стали гореть, как если-бы, действительно, лицо было уткнуто в материю. Скорей застучало сердце. Тело расслабилось, стало ватным, но тяжёлым, словно эта невидимая вата была сделана из свинца.
 «Ничего себе, всего одну затяжку сделал,- играя думал Тимур - неужели на меня так действует сильно? Герман наверно видит меня слабым? – сразу возник в голове образ беззащитного младенца. Этот образ стал таким прилипчивым, что заполнил всё мысленное поле в голове Тимура. – Неужели я выгляжу таким в глазах Хасикова, опытного, бывалого, он то, вон, сколько таких затяжек сделал, а я всего одну и меня так разнесло что сказать не могу ничего. Онемел я что-ли? 
 Тимур настороженно прокашлялся, не найдя ничего, что могло бы как-то это проверить, ну не говорить же как в микрофон проверочное – «раз… раз…»
 Это показалось смешным и он улыбнулся. И настроение мгновенно взлетело вверх от того что рот при кашле издал хоть какой-то звук.
 Только что, несколько секунд назад он был почти напуган неожиданно сильным эффектом от всего лишь одной затяжки, а теперь, почти скорчился от хохота представив как он, Тимур, с испугом в лице, произносит это «раз… раз» чтобы проверить не онемел ли в самом деле.
 Смех буркнул и вырвался из глубины живота, невыносимо было его там держать, привлёк внимание Хасикова раскуривающего остывший кальян. Тот кивнул улыбаясь.

- Теперь понимаешь, почему я не сказал им? Видишь, какая сильная. Тебе одной тяги хватило… Я знал, ты не станешь особо притягиваться, а этим оглоедам пойди объясни что мало нужно делать… Сейчас бы на пьяную голову как присосались бы, пока всё не выдули и... сиди потом... напоминай каждому как его зовут и откуда он… - Герман захохотал – … с какой планеты, блин!
Тимур тут же развил:
- С Кин-дза-дзы!
- Ага… Ку-у-у! – Мгновенно хлопнув себя по ляжкам, дальше подкинул «Знай».
Оба снова замолчали в приступе смеха.
 Тимур совсем не ожидал, что в лице давно забытого одноклассника обнаружит весёлого друга с кем можно так запросто абстрагироваться от гнёта спортивного режима, когда в твоей башке одни только тренировки, спарринги, предстоящие турниры и изучение противников с которыми выпало биться.
 Его голова словно выкупалась и освежилась, просто помолчала и понаблюдала и этого хватило, чтобы немного сбиться с нарезки, погулять. Вот именно – Погулять!
Морально, психологически, что называется – душевно. Чемпионат не забылся, всё ещё щекотал солнечное сплетение самой обычной спортивной тревогой – то ли ещё будет? Но сегодня уступил место в мыслях другому, более человеческому, обычной жизни в этом маленьком, кавказском городке, нравы которого почти во всём опираются на шариат и предполагают аккуратное изолирование мужчин и женщин друг от друга если нет между ними какой-либо обособленной связи, как, например, родственная, и уж тем-более брачная.
 В общении между незнакомыми людьми это налагает некоторое табу,  желательна дистанция и Тимур, строго воспитанный на этот счёт своими архаичными родителями, как запрограммированный никак не мог проигнорировать установку.
 Между тем, открыв для себя на этом дне рождения, что не все так считают, Тимур решил посоветоваться со всезнающим Хасиковым.
 Он бросил камни, отсчитал фишки и спросил:
- Вот ты психологию знаешь, да?

Хасиков спустил на нарды облако дыма и вскинул брови.
-Постольку поскольку... а что?
-Да не, ничего особенного, просто интересно кое-что..
 Хасиков быстро размахал руками ароматный туман между ними и картинно щелкнув пальцами вопросительно прищурился на Тимура.
-Категория, братан?
-Категория? Женская!
-О-о-оу, братан, ты нарвался на спеца, что именно?
-У тебя есть девушка?
- Ну да, Миланка, смугленькая, с родинкой на шее… Я с ней в паре играл, помнишь?
 Тимур вспомнил и кивнул.
-Хм... Симпатичная.
 Хасиков уже понял, что гложет Тимура, но всё еще улыбчиво и словно не понимающе хмурился. Перебрасывая упавший нечаянно на пол камень он спросил:
- Познакомиться хочешь с кем-то?
 Тимур неохотно признался.
-Да, есть... одна девушка.
- А что останавливает?
-Ну, в принципе ничего...
 Лайла Иллаева. Как ему рассказать про нее? Соседка. Как-то глянула на него и отвела глаза. Тимуру тогда показалось что Лайла как-то особенно посмотрела на него, на несколько микросекунд дольше, будто специально для Тимура едва улыбнулись красивые глаза.
 На  год младше. Длинные чёрные ухоженные волосы до пояса. Чёлка начинается с середины лба, спускается к левому глазу, томно прикрывает его и убегает за ухо. Глаза зеленого цвета, ассиметричны на какой-то, едва уловимый, микрон и эта ювелирная асимметрия придает им всю их строгую, классическую красоту восточных глаз.  Мягкая женственная улыбка. Она стройна, невысока, даже миниатюрна. (Тимура это первое и зацепило - Лайла была почти его роста) Одевается неброско, строго, что ей очень идёт.
 В общем, красивая, милая девушка, живущая неподалёку, тронувшая сердце Тимура.  Он случайно встречается с ней где-нибудь на районе, чаще утром,  по дороге на пробежку и тогда всё в нём замирает, словно впадает в ступор, ноги и руки ватные, глаза ищут куда бы взглянуть, там в стороне притаиться, спрятать свой блеск, симпатию, неизвестно откуда взявшийся стыд за этот радостный шторм в груди от мимолётной встречи. Тимур проходит мимо смотрящей куда-то в сторону, куда угодно только не на Тимура Лайлы и, не имея ничего лучше, тихо тянет воздух, качнувший за спину вслед за ней, воздух её недосягаемого личного пространства. Её парфюм дурманит Тимура, его мысли путаются, сердце стучит, он удивлён, ошеломлён своим  непонятным параличом.
 Но нет ни одной  точки соприкосновения с ней, а значит и возможности познакомиться. Хасиков хмуро шмыгнув носом на выпавшее маленькое значение камней спросил:
-А что у тебя, элементарный секс... или, более глубокие чувства?
-Ну ты давишь, какой секс, хотя-бы поговорить.
-А в чем проблема?
-Ну, в чем... именно в том, что не знакомы.
-Ну, так, познакомься!
-Легко сказать, а как? Просто подойти и шутить как придурок из фильмов?
-Ну, не обязательно шутить, поговори серьезно...
- Да, поговорил бы с радостью, но что-то блокирует... Не могу.
-Самолюбие!
-Да я бы не сказал что оно...
-Самолюбие Тим, именно оно тебя и сковывает, я читал, это короче долгая психология...
-Ну вот я и спросил о ней Гер, ты же у нас знаток.
-Да, всякое в жизни бывает, я, например, в таких случаях выпивал... - он тут же предложил:
- ..Да хотя бы вот... выпей вина братан...
 - запах, вялая речь… нет!
 Хасиков слегка приподнял брови в секундном размышлении и предложил ещё вариант, кивнув на косяк.
- Может… покуришь?
 Тимур улыбнулся, а через несколько секунд осмысления что будет если он подойдёт и попытается заговорить с Лайлой накуренным, вот как, например, сейчас, не выдержал и стал опять давиться смехом.
 Хасиков, глядя на это, выпятил нижнюю губу и медленно покивал.
- Да-а, чревато, не поймет еще... короче требуется универсальный расскрепоститель... я знаю один препарат... если тебе интересно...
 Тимур непонимающе, но вопросительно смотрел на Хасикова.
- ...Не боишься ничего, не паришься, всё просто по фиг, кто-бы ни был перед тобой, разговариваешь на равных, такая лёгкость… напоминает алкоголь, но мозги не туманит, соображаешь также по трезвому, возможно даже острее чем обычно. Да и язык не заплетается, говоришь как... диктор центрального телевидения… (он проговорил это четко, заостряя согласные и будто что-то держа между пальцами) Да, для такой ситуации офигенная штука… То что док прописал! А?! 
- Что за препарат?
 Хасиков прервался, взглянув на Тимура, он слишком увлёкся описанием.
- Ну… Знаешь, здесь-то выбора особого нет, захолустье сам понимаешь. Тебе бы нейролептик какой нибудь... или ещё что похлеще… Но это в госучреждениях, там нужен рецепт...
- Не-е, палево, а что-то подобное?
 Хасиков заметив азарт Тимура думал меньше секунды. Он сжал большой и указательный пальцы в какой-то своей, выражающей эксклюзив фигуре и сказал.
- Героин.
-Что-о?! Какой героин, Герман... ты перекурил?
 Тимур как-то даже облегчённо вздохнул и совсем отрешился от напряжения своего собственного же внимания, будто ему разрешили - вольно. Героин!
 Это слово давно было из категории табуированных в его сознании. Для спортсмена вроде Тимура героин был немыслим.
- Нет, Герман, не подходит…
 Хасиков смотрел на Тимура и, было видно, что думает он о чём-то своём, какая-то мыслительная деятельность журчала в самой глубине его головы. Он встал и подошёл к телевизору, присмотревшись к экрану с прогнозом погоды.
- Шторм еще... А что так боишься Тим?
- Как это «что боишься»? Это же дохлый номер…
- Да, не спорю, но ты подумай… - Герман повернулся к Тимуру - … для кого? Для тех, кто употребляет его… как?
 Тимур смотрел и не понимал.
- Ну… Как? 
– Систематически…
- Не понял.
- Ну, кто годами его юзает… В системе торчит, понимаешь?
- Да, понимаю, но ведь один раз и приведёт к системе?
 Хасиков склонил лицо и приподнял бровь, снисходительно улыбаясь, как человек знающий цену своим словам.
- Ну, блин, Тим, ведь люди то разные, бывают и исключения, поверь…
-Да какие искл…
-Я пробовал Тим, знаю… - Он будто смутился и вновь перевёл глаза на экран - … ничего страшного не произошло, не умер… Сейчас то не делаю, вот тебе и доказательство, он мне безразличен, отвечаю, вообще не тянет, как все говорят, мол, один раз, туда сюда… Наркомания… Ведь они кричат о том, чего сами не знают, ни разу не пробовали, а только наблюдали… Ханжи они! Кому верить? Тому, кто наблюдал, или, тому, кто пробовал?
 Тимур смотрел на Германа и не знал как реагировать.
 Гера Хасиков. Одноклассник со своим дружелюбным характером, умением вызывать к себе интерес, потом странную  жалость. Это многое прощало в нём, простило и то,  что Герман баловался чем-то из запрещённых препаратов.
 Тимур слушал, как смотрел сквозь пальцы на речь Германа.
- Да и один раз тебе ничего не нарушит, твой организм спортом так усилен что, как раз героин тебя испугается… Ну не цианид же это, в конце то концов. Спецсредство! И с девушкой познакомишься… да что там с девушкой, хоть на танк с пистолетом, знаешь…
 Герман  смолк, закуривая сигарету, изящно помахал ладонью, гася спичку, и вновь переведя свои ленивые глаза доброго Сталина на настороженного Тимура, продолжал своё.
-… Знаешь, сколько спортивных звёзд кокаин нюхали, и что… и ничего, живые, здоровые… Вон Пеле, старик, а бегает до сих пор… марихуаной баловался говорит, да и Марадона ещё… признался что кокс нюхал, да и до сих пор, знаешь, вполне вероятно, у них этого добра навалом… Да, короче, Тим, не так страшен чёрт как его малюют, знаешь?
 Тимур молчал и слушал, как ему казалось бред. Он, действующий спортсмен, непобедимый «гринпис» и вдруг – героин! И Герман так настойчив, будто рекламирует. Он что, серьёзно что ли?!
-Шутишь?
 Хасиков обернулся, нейтрально надвинул веки на глаза и сдался.
-Тим, я ведь не убалтываю, боже упаси, просто знаю и всё…
 И, уставившись в экран телевизора, надолго замолчал. Было уже поздно, темнота за окном это подчеркнула и Тимур засобирался.
- Ладно, Гера, я пойду, ещё раз, братан, с днём рождения…
-Ну всё… всё… А то уже звучит как анекдот – протянул с довольной улыбкой Герман, наслышавшийся за сегодня поздравлений до оскомины, и, уже вставая, добавил - … это тебе спасибо брат, что пришёл, очень порадовал, я и не ожидал честно, ещё и посидел, диалог развил… В общем,  Адамов… спасибо!
 Они вышли в коридор. Тимур зашнуровал ботинки, разогнулся с красным от прилившей крови лицом, улыбнулся и похлопал по плечу Хасикова.
-И тебе, Гер, спасибо!
-Всё для вас, чтобы ещё зашли… В общем, Адамов, в любой момент, как понадоблюсь... номер есть, не напряжёшь, рад буду быть в чём-то полезен, ок?
- Ок!
- Ну, всё братан, давай… дорогу помнишь?
-Да, конечно помню, всё, давай...
- удачи! – расплылся в улыбке Хасиков и не закрывал дверь, пока Тимур не скрылся за дверью подъезда.
 Всю дорогу в голове Тимура звучал голос Германа. Его спокойный, вкрадчивый баритон часто произносил слово – героин. Особенно чётко это слово вспомнилось когда Тимур прошёл мимо ворот дома Лайлы (он еще подумал - вот кто для него сейчас героин).
 Потом дома, когда Тимур сидел с родителями за ужином, мать как-то странно попав в унисон его мыслям спросила:
-Ну что, невесту ищем тебе... сынок?
 Конечно же Лайла милой принцессой сидела на троне в его голове, мигом пронеслась мысль об убийственном стеснении перед ней и в самом конце этой мысленной цепи вновь загорелось слово - героин. Хасиков будто впечатал его в голову Тимуру и сейчас Тимур наедине с самим собой признавал хасиковскую въедливость.
 Осознание это было неприятно, ревностно, словно соперник сделал какую-то фишку, оригинальную, классную, невольно заставляющую себя уважать. Он признал, что Хасиков всё-таки развёл его на диалог, хотя, когда заходил к нему,  зарёкся посидеть с полчаса и уйти. Оказалось задержался… Задержался, да ещё и тайну свою поведал.
 Но Хасиков зверюга – героин! Ну дал! Столько всего рассказал! Надо же! Во перец!  Тимур вспомнил, как Герман припоминал Марадону и, улыбнувшись, покачал головой. Он решил порыть в интернете, но не получилось соединение и через полчаса упрямых попыток Тимур отстал от компьютера.
 День опять заканчивался скучно. Он лёг и закрыл глаза, пытаясь темнотой успокоить голову. Но голова продолжала гудеть мыслями. Лайла появлялась из  дверей её дома и улыбалась своей премилой улыбкой (робко приподнятые скулы чуть тянущие кончики губ вверх, а глаза спокойные, мирные, не тронутые эмоцией) и не поймёшь, улыбается это она или, как раз таки, не желая улыбаться, холодно отстраняет.  Нейтральная Лайла, потому загадочная. Как женщина в кавказском танце.
 Только один раз показалось Тимуру, что, Лайла знает его, знает уже давно, очень давно, а он её, вдвое больше. Всё это прошлой зимой иглой пронзило насквозь, когда она впервые появилась в том спортивном магазине, устроилась туда на кассу, а он поднял на неё глаза и разглядел, внимательно, несколько любопытно…
 Вот эта самая её улыбка вполовину! При этой улыбке лицо Лайлы будто принимает свои самые гармоничные формы, именно так как нужно, каким точил его Бог… или дьявол… Тимур тогда даже перепутал сумму, в первый раз…
 Потом выяснял у кого-то где она живёт, как зовут, одна ли, то есть, есть ли парень… Тогда началась эта лихорадка при имени Лайла. И до сих пор Тимур не подошёл и не заговорил с ней! До сих пор! Уже год будет в феврале, (он тогда под двадцать третье февраля выбирал Гаевичу подарок).
 Тимур вспоминал, лёжа на своей кровати, с закрытыми глазами и запрокинутыми за затылок руками и все его мечты разбивались лишь об одно адское предположение - что - если она его отвергнет?
 Ветер гремел чем-то железным недалеко, шумели деревья в саду и в их высоких кронах вспыхивали ярко синим провода, бешенный шелест листвы напоминал яростное шипение. Шторм разгулялся ночью с гораздо большим размахом.
 Тимур взглянул на часы на стене между скачущими тенями - за полночь. Заметил что все световые точки (от компьютера и остальной техники) погасли, значит отключили электричество, так всегда отключают в сильные шторма.
 Он опять закрыл глаза и прислушался к окнам, бушевало не на шутку, казалось, на окна, с внешней стороны, с порывами ветра что-то давит, и давит так настойчиво, словно хочет добраться до людей в домах. И недалекое железо на какой-то крыше бахает, будто кто-то стучит в железные ворота, стучит  медленно, жутко, и кажется это выходец с того света.
 Ветер как чесоточный трётся обо всё вокруг. Крыши домов резонируют как огромные акустические деки причудливых инструментов и их унылый, тягучий гул похож на что-то исполинское, как эхо басящего колокола, и словно манит, зовёт сюда какую-то катастрофу, а может, предупреждает.
 В такую погоду снятся странные сны, особенно когда, вот так, отключат электричество и нечем сбить эту, вдруг налетающую, пелену средневековья, когда предметы тонут в бешенных волнах теней, чётко выступают оконные проёмы, как подведённые темнотой глаза, и глаза эти мутные, сумеречные, чужие, такими смотрит природа когда становится сама собой, наводит жуть и хочется побыстрей зажечь свет и узнать время.
 Был следующий день. Не солнечный, не пасмурный, весенний, судя по голубоватому цвету неба. Тимур осознал себя, стоящим у входа магазина, в котором работала Лайла. Утро, то есть, то, как он встал, совершил несколько своих дисциплинарных процедур (пробежка, разогревающая растяжка и т.д.) позавтракал, и пришёл сюда к магазину, он помнил как-то смутно, будто видел в кино и теперь вспоминал по кадрам.
 Один кадр, как заевшая пластинка, повторялся вновь и вновь, когда он проснулся и взглянул в окно все деревья стояли ровно и немо, буря прекратилась. И опять мучительное напряжение воли и памяти в вопросе – Как я прошёл до магазина? Когда успел?
 Он пытался вспомнить и стоял, ждал Лайлу, пока она собирала вещи. Собирала прямо тут в магазине, брала всё что нужно и что захочет. Она спешила.
 Никого уже не было в городе, все покинули его по причине войны, которая ночью, неожиданно для всех вспыхнула где-то близко и заполыхала к утру целым континентом. Подступила и к этому городу, это чувствовалось по пустым улицам и панической быстроте эвакуации, к этой минуте в городе оставались только двое – Тимур и Лайла.
 Тимура не удивило то, что он как-то уже успел познакомиться с ней, он всё никак не может вспомнить этот момент, мешает сосредоточиться, надо торопиться, а она всё ещё в магазине.
 Ему очень хочется взглянуть на неё, полюбоваться её глазами. Он кричит:
-Лайла! Ну!
Она отвечает откуда-то из глубины помещения
-Сейчас, Тим, ещё вот носочки… Всё, всё, милый… вот ещё… Тима, я не могу найти кольцо! (плаксиво, отчаянно) Тимочка!
-Да брось ты его! Мы не успеваем…. Лайла, быстрей!
-Сейчас, мой хороший, только, вот, порошок… стиральный ещё захвачу… сколько взять Тим? И какой?
 Тимур слышит как что-то сыплется, кажется что это сахар, или крупа, он засовывает руки в карманы чтобы проверить что у него с собой и в карманах вдруг обнаруживает муку. Это обескураживает его и он занят тем, что отряхивает от муки карманы.
 В этот момент выходит из магазина Лайла с двумя большими сумками. Одну, для Тимура, она оставляет, красиво скинув так, что она изящно соскальзывает на пол, Лайла спешит, сбегает по лестнице и зовёт Тимура, не останавливаясь и отбегая сразу на удивление далеко.
- Ну, всё Тим, бежим, давай… ну, сам же торопил!
 Тимур всё хотел взглянуть на неё, когда она выйдет, сказать, что он скучал по ней, что очень любит. Она так близка сейчас и наполняет Тимура какой-то светлой и сладкой патокой. Он забывает обо всём что было и что происходит…
 Но вот, он опять пропустил её личико… Опять её убегающая спина!
 Так хотелось прижать её к груди, погладить эти чёрные волосы, поцеловать глаза… Но мука в карманах! Откуда она?! Лайла уже далеко… Зовёт!
 Тимур побежал. Ноги еле движутся. Они бегут по городу, а за ними с такой же скоростью разливается что-то чёрное и враждебное. Нужно скорей уйти и они бегут в какую-то светлую безопасность.
 Лайла впереди со своей сумкой, на пол улицы за ней Тимур, он поднажимает в беге (странным образом никак не может нагнать Лайлу) и вдруг видит, что Лайла остановилась там впереди, разговаривает с кем-то… из-за её спины показывается человек в военной форме, он показывает Лайле направление, она оборачивается, видит, что Тимур приближается, и, убедившись что Тимур не отстанет, бежит туда куда указал военный.
 Тимур через несколько секунд поравнялся с военным и видит что это Хасиков, в камуфляже, с оружием за спиной, он показывает Тимуру другое направление, противоположное тому, куда направилась Лайла.
 Тимур не реагирует и движется вслед за Лайлой, которая опять уже далеко, но Хасиков вдруг бешено набрасывается на Тимура, обнимает, крепко удерживает, хочет остановить.
 Тимур сбит с толку, смущён, от этого словно обесточен.  Всё приобретает гротескные черты. Форма Хасикова оборвана, словно он чудом уцелел после многих боёв, много наград, некоторые приколоты прямо к коже, в тех местах, где вырваны лоскуты одежды, Герман производит впечатление честного солдата и убеждает Тимура бежать в другую сторону.
 Он кричит в мегафон и всё вокруг оглашается грохочущей фразой - Мужчины и женщины разделены!
 Тимур уже не помнит в какую сторону побежала Лайла, её нигде не видно, он очень зол на Хасикова и на войну и на всю эту дурацкую ситуацию, и эта злоба всё нарастает, теснится у него в груди. Хочется проорать в одном выдохе всю тоску, тревогу и беспокойство, затопившие душу Тимура, как только Лайла, которая только что была рядом, так близка и космически родственна, резко скрылась где-то вдали.
И с каждой секундой Тимуру кажется – она просто привиделась.  А где родители?! Как же они его не разбудили когда покидали дом? Как это он так спал что пропустил всё на свете? Лайла наверно будет искать свою мать, ведь тоже была одна… То есть… «Со мной…» пронеслось как обезболивающим по ране. Сердце Тимура снова пронзает печаль, тревога. Хасиков куда-то исчезает вызванный по рации на ремне. Всё незаметно и в миг. Тимур оглядывается. Улица ему незнакома и вдруг, после какого-то напряжения воли, странной,  парадоксальной попытки вспомнить - что будет, оказывается, он за городом. Дома самой крайней улицы как вагоны, между которыми режется огромная панорама. Широкое поле, ни одного дерева, куста, что-то похожее на масштабные солончаки или огромный суходол. Всё это в дали упирается в подножие исполинской горы. И вдруг Тимур  уже на вершине этой горы, не помня как там оказался, смотрит под ноги в пропасть, покачивается от ветра и легкий испуг высоты выталкивает его из сна. Он двинул рукой и проснулся. По стене мирно тянулась солнечная диагональ из декольте занавески и всё было тихим, даже птичьи трели. Тимур вдохнул, потянулся, выдохнул, и тело испытало привычное чувство физической силы, словно натянуло его на себя как спортивный костюм. Он умывался и  вспоминал странный сон, послевкусие которого было очень похожим на чувство, когда Тимур встречал Лайлу в городе и она дарила ему мимолётные взгляды. Она была не совсем похожа на себя во сне, но голос точно принадлежал ей. Тимур поздоровался с проснувшимися и вышедшими на кухню родителями и, выйдя на улицу, прошагав несколько разогревающих шагов, привычно перешёл на лёгкий бег. Город по утреннему шумел, носились машины, сыпались прохожие и хотелось скорей к морю, на безлюдное побережье. Там Тимур опять ушёл в свои мысли. Снова всплыл в памяти Хасиков со своим Марадоной на кокаине. Вчера вечером, перед сном, это казалось бредом. Теперь же, после того как Тимур ощутил близкое присутствие Лайлы рядом, да ещё и знакомой, пусть даже во сне, очень хотелось претворить сон в явь. Тимур с детства, просыпаясь, пытался сохранить какой-нибудь предмет из сна, но тот всегда исчезал по пробуждении, и оставались только пустая ладонь и  разочарованное воспоминание. Закончив пробежку и уже спокойным шагом возвращаясь домой Тимур вдруг в самом деле столкнулся с Лайлой, она как раз выходила. Их взгляды встретились и тут же разлетелись по сторонам. На лице Лайлы, точнее в её глазах всё ещё тлел недавний сон, было заметно что она недавно проснулась. Сердце Тимура сладко заныло. Интересно, что ей снилось?  – пролетело в его голове. Но явь расставила всё по своим привычным местам, Тимур и Лайла незнакомцами ушли в разные стороны. На кухне, когда он завтракал, ему пришло в голову, что может быть Хасиков всё-таки прав и одна доза порошка не устроит конец света? Когда он сидел и привычно скучал в своей комнате эта мысль окрепла, из вопроса превратилась в убеждение и по дороге в спортзал Тимур набрал номер Хасикова. Тот поднял после трёх гудков.
-Алло Герман, салам братан.
Голос Германа был заспанным и вялым, хрипло сказывалось вчерашнее.
-Ваалейкум дорогой… Как ты?
-Нормально, я по поводу вчерашнего разговора Гер...
Герман несколько секунд помолчал осмысливая и вспоминая.
-А… ну, ну… Ты насчёт… - он помнил не до конца.
- ... "прописки доктора", понял? 
Хасиков понял сразу.
-Понял, Тим, заходи вечерком...
-Я наберу после тренировки… ты уверен что стоит набрать?
-Да, да, брат, обязательно набери...
-Всё братан, связь
-Давай Тим.




"ОДИН РАЗ"



Тимур чувствовал маленькую тревогу, но отмёл её и перенастроился на тренинг. Через четыре часа Хасиков сам позвонил. Тимур, уже зная маршрут и помня что за пристройкой есть проход,  добрался до его  дома. Хасиков открыл, впустил Тимура, быстро закрыл за ним и, пожав руку, небрежно махнул ею приглашая следовать за собой.
- Заходи.
Любопытство Тимура разгорелось когда он увидел как Герман  скорыми движениями подравнивал пачкой сигарет на столе две дорожки, для себя и Тимура. Они получились одинаковые, похожие на две спички, серовато-жёлтого цвета и поблёскивали от света мельчайшими кристалликами. Это был героин, Тимур понял и решил не задавать банального вопроса. Он просто сел за стол напротив Хасикова и приготовился к чему-то новому. В груди волновалось как перед боем, привычный адреналин. Герман шумно потягивая носом, словно пробивая носоглотку воздухом, взял крупную купюру, (очевидно из тех денег что приготовился отдать Тимуру вчера) свернул её в трубочку, один конец вставил себе глубоко в нос, другой поднёс к кончику дорожки  и жестом поднятого  указательного привлёк внимание к себе, молча показывая как нюхать. Зажав другую ноздрю он потянул полным вдохом, и его "спичка" юркнула в кончик трубочки. Хасиков, потирая переносицу, свернул еще одну купюру и протянул ее Тимуру. Тимур взял, несколько неуверенно, с маленькой тревогой, вставил себе в нос, в правую ноздрю.
-Теперь приставь к дороге и спокойно тяни братан.
Тимур, поднеся кончик трубочки к дорожке, как это сделал Хасиков,  также шумно потянул в себя воздух. В носу стало прохладно, но ничего инородного не ощутилось. Трубочка в суетливых пальцах Хасикова опять развернулась и сложилась в обычную купюру. Он живо закурил, откинулся, поводя руками показал что нужно немного подождать.
-Горько? Горечь чувствуешь в горле?
Тимур сначала ничего не замечал, но после того как Хасиков  спросил, своим вопросом словно включил эту самую горечь в носоглотке Тимура. Действительно стало горьковато, захотелось сглотнуть и Тимур вопросительно уставился на Хасикова.
-Можно глотать?
-Да, конечно.
Тимур прочистил глотком горло, но горечь не прошла, а напротив,  распространилась ещё больше. Глядя на то, как Тимур, кривя лицом,  пытается её сглотнуть, Герман посоветовал.
-Ты нос потри, от тепла подействует быстрей.
Прошло минут пять. Тимур, приготовившийся к ошеломительному удару, однако, пока ничего не чувствовал. С тревожным любопытством он наблюдал за своими ощущениями, но кроме учащённого сердцебиения, которое сопровождало его с момента входа в квартиру Хасикова, не отмечал ничего такого, что в идеале ожидал. Хасиков расслабленно откинулся на свой топчан, выбрал какую-то книжку в красивом,  коричневом переплёте и, держа её левой рукой, а правой всё также потирая переносицу, погрузился в чтение. Тимур уже было хотел спросить, что, может, в первый раз не проберёт, как вдруг почувствовал лёгкое головокружение. Томная  слабость разлилась по всему телу, чётко обозначила все суставы, мышцы, отчего они потеплели и размягчились. Тимуру показалась знакомой эта расслабленность, так сладко ноют мышцы после тяжёлой тренировки на износ. Но, вместе с тем, странным образом, эта расслабленность сочеталась с  тонусом всех мышц, будто только что отдохнул и готов к новому тренингу. Остро зажелалось чего-нибудь… Чего-нибудь любого, лишь бы двигаться, что-то делать, хотя бы просто говорить. Он взглянул на Хасикова и заметил что тот за ним пристально наблюдал. В момент, когда Тимур посмотрел на Германа, глаза того молниеносно прыгнули на книгу, но через секунду уверенные в том что их уличили в тайном наблюдении, сонливо расслабились, виновато улыбнулись и вновь пронзили глаза Тимура. Герман вопросительно дёрнул подбородком.
- Ну… как?
Тимур не знал что сказать. Описывать свои ощущения было не его призванием, не находилось нужных слов, поэтому он, отметив про себя ещё, что вместе с ритмичной, словно на пробежке, пульсацией сердца, углубилось дыхание, он словно недоверчиво покачал головой.
-Ничего себе…
Хасиков взял со стола мобильник Тимура, заставил его найти номер Лайлы, сам нажал вызов и протянул телефон Тимуру. Тимур услышал гудки, и они уже не показались ему трубным гласом ангелов апокалипсиса. Гудки, а потом и вопросительный тон Лайлы  в её «алло», сейчас были чем-то знакомым, своим, не напрягающим как раньше, а милым и очень даже дружеским. Тимур тоже сказал «алло», секунду помолчал и добавил
-Привет, Лайла…
В трубке помолчали и резонно спросили. 
-А кто это?
Вот. Назвать себя. Это было самым трудным. Но теперь, когда по телу и сознанию разлилось такое блаженство, словно уже с ней знаком, получил ответ на своё чувство и может позволить себе расслабиться, не бояться потерять её внимание, он спокойно ответил.
-Ты не знаешь меня… Пока не знаешь, но ещё не вечер, мы можем всё наверстать…
Лайла незамедлительно отрезала.(может ей также звонили и до Тимура)
-Я не знаю вас и не собираюсь разговаривать… Тем более знакомиться.
Отбой. Сердце Тимура похолодело и он уставился на Хасикова. Тот недовольно отвёл глаза в сторону и сложил губы в тонкую ровную линию.
-Ты неправильно начал. Нежнее, не так самоуверенно, ты же не на ринге, Тим… Девушки любят искренность, доброту…
-А как по твоему мне начать, Гер?!
Тимур нервничал, недавний кайф спрятался куда-то вглубь тела, выставив наружу привычное защитное напряжение. Но Хасиков не поддержал этот нервоз, а успокаивающе направил его в нужную сторону.
-Начни заново. Набери ещё раз и… просто объясни свою ситуацию, так мол и так, не знаешь как подойти к ней… Она же как за стеной. Что, кстати, хорошо… Не вертихвостка. Представь, что ты сам бы сказал, будь на её месте. Ну да, Тимур, давай знакомиться, приходи ко мне домой? Так бы сказал, Тим?
Тимур согласился. Ну, действительно, не станет же она сразу отвечать положительно. У него отлегло от сердца, блаженство вновь вылезло из укрытия и затопило душу. Хасиков привычно жестикулировал, подчёркивая этой жестикуляцией свои слова.
- Покажи себя честным, это мило в глазах девушки…
-Но как, спеть ласковую песню что-ли, Герман?
-Нет, это потом, покажешь себя смешным, раскомплексованным, это тоже нравится девушкам, они обожают смеяться над мужчинами. Сейчас просто нарисуй образ стеснительного парня, не знающего что ему делать, чтобы завоевать хотя бы её внимание. Понимаешь, расскажи ей правду. Это парадокс, звучит абсурдно, но, знаешь, из-за такой неожиданной откровенности повысит процент…
Тимур сформулировав новый текст в голове, опять нажал вызов Лайлы. Та не подняла. Герман словно надавил подбородком невидимый рычаг.
-Ещ-щё раз. Считай, самое трудное уже произошло. Ты  обозначился, уже существуешь в её голове, ей интересно… Давай, продолжай.
Тимур вызвал ещё раз. Лайла опять не подняла, даже грубо скинула. Это несколько деморализовало Тимура, но Хасиков был непреклонен и посоветовал дозвониться.
-Она проверяет тебя… Набирай ещё.
Но все последующие разы оказались без внимания Лайлы. Тимур смотрел на телефон и не знал что и думать. Лайла уменьшилась в точку и затерялась где-то между всеми этими долгими гудками. Хасиков погасил сигарету в пепельнице, сел по турецки и отобрал у Тимура телефон.
-Так, временное затишье. Подожди, отвлекись, займись чем-то другим.
Он достал с полки колоду карт, растасовал, раздал и пошёл первым, козырная шестёрка была у него. Тимур без особого интереса сыграл и проиграл первую партию. Вторая вызвала небольшой азарт. Третья партия игралась им уже вовсю. Все три партии он проиграл, это настроило его на привычную тягу к победе. Даже уличил Хасикова в мухлёвке и искренне рассердился на него, потому что тот мухлевал всё время, поддерживая в Тимуре сосредоточенность. Хасиков  отобрал колоду у Тимура, которую тот долго мешал и вложил вместо неё мобильник.
-Жми на вызов, сейчас поднимет…
Долгие протяжные гудки и отключение в конце. Тимур чувствовал себя как у стоматолога, когда тот отойдёт куда-то, вздохнёшь с облегчением, но он вновь подходит и опять начинает мучить страхом страха. Хасиков задумчиво смотрел куда-то в сторону, искал ещё что-нибудь в своём психологическом арсенале. Между тем, Тимур, прикованный вниманием к телефону, отметил ещё одно странное свойство героинового опьянения – зуд. Этот зуд гулял по всему телу и когда Тимур чесался в одном месте, например, унимал чесотку в руке, то она переходила на спину, он чесал там, чесотка появлялась у носа, и в основном тёрлась вокруг него. Хасиков заметил это.
-О… Чёс у тебя… ну как братан, вставило? 
Тимур согласно кивнул, но окончательно расслабился бы он, лишь переговорив с Лайлой, которая повела себя непредсказуемо, сбила с толку и Тимура и Германа. Герман понял:
- Понимаешь, говорить с незнакомцем для неё, преступить какую-то моральную черту... как ты, например, не мог преодолеть в себе стеснение. Она хорошо, крепко воспитана и это очевидно, иначе вы бы уже болтали. Напиши лучше смс и знаешь, что?
Хасиков поудобнее подвинул под себя скрещенные ноги, закурил ещё одну сигарету и пафосно взглянул в окно, отчего стал похож на иранского поэта. Подумав, стал диктовать.
- Извини за беспокойство. Но это Твои ( с большой буквы) глаза не дают покоя, красота дурманит...
-Подожди-и-и... -протянул Тимур набирая слова.
-... бес-по-кой-ство...
Хасиков остановился, взглянул на кухню и медленно пошёл туда, не обращая внимания на Тимура, зажег горелку, поставил чайник и  возвратившись в комнату с притихшим и щёлкающим набирая текст в телефоне Тимуром, продолжил медленней, как на диктанте .
-… Испортить твою репутацию, значит унизить меня самого. Обидеть тебя, значит мне заболеть. Ты не даёшь всё это высказать, не поднимаешь трубку… Я не могу молчать... ты мне очень нравишься.
Тимур дощёлкал, прочёл, уставился на Германа. Тот прищурил глаза, всё также почёсывая свой нос.
-Нормально?
-Тебе романы писать! Интересно как она воспримет?
-Сохранит на память, Тим, к гадалке не ходи!
-Надеюсь…
-Уверен!
Тимур уткнулся в мобильник, а Хасиков, склонив голову набок и пристально наблюдая за Тимуром, о чём-то размышлял. Тимур закончил редакцию, прочёл, покачал головой и улыбнулся, улыбка получилась натянутой, только кончики губ устремились вверх, всё остальное, что должно участвовать в улыбке, осталось нетронутым, будто равнодушным, особенно немного покрасневшие и очень блистающие глаза.
- Ну что… высылаю?
Хасиков, задумчиво подгрызая ноготь большого пальца, словно смотря в какой-то невидный Тимуру экран, сухо, одними губами сплюнул и перевёл глаза на Тимура.
- Отправь только последнюю фразу…
-А что такого в ней? - удивился Тимур.
- Ну... не спеши... начни с нее.
Тимур задержал непонимающий взгляд на Хасикове, но тот, как обычно, мыслью на шаг впереди, подталкивал к действию подбородком, указывая глазами на телефон. Тимур сохранил и быстро набрал новое смс, затаив дыхание отправил, услышал отрывистый мягкий сигнал свидетельствующий о получении и ждал. Хасиков отвлёкся от своих мыслей, прислушался к кухне и сказал:
- Ну, кофе, чайник визжит.
Он приготовил две маленькие чашечки и они выпили смотря телевизор. Потом Тимур сонливо наблюдал за Хасиковым, который мотался с пластиковой бутылью между кухней и ванной, набирая воду. Тимур, закрывая глаза, видел под веками круг с монету с размытыми, неправильными чертами, как кляксу, и эта клякса играла удивительно яркими и сочными цветами, которые кажутся такими по сравнению с обычной, серовато-бледной реальностью трезвых глаз. Оторваться от наблюдения за этой кляксой трудно, хочется вглядываться и жадно смотреть, как из самого центра её, будто из бурлящего родника, появляются всё новые цвета. Но вдруг лязгнувший и невыносимо звонкий звук упавшей на железное ведро деревянной ручки, когда Хасиков набрал и ставит его на кухне, взрывает эту кляксу, расширяя её во всё поле зрения, отчего кажется, в глаза что-то прыгнуло, и они рефлекторно дёргаются, открываются. А через секунду создаётся такое странное чувство, что клякса взорвалась раньше чем прозвучал взорвавший ее звук. Тимур потирает глаза, смотрит на телефон, но тот молчит, и это молчание кажется громким, вызывающим, разочаровывающим. Но это разочарование не беда для опьянённого Тимура. Цветная  мультипликация в закрытых глазах сейчас интересней. Лайла никуда не денется - звучит у него в голове голос похожий на  Хасикова и Тимур вновь погружается в сладкое забытье, как только Герман на несколько минут стихнет. Так прошли два часа, в странной перипетии между квази-сном и полуявью, и даже другие знакомые Тимура не звонили. Всё так притихло ожидая ответа от Лайлы. Хасиков, почёсывая подбородок, шею, плечи, потирая нос и немного удивлённо похлопывая сонными веками в сторону Тимура, молчал. Его молчание звучало сейчас в голове Тимура даже громче Лайлиного. Тимур размышлял.
«Ну что…? Да и ничего? По сути что страшного? Хотя бы попытался. Когда-то надо было… Да блин, что-то слишком она (голос язвительно прошептал) ушедшая в себя! Ну и пусть сидит дома! Боится поговорить она! Как будто нелюдь какой-то ей позвонил. Ничего, ничего… Всё нормально, не будем переживать, нервничать… Да ну на фиг! Что за характер?! Ответь хотя бы…»
Шипело уязвлённое самолюбие Тимура. Ему, привыкшему за несколько лет к успеху и уважению, сейчас и в голову не приходило что возможен такой вариант. Он не был уверен в том, что Лайла примет его ухаживание, но в том, что, хотя бы они поговорят, (он объяснит что он не крендель какой, а нормальный адекват, ну всё почти как Герман сказал) был убеждён вполне.
«Ты посмотри… Так и не ответила. Неужели кто-то у неё есть?
Когда он уходил, Герман провожая у дверей дипломатично резюмировал:
- Еще не вечер братан, всему свое время. -
 Тимур по дороге домой согласился с ним и даже немного повеселел. Дома отказался от ужина так как не было аппетита и лежал на своей кровати переваривая впечатления этого дня. Топил разочарование в том странном, разноцветном роднике за закрытыми веками. Ничего не хотелось, кроме, разве что, воды. На следующее утро, когда проснулся и глянул в телефон узнать время, неожиданно обнаружил непрочитанное смс. Все замерло в его груди когда он увидел что смс от  Лайлы. Он потирал лицо, гримасничал, собирая сознание и отлипая от удивительно сладкого и глубокого сна, такого крепкого что, даже не услышал как телефон просигналил. Ее смс пришло на полтора часа раньше его пробуждения. Наконец он глубоко вздохнув нажал чтобы прочесть. Она ответила иронично.
 "Не знаю что и ответить."
Тимур вскочил с постели, быстро заходил по комнате и вчитался раз сорок в это сообщение. Он ощутил в себе напряжение как от электричества. Все забыл. Ликование! Немыслимо! Она ответила! Да еще как мило. Он почти летал когда совершал свой привычный паркур по побережью. 
 Итак, Лайла ответила, Тимур что-то опять спросил, она снова ответила и между ними завязался диалог, о котором так мечтал Тимур. Диалог этот происходил пока в смс, но Тимур и этому был рад, более того, он был окрылен сознанием того, что Лайла на связи. Еще вчера он пытался оживить язык при встречах с ней, стеснялся своего чувства, а сегодня они уже общаются, даже спорят о каких-то неважных вещах, Тимур наседает, Лайла не сдается. Словом - знакомство! Связь! Тимур целый день с мобильником в руке от пробежки утром до выхода из спорт-зала вечером общался с Лайлой.  Его смс были наполнены жадными вопросами. Каким она видит это и как смотрит на то. Лишь бы удержать ее, увлечь разговором. Она отвечала и своими ответами как бы заимев право спрашивала сама. Наступил вечер и Тимур, вспоминая обо всем что произошло за последние сутки, вспомнил и о Хасикове.
 Тот ответил после первого же гудка и пригласил к  себе. Он стоял в передней, правая нога упирается ступней в колено левой, сцепленные руки на макушке, подбородок поднят, глаза блистают из под спущенных и добрых век, в них подлинный интерес.
- Ну как твоя девушка? Так и не ответила?
Тимур не смог сдержать улыбку и свое распирающее настроение и Хасиков, тут же поняв, подставил ладонь ему под руку чтобы тот поприветствовал его солидарность хлопком. Телефон Тимура вдруг просигналил новым месседжем и Хасиков, участливой улыбкой и подбородком показывая на телефон и как бы и спрашивая и отвечая - Она? Убедившись, дружелюбно потряс за плечо. 
-Ну, что я тебе говорил? Все как поехало, а, красава, Тим, молодчина.
- Утром встал, смотрю... ответила, и вот, до сих пор общаемся. -
Хасиков, расслабленно, как-бы снимая с себя ответственность, выдохнул.
-Ну, слава богу. В наше время девушки млеют от наглости, даже хамства, но она... - Герман призадумался глядя в оконную даль - ... Ты рассказывал, и я видел по твоим глазам, она не такая как все, она... с ней как-то особенно нужно... Хрупкая... Нежная...  Джульетта... 
 Тимур смотрел на Хасикова словно впервые, с любопытством и расплавленным дружелюбием, склонив лицо и щуря глаза. В этот момент он сам напоминал паяца Хасикова.
-Ну ты Гера-а... столкнул с вышки!
Он положил руку на плечо Хасикова и чуть сжал от чувства взбудораженного великодушия, которое нахлынуло на него сегодня от долгожданной связи с Лайлой. Герман затянул Тимура внутрь и повернул ключ.
- Ну, вот видишь, интересен ты ей, раз общается - он закурил сигарету, сел со скрипом на свою табуретку с орнаментным ковриком на сиденье, положил свои худые руки на кухонный стол и улыбчиво сверкал простыми глазами.
- ... Ответила, завтра... - произнес он, театрально, напыщенно, с вывертом руки, будто что-то описывает, другой же, (Тимур только обратил внимание) ловко постукивая игральной картой, выравнивал на тетрадке дорожку порошка.  Он свернул купюру и вопросительно указав глазами на дорожку спросил.
-Бушь? Вчерашнее осталось...
Тимур посмотрел, подумал, повесил куртку на спинку и присел за стол.  Дождался пока Хасиков начертит серо-желтую дорожку, потянул в себя знакомый горький холодок и опять готовый к грому не ощутил ничего особенного, кроме того, что чувство голода исчезло, словно он только что  поужинал. Оглушенный своим хорошим и здоровым настроением, Тимур отнесся к этой второй понюшке почти равнодушно, халатно. Хасиков прав, раздули просто, напугали чтобы не торчали повально, да и на что тут можно подсесть с одного раза? Не тянет, действительно, никакой ломки, а ведь уже прошел целый день. Эти мысли Тимура пролетели ветерком, успокоили, и он погрузился в новый месседж, Лайла опять что-то спрашивала.
 
 Тимур словно влюбил в себя фортуну. Смс-диалог скоро обернулся разговорами по телефону. А через неделю он вытянул Лайлу на  встречу. Пристал так, что ей некуда было деться и она согласилась. Только на час. Лайла выбрала посидеть в скверике. Тимур купил мороженного и сел рядом с ней, покорный, добрый как сытый сенбернар, улыбаясь и ломая голову что говорить и делать дальше. Он опять, да и собственно как всегда, не знал с чего начать. Лайла тоже была улыбчива и смущена. Она пригвождала его своей красотой. Одета почти по домашнему, джинсики, пуловерчик, волосы собранны в изящную завитушку хвоста, с тоненькой челкой на лбу. Без косметики. Она так и восприняла этот свой выход, просто, как прогулку, как она выходила в этот скверик с подругами, или в магазин. Лайла совсем не боялась разочаровать Тимура, выходя к нему так просто. Она была уверенна в своей красоте, как и все красотки поднимала лукаво бровки - ну, что молчишь? Ложила взгляд на собственные колени. Не театрально как многие другие, под монашку, но органично, в ее стеснительном отводе взгляда не было фальши, она действительно смущалась, уловив в глазах Тимура обожание и поклонение своей красоте, так, словно была готова извиниться за нее. Она выглядела прелестно и впечатление от ее ума полученное в общении по телефону усиливало это кратно. Настоящая находка для романтика. Умная, добрая, простая... и все это обведено скобкой - красивая. И не поймешь - что здесь главное? Да и не имеет значения. Есть искра лукавства, какого-то мальчишества, но сейчас, жадно разглядывая и изучая ее поведение, Тимур нашел что Лайла сама женственность. Чувствовалось в самой ее позе, как она присела на эту лавочку, по женски закинула ножку на ножку и угловато держит локоток;  мороженное тает, капает, но она ест его спокойно, невозмутимо поглядывает на джинсы, не капнуло ли, на мороженное, на Тимура, молчит, ждет, когда он заговорит первый. А он сидит и млеет, глядя на то, как она ест мороженное. 
-Ну.. как? - не выдержала наконец Лайла
-В смысле? - не понял Тимур
-Ну... не разочаровала тебя?
Он мог бы и не отвечать. Она знала себе цену. Особенно своим красивейшим глазам, которые глядели на Тимура как два зеленых драгоценных камня. Глядели и тоже изучали, приглядывались к Тимуру, такой ли он на самом деле, каким показался по телефону. Его словно прорвало и он стал говорить. Рассказывал ей обо всем что приходило в голову. То, что он увлекался спортом, ей понравилось еще по телефону, сразу заинтересовало и она внимательно слушала его, улыбчиво отворачивая глаза куда-то в свою даль представления и воображения. А он расписывал свои спортивные похождения, и, одновременно поближе приглядываясь к Лайле, понимал сейчас, что ее подтянутые скулы, а под ними на щеках милые ямочки и создают впечатление что, она едва заметно улыбается своей редкостной улыбкой. Волосы собраны в спортивный хвост, шевелится от ветра челка, ложится на прелестные, немного, но восхитительно в меру, раскосые глаза, глаза которые слушают. Тимур все говорил и вглядывался в ее лицо, рассматривал, внимательным взглядом осыпал все ее лицо и особенно губы, и, не нашедши ни одной негармоничной черты в ее лице, еще более убеждался в своем чувстве, и удивлялся красоте, точнее, ее долгожданной близости. Он приятно засомневался - неужели это только для него. Но нахмурился от мысли, что у Лайлы могли быть отношения и до него. Лайла заметила тень на его лице и ее лицо словно отзеркалило его.
-Чего ты?
-Ничего
-А что за рекламная пауза... я же вижу Тимур.
Лайла как и любая красивая девушка сразу почувствовала недобрые мысли о себе.
Тимур, которому как бальзамом по сердцу протекло его имя в ее  произношении, решил не мешкать и сразу узнать,  задать этот банальный, но такой важный для любого мужчины вопрос.
-Извини, Лайла, что вторгаюсь так, в твою... м-м... личность, но... Ты была в отношениях когда-нибудь раньше? Ну, был ли у тебя кто-то до меня?
Лайла удивленно уставилась на него. Красива была эта ее эмоция. Ее задело, но сдержалась, мгновенно поняв маленький шовинизм Тимура и простила ему его бестактность. Она, улыбаясь, широко раскрыла глаза в показном удивлении и ласково поинтересовалась:
-А ты у меня уже есть? И я уже твоя?
-А что... не так?
 Лайла рассмеялась глядя на недоумение Тимура. Он был таким серьезным, немного даже звездным, все нипочем, море по колено, с ногой на ногу и одной приподнятой бровью, но как только услышал последний вопрос Лайлы, сразу превратился в себя, простого парня,  удивленно заморгавшего глазами, решив, что ему говорят нет. Лайла смягчилась:
-Нет... иначе я была бы замужем... не приходило в голову?
Тимур был окончательно покорен. Не стала заводиться, пылить, очень лаконично ответила, и тут же спросила.
-А ты?
Тимур пожалел что спросил.
-Нет... ты одна мне нравишься...  -
Лайла улыбнулась, но глаз не отвела, а напротив, всмотрелась ему прямо в глаза.  Тимур осекся, мимо их лавочки не спеша прошли двое, пожилые мужчина и женщина и он подождал пока пройдут, затем продолжил.
- ... стыдно признаться... но, я был один.
-Почему это стыдно, очень даже хорошо - обрадовалась Лайла - хотя верится с трудом...
-Что не было отношений?
-Да, симпатичный, спортивный... Правда? - (внимательно сузив глаза в улыбке) ... никого?
- Нет, представь себе, даже и не задумывался как-то... Не знаю, может неинтересно было... Или не...
-... любил?
Она так быстро разгадала, как бы ответив вопросом. Оба заулыбались, заблестели глаза, зубы, Тимур ощутил как это слово прежде звучания подкатило у нее в груди и в этом вопросе ему послышалось - "любишь?". Ответ "очень!" хотелось грохотнуть на весь город. Он почувствовал себя и ее в невидимом уютном коконе, маленьком кусочке собственного мира, где они предоставлены друг другу премилой судьбой. В нем так скоро исполняются желания. Его настроение стало разрешающе радостным, от этой радости смешливым, он стал шутить, балагурить, вставляя в этот спасительный юмор комплименты и романтическую лесть. Уши Лайлы потеплели, порозовели, скулы едва заметно покрылись румянцем, она улыбнулась, но нахмуренно, как бы предупреждая что может рассердиться.
-Ну, ну, успокойся...
Когда Лайла, взглянув в телефон, сообщила что прошло уже два часа, Тимур остолбенел, они только пришли! Но, как ни упрашивал остаться еще, Лайла попросила проводить ее домой и ласково упрекнула в недержании слова. Сам же сказал - на час. Мама не порадуется, уже звонила. Тимур тут же сдался и они пошли домой. Он не дошел до ее ворот, заботясь о ее репутации.
 Эта их первая встреча была отмечена Тимуром как самое высочайшее переживание.  Все испытанное прежде, спорт, победы, признание, даже героин, меркло перед будоражащим чувством завоевания самого редкого - чужой красоты. Пройдя это событие, Тимур как-бы поднялся на ступень и занес ногу на следующую. Слава уличного бойца, спортсмена, уважение сверстников, положительный ответ Лайлы, умноженные на его юношеские максимализм и энергию, подстегнули его спортивный режим. Сердце почуяло тщеславие и неотвратимо тянулось к нему. Теперь приоритет был за первенством на чемпионате. Каждый день Тимур интересовался у тренера, не пришел ли на их давнюю заявку в спорткомитет ответ? Но Гаевич успокоительно бормотал, что всему свое время, придет, не волнуйся, и  снова гнал на тренинг. Он усиленно тренировался в спортзале, подстегиваемый страхом оказаться слабее на важном турнире. Он понимал, это здесь в глубинке он лучший, но кто знает, что за противники будут на чемпионате, ведь там-то лучшие из лучших. Гаевич теоретически готовил питомца к турниру, настраивал  психику, пугал, ругал, был всем недоволен. Ревность тренера настраивала на нужный лад и, несмотря на долгое, затянутое отсутствие вызова, в вызов этот верилось, Гаевич просто так бы не нервничал. И Тимур потел. На износ. Как собака. Лучше пот лить в учении, чем кровь в бою. Гаевичу можно было бы выпустить сборник своих афоризмов, которые он неожиданно генерировал и потом громко повторял, прохаживаясь вокруг ринга. Тренировка начиналась с утра, с паркура по берегу, это разминка. Затем хорошее, сбалансированное питание, всякие каши, которыми Тимур давился с утра, полностью доверяя только Гаевичу, как личному диетологу. Давился клетчаткой и протеинами ради победы, что называется использовал каждый момент. Штанга, брусья, подтягивание, отжимание, прыгалка, груша, спарринг-партнеры непрерывно неслись перед ним, обещая свести с ума от нагрузки. Свободными были только усталые и теплые вечера, и он, созвонившись с возлюбленной, встречался с ней в том скверике. Лайла к этому времени сама стала чувствовать себя с ним раскованней, морально подпустила к себе. Они еще были далеки от поцелуев, но Тимур  чувствовал по ее юмору, рассказам о личном, о своей семье, Лайла делает себя доступней, общается, чего же ради такие откровения? У нее была одна мать. Отец давно, еще когда была маленькой, исчез где-то на заработках в России. Родственники по матери тоже живут где-то далеко на севере страны. Лайла пристально смотрела в даль, словно вслед уехавшим родным.
- Знаешь, я с детства мечтала уехать туда, на север, к родственникам. - Она мечтательно улыбаясь, рассматривала собственные грезы - Там все белое, все в снегу... а я очень люблю снег, знаешь, просто обожаю, - Лайла приложила ладони к груди, будто что-то любяще обнимая и уютно греясь - снег, его та-ам... все завалено, дороги, дома, и крыши как белые грибы и из них трубочки торчат, дымят серыми  струйками, и в этих домиках так хорошо, уютно, как на новогодних открытках. Мне вообще очень зима нравится, Тим, только такая как там, на севере, настоящая, русская... не то, что здесь на юге, одна слякоть.
 Тимур представлял этот Лайлин бзик по поводу снега и сам только сейчас задумался о том, что нравится ему. И он так и знал, Лайла задала ему похожий вопрос. Он поперебирал, покопался в памяти, но ничего толком не найдя решил отмазаться. Он улыбнулся.
-Ты.
-Нет, Тимур, со мной и так ясно.
-Ну-у... Бои смотреть...
-Со спортом тоже, Тима... Что-то еще... ну, неужели больше ничего кроме спорта?
Тимур пробежал по своему миру в поиске самого желаемого и выбрал.
-А мне лето нравится, честно говоря. Тепло, легкая одежда, тапки, шорты... море такое теплое, а? Ну не прелесть?
Лайла кивнула согласно, не стала спорить, сколько людей столько взглядов. Из нее вышла бы отличная жена.
-Хотя, верно, ты же бегаешь по утрам... да, действительно, лучше лето.
-И оно как раз уже наступает!
Проговорил довольный Тимур и потянул носом воздух, будто принюхиваясь. Лайла посмотрела в небо. Оно было чистым, темно-синим как морская глубина и мерцало бриллиантовой крупой, надолго приковав к себе ее глаза. Тимур опять вспомнил.
- А еще... Смотреть сны.
Лайла заинтересованно захлопала ресницами.
-Сны? Ты часто видишь сны?
-Почти каждую ночь. - произнес Тимур с некоторой гордостью.
-А мне редко что-то снится. И подруги только и знают рассказывают, с сонниками возятся каждое утро. А мне... не снится ничего... интересно почему?
-Тебе снится, просто ты не помнишь. Я слышал, что сны снятся всем, но не все помнят.
-Хм... возможно...
-Мне, вот, недавно такой сон приснился, бли-ин...
И он стал рассказывать, так погружая Лайлу в подробности, что ей показалось, этот сон ей самой приснился.
 Недалеко от их лавочки, где-то за кустами параллельной аллеи стало шумно. Этот шум, характерный для загулявшей компании, стал громче. Был уже вечер, стемнело, и в сквере, кроме Тимура и Лайлы, неподалеку от них, виднелись двое или трое каких-то темных фигур с красными точками, взлетающими и описывающими правильную дугу, от бедра к голове и обратно, там мирно гудели какие-то курильщики. В той части сквера, где сидела на лавочке Лайла, перед ней стоял уставший, да и не умеющий спокойно сидеть Тимур, было темно, фонарный свет заслоняла густая, поднявшаяся, неухоженная листва кустарников. Дикий смех похожий на ржание примата разрезал тишину, можно было понять уже по одному этому смеху что он принадлежит городским гопникам. Лайла услышала, ее личико нахмурилось, она взглянула на время в телефоне и запросилась домой. Тимур и сам скривился в досаде, он хотел еще немного удержать Лайлу, побыть с ней, но было видно что эта компания ее пугала, было небезопасно. 
-Ну, только вас не хватало здесь... Ты посиди, я сейчас роднуль...
Лайла испуганно подняла брови, расширила глаза, энергично поднялась навстречу Тимуру, удерживая его за рукав.
-Ты куда? С ума сошел? Нет, Тимур... сядь, ся-ядь...
Прошипела тихо Лайла, серьезно глядя ему в глаза. Какая власть ей была дана над ним. И так уверенно пронзила его взглядом, заставляя подчиниться, сесть, даже немного растерянно улыбнуться. Она ни за что бы не отпустила сейчас Тимура от себя, пока есть возможность уйти тихо, словно их здесь и не было. Не пускать в свой утонченный мир какие-то дикие возгласы и неприятности вообще. Лайла была умна и понимала что, пока их никто не трогает, не подходит, лучше и не привлекать внимания, не лезть на рожон. Кавказская глубинка, это вот такая глубинка, в парке, подальше от фонарей, такое место, где сейчас были Тимур и Лайла. Но Тимур, презрительно улыбаясь в сторону гопнического шума, выразительно глянул на Лайлу и заупрямился, он мечтал показать себя Лайле, а тут такая возможность. Яростно сейчас  захотелось раскидать горы. Сейчас Тимур сразился бы с кем угодно, как, собственно, и всегда. Какое угодно количество противников, только интересно будет Тимуру, где его пределы. И вот кто-то показался в просвете аллеи, пригляделся к паре Тимура и Лайлы, и тут же нырнул обратно к своим. Там стихло, стало понятно что шушукаются, готовятся, сейчас посетят и эту аллею. И, действительно, в конце аллеи, где только что появился и исчез какой-то парень, возникли несколько темных фигур, медленно пошли к нашей паре. Тимур посмотрел туда только раз, когда мельтешение справа привлекло его взгляд автоматически. Он посмотрел на Лайлу и увидел что она, заметив эту мрачную компанию, замерла, замолчала. Угрожающе медленно двигались несколько парней, вразвалочку, хозяевами этого парка, говоря о чем-то очень тихо, и по этой тихости можно было понять их не самые добрые намерения. Толпа остановилась в паре метров от Тимура и Лайлы, один приблизился.
-Огня не будет?
Прогнусавил молодой голос, в котором чувствовались самоуверенность, спесь, угроза. Тимур, не поворачиваясь, процедил.
-Будет...
-Ну...
-Что?
-Давай...
В этом "давай" послышался вызывающий метал, словно звон вынимаемого из ножен клинка. Тимур повернулся к подошедшему и надменно глядя тому под ноги, с неистребимой отвагой, презрительно шутливо сказал:
-У бабушки в печке огонь!
Гопник, небритый, худой как щепка, прокуренный до удушья, но самоуверенный как полководец, с изумлением пригляделся к нашему гордецу.
- Что?!
И тут его изумление мгновенно приобрело другое качество. Изумление от смелой выходки Тимура сменилось на узнавание самого Тимура. Городок маленький, здесь знакомы и незнакомцы. Гопник как-то сразу заулыбался, съежился, словно льстец  уступая дорогу богачу, превратился в дружелюбного пса.
-Гринпис? Оп-па... Салам алейкум... Как дела, брат? (взглянув на Лайлу) прошу прощения, уважаемая... мы тут...
Он повернулся в сторону своей компании, которая напряженно ждала повода.
- ... прогуливаемся, брат... ни у кого зажигалки нету. Извини, не видно ж ничего, думал... Все нормально, брат?
Спросил он Тимура, не зная даже что и сказать чтобы не напустить на свою голову проблем. Вряд ли его компания осилила бы даже одного Тимура, разве что только напав вместе, выбрав себе в помощь ножи или стволы. Но парни из спортзала, выходящие мстить за одноклубника - это проблемы. Гопник хорошо это понимал и поспешил загладить свой первоначальный тон.
Тимур, глядя на Лайлу, великодушно протянул гопнику:
- Нормально.
Гопник отошел к своим, спиной к ним, лицом к Тимуру, шутливо приподняв ладони, словно успокаивая протянутую к нему из могилы руку. Он им что-то гуднул под нос и через минуту зловещая компания превратилась в веселую улюлюкающую над своим приятелем толпу.
 Сильное впечатление уносила с собой Лайла, когда Тимур провожал ее. Она увидела, каким уважением Тимур пользовался на улице.
 Он долго еще вспоминал этот случай, довольно улыбаясь, прокручивая кадры в памяти, и с упоением их смаковал.



"ЗЕНИТ"



Пришло приглашение на чемпионат. Как всегда в жизни, неожиданно, когда исполняется что-то, что так долго ждал и уже почти забыл, и вдруг... Гаевич дышал перегаром и советовал не отвлекаться ни на что, думать только о победе.
-Тим, очисти мозги, ничего не пускай в них, никаких, ты слышишь, никаких сомнений, страх используй... Ты уже готов, и ты привезешь победу... Ты помнишь установку? Ты "Лучший", понял? Лучший! Ты какой, сынок?
-Лучший! Ахмед Гаевич...
-Да не Ахмед Гаевич, а ты! Кто ты?
-Лучший! Первый! Один!
-Молодец! Поехал с этого момента - ты лучший, первый... ну?
-Лучший! Я первый...
Гаевич был как политрук на войне и программировал Тимура, настраивал, заставлял твердить свои мантры не думая больше ни о чем. Другие парни в клубе завистливо косились на Тимура, но относясь к нему как к более достойному одноклубнику, дружелюбно хлопали по плечу и банально промывали мозги, чтобы тоже как-то поучаствовать, поддержать, вызвать нужный настрой. Но Тимур уже не нуждался в этом. Как-то все быстро случилось, впопыхах, даже с Лайлой не успел поболтать, искали с матерью его загранпаспорт, а когда решил набрать ей и объяснить что уже завтра летит в Европу, передумал, решил пока промолчать, а набрать уже в Испании, удивить.
 Сели в такси, приехали в аэропорт. В аэропорту стоял небольшой, серебристый самолет и Тимур наблюдая за собственными ощущениями чувствовал только тот страх высоты который испытывает ни разу не летавший человек в первый раз перед полетом. Только этот страх. Остальное он словно уже видел и не сомневался что летит за победой. Он настраивался. Все его тело знало что он будет лучшим, об этом гудела его голова.
-Я лучший...
Говорил он себе, забыв обо всем на свете кроме поединка, когда самолет приземлился в Москве. Беседа в спорткоме. Затем другой самолет, побольше, посолидней, похожие на артистов пассажиры европейцы. Голос диспетчера объявляющий их рейс. Все мельком, конвейер из декораций, Тимур созерцал их пытаясь уловить собственную реакцию, но голова только регистрировала окружающее и была занята самовнушением в активной медитации. Глухота салона, мягкость обивки кресел, иллюминатор, крыло, облака... Он будет все это рассказывать Лайле когда вернется. Он улыбнулся в иллюминатор вспоминая ее и тоскуя, и снова нахмурился подставив мозг под волевую плеть.
-Я лучший...
Твердил уже в Испанском городке, рассматривая противников в белых кимоно и шлемах, которые тоже с любопытством разглядывали друг друга в шелестящем шуме и суете высокого спорта. Страха не было. Лишь только почувствовав его шевеление в груди Тимур гнал его и заполнял пустоту своей остервенелой мантрой.
-Лучший...
Перед каждым новым противником. 
-Лучший...
И вот на его шею надели золотую медаль победителя, а в руки вручили глупый букет. Тимур ничего не видел и не соображал все это время. Только та мысль. Он мог бы и не говорить себе это, просто нужно было заполнять чем-то сознание в которое тут же вонзался страх и неуверенность, как только оно оказывалось свободным для новых мыслей. Все его противники, он видел это, сомневались, в их глазах читался страх проиграть. Хоть и выглядели все они угрожающе больше и мощней. Но Тимур воображал себя в десятки раз громадней и увесистей, и они казались маленькими, обреченными, и он будто ломал их защиту, уверенно вторгался в торс, невозмутимо давил и перевешивал. У них не оказалось такого тренера. Казалось бы, старый алкоголик, подумать только... Но именно он вбил в мозг Тимуру маленькую хитрость, называя ее "самообгоном".  Драться не просто с умом, а с воображением. Представлять свою победу до самой ее так, как она бы уже произошла. Тимур раньше это не понимал, думал, так, тренер бредит. А тут, под давлением стресса сработал тот совет, как соломинка, как любой полезный предмет в борьбе со страхом. Правильный настрой. Заранее, в голове подавить противника, лишить уверенности, тяги к победе, и сделать это в чистой уверенности, без сомнений. Вот что это значит! Он мог бы выбрать  "я победил",  но ведь победителей трое - золотой, серебряный, бронзовый... А "лучший" -это лучший. Противники были готовы к спорту, но не к Тимуру. Его природный талант бойца, усиленный годами тренировок и уличных драк, сейчас приносил успех.  Когда Тимур прилетел обратно и ступил на родную землю то, только теперь почувствовал, как он устал, выдохся. Пять дней повторения в голове одной и той же фразы, невыносимого сосредоточения, концентрации на цели. Родина будто окатила его чем-то седативным, снотворным и словно в одеяло завернула его в усталость, которая разливалась по телу. Он стоял в аэропорту, не замечая в толпе камер, уставший, с вымученной улыбкой, отвечал на поздравления, принимал новые и чувствовал себя как во сне. Гаевич знал что сейчас чувствует его питомец и обхватив широкими ладонями его голову нежно по отцовски обнимал, радостно и пьяно целуя в волосы, защищал от назойливых одноклубников хватающих его за руку и заботливо сажал в такси. Не было никакой гордости, распирающей грудь радости признания его как лучшего. Сейчас хотелось убежать от самого себя, от своей гудящей фразы в голове, от самой головы. Сейчас хотелось самого банального - спать...  спа-а-ать. Дома, обнявшись с отцом в коридоре, ласково поцеловав мать, Тимур извинился и мигом поднялся к себе в комнату. Лег и мгновенно уснул с мыслью о том, что как только проснется тут же отправится к Лайле. Он проспал почти целые сутки,  не слыша ни звонков мобильного, ни пронзительных гудков машины, ни криков одноклубников танцующих лезгинку у его ворот. Когда открыл глаза и все вспомнил на улице было тихо, в доме, где-то внизу на кухне гудел телевизор и приглушенно звякала посуда. Он спустился туда. Мать готовила завтрак поглядывая на экран телевизора, отец как обычно сидел с газетой, в окна ярко улыбалось солнце, все было привычным.
- Доброе утро, пап... мам...
-Доброе, сынок...
Отец отложил газету и улыбаясь пристально взглянул на Тимура. Также улыбаясь поздоровалась и мать. Момент истины. Уважают.
-Смотрели новости... Ты прямо национальный герой, сынок.
Отец вложил ироническую интонацию в эту реплику, но гордость за отпрыска сияла в его глазах. У Тимура сжало в груди приятное предчувствие.
-В смысле... новости?
-Ну, как это - в смысле? Показали тебя, как ты в аэропорту у самолета стоишь... Победитель! Герой! А?!
Воскликнул отец глядя на мать, как всегда ей доказывая, что его сын самый среди самых. Мать протянула ему тарелку с овсянкой и изюмом. Тимур глядя на телевизор скривился в недоверии, но эта эмоция была машинальной, как у человека который вроде бы всегда добивается уважения к себе, а добившись, вдруг являет  излишнюю скромность, скрывая ею восторг заставивший сердце бешено биться от радости. День, еще только начавшись, обещал самые приятные впечатления и он отправился на пробежку и почти летал там, на побережье, с одной тревожной мыслью - как встретит его Лайла? Он и не подозревал о той лавине восхитительных чувств которая вслед за Лайлой готовилась его накрыть с головой сегодня. От усталости не осталось и следа, тело нетерпеливо гнало его к людям. За признанием. Вернувшись и позавтракав, а потом дождавшись выпуска новостей просмотрел с родителями как парится в аэропорту перед камерами и отвечает односложно.
-Ты что, стесняешься, сынок?
Отец приготовился прочесть Тимуру лекцию о том, что все заслуженное надо брать без сомнений и воспринимать как должное. Но Тимур поправил.
-Нет, пап, просто очень устал, выдохся.
Выпуск ему понравился, особенно когда произнесли его имя и фамилию в последних успехах республиканских спортсменов. Потом в интернете внимательно прочел все, что нашел об этом событии, хозяином которого являлся он сам - Тимур Адамов - победитель международного турнира в Испании по карате кекусинкай. Это экзальтировало его, зачесало в груди, он не усидев и даже не заходя на страницу Лайлы в соцсети отправился к ней сам. Не звонил, не писал  ради чистоты сюрприза. Было воскресенье, у нее выходной и он уже у ее ворот набрал, попросил выйти. Она вышла хмурой, не очень приветливой, кивнула поздоровавшись и молчала. Они прошли в свой сквер и сели на свою скамью. Тимур, глядя на Лайлин холодок, не выдержал.
-Знаешь, где я был?
Лайла смотрела в сторону, только на секунду взглянула на Тимура и снова быстро отвела лицо.
-Нет, откуда мне знать?...
Ее интонация отрезвила его, глаза посерьезнели, брови насупились, он смотрел на Лайлу и соображал что сказать.
-Лайла, посмотри на меня...
Она повернулась к нему. Тимур серьезно и медленно растягивая слова, что означало - не отстанет пока не выяснит - спросил:
-Ты на меня злишься?
Лайла опять отвернулась.
-Нет, конечно, Тимур... Я сама доброта!
Он встал и обойдя Лайлу чтобы видеть ее лицо снова настойчиво процедил.
- Я, вообще-то, очень рад тебя видеть...
-Да ты что? - иронично перебила Лайла.
- А ты нет?
Она, разозлившись на вопрос и словно этой злостью собрав волю в кулак, взглянула на него, задала вопрос на миллион.
-Ну и как она?
Тимур не понял. Его лицо приняло то самое, очень серьезное и искреннее выражение, несущее в себе комичный оттенок.
-Испания?
Лайла вгляделась еще пристальней ему в глаза и нервно бросила.
-Точнее, испаночка?
Тимур не знал что и сказать. Это сбило его с нарезки. Он никогда не видел Лайлу такой. Она посмотрела на него и дерзко откинув челку, иронично спросила:
-Показала тебе... Испанскую любовь?
Она была очень зла на него, ведь он, отказавшись на время боев от всего на свете, даже не написал ей. Вина и жалость сжали ему сердце и оно тревожно забухало в груди - Лайла обиделась! Конечно, целых пять дней Тимур не звонил и не писал и девушка накрутила. Он сидел и глядя на Лайлин затылок, на ее черные, блестящие на солнце волосы, не знал какие подобрать слова, чтобы вернуть ее сейчас, суметь объяснить что нужно было абстрагироваться от всего, что победа требует  концентрации. Но как сказать ей об этом? Так ей обидней будет, ведь, значит, и от нее отрешился. Они молча сидели, смотрели вправо, (он на нее, она от него) оба с колотящимися сердцами и невозможностью высказаться. Оба были правы и оба ошибались. Встреча получилась никакой для обоих. Тимур нашел сказать только одно и решил хоть как-то оправдаться.
-Лайла... Какие испаночки?! 
Она мигом отреагировала.
-А... еще и не одна? - и, словно в чем-то окончательно убедившись, слабо покивала головой самой себе.
-Ну, Лайлочка...
-Я не Лайлочка!
Лайлины глаза были гневными, сверкали острым вниманием и от этого были красивей. Тимур только заикнулся о своей правде, но Лайла на взводе даже не дала ему и пикнуть, как бы говоря за него и наигранно бубня передразнила его мужской тон.
-Ну, подрались мы... Побились на ринге... Помирились, решили по городу прогуляться... по девочкам...  - Тимур в этот момент широко открыл глаза, будто его что-то ужалило. Лайла травила дальше.
- ... Ну, это же спорт! Ну, я же мужчина! Да? Это выслушать? А я думаю что случилось?! Пять дней ни ответа, ни привета! А он... поздравления принимает в аэропорту! - и опять гневно отвернулась.
-Да я даже города не видел Лайла! Какие девочки?! Не сходи с ума!
Тимур не знал что ему сказать, как успокоить ее ретивое сердце? Ведь в этом сердце горела ревность, рассерженная  тем, что пришлось себя раскрыть. Нет, не получилось успокоить Лайлу, она, высказавшись, встала и горделиво ушла домой, выставив ладонь перед поднявшимся было ее проводить Тимуром - не трогай теперь! Уходя  домой, Лайла забрала с собой все его восторги. Он грустно поплелся в спортзал.
 В кабинете тренера сидели трое. Они имели вид  представительный, солидный, в дорогих пиджаках, скорее всего из деловых кругов. Как только Тимур вошел все сразу замолчали, устремили на него любопытные взгляды, заулыбались. Тимур поздоровался со всеми уважительно, в обе руки, они были ровесниками Гаевича, и один из них, с рыжими головой и усами, важно положил руку Тимуру на плечо.
-Ну что, Адамов, без лишних слов, их ты уже слышал достаточно... танцуй!... - Тимур удивленно взглянул на него, но тот не издевался, а просто улыбчиво прищурился на него и достал что-то из кармана.
- ...давай, давай, танцуй... подарок тебе такой приготовили... закачаешься... танцу-уй..!
- ... Пока молодой! - подпел кто-то из них.
Тимур стоял недоуменно и растерянно улыбался только губами. Другой мужчина, потолще и лысый, тоже сверкая доброй улыбкой остановил рыжего.
-Ну, что ты заладил, "танцуй, танцуй". Это же не письмо от мамы в армию, оставь пацана в покое... Тут целый чемпион, имей уважение к талантливой молодежи... Тимур... - серьезно обратился к нему толстый - ... мы, короче, покумекали тут, посовещались, и вот что... Победа твоя значимая, для республики, так сказать, продуктивная, поэтому, надеюсь, ты заценишь и наше признание... держи.
Лысый толстяк что-то протянул Тимуру и в его ладонь опустились ключи с брелоком и символом мерседеса на нем. Ключи от машины! Тимур не до конца еще верил когда все трое и тренер погнали его на улицу, смотреть подарок. Все вышли и Тимур увидел у входа припаркованный черный мерседес. Автомобиль стоял и ранее когда Тимур только вошел в спортзал, лишь бессознательно заметив его краем глаза, и мгновенным вопросом - интересно, к кому это? А когда вошел, то также молниеносно промелькнул ответ. Это авто этих солидных людей. Но оказалось, что этот новенький мерседес, с запакованными пока еще креслами - теперь его Тимура собственность. И на брелоке красноречивый символ. Ничего себе подарок. Трое солидных господ улыбались, тренер снимал на свою старую камеру и взглядом подталкивал, кивал, поднимая нервно брови и указывал подбородком, чтобы Тимур шел к авто, смело открывал дверь, не портил своим недоверчивым стеснением кадр. Тимур взглянул на ключи, подошел, открыл дверь и впервые уселся за руль своего, уже с этой секунды, очень любимого мерина. Тренер ворчал.
-Еще вчера все приготовили, подогнали к дому, телевизионщики были, все подтянулись к тебе, а ты... спишь!
Тимур был в маленьком приятном шоке, выйдя и крепко пожав руки всем троим, улыбался и не знал как выразить благодарность. Он и не ожидал что победа влечет за собой не только чистое удовлетворение тщеславия спортсмена, а еще и, зацепив тщеславие других людей, может принести столько удовольствия в одном подарке. Все трое, громко разговорившись между собой, шаг за шагом, ушли обратно в каморку тренера, оставляя Тимура в покое и дав время познакомиться с машиной. Одноклубники как мухи обступили машину. Тимура  поздравляли, хлопали по спине, опять подкинули несколько раз в воздух. Еще бы, их клуб взлетел в рейтинге после такой ощутимой победы. Тимур испытывал двойственные чувства. С одной стороны тревогу из-за обиды Лайлы - вдруг это навсегда. С другой чистый кайф от своей победы и похвал. Когда все разъехались и на столе в каморке тренера остались только пустая бутылка дорогого коньяка и блюдце с корками от лимона, Тимур, оставив сонного от алкоголя и тут же завалившегося спать Гаевича, завел свой подарок, аккуратно вырулил и выехал в город. Водить он умел. Права подарил ему отец именно на двадцатилетие. Словно знал. А может и сам готовил ему подарок. Поколесив по дорогам городка, приноравливаясь к своему черному, лакированному чуду, Тимур вспомнил про Хасикова и повернул к нему, набрав и сказав чтобы вышел через пять минут. Хасиков уже стоял и курил на улице когда к нему, почти под ноги, подъехал Тимур. Герман лениво обвел глазами немку, сквозь эту прищуренную лень, острыми бросками глаз, попытавшись разглядеть водителя за тонированным лобовым. Не сразу понял что это Тимур. Тимур мигнул фарами и весь показался выступив над рулем показав лицо. Кивнул вправо приглашая к себе в салон. Хасиков в искреннем удивлении поднял брови, улыбнулся и нырнул к Тимуру в мерс. Пожал руку, любопытно огляделся. 
-Что, машинку прикупил?
-Подарили.
-Ничего себе, целый мерс!
-Ага, сам не ожидал... только что, ну, может, час уже прошел.
Хасиков с любопытством обвел глазами салон, потрогал ручки, кнопки, спустил и поднял боковое стекло, открыл бардачок...
-А тут что? Бумаги какие-то...
Тимур, следя за дорогой, предположил.
-Может документы на машину? Честно говоря еще сам не лазил, а ну... вытащи-ка, что за бумаги?
Хасиков вынул большие листы в пакете, целую пачку, это действительно оказался техпаспорт на авто, ряд еще каких-то бумаг из этой категории.
-Все? Больше нет ничего?
Хасиков склонился, заглядывая в глубину освещенного бардачка.
-Тут еще что-то по ходу... сверток какой-то.
Он вынул сверток, Тимур взял его, развернул, и выдох удивления потряс обоих. В развернутой бумаге зеленела толстая пачка долларов. Хасиков взглянул на Тимура, тот на Хасикова, на дорогу, мерседес тормознул у обочины. Пачка была разделена на три тонкие, перетянутые резинкой. Тимур задумался. Возможно это были деньги тех троих что подарили этот мерс, и они могли их забыть. Тимур рассказал Хасикову как все произошло и предположил эту мысль. Хасиков скривил лицо.
-Тиму-ур! Наивный... Тебе деньги сами в руки прыгают... заслуженные... а ты - "может они забыли". Это тоже, значит, подарок, раз в бардачке, эти люди никогда не забудут про такие деньги, смотри, какие пачки толстые... давай пересчитывай братан... твое богатство... красава ты!
Но Тимур не спешил. Все еще сомневаясь он повертел пачку в руках, перелистнул купюры как колоду карт и решил немного подождать. Кто знает, может, действительно это не для него, конфуз большой выйдет если так. Самолюбие, выросшее сейчас до высшей точки, не позволило ему подставить себя такой глупой выходкой. Он завернул все в бумагу и закинул пачку обратно в бардачок, мягко захлопнув его.
-Нет, Гер, они мне иномарку подарили, она тоже больших денег стоит, по моему, этого достаточно... Они еще и выпили там...
Герман пожал плечами.
-Ну, как знаешь, вот увидишь, это тоже подарок, ты целый чемпионат выиграл, понимаешь, международный, да наши сейчас на тебя молятся, я смотрел новости... - Хасикова развернуло к Тимуру - да я сам когда увидел на месте подпрыгивал, братан, такой человек у меня в гостях бывает... Ты же целая звезда! Да этого ма-ало еще... братан! Ну что ты такой мягкий то, а? Это на бензин тебе, скорее всего, на издержки всякие, машина дорогая, дорогого ухода требует, вот они и рассчитали... видать не стали официально, а чисто так, сюрприз внутри сюрприза, как матрешка.   
Тимур слушал с нахмуренным лицом глядя на дорогу. Его мало сейчас интересовали эти деньги. Лайла обиделась на него, и оказалось это было посерьезней денег. Хасиков все говорил, убеждал, пока не надоел сам себе. Тимур медленно тронул и они снова стали кататься.  Хасиков долго молчал, наблюдая улицы, потом осторожно спросил.
-Закурить можно, Тим?
-Валяй, только окошко открой.
-Обмывать не собираешься?
Тимур, у которого на лице застыло странное выражение, смешанные сосредоточение и усталое равнодушие, с азартом покивал.
-Да, конечно обмоем, завтра заеду к пацанам в клуб... и ты... тоже...
Он внимательно посмотрел на Хасикова и спросил.
- ... а у тебя случайно нет?
-Чего?
Хасиков прекрасно знал о чем спрашивает Тимур, очевидно думал о том же, но переспрашивать, даже когда знает, было его привычкой. Тимур улыбался, зная о том, что Хасиков все понял.
-Как чего? Того самого... "звездного".
Хасиков выбросил щелчком сигарету в окно и осклабился своей складчатой улыбкой.
-Заверни вот тут... Останови... Посиди, я сейчас приду.
И, выскользнув из машины, ушел за дома. Тимур потратил это время на собирание ласкового и виноватого сообщения Лайле и уже почти закончил, когда Хасиков снова появился, мелькнув в зеркале заднего вида. Усевшись с довольной улыбкой он словно разрешил.
-Поехали...
Они приехали к Хасикову. Пока суетливыми пальцами Хасикова готовились дорожки, неуверенные пальцы Тимура все набирали и удаляли текст смс. Хасиков мигом вдохнул свою порцию порошка и протянул трубочку Тимуру, одновременно заметив как тот углубился в свой телефон.
-Готово, Тим... что ты такой серьезный, братан, что-то случилось?
Тимур взял трубочку, уже опытней, спокойно собрал дорожку носом и, потирая переносицу, кивнул головой.
-Да, блин, обиделась, прикинь, не подпускает...
Тимур объяснил причину демарша Лайлы и когда закончил томная ломота полностью заполнила его тело как сосуд. Герман поднял брови и проныл:
-И ты паришься, братан?! Да она первая должна была тебя встречать. Ты же звезда! Ну что это такое, а?
-Нет, нет, Гер, в натуре я не прав, она все что угодно могла подумать, пять дней ни звонка, ни смс... номер отключен... Нет, брат, тут точно ее взяла, теперь не знаю как загладить.
По телу разлилось блаженство, мозг очистился от всего неприятного, тревожного, будто его омыли. Тимур закайфовал. Он уже давно не испытывал это щекотливое и приятно бурлящее в животе чувство, и на этот раз оно было более четким и явным, не таким размытым и малозаметным как в первые разы. И опять Хасиков предложил услуги своего мозга.
-Ой, да, господи,  напиши, что нужно было именно так... для того, чтобы... - он задумался на несколько секунд - ... бросить эту победу к ее ногам, посвятить ей эту победу...
Тимуру сразу показалось что он нашел выход. Герман подчеркнул свою идею.
-Напиши, что все было ради нее... что, именно благодаря ей, ты и победил там всех!
Тимур уже кликал кнопками и набирал нужные слова что не сразу пришли ему в голову. Он понимал, раз она так нервничает, значит, Тимур ей далеко не безразличен. Он представил себя на ее месте. Да. Он поступил бы точно также. Смс переписка возобновилась, пока он был у Хасикова, а через часа два уехал домой. Лайла все еще шипела в своих смс, но понемногу успокаивалась, добрела, пока, наконец, не поинтересовалась - как прошли бои, не ранен ли Тимур? Тимур облегченно вздохнул и набрал, желая только одного сейчас - поговорить с любимой в нормальных тонах.  Они говорили весь вечер и всю ночь. Лайла соскучилась. Родители Тимура никак не могли усадить его за стол поужинать вместе, отпраздновать его победу. Он все время был с телефоном в руке и вежливо отмахивался не особо желая сейчас есть.
 На следующий день Тимур все-таки поинтересовался у Гаевича про те доллары в бардачке и тот удивленно взглянул на него.
-Тебе конечно... чьи же еще? Медаль не потеряй, смотри, а грамота у меня пусть висит, вместе с твоей фотографией, не забудь только, сделай...
-Ахмед Гаевич... это самое, какие еще будут чемпионаты?
Тренер улыбнулся, по отцовски потрепав Тимура за шевелюру.
-Ну... ты не спеши сынок... ты наверное уже к чемпионату мира приноравливаешься, да?
Тимур улыбался, не обращая внимания на иронию, с таким тренером он был готов ко всему. Но Гаевич махнул рукой словно отпуская.
- Ничего пока не предвидится, как будет скажу, так что отдыхай, гуляй, отпуск, все есть для этого... отдыхай, сынок. Но и из формы не выходи, тебя теперь знают в высоких кругах, так сказать, в рекламе больше не нуждаешься.
Тимур кивал головой, не особо зная как это - пока отдыхать. Тренер знал все тонкости успешного воспитания своих бойцов и знал что нужно давать маленький отдых.
-Отдыхай пока, Адамов... Но ты молодчина, я не сомневался, хоть и заставил ты меня понервничать.
Тимур виновато улыбнулся, вспомнив, что заставил понервничать не только тренера. Он сбегал в маркет, купил там бутылку дорогого виски и тихо вернувшись, пока Гаевич вышел в зал поорать на воспитанников,  аккуратно подложил ее под тренерскую тахту, оставляя Гаевичу неожиданный сюрприз.
 Это были каникулы. Тимур их любил.  Особенно в  детстве, когда май начинал обдувать лицо теплым ветерком на берегу, во время пробежек, и Тимур знал - еще месяц и свобода от школы. Море сверкало живым, ослепительным и переливающимся бисером под солнцем, щекотало глаза и над этим гипнотическим, солнечным фейерверком, носились и будто смеялись чайки. Он очень любил это ощущение полета, когда бежал по берегу и подстегивал себя приятной мыслью о том, что там за маем, очень близко любимое  лето. Утром, позавтракав вкусным завтраком, приготовленным добрыми руками любимой матери, в нетерпении представляя свой мерседес, летел к нему, затем летал на нем. Сначала к Лайле, и они ездили куда-нибудь подальше от городской суеты, посидеть на свежем воздухе. Где-нибудь в горах, наблюдая свой город как на ладони. Или на побережье, подальше от пляжей. Они проводили по полдня в своих таких маленьких поездках. Когда он познакомился с Лайлиной матерью и зарекомендовал себя как нормального молодого человека желающего засватать ее дочь, Луиза Салиховна, хмуро выслушивая просьбу Тимура, позволить Лайле прогуляться с ним, серьезно, но добро глядя на обоих, отпускала. Они стали гулять и в городе. В центральном парке было колесо обозрения и они на самом верху оба закрывали глаза, Тимур крутил руль кабинки раскручивая ее, а Лайла вытягивала руку и палец. Кабинка остановит вращение, они откроют глаза, смотрят куда ее палец указывает, туда и едут. Деньги которые Тимур получил за победу он тратил спокойно, этому его научил отец, не тратить сдуру все сразу. Он подарил Лайле колечко с бриллиантом, золотую цепочку с кулоном ее зодиакального знака, и кучу маленьких подарков. Подарил и ее матери что-то из домашних вещей, чем окончательно очаровал и вызвал к себе полное доверие. Стали договариваться о свадьбе. Оставалось познакомить Лайлу с родителями Тимура. Это немного затянулось, потому что мать Тимура уже выбрала ему невесту - дочь одного из друзей отца. Тимур знал, но пока молчал, желая показать свою волю и хитро улыбался когда мать пророчила ему хорошую жену. Он точно знал кто будет ему женой. Проведя полдня с любимой, Тимур отвозил ее домой, затем ехал к себе, пообедав и посидев в интернете, заезжал к Хасикову. Тут начинался мужской клуб. Хасиков незаметно стал первым другом Тимура. У Хасикова было не скучно. Было занимательное, интересное общение, в некотором смысле познавательное для Тимура, ведь Хасиков, не скупясь, делился тоннами своей начитанности с кем угодно, а уж с Тимуром и подавно. Еще у Хасикова гостил героин. Тимур уже сам просил пробить пару дорожек чтобы посидеть разнюханным и поболтать за крепким, ароматным чаем,  Хасиков умел как-то особенно его заваривать и, действительно, казалось, чай ароматней и вкусней в разы, впрочем, как и вся жизнь вокруг. Он окончательно убедился что никакой ломки у него нет. Да и по Хасикову было видно что он также спокоен в плане порошка. Никогда не заикнется, молчит, пока Тимур сам не спросит - может гульнем по взрослому? Хасиков исчезнет где-то между домами, куда подвезет его Тимур и через несколько минут возвращается. Полграмма... Грамм... Маленький чек на двоих. Всегда по разному. Тимур давал за него денег, понимая что Герман небогат и оставив ему половину, другую забирал с собой.
 С утра он чувствовал себя на высоте, бодро и здорово, здорово до какой-то странной смешливости, все вокруг выглядело  комичным, когда он давил на газ, спешил в город и заметив по дороге, например, бредущих на работу, или стоящих на  остановках людей, испытывал к ним жалость, хотелось их развеселить, разгладить их хмурые, утренние лица, забрать с собой в свой маленький рай.
 Лайла, солнечный и чудесно проведенный с ней день. Хасиков и зудящий потом во всем теле вечер, проваливающийся в сладко спящую ночь.
Всякий бывал рад если Тимур знает его и проезжая мимо гуднет пронзительным сигналом здороваясь. Многие здоровались первыми. Неожиданно вырастающая из далекой фигурки в лобовом, взлетающая в приветствии рука, мелькающая рядом с очень приветливым, но таким же чужим, незнакомым лицом, неузнанным и тающим обратно в точку в зеркале заднего вида. И Тимур отвечал гудком, ему это даже  нравилось, то что в городе знают номер его мерина. Некоторое время спустя он воспринимал это как должное хоть и понимал что фальшь. Но так было прикольно! Все вокруг преданные друзья... знакомые друзей... кто-то, кто знал Тимура заочно, по слухам. Все они словно имели одно лицо. Почтительное, улыбчивое лицо человека готового ради Тимура на все, лишь бы Тимур еще так посигналил, с ним даже поздороваться престижно.
 Врагов он не видел, а если бы и появились, то, попросту, не заметил бы. Тимур никого не чувствовал. Как-то Хасиков предложил Тимуру кое-что интересное.
-Тимур, там пацаны бои проводят... подпольные, ну не официальные, деньги там гуляют хорошие... да, и сами бойцы, знаешь, мама не горюй... не хочешь поучаствовать?
Тимур разлепил глаза, оторвав внимание от своей цветастой кляксы за закрытыми веками. Он и сам знал что такие поединки проводятся где-то за городом, но не обращал особого внимания. Ему казалось, что для него это так, собачьи бои. Но услышав как Герман лестно выразился о каких-то бойцах, спортивное тщеславие вспенилось в нем, он с минуту поразмышлял, взвесил и спросил.
-А кто там будет... что за бойцы?
Хасиков бодро повернулся к нему, начал расписывать.
- Да, есть кое-какие парни... так распоясались что... и на твою репутацию уже замахнулись...
-В смысле?
Тимур насторожился, его самолюбие тут же ощетинилось, даже Хасиков сейчас выглядел подозрительно. Но Хасиков явил в лице полную солидарность и казалось что он сам оскорбился.
-Да, слышал тут кое-что...
Тимур встряхнул головой, освобождаясь от кайфового оцепенения, нахмурил брови, разговор напряг его.
-Ну, говори что слышал Гера... не тяни.
-Типа, если надо и тебя побьют.
-Да ты что? Вот отморозки!
Тимур рассмеялся. Смех получился напряженным, стянутым, каким смеется человек, желающий скрыть свою растерянность. Тимур был уверен что осталось взять только мировой чемпионат, и потом хоть трава не расти, а в его возрасте достичь такой вершины это заслуга на всю последующую жизнь, подвиг. Короче, еще один шажок и он ветеран. А тут... Какие-то слухи. А значит и разговоры о нем. И разговоры эти не очень для Тимура приятные. Он не думал долго. Это просто был очередной вызов с улицы и спортивная гордость обязывала принять и ответить.
-Ну, если кто-то там так самоуверен то, может, пришло время этого кого-то проучить? А, Гера? Как думаешь?
Хасиков заблестел глазами, зашевелился, стал ходить по комнате и объяснять что к чему. Вечером следующего дня они приехали на побережье одного далекого дачного поселка. На песке было много машин, одна краше другой, самых разных мастей и все установлены так, что образовывали круг, светя фарами в середину. Получался импровизированный ринг, ровный, ярко освещенный круг. В середине боролись двое, окружающие смотрели на них и громко галдели. Азарт пронизывал все вокруг. Лениво подкатил черный мерседес с Тимуром и Германом, они вышли и почти вся толпа в этот момент уставилась на только что прибывших. Это была публика, которой так не хватало Тимуру уже полгода его каникул. Ринг освещенный фарами казался звездным. Они подошли к группе людей стоявших немного поодаль от основной массы, по видимому это и были те самые подпольные устроители всего этого шоу. Когда стали здороваться Тимур неожиданно заметил что жмет руку одному своему давнему знакомому.
 Марат Агасиев. Марат был сыном полковника милиции и, конечно же, сам уже был блюстителем порядка, в звании младшего лейтенанта. Они давно не встречались и сейчас Агасиев выглядел повзрослевшим, упитанным и уверенным в себе детиной. С ним рядом стоял и тот второй
 Шамиль Нэвсов. Сын одного важного чиновника из правительства. Тимур по привычке сначала пожимал руки, а потом поднимал глаза разглядывая лица. Он успел только вспомнить их и, удивившись, запоздало отметить, что точно они.
 Марат и Шамиль приторно улыбались, но их улыбки были не такими слащавыми как у остальных. Это были улыбки холодные, вынужденные, словно осуществленные стягиванием кожи на затылке. Оба поприветствовали банальным - как дела Тимур? Он тоже сдержанно кивнул.
-Ничего... спасибо.
Немного постояли, молча наблюдая за дерущимися в центре ринга. Марат чуть подтянулся к Тимуру, наклонился к уху и тихо спросил.
-Тимур, можно тебя на пару слов?
Они отошли. Марат сразу приступил к своему предложению, которое, как становилось Тимуру все яснее с каждой минутой, тот давно приготовил. Суть его была в следующем. Так как Тимура в городе знают как шикарного бойца и уверены в его победе, то можно извлечь из этого выгоду. Марат смотрел на Тимура почти с вызовом, очень самоуверенно, будто Тимур что-то продавал, а Марат не сомневался что купит.
 Марат вообще никого не считал за людей кроме своего отца и в его лице с нарисованным на нем, казалось бы, уважением, все же проступала та самая, избалованная и очень себя любящая надменность человека, знающего что на все в этом мире можно накинуть ценник.
-Тим... Я не настаиваю, просто предлагаю, это бизнес, жизнь, может, денежка нужна, может, еще что...
В этот момент подошел и Шамиль, молча стал рядом и поглядывал, то, на Тимура с Маратом, прислушиваясь, то, высоко задирая голову, смотрел на ринг, он был низеньким.
 Марат в своем монологе, видимо, копировал отца, ему хорошо удавалось делать свое лицо, серьезное, расслабленное, веки будто сейчас опустятся на глаза и он уснет, но они взлетают при выделении нужной фразы, и снова надменно наползают на глаза как только заговорит другой. С таким лицом начальство говорит с подчиненными. Тимур это заметил, но не подал виду. Его всегда  бесила эта бесконечная спесь. Даже если Тимур не согласится, само предложение выглядит как покупка, так они и самоутверждаются всю жизнь, предлагая пощечины, зная что предложением невидимо их нанесли.
 Еле сдерживаясь Тимур сделал глупым лицо, весь погрузился в задумчивый вид. Он сразу понял кто сказал что если надо и Тимура побьют. Кто-то из этих двоих. Только, кто? Предлагающий Агасиев или молчащий Нэвсов.
 Кто? Неважно! Сейчас он покажет как ему нужны деньги. Он глубоко вздохнул, спокойно улыбнулся и словно сдаваясь поинтересовался.
- А сколько денег можно взять если подставлюсь?
Тут он почувствовал как от этих двоих повеяло сумасшедшей, едва сдерживаемой радостью, чуть ли не счастьем - неужели Тимур такой болван что так легко согласился? Так легко отдаст то, что было завоевано годами, упорным, изматывающим спортом, десятками драк, которые были так красиво исполнены (это слово очень подходит). Отдаст им свою медаль. Своего гениального тренера... За деньги? Интересно сколько предложат? Сумма была смехотворной и издевательской.
-Ну... долларов двести.
Марат, почуяв желанное, стал давить. Намеренно снизил. Стоял, нависая над Тимуром и сверкая глазами как крокодил следящий за добычей.
 Тимур словно читал его мысли. Марату не важны были деньги. Ему была нужна, необходима как воздух возможность опустить Тимура. Например при каждом удобном случае трубить что Тимур продался как проститутка за двести долларов. Ну вот вам и ваш чемпион! Тимур еле выдавил из себя стратегически фальшивое:
-Хорошо.
-Ага... сейчас!
Быстро прошла волна по кругу, узнали что выходит "Гринпис" и  неожиданность привлекла всех к рингу. "Гринпис" не выходил еще здесь в нелегалке. В воздухе повис напряженный вопрос - на кого ставить? Конечно на Адамова поставили все кто его знал. Уверенность в его победе не оставляла сомнений в головах всех кто почувствовал легкий выигрыш. Марат Агасиев был очень хитер и знал что делает. Азарт, тишина, вышли двое, объявили Тимура и его противника.
 Толпа наэлектризовалась, подалась вперед. Кому-то было интересно какой будет схватка. Кому-то не терпелось получить денег. Кому-то убить авторитет Адамова. Они вышли с разных углов. Тимур надел свой черный  спортивный костюм с золотистыми полосками на брюках и рукавах, и он ему шел, делал статным. Подтянутый, стройный, сильный, выпрямленный в стойке. Немного небрежной, он заслужил свой статус, ему можно не быть смирным и поклониться противнику не торсом, а просто холодным кивком подбородка. Рефери  махнул ладонью перед носами обеих противников и поединок начался. Оба стали кружить, приноравливаться, стрелять обманчивыми ударами выясняя слабины защиты. Тимур держал своего противника в прицеле своих узких глаз, не давая тому попасть в себя даже пальцем. Здоровый парень, накачанный где-то у себя в подвале, размахивал огромными кулаками как дубинами первобытный примат. Тимур через пару минут уже определил его слабые места. Сильными у противника были только мускулы, огромные, раздутые протеинами. Одно это уже навело на мысль что меткий удар в печень будет очень болезнен, смотря сколько тот их жрал. Тимур оказался милосерден и помотав противника по кругу, дал ему иллюзию что бежит от него, боится его массы. Здоровый увалень на это купился, даже немного расслабился, почти улыбаясь ждал подходящего момента чтобы реализовать и свой договор. Он знал что "Гринпис" должен поддаться и не особо напрягался. Но вот, молниеносная и увесистая затрещина по затылку мигом напрягла увальня. Тот набычился, разозлился, пошел на Тимура всем телом... Снова изловчившаяся рука Тимура как змея ужалила его в щеку. Это были даже не удары, а как бы такие пощечины, быстрые, хлесткие, они звучали громче чем музыка, которую, кто-то наслаждаясь, включил в своей машине. Бык совсем озверел, его лицо покраснело от ударов, взгляд затуманился от злобы. Этого и ждал Тимур. Он играл... играл... Легко и свободно двигался, уворачивался. В момент когда всем показалось что противник ухватил Тимура за плечи и сейчас повалит и начнет давить, мелькнула золотистая полоска на брючине залетевшей за голову быка ноги и звонко хлестнувшей его по затылку от чего противник как-то в миг вытянулся и замершим  как от электроудара упал на живот. Тимур подождал пока отсчитают и засвидетельствуют нок-даун быка и поклонился в своем чистом спортивном поклоне, ни дать ни взять - тореадор. Толпа, та ее часть, что поставила на Тимура зааплодировала, засвистела, восторженно заревела. Очень было красиво и Тимур умел создать эту красоту. Он продрался сквозь гомонящую толпу, сквозь широко открытые в приветствии глаза, ладони тянущиеся к нему, хотя бы для того, чтобы хлопнуть по плечу, выражая свое чувство простого смертного, очарованного звездой, сквозь всю эту толпу, пропитанную уважением и завистью к нему. Краем глаза он заметил бледные и злобные, острые лица стоящих в стороне Марата и Шамиля; такое же растерянное лицо, но улыбчивые и восхищенные глаза Хасикова, и вообще, все эти глаза вокруг, в которых были только зависть и уважение... Зависть и  уважение!
 Он спокойно прошел к своему мерседесу, переоделся, покопался в бардачке и также спокойно, легко, привычной походкой вернулся к Марату. Тот стоял, пытаясь натянуть улыбку, как если бы ничего страшного не случилось и презрительно смотрел куда-то в сторону Хасикова. Тимур протянул ему несколько стодолларовых банкнот.
-Не обессудь, не удержался, на, вот, компенсацию...
Марат не брал и Тимур кинул доллары ему под ноги. Гордо развернувшись он мягко побрел к своей машине. Его провожали почти все глаза присутствующих здесь парней, и все глаза были наполнены признанием. Но лишь две пары глаз, Марата Агасиева и Шамиля Нэвсова, смотрели ему вслед с ненавистью и злобой. Доллары поднял рефери и присоединил к остальной пачке денег в своей руке многозначительно глядя в глаза Марату.
 В этот вечер Хасиков, когда они вернулись был странно напряжен. Что-то блокировало его и не давало литься его обычным речам. Кто-то звонил ему, слал смс после того как Герман не отвечал, но Герман молчал, откладывал телефон прочтя смс и, потирая зудящую шею, все поглядывал на Тимура. Его взгляд выражал бессильное недовольство и укор. Когда Тимур собрался домой Герман в коридоре глядя на зашнуровывающего обувь Тимура все таки не выдержал и сказал.
- Зря...
Тимур поднял голову
-Что?
- Зря ты так с ними, Тим.
- Да пошли они!
Герман грустно улыбнулся.
-Нет, нет, Тим... просто, не надо было нам вообще приезжать туда... я сам виноват...
-Да ты что-о Герман, в чем виноват, в их хитрости? Да правильно я сделал... пусть теперь говорят что и меня побили...
Но Герман отвернулся в сторону, словно ища что-то и стоял на своем, ему хотелось высказаться, событие в котором он поучаствовал распирало его изнутри.
-Нет, Тим, эти люди опасны, осторожней с ними, настоящие гады... особенно Марат 
Тимур злясь нахмурил брови отстаивая и свою правду.
-В чем они опасны Гера? В том, что деньги делают на своей продажной совести? В том, что унизить хотели меня?!
-Ладно, забудь...
- Да ни фига Гера! Ты ответь на мой вопрос, в чем они опасны? Подлянку устроят? Пусть попробуют... Зубы свои проглотят!
-Все, все, Тимка, проехали...
- Нет, Гер, ты, я вижу, встревожен прямо, молчишь о чем-то... о чем? Говори, Гера, не скрывай!
-Только одно могу сказать, Тим, зря...
Тимур, чувствуя, что своей выходкой каким-то образом обидел Германа или устроил ему неприятность, сдержал себя, прислушался, желая узнать, что именно так напрягло Германа в этой ситуации.
-Ну, что - зря - Гер, что - зря -?!
-Зря ты дал согласие, что сделаешь, как они хотят, вот и все, это теперь их правда, понимаешь? А если они и правду за собой чувствуют... у-у-у... Ладно, брат, может пронесет. Действительно, пошли они!
Тимур непонимающе смотрел на Германа. Ему только пришло в голову, что, возможно, Хасиков втайне договорился с ними. Ну, если так, пусть тогда и Хасикову будет уроком, в следующий раз не станет за Тимура думать. Он что, агент Адамова? Тимур уехал в неприятном настроении. Все время звучало в голове это хасиковское "зря" и мешало думать о своем. Немного погодя, когда он снова говорил с Лайлой по телефону, про все опять забыл.



"МОСКВА"




Через несколько дней, когда Тимур снова был у Хасикова, тот, такой же эмоциональный и говорливый как всегда, неожиданно подкинул Тимуру идею. Сначала спросил.
-Тим, тебе не скучно здесь?
Тимур, потирая нос и помаргивая сонными глазами, взглянул на Германа, не сразу поняв, к чему тот клонит.
-Как можно скучать, если у меня все есть... ну, все... все, что я хотел... ну, ладно, почти все, может еще на мира рыпанусь и тогда, выиграю или проиграю, точно будет все, полное счастье.
Хасиков смотрел в сторону, как всегда когда он не хотел спорить, но хотел донести собственную мысль. Он взглянул в окно.
-Не знаю Тим, мне кажется ты зациклился на этом всем, на этой каменной клетке, не понимаю, что может здесь нравиться...
Тимур тоже взглянул в окно, в котором в этот момент, громко тарахтя, проехала машина. Ему казалось, что все, что можно получить, он уже получил и даже не искал, что может быть еще. Герман, услышав машину, закислил лицо всем своим существом, сморщившись будто от грохота и дожидаясь пока машина затихнет за поворотом. Было видно что его все напрягает. Тимур, немного помедлив, спросил.
-А что, Гера, что тебе не нравится? Вроде кайфуем, я думал тебе не скучно.
Герман улыбнулся и положил руку на плечо Тимуру.
-Тим, ты не так понял, все ништяк...
-Ну, а что ноешь тогда, что не так брат?
-Да сам этот город, сама атмосфера, тоскливо здесь, так, что дохнут и шах и ишак...
Тимур молчал. С этим он был согласен. Герман, лицо которого выражало головную боль, продолжал.
-... Посмотри, до чего мы дошли, нюхаем чтобы "согреться"... не знаю брат, как тебе, а мне уже хоть в петлю залезть... Город скучный... люди жесткие, забитые, боятся себе в зеркало улыбнуться... Вот подумай, ты, вроде, думал один раз попробовать... а все еще продолжаешь, хотя вы с Лайлой уже о свадьбе разговариваете. Чемпионат взял, первенство... Мерс есть, денежка есть... казалось бы, чего еще желать? Но...
Хасиков пристально вгляделся в сверкающего глазами, в которых было неподдельное внимание, Тимура.
-...Все равно приходишь... поднюхиваешься... а?
Тимур задумался. Герман был прав. Почему? Тимур как-то не особенно об этом задумывался, или старался быстро забыть, обойти эту тему как острие на полу, а вот Герман ответил на это как всегда отвлеченно размышляя, словно сам себе на уме.
- Во-от, дело то в этой тоскливой атмосфере города, в этих неисправимых людях... понимаешь? Скучно здесь... ску-учна-а-а!
Провыл громко в окно Герман. Тимур и сам был не в восторге от своего города. Но, что делать? Герман надавил на больную мозоль. Он то уже был на шаг впереди Тимура по освоению методов развлечения. И девушка у него была. Неслышной тенью приходила и уходила, иногда звоня и пикая сообщениями. Но было видно по длительности его внимания к этим вызовам, которая напоминала внимание к сводкам погоды, что Германа совсем не волнует эта связь. Он ответит, покивает, позевает, так, аккуратно в сторону, чтобы не обидеть девчонку, да и сбросит, отмазавшись что кто-то (в основном Тимур) зашел. Тимур, не найдя ничего, что на это ответить, просто машинально задал вопрос.
-А что делать?
Хасиков сидел за столом на кухне, вытянув ноги, глубоко заложив руки в карманы своей ветровки и разглядывая кончик сигареты, думал. Думал недолго.
-Знаешь, Тим, прокатиться бы... куда-нибудь подальше от этого города... да вообще... - Герман воодушевленно поднял брови, будто убеждая сам себя.
-... от этих городов, куда-нибудь туда, в Россию, в Москву, например... вот там четко, настоящий кайф!
Тимур, расслабленный до транса, с закрытыми глазами, молчал, погружаясь в то, что Герман грезил вслух.
-... Вот там можно повеселиться... Мегаполис! - он широко  развел руками  и потряс ими показывая что-то грандиозное - Там интересно! Там месяц, это все равно что здесь год прожить. Ну что ты здесь тухнешь, Тим? Все у тебя есть для такого мальчишника... ведь у тебя свадьба скоро, гульни по взрослому, оттопырься, так оттопырься, чтобы потом детям своим рассказывать...
Тимур на первый взгляд будто спящий сейчас, но уловивший мысль Германа, опять стал соглашаться с очередным его монологом. Действительно, что здесь есть? И что будет через год? Через два... десять лет? Одно и тоже, одно и тоже... Правильно Герман говорит. Машина есть. Деньги... Только треть потратил от подаренной суммы. А главное, время! Уходит понемногу, утекает, не сегодня так завтра начнет Тимур также ныть, жалеть, что так и затух в своем провинциальном городишке. Даже в Испании толком не прогулялся, загруженный своей мантрой. И как это в голову самому Тимуру не пришло? Прокатиться до Москвы. Погулять там, набраться впечатлений, памяти. Интересно! Тимур, нахмуренно, будто недовольный что разбудили, "проснулся" и хлопал глазами, слушая Хасикова. Тот, передавая очередное откровение, вошел в раж.
-... Уж там то, все что хочешь, любые капризы, красивые женщины... наркотики... Короче, музон еще тот! Только бабки если есть, а ведь они у тебя... - Хасиков убедительно склонил голову в сторону Тимура - ... есть. Потратишь рано или поздно. Только на что, на какие впечатления? Ничего и не запомнишь... зимой  слякоть, летом пыль, вокруг средневековые рожи и... тос-ка-а-а!
Хасиков опять комично провыл это последнее слово в окно, жалобно и отчаянно, затем глубоко и продолжительно зевнул, по кошачьи отряхнувшись, как-бы сгоняя с себя оцепенение.
 Тимур задумался. Все события к этому времени уже потеряли свою остроту и свежесть, поутихло в груди чувство удовольствия от нового, новое снова умчалось за горизонт и мерцало там недостижимым счастьем. 
- Только "порох" хоть как-то развлекает, вернее отвлекает, потому и нюхаем... Ну, что здесь... всю жизнь этот чертов порошок нюхать?
Хасиков словно высказал последнюю фразу, которая и без него наметилась у Тимура в голове.
 Действительно, так и снаркоманишься с тоски. Пора бы и подвязать, а то, чего доброго, ломка наступит, так что, пока все нормально, нужно прекращать. Тимур тоже стал грезить. Он смотрел сквозь молчащего Хасикова и представлял поездку, которая уже наметилась, уже была разрешена главным бюро в голове. Подсчитывал сколько может уйти денег и сколько осталось. Понятно что Герман предлагает, а не приглашает. Ну и что? Ведь, как Герман сказал, это такой, своеобразный мальчишник перед свадьбой, все равно придется башлять, не на это, так на другое деньги уйдут, деньги всегда уходят. Здесь уйдут, там придут... а на такое путешествие действительно не жалко. И не навсегда же уехать.
 Внутренний диалог Тимура, который он вел с самим собой в голове, обошел все предположительные заставы и преграды, возможные проблемы и все равно в самом конце засветилось разрешающее - Едем!
 Он поймал в груди такой азарт, что готов был отправиться прямо сейчас. Только Лайле придется немного подождать. Ну что такого, она это тоже поймет, он же предупредит, объяснит ей что это мальчишник, Тимур имеет полное право и если хочет, сама пусть устроит себе девичник, он не против. Тимур аж заерзал.
-Блин, Гера, у меня есть бабки еще, думаю хватит, если особо не кутить там... Давай, черт с тобой, съездим... все ноешь, ноешь... меня самого уже тоска ест, давай, собирайся, паспорт... там... одежду...
Герман, которому очень пришелся по душе такой азарт Тимура, стал поворачивать голову в поисках чего-то и неуверенно забормотал:
-Блин, Тим, а ведь паспорта нету...
Тимур насмешливо уставился на него.
-Продал?
-Не дома, то есть, в видеопрокате, в залоге...
Тимур склонил голову и скривил лицо.
-Ну, значит, не поедем...
И тут же, улыбнувшись, похлопал притихшего Хасикова по спине.
-Шучу, давай, иди забирай, сколько должен?
Хасиков назвал сумму, Тимур великодушно отсчитал и протянул ему купюры. Они быстро оделись и Тимур подвез Германа до видеопроката. Тот попросил не ждать, сославшись на встречу со своей девушкой и отправился за паспортом.
 Тимур развернулся и поехал поговорить с Лайлой. Когда та выслушала его, то, долго молчала, затем спросила.
-Тимур, неужели нельзя провести этот мальчишник здесь?
Тимур приготовился отстаивать свое желание.
-Блин... Лайла, а что такого, если я съезжу?! Я обещаю тебе, что ни одна женщина не займет твое место у меня в сердце... ни одна и ни на миг! Лайла, неужели ты мне не веришь?
-Тим, верю, верю больше чем себе, наверное, но...
-Ну... а что тогда?
-Не знаю... - она слегка поежилась и промолчала, не смогла выразить  мысль, все что она бы сейчас сказала будет выглядеть как недоверие основанное на ревности.
- ... не знаю Тимур, что-то не так...
-Ну, что не так?! Съезжу, погуляю, развеюсь...  Лайла...
Лайла сидела с грустным лицом. Это вызвало жалость у Тимура, но поездка совсем не казалось ему предательством. Он немного подумал и сказал:
-Ну взгляни на это с такой сторон, Лайла. А если бы мне нужно было ехать просто по каким-то своим делам, ну, к примеру, по поводу того же спорта, также не отпустила бы? Ведь я честно сказал тебе, предупредил, куда еду и зачем... ведь, если бы хотел обмануть, сказал бы, что, именно по делам, неужели не замечаешь... м-м... роднуль? 
-Ну да, Тим, извини... Я не права...
Ее грусть стала давить в сердце Тимура так, что он уже готов был отказаться от своего решения. Он стал торопливо и ласково увещевать ее, что, возможно, она не права в своем давлении, может спокойно его отпустить. Он был уверен в своих словах, обещаниях, крепкой любви.
-Лайлочка, эта поездка, просто, такая автопрогулка, хочется мерина хорошенько обкатать, трасса, драйв... Ну...
Он просительно льнул к ней, к ее сердцу и Лайла сдалась, улыбнулась и хмыкнула, как-бы, и отпуская, и укоряя его за мальчишество. И еще, немного завидуя.
-Ладно, ладно, поезжай... хорошо вам мужчинам, захотели сделали, а мы... сиди, жди!
Лицо Лайлы мгновенно нахмурилось, потемнело при неприятной мысли червем засосавшей в сердце.
-Смотри, только не запади там на москвичку какую-нибудь... придушу!
Тимур не смог сдержать улыбку, глядя на ее встревоженное и искреннее лицо. Она тоже любила и это его успокоило, словно разрешило что-то окончательно.
-Лайла, ты моя невеста... приеду, сыграем свадьбу, войдешь в мой дом, станешь помощницей моей маме, хозяйкой... для меня это дорого... Семья... Будем вместе так ездить, на черное море, еще куда-нибудь... ну, Лайла, какие москвички?!
Лайла отвернулась и кивнула с тем же невысказанным укором.
- Такие курносенькие... беленькие... куколки, короче...
Она знала себе цену, но и помнила, как ее собственный отец легко покинул их семью, оставшись где-то на заработках в России. Кавказцы без ума от блондинистых славянок. Те, в свою очередь, взаимны. Это, наверное, вбила ей в голову мать. Тимур понимал и спешил успокоить ее, говорил о свадьбе, о предстоящей жизни вдвоем, о счастье разделенной любви. Лайла понемногу успокоилась, стала более улыбчивой, сама погрузилась в эти грезы.
 Они сидели, и, Тимур не выдержал, впервые за все время их знакомства обнял ее за талию. Она не шевельнулась и это позволение себя обнять наполнило Тимура таким щемящим сердце чувством, что он уже ждал когда вернется к ней, уже съездил в мыслях, уже торопился обратно. Долго еще сидели, болтали, смеялись. Но Лайлу что-то давило внутри. Она смеялась внешне, а внутри была серьезна и опечалена. Она, конечно, понимала, нет ничего страшного в том, чтобы позволить погулять своему Тимуру. Он не предаст, не бросит никогда. Это шептало ее сердце.
 Но было в этом обнадеживающем шепоте что-то такое, что она не могла себе объяснить, просто чувствовала, и чувство это было недоброе, немое и холодное как могила. Решила вытерпеть, ведь нужно привыкать к таким отлучениям, мужчину не удержать на цепи. Когда Тимур, собравшись домой, нетерпеливо подгазовывал на месте, Лайла, скрыв свою грусть под маской заботы, спросила:
-Ты завтра выезжаешь, Тим?
-Да, с утра... -
Лайла, стоя у бокового окна, ненадолго задержала на нем взгляд, всмотрелась ему в глаза, словно хотела увидеть в них что-то позволяющее ей избавиться от странного душевного напряжения в этот момент. Что-то сдавило ей сердце, заострило взгляд, в этот момент она выглядела старше, сильней, красивей.  Тимур аж залюбовался. Он навсегда запомнил эту минуту - серьезные, сверкающие и... какие-то другие, незнакомые глаза Лайлы. Она всмотрелась, но через миг ее глаза потеплели, улыбнулись, стали собой, она поцеловала свои пальцы и прикоснулась ими к губам Тимура.
-Ну, давай, Одиссей, жду тебя, и... не выключай телефон, пожалуйста.
-Нет, конечно, Лайлочка, я всегда на связи для тебя...
-Давай, мой хороший, счастливого пути...
-И ты, Лайла... - он даже не знал что еще сказать ей на прощание, в его взбудораженной голове сейчас шумела ветром трасса. Все равно, ведь, вернется и будет с ней, уже навсегда.
 Лайла отвернулась и пошла, подняв руку и пошевелив пальчиками в прощальном жесте. Тимур развернул машину и выехал с тротуара, поглядывая на Лайлу в зеркало.
 В маленьком экране бокового зеркала Лайла, в центре, замерла у своих ворот хрупкой, нежной фигуркой, в капюшоне, с длинными рукавами одиноко обнявшими торс, уменьшается, теряется в центре зеркальной воронки, заваленная деревьями, забором, улицей, улица при повороте плавно перетекает на черный лакированный борт  мерседеса, с борта смывается на никелированный бампер и срезается  первым поворотом.
 И вечер какой-то скомканный, спешащий. Поднялся ветер, треплет листву, поднимает пыль, веет мягким теплом, но от этого какое-то чувство в груди похожее на раздражение, будто мало воздуха и трудно дышать.
 Но все равно он остался глух к своей собственной интуиции. Он тоже что-то чувствовал, что-то такое же как и у Лайлы, давящее, сжимающее ему сердце, но, во первых, все заглушал азарт перед поездкой, во вторых, все равно принял бы это странное чувство за тревогу Лайлы и свою маленькую вину за эту ее  тревогу.
 Он взглянул на себя в зеркало и широко улыбнулся белея зубами.
-Все хорошо Адамов... Все чудесно!
Знал бы он, тогда, что эта улыбка, одна из последних. Поздно вечером, перед тем как лечь спать, Тимур постучался в кабинет отца. Отец сидел за письменным столом, погруженный в свои бумаги и почти уже клевал носом. Услышав стук и очнувшись от дремы, он потер глаза, потянулся, рукой приглашая, робко приоткрывшего дверь сына, войти.
-Что, Тимур? Чего не спишь до сих пор?
Тимур помялся.
-Пап, хотел предупредить тебя, я завтра уезжаю...
Отец нахмурил брови.
-Куда это ты?
-Да, там, по спорту кое-что... это ненадолго пап, не волнуйся.
-Как, не волнуйся, Тим, куда именно ты едешь?
От дремы не осталось и следа, настороженный отец пристально всматривался в глаза сына, почуяв обман, потому что глаза Тимура все время убегали от глаз отца.
 Но, услышав недоверчивую интонацию в голосе отца, Тимур напрягся, сосредоточился и, глядя тому в глаза, соврал, назвал город недалеко от своего. Меньше километров -  меньше волнений родителей. Да и под порошком, как оказалось, легко было врать. Отец услышал что недалеко, немного смягчился, потеплел, и его дрема снова утяжелила веки.
-Хорошо, только осторожней на дороге сынок, не гоняй как сумасшедший, аварий много, не хватало еще тебя в больнице потом выхаживать... Понял? Смотри, не гони! Аккуратно, туда и обратно, чтобы без происшествий... посмотри на меня.
Тимур взглянул на отца, блестя раскайфованными глазами.
- ...Ты меня понял, Тимур?!
-Да, пап, все нормально, только матери... скажи завтра, ладно, чтобы не беспокоилась...
-Какой сознательный... денег надо?
Рустам Терекович полностью доверял сейчас сыну. После победы Тимура на значимом турнире, в глазах отца он вырос, возмужал и вряд ли занимался бы глупостями. Ему очень понравилось что, сын зашел,  предупредил, в общем, стал вести себя как взрослый. Особенно когда гордо ответил:
-У меня есть деньги, ну, все, пап, давай, спокойной ночи, я буду держать связь, наберу еще...
-Хорошо, давай сынок...
Дверь тихо закрылась, щелкнул затвор ручки и Тимур, с колотящимся сердцем, в котором дико грохал восторг, пошел к себе в комнату. Его отпустили и теперь он свободен, хотя бы на время. Не сумев уснуть, полночи он просидел в интернете, писал Лайле, которой не было в сети, спала. Потом пересчитал доллары, с удовольствием отметил, не потратил еще даже половины той суммы. Оставалось еще около двадцати тысяч. Он отсчитал себе ровно половину, другую спрятал в свой ящик. Выбрал что-то из вещей, уложил их в свою спортивную сумку и, думая, что сделать еще, набрал Хасикова. Тот не поднял, видимо тоже спал. Было уже за три ночи, Тимур лег, погудел еще полчаса мыслями и забылся маленьким сном.
 Как показалось тут же проснулся. Верещал будильником телефон, было раннее утро. Он оделся, наскоро позавтракал, спустился во двор и, прогрев двигатель, выехал со двора. Закрыв ворота изнутри, лишь бы не будить мать, (она бы точно устроила ему долгий  допрос) он перелез через забор, сел в машину и спокойно уехал. Солнце только поднималось где-то за домами когда он подрулил к Хасикову, который в этот момент сам позвонил, видимо, проснувшись и увидев ночной звонок Тимура.
-Тимур, салам, ты звонил?
-Да я уже возле тебя, открывай.
Тимур, как только вошел, сразу понял, Герман готов. Все было чисто, прибрано, на кальянном диване застегнутая спортивная сумка, на столе паспорт, пачка сигарет, зажигалка. Хасиков был в ванной, с застывшим, умным лицом, перед зеркалом, прилежно причесывал мокрые волосы.
-Ну, что, Тим, вроде, все собрал, сейчас, только все поотключаю, газ, электричество... сейчас, брат.
Тимур с наигранно терпеливым и не менее умным лицом откинулся на диване и полистал паспорт Хасикова. Через несколько минут суеты по квартире Хасиков был готов окончательно. Обведя пристрастными глазами свои палаты, он потянулся и выдохнул:
-Ну, что, поехали?
Когда они выезжали с города миновав пост, солнце поднялось и ярко било слева от дороги. Трасса поддала газу, двигатель мягко и неслышно загудел, выдавая требуемую скорость, забирая ветер в боковое, которое приспустил Герман, неугасимый курильщик. На табло магнитолы зеленели ровно восемьсот утра. Некоторое время ехали молча, пока Тимур не вспомнил, улыбнувшись такой улыбкой, кислой, будто признается в чем-то.
-Блин, надо было взять... "доктора"... столько ехать.
Герман медленно повернул на него глаза и осклабился.
-Я взял...
Тимур оживился, взлетела та щекотливая смешливость в груди, Хасиков порадовал своей предусмотрительностью. Герман вынул откуда-то из своей одежды маленький, размером с наперсток, целлофановый мешочек, быстро высыпал и начертил с помощью пластиковой карты своего медицинского полиса, на компакт диске, две толстые дорожки. Он свернул себе трубочку, мигом вдохнул и заботливо подставил диск с оставшейся дорожкой под нос Тимуру, держащему одной рукой руль, а другой, неуклюже сворачивающему себе трубочку. Приняли, расслабились, закайфовали. Герман, прикованный к пассажирскому сиденью, ерзая и не зная чем себя занять, снова зажурчал разговором.
- Я музыку хорошую захватил, на дорогу нам хватит, ты, вообще, что слушаешь, Тим?
-Без разницы...
Герман протер диск и вставил его в магнитолу, потыкал набирая нужный трек и зазвучал мелодичный транс. Установив громкость так, чтобы музыка не мешала разговору, он откинулся на спинку и обвел глазами салон.
- Честно говоря, давно хотел, вот так, прокатиться. На хорошей машине, с добрым другом... Дорога, брат, это кайф, особенно, когда едешь, вот так, не на работу, а куда-то туда, в даль, в это острие трассы в середине лобового... и этим острием словно вонзаешься в будущее. Что там? Москва! Мегаполис! Уу-ух... оторвемся! Надо же... - Хасиков, будто не веря, улыбнулся, но сразу торжественно рассеял сомнения - ... едем! Ты знаешь  у меня ведь там есть кое-кто...
-В Москве? Кто?
Спросил Тимур, сразу заинтересовавшись. Было интересно узнать, что таил в своем прошлом Герман.
-Да, одна... - он бросил романтичный взгляд в лобовое, в правую часть дали в нем - ... моя пассия. Хочешь... расскажу что-то из своей жизни, из тех лет, когда мы потерялись все после школы, а? Чтобы не скучно...
- Валяй!
Герман быстро вспомнил, отредактировал в голове историю, предисловие, и еще на пару шагов назад, перед прологом. Рассказчик он был тщательный, дотошный, еще это свойство усилил только что принятый героин.
-Мы закончили школу. На выпускной я не пошел. Зачем? Пить крюшон делая вид что шампанское, и наоборот? В основном был дома. Читал почти все время, ходил на рыбалку... иногда заставлял себя сходить на каторгу и вместе с другими рабами разгрузить вагон. Когда что там, цемент, картошку... Короче, мешки да ящики. Денежка нужна была, вот я и практиковал Шао - Линя. По той же причине отсутствия денег я никуда не поступил... Ты же знаешь, все эти подвальные институты, вся их учеба за деньги, потом с их "корками" никуда все равно не берут, потому как знают что фальшивка. В общем, все как-то очень быстро устаканилось в обычный и привычный порядок вещей. Первые годы после школы. Сколько мне было? Где-то семнадцать кажется. В общем, все было спокойно.
 Пока не появилась одна девушка. Я был в магазине, покупал хлеб и уступил ей очередь. Она торопилась, а мне как-то стало не жалко ее пропустить. Такую красотку! Она улыбнулась и поблагодарила. Но как улыбнулась! Как сказала! Я не забыл ее и через пару дней еще и выяснил что живет она недалеко, переехала недавно с родителями, зовут ее Аида и лет она... примерно моего возраста. Не знаю, как насчет красоты, это уже индивидуальный подход у каждого мужчины, может быть тебе она не показалась бы такой красивой... кстати, интересно взглянуть на твою Лайлу, может и она мне в свою очередь не покажется эталоном. Хотя не важно. Я все думал, что именно привлекло меня в Аиде. Она была метиска, отец русский, мать еврейка, может это смешение подарило ей такую внешность. Такую, как мне казалось тогда, ну как ни у кого больше в мире, ну так бывает, я ж говорю. Сквозь восточную, хитрую смуглянку, с длинными, черными волосами, и в тон им, жгуче черными глазами, непонятным образом светилась славянка, с по доброму покатыми скулами и пухлыми губками. Я же говорю, это не всякий поймет, но для меня это был удар в самое сердце.
 Смешение двух красот, русской и еврейской. А ты видел еврейских красавиц? Голливу-уд! Вот есть актриса одна, Скарлетт Йоханссон, она мне всегда Аиду напоминает.  А уж насчет русских, тут и вообще, не в сказке сказать. А черты лица классические, гармоничные... ну ладно, все равно нужно видеть ее, слышать, общаться... Она стала моим лотосом.
 Она часто проходила  мимо моего окна и это окно на кухне превратилось для меня в наблюдательный пункт. Ну, честно признаюсь, буквально порой ждал когда она еще пройдет, так, словно проплывет танцуя... Какая грация! Милая задумчивость в личике склоненном чуть в бок, прыгающий на затылке хвост и, классическая для студентки, прижатая к груди пара книг, что не влезли в сумку. Она училась в одном вузе недалеко от района и я очень скоро переместился от кухонного окна ко входу в этот вуз.
 Здесь у входа тусовалось много  парней, которые ошивались чтобы познакомиться или подождать уже знакомых. И я стоял, в этой новой для себя среде, ожидая свою. "Своя" это слово так запахло ею... В общем, неожиданно проснулась моя чувственность и я банально захотел познакомиться с ней.
 Но как? Мы с ней были знакомы только как покупатели в том незапамятном магазинчике. Как мне подойти и что сказать? Ты улавливаешь свою проблему недавнюю? Вот и я столкнулся с тем же.
 Она выходила и шла всегда с подругами. Меня это блокировало. Каждый новый день, с ней, почти до ее дома, шли двое, трое ее сокурсниц и чуть позади плелся я, кляня этих, пронзительно над чем-то смеющихся перезрелых нимфеток. Их смех меня и не подпускал, знаешь, как-то не хотелось перед этими мартышками.
 А в выходные она сидела дома и, если и выходила, то  опять, с кем-то из родителей. И я ждал, когда же закончатся ее чертовы выходные, (у меня, то, они были каждый день) и медленно подползет ее новая учебная неделя, в которой, может, произойдет так, что она пойдет одна. Тогда я бы смог подойти, разговориться с ней. По крайней мере если бы она и дала от ворот поворот, то у моего облома хоть не было бы свидетелей.
 Я ходил так два месяца и всегда ее сопровождали эти сокурсницы, словно охранные собаки.
 Аида стала меня замечать, ведь я всегда стоял там у входа и трудно было не обратить ей на это внимание. Она меня помнила из-за той моей уступки, замечала на районе и когда, узнав, смотрела на меня, готовая поздороваться, я отводил взгляд, мне почему-то было неловко.
 Два месяца беготни неизвестно зачем словно увеличили мой внутренний конфликт. Я тоже парился, стеснялся, смотрел будто по сторонам, а когда поднимал свои несчастные, застенчивые глаза, опять видел эти спины передо мной - милую - ее, и, змеиные - подруг.
 Но, в какой-то момент, что-то во мне взбеленилось, пересилило, я осмелел. Она выходила, а я, дождавшись, когда ее глазки прыгнут на меня и едва заметно улыбнутся, конечно, уже догадываясь, что я там потерял, не отводил глаз и внушал - иди одна, пожалуйста, одна, хотя бы сегодня.
 Не знаю, что это, случайное совпадение или действительно гипноз, но после нескольких моих неудачных попыток безмолвно повлиять на нее, как-то, в одну солнечную и счастливую пятницу, Аида, попрощавшись с подругами... пошла домой одна.
 Это было неожиданно, казалось дланью протянутой с неба и я ухватился. До ее дома было где-то минут десять спокойного шага, на разговор их вполне хватило бы. Я собрался  и через один квартал подошел к ней слева. Шаркнул подошвой привлекая ее внимание. Она взглянула и казалось сразу все поняла, я неотрывно смотрел на нее и в гортани у меня начались схватки, рождалось слово к ней.
 Действительно! С ума сойти! Как они умеют парализовать своей красотой. Слово, наконец, вывалилось -  окровавленный, трепещущий сгусток.
- Привет...
Аида не ответила, немного нахмурилась и продолжала идти. Я думал что стоит мне сказать привет и все произойдет само собой, она меня узнает, мы начнем разговаривать, смеяться, потом поженимся, заведем детей, собаку... Но она невозмутимо шла, подмахивая шагу своим черным хвостом и ее шаг немного даже ускорился.
 Никакого намека на знакомство, снисхождение. Показалось, она опасается меня - не разговаривай с незнакомцами - чисто кавказская аксиома для девушек. Я выпал в осадок. Даже не помню что я ей говорил тогда, стараясь вызвать симпатию, хотя бы доверие. Нес какую-то ересь, какую все несут, когда, вот так, подходят познакомиться с девушкой на улице.
 Знаешь? - Меня Герман зовут... э-эй ( близко склонясь к лицу Тимура, заглядывая в его глаза как в объектив и приветственно помахав ладонью) Герман меня зовут, слышишь?
 Но, увы, мое имя ей ни о чем не сказало. Она молчала, просто шла себе и все. Шла и смотрела только вперед и конечно полное имела на это право. Мы дошли до ее переулка и мне пришлось повернуть. Чувствовал я себя очень глупо, мерзко... отверженно.
 Я пришел домой, расстроенный, но странно спокойный, все свершилось, будто зуб удалили, жизнь продолжается. После пятницы была суббота... потом воскресение. Выходные, которые за два месяца стали для меня великим  испытанием терпения, теперь переваливали спокойно и мрачно. Я отказывался от нее, убеждал себя в непримиримой логике события - не понравился, отвергнут, забудь.
 В понедельник я к ее училищу не пошел. Не пошел и во вторник, и в среду. Так прошла неделя. И вдруг, в следующую пятницу, вечером, увидел ее. Она шла с матерью. Между ног у них крутилась их маленькая дворовая болонка. Я не хотел смотреть на Аиду, но когда они поравнялись со мной, все же не выдержал,  глянул. Невозможно было игнорить ее колдовские глаза. Я взглянул и опять впустил в себя сладостную одержимость. Ее глаза порхнули на меня и... словно спросили - почему не приходишь? Куда  пропал?
 Мое сердце поперхнулось кровью, когда она,  проходя мимо, пронзительно властно и долго проследила за моими глазами, всматриваясь, упрекая, обвиняя. Ее глаза были как будто обижены. Часа три я ходил по комнате как секретный физик после облома с ракетой - что же не так?! Опять были выходные и опять они мучительно длились - сутки... ещ-ще одни!
 Сердце волновалось, разум убеждал - иди, возможно в тот раз у нее не было настроения, или чего-то боялась, не важно, иди! В понедельник я был у входа в ее вуз раньше всех. С час проведя в неистовом курении я, наконец, дождался.
 Она вышла, я уловил миг ее скользнувшего по мне взгляда и подумал что прав, это не иллюзия, раньше она весело сверлила меня своими глазами сколько хочет, как и все остальное вокруг, а сейчас... Как-то тревожно скользнула взглядом... таким, что, показалось, она сама хочет что-то сказать. Ну, думаю, все нормально, есть какая-то подоплека... надежда.
 Через несколько шагов до первого перекрестка ее подруги, энергично кивая головой в прощании, отвалили от нее. Она пошла одна и это ее такое уединение казалось мне громогласным призывом. Ну, тут и собака, думаю, поняла бы. Я опять трудно родил свое приветствие. На этот раз она чуть замедлила шаг, повернула ко мне свое личико и простенько ответила:
-Привет...
-Как дела, Аида? - спросил я первое что пришло в голову, все, что я готовил до этого, весь мой тщательно подобранный, серьезный спич топором отрубило.
-А вы откуда мое имя знаете?
Спрашивает! Разговор пошел! Меня воодушевило, развеселило, понесло!
-Ну, во первых, можно и "ты", во вторых... меня зовут...
-Герман... я помню, и что?
Аида улыбалась, но тон ее был холоден, безразличен, это снова меня заблокировало. Я только сейчас обратил внимание на ее возраст. Она была как-то пафосно отстраненна и лишена эмоций, это ей конечно же шло, но и делало старше.
-Что? Познакомиться хотел... с тобой.
Аида посмотрела вперед и спокойно сказала.
-Ну, будем знакомы... Ты Герман, я Аида... ладно.
Так спокойно, да, прямо скажем, чрезмерно спокойно отметила она это знакомство, ничего особенного это ей не принесло, это было очевидно  и если у меня в груди была буря, то Аида разом утихомирила ее в  штиль. Это сбило меня с предусмотренного сценария, но я не желал терять того, что только что испытал, (тайфун в моем сердце осел в мрачную, давящую  тучу). Пусть уж лучше скажет, что не нравлюсь, отпустит, так было бы жестковато, но справедливо, честно. Я ( уже даже не зная зачем) попытал счастья и спросил ее:
-Ничего, если я буду, вот так, приходить за тобой и провожать до дома, Аид?
-А зачем?
-Ну, хочется общаться с тобой...   
-Это все, чего ты хотел, Герман? - как отрубила Аида.
Я думал, она подозревает меня в несерьезности намерений, что хочу я от нее только секса и так далее и ломал голову что сказать.
-Ну, вообще-то, да...
Мы шли недолго. Я улыбался, наивный простак, у меня в голове все было по Фрейду, у нее... Она как-то мечтательно вспыхнула своими черными  глазами и улыбаясь протянула:
-Ну что, я уже подхожу... пока... Герман.
Действительно, начинался ее переулок, я остановился, думаю - что это - вежливый отказ? Только и успел спросить:
-Ну... приходить?
Аида, небрежно мотнув хвостом, повернулась ко мне на секунду.  Только улыбка была мне ответом. Будто усмехнулась.
 Я все думал, кажется, она никак не среагировала. Но в то же время и не отказала. А ведь женское "нет" это почти "может быть", а "может быть" в свою очередь...
 Я мучился, не зная, идти мне теперь или не идти? Выбрал идти, раз предложил, а она не возразила.
 Из-за такого ее прохладного отношения моя сладкая буря свирепствовала у меня в сердце, в голове, заставляя думать, сомневаться, отказываться, снова очаровываться и снова терзаться.
 Мы с ней не встречались, лишь виделись на районе, в городе. Общение наше было соседским, эти рамки установила и держала Аида. Если и удавалось с ней перекинуться словом, в том же магазине, то слова эти были просто ни о чем. Один раз она сказала что-то по поводу погоды, капризное (надвигалась гроза). В другой раз, она, также заговорив и обратившись ко мне первой, с очень серьезным лицом отметила что город скучен и так далее. Она, конечно же, понимала, что я люблю ее, но никак не отвечала и лишь позволяла только это - любить себя. Любить отдаленно, платонически, забывшись на какое-то время в остальном шуме и гаме городской жизни и мгновенно вспоминать, кому принадлежит мое сердце, когда она неожиданно появлялась на моем пути, приветливо кивая мне, кратко отвечая на пару моих  односложных вопросов и выжигая мне душу блестящей чернотой  глаз, притаившихся в упоенной своей властью улыбке.
 Славянка в ней манила, притягивала, казалась очень родной, своей, но восточная ее сторона строго следила за мной насмешливыми глазами и не давала никакого повода, не пускала под свою невидимую, но плотную паранджу. И опять ночь в которой вместо сна унылая дума.
 Начались летние каникулы, и она надолго пропала у себя дома. Я уже сказал, если она выходила в город, то редко одна, почти всегда с кем-то из родных, ну ты понимаешь - девушка на выданье, менталитет - а целыми днями просиживать на улице, поджидая удобного случая, когда она будет одна, казалось делом абсурдным. Я стал терпеливо ждать конца каникул и начала ее следующего курса. Только так, провожая ее, можно было урвать сладкие минуты подхода к ней, драгоценные минуты диковинного, уютного покоя в душе, и если не избавиться от этого мучительного томления, которое, как чары, накинула на меня Аида, так хотя бы обезболить его, растворить в ее голосе, улыбке... в ее черных глазах.
 Ночные размышления принесли вывод - раз во мне что-то не так, что не дает ей меня полюбить, значит, нужно что-то сделать, измениться, подстроиться под ее видение ситуации. Я приглядывался к счастливым парам, которые встречал в городе. В каждой из них парень выглядел солидно, значимо, глубоко засовывал руку в карман. Деньги! Вот что нужно! Выглядеть в ее глазах достойно могли помочь только деньги и желательно побольше.
 Оглядев свой мир я нашел его слишком, я бы сказал,  хиппарным, чтобы такая самолюбивая леди заглянула в него. Короче, она как-бы открыла мне на это глаза и я с ней был согласен. Каждый день теперь я ходил на вагоны. Было тяжело, но утешала мысль о том, что, работа, например, укрепляет физически. Я раздался в плечах, припух в груди, в бицепсах, осанка стала ровной, я ходил прямо и несколько даже горделиво.
 Когда подсчитал деньги, полученные за пару месяцев, ну, допустим, за шестьдесят дней каторги, то выходило что для того чтобы накопить хоть какой-то, более или  менее значимый, первоначальный капитал, придется ходить туда, на вагоны, лет шестьдесят. Гордость моя спряталась, я приуныл.
 Аида дразнила, мучила улыбкой. Мне нужно было создать царство и бросить к ее ногам, добиться ее расположения, заставить, если не любить, то, хоть, уважать себя. Другие работы выглядели на том же уровне и работодатели казались рабовладельцами считая что копейки, которые они платят за твой труд, это, вообще, подарок, не хочешь, вали, другой найдется, десяток на место, как яйца в лоток. Я продолжал ходить на разгрузку, но уже без особого энтузиазма, все реже и реже. И моя надежда таяла. Я очень хотел разбогатеть, страстно мечтал, просил, молился, но услышал мои молитвы, видимо, дьявол.
 Как-то, в очередную разгрузку, (мы таскали в тот раз мешки с цементом) я нечаянно выронил один мешок. Он упал на железный штырь отчего ощутимо разорвался, просыпался цемент. Я убедился что никто не видит и незаметно оттолкнул его за будку в которой мы переодевались и ели. Когда все разгрузили, вагон откатили, машина уехала и остальные рабы побрели домой, я решил задержаться и получше припрятать разорванный мешок. И чтобы избежать выволочки от хозяев грузового двора и просто, чтобы другие не нашли. Кто знает, может пригодится в своем хозяйстве. Короче, пусть себе лежит, он мой.
 Мешок был бумажный, лежал в яме и я стал пересыпать цемент в большой полиэтиленовый пакет найденный среди строительного мусора. Во первых дожди могли подмочить цемент и привести его в окаменевшую негодность, во вторых чтобы никто не заметил бумажного мешка. Когда пошире разорвал бумагу и стал высыпать, то вместе с цементом вдруг вывалился какой-то желтый пакет, похожий на плоский кирпич с покатыми углами, крепко, в добрую сотню слоев, обернутый скотчем... Я не сразу понял что это такое, но ничего никому не сказав, я очистил и сунул этот пакет за пояс и сверху прикрыл ветровкой. Придя домой аккуратно вскрыл его.
 Какой-то сероватый, местами окаменевший в крупные желтоватые гранулы, порошок... Во блин! Наркотики!  Контрабанда! Долго сидел, ломая голову, что с этим делать. Весы показали что-то около кило и быстро, после радости находки, меня взяла трясучка - этот пакет будут искать! Очень много для того чтобы забыть о нем. Я, ничего не найдя умнее, временно оставил его у себя.
 Походив несколько дней на каторгу я не заметил никаких изменений. Никто не врывался с оружием в будку, никого не пытали и не требовали признаться. Все было также как раньше, только подтянулись несколько новых рабов. Молодые, нищие мечтатели вроде меня не вызвали никаких подозрений. Если бы кто-то приехал проверять, то уж точно это были бы люди огромные, злобные, не узнать их принадлежность к наркокартелю было бы трудно.
 Иногда я встречал по дороге Аиду и опять стучало сердце - ты должен стать главным для нее, она твоя, только делай что-нибудь, двигайся! И меня пронзила мысль, что, может, попробовать толкнуть этот пакет? Да и, вообще, узнать, что за наркота. Я уже покуривал травку и решил разузнать у человека продающего мне ее. Отсыпав немного порошка, я завернул его в бумажку и, когда мы общались с моим барыгой, сделал вид, будто только что нашел этот сверточек, чтобы не вызывать разговоров.
 Незаметно подкинул сначала под ноги, а когда он повернулся, то я и поднял с пола - мол, смотри, какой-то сверток интересный, что это? Барыга с любопытством взял, открыл, присмотрелся, понюхал, попробовал крупинку на вкус и просветлел в лице, засиял прямо - Героин! Он точно знал, потому что пробовал его и радостно выяснив, что я не употребляю, жадно уволок этот сверточек себе в нору как паук. Он, в натуре, поверил, что это просто кто-то обронил, для его, насквозь пропитанного наркотическим пороком района, это было заурядным.
 Снюхал дорогу, (кстати я тогда запомнил все его действия) и его заблестевшие кайфом глаза все мне сказали. Короче, я оставил весь сверток ему, и через пару дней когда у него закончилось он был готов. Мне оставалось только аккуратно представить все так, будто я знаю одного, вдруг появившегося недавно человечка, кто подешевле продает порошок. Цена за грамм названная моим барыжкой возбудила во мне лихорадочный азарт, это был шанс, потому что граммов была тысяча и выходило где-то около миллиона рублей.
 Мой первый миллион! Сразу стали рисоваться картины моего обогащения, собрался план что сделать с этим миллионом, как умножить его в дальнейшем. Нужно было только продать пакет. Я бросил каторгу, убедившись что никто не пришел и не стал разнюхивать, куда делся их килограмм. Возможно, в тех мешках этих килограммов было много и поэтому не заметили, как не замечали и раньше, если один мешок или ящик пропадет, (там, знаешь, своя система, как и везде, налево тоже делали). Ну, может, палиться не стали лишний раз, не знаю.
 Короче, мой барыга купился на фантазию о человечке из другого города, который хочет сбыть товарец и чтобы никто ничего не спрашивал. Первый раз я принес ему десять граммов, и он, разбавив их десятью граммами растолченного анальгина, кому-то предложил. И, через неделю, пошло.
 Я приносил ему десять граммов и забирал деньги за предыдущие. В моей архивной коробке среди дорогого мне хлама и осколков детства стала расти пачка денег. Денег! А не копеек с  каторги. Я запасся терпением и теперь тоже лукаво улыбался при встречах с Аидой. Деньги придавали смелости, взгляд стал спокойным, выражал значимость себя. Я купил аф-фиген-ное стерео. Стал позволять себе деликатесы.
 В какой-то вечер мне было невыносимо скучно и я решил сам попробовать, что же это за такой порошок, что, его с удовольствием покупают, прямо бегают за ним. Знаешь, не задерживались эти десять граммов, улетали за неделю, порой за четыре дня и делец несколько раз намекнул что неплохо было бы удвоить подачу.
 Я взял совсем чуть чуть, по памяти повторив действия барыги, осторожно снюхал и... из меня будто фейерверк посыпался. Жизнь стала цветной, яркой, многообещающей! Я отчалил и поплыл к своему счастью. Деньги копятся, есть ручеек сбыта, все безопасно и я сам могу расслабиться когда захочу. Порошка килограмм! Вот что называется - у меня есть! В общем, после того вечера, я сам стал иногда понюхивать.
 Это меня расслабило и я обнаглел. Долгим мне показалось толкать в розницу по десятке и я опрометчиво решил сбыть количество побольше, оптом. Делец мой на это сказал, что, мол, все нормально, толкнет хоть килограмм, хоть центнер. Меня это воодушевило. Я отвесил сразу пятьсот граммов и понес к нему.
 Он был дома, открыл, радостно впустил меня, но не успели мы отойти в комнату, как в его ворота кто-то громко и требовательно постучал. Делец оставив меня в комнате пошел открывать. Через пару минут повышенный тон привлек мое внимание к окну. У ворот стоял мой барыга, а напротив него, выставив длинные, тощие руки пытался войти какой-то долговязый, худой и почти седой парень, который и создавал шум. Стоя у окна и наблюдая за этой маленькой потасовкой у ворот я разобрал что к чему. Парень, очевидно близкий знакомый барыги, хочет купить, а барыга успокаивает его и просит подождать немного на улице. Он видимо хотел разбавить порошок своим анальгином чтобы не терять даже грамм из того что намеревался продать, из тех полкило что я только что принес ему.
 Парень оказался очень настырным, не соглашался стоять на улице и, говоря, что видел как к нему кто-то зашел, (то есть я) настаивал на том, чтобы тоже зайти, зля уже и меня за занавеской.
 Но, вот, барыга как-то смог остановить его, метнулся ко мне в комнату и жадно открыл мой пакет. Пока он отвешивал грамм, шипя что-то вроде " да-а на-а по-да-вись" в ворота опять стал стучать тот отморозок. Барыга пояснил мне что это его знакомый и его хумарит, (ломает) вот и сходит с ума, хочет войти, присутствовать, убедиться, что, его не обманывают, разбавляя вес. Он в сердцах проворчал про своего знакомого назвав его Кашпировским, мол, вот, как, сукин сын, догадывается, словно знает про анальгин. В общем, он не стал бодяжить, а  наскоро приготовив чистый грамм, лишь бы отвязаться ради важной сделки, мой барыга метнулся к воротам, взял деньги, отдал порошок, закрыл ворота и вернулся в дом.
 Но тут у нас с ним вышел спор. Выяснилось, барыга не собирается давать мне сейчас денег за полкило. Он очень удивился и сказал, что я, ведь, сам просил о реализации, а, значит, постепенной отдаче денег, по мере продажи. Я, в свою очередь, настаивал на опте, сразу. Отдал - забрал - ушел, чтобы больше не видеться. Мне не очень понравилась ситуация с тем парнем.
 Я, как-то, не особо думал, что, раз вошел в эту систему, то, принимай все эти знакомства, они неизбежны, ты же сам пришел. Короче - будь добр - понял? Это меня не устраивало. Если он брал на реализацию, то это вынуждало меня к нему приходить за деньгами и рано или поздно я столкнусь в дверях вот с такими потребителями, они меня запомнят, пустят слух, испортят репутацию. Мы спорили, пока я не забрал свой порошок и направился к дверям. Барыга ворчал, сердился, убеждал, что у него нет сейчас такой огромной суммы, что он не так понял, умолял терпеливо подождать когда он все сбудет, но я был непреклонен, ситуация с тем парнем меня напрягла. Я посоветовал ему у кого-нибудь занять, набрать сумму за пятьсот грамм, мол, иначе не договоримся и невозмутимо ушел.
 Прогулялся, посидел в чайхане и разнюхался с одним приятелем, не боясь, прикинь, вот так, с пакетом под ремнем, порошок делает наглым, хотя, кому-бы пришло тогда в голову проверять меня? Посидел, подумал и решил вернуться к барыге оставить хотя бы десятку - порошок требовал сбыта.
 Я завернул на улицу к барыге и вдруг вижу у его ворот ментовской уаз, рядом с ним мент и поворачивать поздно, он меня уже увидел. Думал пройти, но мент грозно приглядевшись ко мне остановил и спросил документы. Я сказал что дома, просто в город вышел. Мент коротко сказал "пошли" и увлек меня в дом, в котором я был час назад.
 Все, думаю, встрял, наверное видели как я приходил, но мент в коридоре остановился и спросил совершеннолетний ли я, есть ли уже восемнадцать? Сам же определил что есть и кивнул приглашая за собой.
 Ну зачем я вернулся?! Куда? С пакетом то в полкило! Придурок возьми хоть десять, а остальное оставь дома, ну что ты поперся обратно?! Я ругал себя и шел, так неожиданно, как муха к паутине приклеенный к синей спине, с синим кругом над затылком и мечтал исчезнуть, раствориться в воздухе и проснуться в раю - в моей комнате, с улыбкой вспомнить как приснилась такая жуть, но реальная, синяя спина с приталенной строчкой по хребту, отодвинулась после проема двери как занавес влево и... картина.
 Сидящий и ошарашенно смотрящий на меня бледный барыга; рядом резвый, суетящийся с чем-то на полу человек в костюме, по протокольной роже сразу заметно что мент; слева человек, одетый по домашнему, в спортивном костюме, смущенная вкопанность которого выдавала в нем случайного и непонятно зачем взявшегося здесь соседа. Когда мент в штатском отодвинулся, я увидел лежащего на полу парня и его знакомые облезлость и седина разом вытянули из памяти - это тот наркоман, что приходил к барыге, когда я был здесь в первый раз! В тот свой счастливый прошлый раз, когда так удачно ушел. Мент который меня остановил и привел сказал:
-Вот еще один... (я весь похолодел) ... понятой, (я взлетел) ... сюда станьте - показал он место возле "соседа" обрадованному мне - сейчас в вашем присутствии мы... -
И давай объяснять что да как, поймали, мол, наркомана который кололся в парке, тот, после допроса, показал, что купил у моего барыги, а мы, то есть я и тот мужик, сосед, (видимо недавно также приклеенный ими до меня), подтвердим, мол, да, свидетельствуем. На наши вопросительные взгляды на лежащего на полу наркомана (он был серый и казалось глубоко спал, иногда ловя ртом воздух чтобы не задохнуться), мент добавил:
-И, такая ситуация, что... тот, кто привел нас сюда - он указал глазами на тело на полу - передознул по ходу, не знаю, плохо ему... - Он повернулся к коллеге - не знаю, как делать, он же должен рассказать перед ними, чтобы слышали и подтвердили, да? (это о нас с соседом) а он лежит тут... труп! Э-эй!
Мент ткнул ногой тело, но реакцией был очередной, агоничный по своему виду, судорожный вдох.
 Седой, но молодой еще, судя по кроссовкам и спортивному костюму, наркоман не пребывал в тот момент в своем теле. У него был астральный выход и, кто знает,  может, вместо тоннеля он видел комнату, ментов, молчащего, наверно мечтающего, чтобы наркоман не возвращался обратно в тело, барыгу, да двоих понятых, у одного из которых, вот у этого, что с бледным лицом и вспотевшими ладонями, пакет прижат  ремнем к животу и пока скрыт под ветровкой, как черный билет в конец света - полкило порошка! И, судя по передозировке этого жадного отморозка, порошка дьявольски чистого.
 Барыга мой сидел на своем стуле и поглядывал на меня и была в его глазах грустная, ироничная, горьковатая усмешка и мне было его жаль, конечно, но что мне было делать? Его взгляд будто спрашивал - С собой? А я боялся ему ответить даже глазами и  прятал их, смотрел на умирающего наркомана. Нужно отметить мимику барыги за все то время что я находился там. Сначала, когда я вошел вслед за ментом, он остолбенел - и меня что-ли взяли? Но когда услышал про то, что я просто понятой, его лицо успокоилось, помрачнело и губы скривились в эту ироничную усмешечку - Да-а, всякое в жизни бывает, но чтобы та-ак? Поставщик и понятой одновременно! Понял?! Кто-то постучал в ворота дома, приехала вызванная ментами скорая.
 Мы все вышли под строгим надзором второго мента, он так и бегал глазами, и казалось уже с любопытством поглядывает на мой немного оттопыренный пояс. А у меня ветровку задери и полпакета наружу вылезет, понял? Я на изменах конкретных уже, думаю неужели спалил? Передознувший выглядел еще пока живым, еле заметно дышал. Мне опять повезло. У меня же, бабка, знаешь, амулет мне такой подарила... ладно, еще расскажу.
 Короче, когда медики вонзали наркошу скорой в зад, а менты в УАЗ барыгу, получился момент когда на меня никто не смотрел, (знаешь, эти секунды каждому даются, ты только лови, не щелкай), все были заняты своей суетой, а я тихими тремя прыжками, (у меня, в тот момент, тело такое пружинистое было, что шаги получились как прыжки), не оборачиваясь, просто, такой, отлетел от них. (Простите, мол, поссать! Их-ххи-хи... ) Даже прохожие удачно возникли тогда, может они и закрыли, не знаю, я в тот момент даже назад не смотрел, а они, видимо, были озадачены скорой, УАЗом, мол, что случилось?
 Угол был близок, а за ним сразу улица, на которой небольшой такой рынок, знаешь, от одного переулка, на котором висели ковры, занавески, тюль, до другого, с женскими платками, шалями, и все это вдоль всей улочки, ну ты понял, да, на Чехова который рыночек?
 Спасение! Сразу потерялся! Как ветер пролетел я сквозь весь этот ряд цветной  мануфактуры и укрытый сказочной индией, завернул за ковры. Смотрю, стена забора высотой мне по макушку, адреналин меня подхватил и я мигом  перемахнул через нее. Даже не особо оглядываясь куда я попал, я, наконец, дал такого драпака, что лицо стало холодным.
 Это была небольшая фабрика по производству ковров. Заметив недалеко огромного волкодава, уже заинтересованно глазевшего на меня, я, не разбирая, зашел в первую попавшуюся,  и, слава богу, открытую дверь, быстро прошел через большой цех с огромными чанами и вышел в противоположную дверь, опять во двор, увидел открытый люк, рядом лежала его крышка и вокруг люка все было разноцветным, очевидно сюда сливали какие-то... радужные помои. Я увидел знак! Скидывай сюда как в яркую мишень, не промахнешься!
 Это была единственная дыра в земле сквозь которую мечталось сейчас провалиться и в нее я бросил свой пакет. Пакет шлепнул где-то глубоко внизу, я только успокоился, но тут пес! Я услышал его зловещее поскребывание когтей при беге. Я нырнул в этот люк и думал отсидеться пока успокоится пес, но вдруг обнаружил что этот люк большой, глубже чем показалось, можно было спуститься еще ниже и ты оказывался в широкой трубе, такой, знаешь, канализационный коллектор, который протянут как ствол, а в него через каждые метров пятьдесят врезаны трубы диаметром поменьше и в более широкий сливается все... ну, не важно, важным было то, что я имел шанс, хотя несколько минут назад чуть не уехал... в Магадан! (пропел)
 Они бы повезли нас в ментовку, понятые же, быстро не закончилось бы, и... кто знает, вдруг барыга бы на гниль надавил, да взял и сдал бы меня, шепнул там менту, мол, подними ему куртку... чтобы сидеть потом вместе было веселей! А тут я был спасен!
 Я, выбрав не вылезать обратно псу в пасть, подхватил свой пакет с порошком и пошел по этому коллектору. Вода была по щиколотку и текла вниз, и я, согнувшись в три погибели, помогая себе руками, почти уже полз по ее направлению, потому что знал - если вниз, значит к морю, к выходу. Все карабкался так, знаешь, не развернуться, в ожидании собачьих зубов на заду, ведь там пес, здоровенный кавказец, мало не показалось бы если не этот люк.
 Раза три думал двинуть назад. Глухо, темно, душно, вонизма жуть! Продвигаюсь, сомневаюсь уже - точно ли будет там выход? Короче, я думал не дойду. Дошел. Конец трубы вонзался в небольшую сливную яму, русло которой в свою очередь прямо в морской берег. Минут пять стоял в той же позе в какой передвигался по трубе, еле разогнулся обратно! Потом по  берегу дошел до своей улицы, а там уже привокзальная и, дома, спасен!
 Долгое время, я, опасаясь, что меня могли запомнить и вычислить, скрывался. Все сидел, ждал когда за мной придут, не включая по вечерам свет, приглядываясь к каждой машине стоящей напротив окон, приглядываясь к каждой тени, почти уже клинический случай. Барыга мог меня сдать!
 Это заставило вынести порошок из квартиры и спрятать в одном заброшенном подвальчике на районе. (вот уж, действительно привязался, бесок!) Но, мало по малу, вернулось чувство нормального режима, я стал выходить в город и уже через месяц успокоился. Стал придумывать другие способы пробить себе денег, не такие экстремальные. Но... -
В этот момент Хасиков замолчал и быстро замутировал звук магнитолы, на дороге виднелась небольшая толпа людей, окруживших искореженную машину. Было заметно что авария произошла только что, сама собой угадывалась свежесть события. На асфальте поблескивали стекла, дохлой змеей среди них валялась резина от лобового. Тимур сбавил ход и внимательно разглядел картину автокатастрофы. Чуть дальше первой машины лежала боком к дороге на своей крыше вторая, вся исцарапанная, изломанная и эта вторая, своим более впечатляющим видом, заставила Тимура и Германа поежиться внутри, посерьезнеть, из нее осторожно вынимали тело девушки. Тимур успел заметить  мертвую пластику ее безвольно свешенной вниз и качающейся головы, на которой, тонко и зло вытянувшись, улыбалась красно розовая трещина в середине лба.
-Блин... Тим... - Герман забыл про свою юность и вспомнил о настоящем - ты осторожней, ладно, брат?
Тимур вяло улыбнулся, но прислушался, до этого, он, пользуясь свободной трассой, заставлял машину лететь, ловя удовольствие от ее плавного хода. Хасиков снял с себя маленький амулетик, кожаный треугольничек с грубым ручным швом по канту, подвязал его на зеркало под лобовым и уткнувшись взглядом в дорогу, о чем-то задумался.
 Тимур слал Лайле сообщения. Автокатастрофа и погибшая в ней девушка заставили его сердце нежно заалеть. Но чем дальше уносились они от этой, так не кстати на их веселом пути встретившейся смерти за рулем, тем эта смерть казалась меньше и меньше, пока не забылась вовсе та ее красно-розовая улыбка.
 Трасса с танцующими обочинами, как извивающееся существо протянувшее им навстречу свои тонкие, волнистые щупальца, охватила, поглотила, и интересно мчался сейчас этот черный, с яркой монеткой солнца на крыше, лакированный глоток по ее бесконечному пищеводу.
 Долго приближаясь в лобовое, мелькая со свистом в боковых, появлялись новые витки дороги, развилки, кольца. Горы, сопровождавшие их с момента отъезда, пару раз как на прощание подпрыгнув в левом окне незаметно поднырнули под надолго растянутую, унылую степь. Солнце, уже где-то высоко вверху и слева над крышей, летело вместе с ними и своим светом, как лезвием, сбривало с их пути ночь, отбрасывая ее тень далеко вперед.
 Настроение приятелей гармонично сливалось с уютной атмосферой салона мерседеса, сладкими мелодичными трансами, которые удачно подобрал Хасиков, азартом невидимого вопроса в голове - что будет там, в Москве? Тимур за эти уже почти полдня пути хорошо освоившийся на трассе, теперь вел уверенно, даже профессионально. Они ехали оба занятые своим. Тимур, дорогой и смс-диалогом с Лайлой, Герман, развернув непонятно откуда взятую, скорее всего из своей сумки, дорожную карту, всматривался в нее и пригибался, следя за синими баннерами на дороге, внимательно читая названия городов и населенных пунктов.
-  Волгоград ... - он бросил взгляд на спидометр и определил - ... минут через сорок.
-Может поедим?
Герман подумал секунду.
-Тогда в Волгограде. Придорожные кафе как-то не особо, да? Кого там только нет, синячат, как бы чего не вышло, а? Я ж знаю ты точно сцепишься... а там кипиш, менты, проблемы... у меня "груз"! И это в  середине то пути! А в городе цивильненько посидим, похаваем... и  (тоном матроскина из мультфильма) еще с собой возьмем чего-нибудь, а... Тим?
Через полчаса незнакомый город нависал над ними своими высокими многоэтажками, давил плотным движением машин, автобусов, просто прохожих, и, казалось, спрашивал - кто они, зачем здесь? Они покатались, выбрали маленькое заведение с уютным названием "Поешь-ка!" и там плотно поели. Закидав заднее сиденье пакетами с провиантом, в основном минералкой и энергетиками, отправились дальше.
 Опять мягко стучал  мелодичный транс, Герман задумчиво курил, а Тимур, контролируя дорогу в обзор, держа мобильный на руле строчил Лайле ответы на ее сообщения. Смеркалось, солнце приспустилось и летя слева красным шаром прижималось к земле. На сумеречной трассе незаметно собрались две большие гусеницы - одна, на изгибах трассы вспыхивающая по всей своей длине красными огнями стоп-фар передних машин. Другая, из ослепительно белых фар едущих по встречной, гукала каждым звеном в левое окно и ухо Тимура. Некоторое время спустя, они размеренно, то, стягиваясь, то, разжимаясь, после развилок разбившись на коротких червей, наконец, исчезли по мере удаления от города, освободив трассу и дав Тимуру желанный простор спереди.
 Весь мир вокруг потемнел и сжался до салона мерседеса, в окнах появились отражения Тимура и Германа, которые с интересом глядели сквозь себя на разноцветные огоньки дали, как на пущенные где-то очень далеко трассирующие очереди. Перед салона мягко светился светодиодами от приборов, ярче зеленели цифры на магнитоле, время - две тысячи вечера. Появилось раздражение от усталости. Тимур улыбнулся и взглянул на магнитолу, но выглядело будто поморщился.
-Что за музыка, Гер?
Герман, откинутый на сиденье почти горизонтально как космонавт и закинувший руку себе на макушку, открыл глаза и поднял брови.
-Психоделика... не нравится?
-Да, что-то... как ты это слушаешь?
-О-о, ты что... под травой офигеваю вообще! 
Герман молча вынул диск и покопавшись в сумке извлек какой-то другой, но Тимур остановил его.
-Нет, нет, Гер, давай пока без музыки, что-то надоело уже... бум, бум, целый день по мозгам!
Герман серьезно глянул на Тимура и, горизонтально установив на ладони диск, плавно вынул свой маленький мешочек. Тимур увидел это, но ничего не сказал. Также как промолчал уже десятки раз. К этому времени ему, при желании, вспомнилась бы уже добрая сотня вот таких маленьких доз понюшек. При желании. А так, что ж, ничего нового не было и в сто первой.
 Остановились посреди темноты - темная трасса, треск цикад. Герман быстро начертил две дорожки и опять приняли, взялись за носы. Снова стало уютно, азартно, раздражение вывернулось наизнанку блажью. Тимур тронул машину и повернулся к Герману, помолчал, затем миролюбиво попросил.
-Может расскажешь еще что-нибудь? Что там... Аида говорит?
Герман щелкнул пальцами, будто ставя восклицательный знак после того как вспомнил, дипломатично не обратив внимания на недавний капризный тонок приятеля, впервые за все это время завышенный. Он просто продолжил свою функцию - не дать заскучать своему звездному визави. Сладко потянувшись он пропел:
- Э-эх, где мои шестнадцать лет на Большой Каретной! Аида! Август уже заканчивался когда меня, одним, пронзительно ярким утром, как долбануло отбойным молотом - я увидел как ее сопровождает какой-то молодой человек.
 В теле, смуглый, курчавый, с толстым золотым браслетом на волосатом запястье и такой-же, толстой и золотой цепочкой в приоткрытом вороте белой сорочки. Это золото как-то сразу бросилось в глаза. Аида была смущена, улыбалась, но улыбалась она необычно. Не так как мне - властно, знающе про эту власть, ну совсем как той своей собачке... На этот раз ее улыбка словно стеснялась сама! Я впервые нашел в ней что-то неуверенное.
 Она увидела меня и глаза ее скользнули по мне также как по дереву рядом с которым я стоял, безразлично, занятые чем-то своим. Наше мимолетное приветствие уже ничего не значило. Симпатичный, холеный парень, заметив здоровающийся со мной кивок Аиды, с любопытством взглянул на меня. Казалось он был так добр что тоже не прочь поздороваться со мной, но пока незнаком и сожалеет. Было видно, что и он подпал под власть ее чар.
 Его лицо выражало пьянящее удовольствие человека, когда он изучает что-то красивое, дорогое, интересное, смотрит на подарок, прежде чем развязать бант. В его глазах плыл тот же дурман.
 Они зашли в дверь, сначала Аида, за ней, будто неуверенно и с улыбкой ожидая приглашения, ее спутник. Даже, выбежавшая, как только открыли дверь, болонка, всегда заливисто выслуживающаяся перед хозяйкой, на этот раз, с тихим любопытством, поднырнула ему под ноги и, обнюхав каблук, завертела хвостом.
 Во мне завыло сердце - Аида! Это еще кто?! Куда ты?! Болонка повыбрасывала задними, и, завиляв хвостом, прыгнула обратно в дверь, которая так закрылась, точно поставила на моей жизни точку. Собака впервые показалась мне дурацкой, гадкой... пар-ши-вой бл...! Мир рушился на глазах.
 Мое окно, бывшее киноэкраном с одной восхитительной актрисой в главной роли, звездно появлявшейся в нем на счастливые и коротенькие эпизоды, теперь помутнело, запылилось и страшно стреляло видом Аиды, и, ее, обращенной к другому, улыбки.
 Я занавесил окно плотной шторой и никуда не выходил, разве, что, только за порошком в тот подвал... ну, я рассказывал. Порошок меня спасал и я не заметил как поменялись местами он и Аида.
 Я заслушивался музыкой. Все эти гитаристы - наркоманы погружали меня в глубокую впадину и мне было не до Аиды, ни до кого вообще из тех, кто остался на поверхности. Валялся на полу, держа в руках невидимую гитару, жалея только об одном - я не умею на ней играть! Короче я маялся, заканчивалось детство, мое несчастное детство, белоснежная полоса, грубо оборванная той страшной катастрофой, когда погибли родители. Потеря Аиды напомнила мне ту боль, потери матери. И опять она меня мучила, звала, я не смог ее быстро забыть. Это еще продолжалось некоторое время.
 В один понедельник, а новая жизнь как известно начинается с него, я решил прибраться. Ленивое подметание порога переросло в затяжную войну с пылью и в итоге я очистил изнутри мебельную стенку. Пришлось вынимать содержимое, спешить тщательно вымыть, пока вот так завелся и открыты дверцы, выдвинуты ящики... Когда укладывал все обратно, уже аккуратно, с вниманием - что, зачем, почем, в кипе старой макулатуры, журналов и прочей приборно-вещевой документалистики, я обнаружил рукопись - старую засаленную тетрадку. На вид лет, эдак, сто наверно. Открываю... какие-то молитвы, заговоры... Ну, думаю, бабкина кухня, точно.
 Бабка, со стороны матери, русская была, беженка с Украины, во времена коллективизации... так вот, ее знали как хорошую знахаршу. К ней ходили люди, даже приезжали из других мест. Она что-то там делала, помогала и всегда у нее шкаф был забит коробками  шоколадных конфет, плитками, настоящий шоколадный клондайк в моих детских глазах. Эти гостинцы приносили ей люди в благодарность за работу, вместо денег которых бабка никогда не брала. И я помню, как маленьким, всегда радостно отзывался на призыв матери сходить к ней, проведать - "Гера-а, идешь к бабушке Лизе?" - и я бежал впереди всех в машину - "Да-а-а!" И так и помню как вчера, эти, слитые воедино, в моей детской голове, старую, добрую Елизавету Сергеевну и шоколад.
 Ячмень на веке выскочит, она поплюет, пошепчет, шиш покажет прям в глаз и на следующий день проходит. Гадала, толковала сны, порчу снимала, все время молилась... такая, знаешь, бабуля, настоящая шаманка, и вот ее, значит, тетрадь, я нашел, открыл, вспомнил детство.
 Там были рецепты, лекарственные сборы, молитвы, заговоры, все мелко, но четко прописано, по порядочку, по заглавиям. Я листал и в глаза бросился заголовок - любовь. Это было рефлекторно, любое слово связанное с моим тогдашним настроением сразу привлекало внимание - музыка, фильмы, книги, все горело романтическим пламенем и этим словом... 
-Да, оставь Гера-а... только не говори что ты еще и привораживал! 
Тимур от души рассмеялся и покачал головой, но серьезный Герман, покосившись на покачивающийся под зеркалом амулет, дипломатично пояснил:
-Это... моя бабушка, Тим...
-О... прости!
Оба серьезно посмотрели друг на друга и рассмеялись, первым сдавленно захихикал Герман. Затем он спросил:
-Не интересно?
Тимур смотрел на дорогу и великодушно кивнул разрешая.
-Да ты рассказывай, я просто не верю во все это...
-Да кто же тебя спросит, веришь ты или нет, это же магия, тем более  русская...
- Да ну брось Герма-ан!
Герман покосился на недоверчивого Тимура своим коронным  убедительным взглядом.
-Я тебе говорю-ю! По твоему, все, кто приходил к бабке за помощью, очень самовнушаемые?
-Да, конечно! Сам же слово подобрал... суеверия это братан!
-Тогда как объяснишь, то, что люди вылечивались, и, вообще, были довольны от работы бабки? Ведь если бы не было эффекта, то и не приходили бы, не советовали другим. Не один ты такой скептик, люди, тем более наши, ты знаешь, шоколад просто так никому не понесут!
Тимур улыбнулся, но смолчал, и, как-бы, согласившись, и, как-бы, не желая спорить, давая Хасикову защитить бабушку. 
-  Я сам задался таким же вопросом тогда, загрузился, имеет ли силу магия? Спросить было не у кого, а тема заинтересовала капитально, и я погрузился в эксперимент. Ритуал был прост, сорвать веточку, прутик, заговорить его особого рода мантрой и подкинуть так, чтобы объект, так сказать, воздействия, переступил прутик. Сорок дней и желанный результат - объект заколдован, в странной тоске, испытывает необъяснимую тягу и мучим ею пока не увидит того кто колдовал. Только с этим человеком объекту спокойно, отрадно, но стоит тому удалиться, у объекта снова депрессия, сохнет как этот прут. Примерно так было написано в рукописи. Меня взяло любопытство... Я короче попробовал...
Герман замолчал, прикуривая и весь сосредоточившись на сигарете. Тимур уже с интересом в насмешливых глазах повернулся к нему.
-И что?
-Ну подожди-и... дай сорок дней пройдут! - рассмеялся Хасиков - ... видишь, тебе интересно, а говоришь не веришь в байду, ну ладно... Я заговорил и положил прут напротив окна, чтобы визуально убедиться прошла ли. И вот, представь себе, кто по нему только не ходил! Первыми прошли... я бы даже сказал, проплыли, обернутые пленкой для цветов, большие, пирамидальные трюфеля на подносах. Это понесли сладкие дары моей Аиде сваты ее жениха.
 Все традиционно, (тебя, кстати, тоже ждет, Тим) все при делах, целая толпа, спереди музыка, барабан бубнит, кларнет завывает, типа, "А гиде дом дэвущка тот красивий" понял? Потом прошел сам жених и за ним его друзья, похожие на него, в одинаковых, солидных костюмах, также как он, с интересом выдвинув подбородки и носы в направлении дома Аиды, будто слепые на запах. Потом долго шли прохожие, пробегали собаки. Прутик весь извалялся в пыли, с одного конца расплющился, выглядел изломанно и изможденно... И, представь... она так и не прошла через него!
-Ах-ха-ха, Герма-а-ан! Ну ты колдун! Ах-хах... Опоздал?!
Герман показывал в лице отчаяние, но не выдержал своего театра и сам стал смеяться, вдыхая этот смех в себя, хихикать.
-  Хиъиъиъ... я там жду... хиъ... застрелиться уже готов, а она уезжает... прикинь! Хиъиъ... по до-ро-ге!
-Ах-ха-ха...  я же тебе говорю, ерунда все это!...
- Ну, не спеши с выводами, братан. В общем, именно в этот день ее увез  белоснежный мерседес с кольцами на крыше и золотистой косынкой на зеркале. Камера меняет ракурс, резко в фокусе передний план - мой колдовской прутик на фоне размытого поворота. М-да-а... смешно, уныло.
 Но прутик будто жил. Им играл и переместил недалеко от окна ветер, и весь день, каждый раз, когда я привычно поглядывал в окно, он бросался в глаза своим беспокойным танцем по асфальту, и, казалось, что это не ветер, а сам прутик живет, мечется, беснуется. Вечер его потерял из виду. Залила чернилами ночь. В утренних сумерках появился бедуин с закутанной головой и метлой (такие сумеречные самураи выходят в четыре утра и переметают на дорогах пыль слева направо или наоборот) и мрачно подмел его в общую кучу мусора, которую потом сжег.
 Возможно, Аида, уезжая и глянув на улицу к которой привыкла, испытав что-то подобное запоздалой симпатии к этим местам, вспомнила и меня, смешного, несуразного... мечтающего о ней... и в ней также, как этот прут, в миг вспыхнуло ностальгическое чувство и ее прощальная улыбка за тонированным стеклом впервые была подарена мне. А через полгода я сам так улыбнулся и уехал, меня призвали в армию.
Тимур, глядя на дорогу, спросил:
-Ты служил?
Герман как чванливый генерал повернулся и значительно изрек:
-Да-а...
-Хм... бывалый! А в каких войсках?
-В.П.
-В.П.(?)
Тимур перебрал всевозможные знакомые ему названия войск и с любопытством повернулся к Герману уточнить, но тот опять неслышно ехидно хихикал и стало понятно что он шутит.
-Воздушная пехота...
-Не, в натурке, где был?
-Во Владивостоке.
-Ну ты заехал!
-Да-а, и знаешь заехал бы еще разок. Говорят, армия это на всю жизнь... Верно говорят, брат, вспоминаю теперь. М-м... Ностальгия! Аида уехала, а я получил в скором времени повестку. И я увидел в этом знак. Шанс забыть Аиду и завязать, наконец, с порошком. Он же никуда не уехал и все еще оставался спрятанный в подвальчике, все тот же, почти килограмм и я бегал в подвал за каждым новым граммом. Я мог бы и не бегать, так как не очень то и торчал, но видно скука... может жадность... Жаль было держать без дела целый миллион, хоть понадкусывать хотелось, видимо...
Тимура заинтересовало.
-Ломки не было?
Хасиков тут же убедил серьезными глазами.
-Не-е-т, какая ломка, я же тебе говорил, ломку барыги придумали... а так, смотря какой у кого организм. У меня, например, в этом плане было тихо, никаких ломок, вооруженных ограблений и убийств ради дозы. Нет, всю эту чепуху я с улыбкой уже слушал, уж я то снюхал в своей жизни... поверь. - заверил ладонью Герман - Порой  даже намеренно ждал, проверял, будет ломка или нет, не употреблял для эксперимента и ничего не заметил... Даже и не хотелось... кстати... и сейчас я так чисто, за компанию с тобой делаю...-
-Да Гера, сейчас кайфуем, но, как вернемся, братан, не предлагай... не звони, мне восстановиться нужно будет по быстрому, еще и свадьба, поэтому сразу предупреждаю, к тебе не скоро наведаюсь, по братски, поймешь?
-Да, братишка, так и я о том же, ну конечно пойму-у, сам тоже проверю свою теорию, может, если во время тормозиться, не будет никой ломки! Пост, так пост!
У Тимура задним числом мелькнула мысль, маленькая и ревностная, что и его организм окажется таким же выносливым, он бросит по первому же приказу своей воли. Эта мысль его успокоила, он опять прислушался к продолжавшему свое интервью Герману.   
- Я попал в мореходку. В Махачкале отобрали меня и еще двоих и определили в А...  Вот там офигенно было! До присяги. Представь брат, черное море, пляжи, теплынь, девчонки, короче, лафа! Но вся эта Черноморская сладость длилась недолго. Подошла присяга и вдруг мне и еще пацану объявляют что мы летим во Владивосток. Так неожиданно, но в тему! Запредельно далекий  край! А всегда наших срочников отправляли в такие ****я, а оттуда, наоборот, их к нам, на юга, понимаешь? Пролетели в громадном ИЛе полдня, через всю страну, во Владивосток.
 Там холодно, сырость, туманы... Море тоже там, только Японское, за ним Ти-ихий! Громадный порт с кранами-жирафами, с кораблями... Ледоко-олы! (Хасикову было мало пространства салона чтобы выразить в жестах масштаб виденного и он с трудом сдерживал свои, привычно летающие в описании, руки)
 Целые железные дома на воде. Все огромное, высокое, стучит, гудит  на берегу, в общем, другой мир, другая атмосфера! Другой климат, еще более сырой чем у нас на Каспии. И я попадаю на танкер! Мы транспортировали топливо.
 Целые озера солярки, залитые в наше железное судно, размером со стадион и высотой в три этажа над водой. Здесь я имел два кубических метра своей спальной полки в кубрике и выходил наверх прогуляться. Мы плавали от Японского до Охотского моря, вдоль всей Курильской гряды, видел в бинокль Шикотан...
 Вокруг серая  вода, океанические, такие, масшатбные волны, бабахают по носу, по бортам... а танкер, это пятиэтажное железное чудовище, только ровно и медленно вни-из... вве-ерх...  Вот заправляем, суетимся, тянем длинные, толстые шланги на катере от берега к танкеру. Мороз сковывает, руки ледяные, все время мокрые, уже еле двигаются, а мы только посередине, до танкера далеко. На берегу орут, на танкере матерятся, мы отдуваемся... наращиваем звенья, рукав к рукаву. Потом в рубке сидим, ждем пока бежит тонна за тонной и наполняет наш танкер. Также и при разгрузке которая ждала нас в конце каждого плавания. Недели в пути, а один раз даже месяц похода, короче я насмотрелся широт.
 Как-то получилось с одним местным курнуть и наладить контакт по этому  поводу. Так потом через пару месяцев там все шабили! Ну, кроме начальства, конечно, но пацаны почти все. Там растет слабая, по сравнению с нашей южанкой, не особо дающая трава. Местные делают "химку". Берут много травы, долго держат ее в спирте, (кто подраконистей - в растворителе) полощут, затем траву выбрасывают и выпаривают на медленном огне жидкость. На дне остается чистая зеленая смолка, (очень простенький такой изомер) мажут в ней табак и смолят, прутся не меньше нашего.
 А мне офицер мой, ну, старший, доверял, я же общался там, и, видимо, отличался в его глазах от наших обычных обормотов. (ну ты понял, какие обычно наши в армии?) И он что-нибудь поручал мне, в основном на корабле, но потом и в город стал отпускать, по надобности каких-нибудь канцелярских деталей, как, например, взять бумаги для принтера или новые картриджи. И я заодно покупал пачку папирос вымоченных в экстракте, проносил с собой на корабль и уже в плавании аккуратно кого-нибудь накуривал. Пацаны офигевали, ржали - откуда?! А потом обязательно обращались ко мне и я быстро распродавал всю пачку "Беломора" - двадцать пять папирос. Как-то даже мой офицер спалил меня, но я и его накурил, (к счастью он оказался в теме), и прикинь, он потом денег дает мне, и молчит, глазами внушает, типа, ему тоже, в следующий раз, взять.
 И после этого я брал уже по три, по четыре пачки, когда заходили в свой порт и папиросы улетали на корабле, все затаривались перед длительным походом этой маленькой радостью, лекарством от  скуки.
 Когда сматывали шланги, то в них еще оставалась солярка, много, шланги то, длинные, огромные, мы сливали ее в бидоны, потом сплавляли их по воде в море, и, по тихому, пихали лодочникам, которые нас там ждали, все делились, выходили приличные деньги, и почти все они шли на план, в мой карман.
 Вот уже знакомством со мной дорожили, прислушивались к тому, что говорю, трое земляков крутились вокруг меня круглосуточно - ведь у меня всегда за ухом косячок. Сформировался союз. Дунем, разойдемся кто куда, потом отпустит, похаваем и опять все незаметно подтягиваются. Смотришь, через пару часов уже все рядом, сидят, скучают - че там, Гера, догнаться нету ниче? А то, тут чай остывает. Я улыбнусь, залечу, "взрывну". Опять карты, нарды... Гитара! Пацан один там, Юрчик, реально так играл, какие хочешь песни, все что угодно подбирал и не расставался с гитарой когда отдыхали. На постой, сидит, обнял инструмент и склонил голову, перебирает струны, вспоминает что-то тихо про себя, мелодию учит.
 Вот это были походы! Такие впечатления! Как-то по льду шли, прикинь, лед толстый, а танкер пустой и на лед с разбегу наползает, почти до своей середины и такой треск там, под днищем, такой жуткий грохот, - Гы-ых-х! -  льдина раскалывается, дробится, кажется, сейчас днище не выдержит, лопнет, затонем. Я дунул и на носу корабля стоял, смотрел как лед ломается. Вокруг огромная льдина через которую идем, ее ровная белая полоса под серой полосой неба, холодный ветер... а за нами еще пара малых кораблей по следу идут, пользуются полыньей после нас, снег крупный валит, блин, такое фото получилось бы если бы был у меня  тогда аппарат.
 В кубриках уютно, у всех глаза красные, накуренные, измены от этого грохота по всему кораблю, железо резонирует, такой звук отовсюду, (под травой, вообще же, порой чудится... Блин, представляю как подводники дуют у себя, там же тоже звуки эти, согласись, когда от давления обшивка потрескивает) В общем... дули все. И у аборигена всегда было в запасе несколько пачек прогашишенного "Беломора", он его готовил дома.
 Его звали Сергей,  худощавый, сухонький, русский мужичек с красноватым лицом, лет сорока пяти, и была у него дочь, (собственно и сейчас она есть, дай бог здоровья) с которой я неожиданно скоро познакомился. Он отправил ее вместо себя и она принесла "Беломор", объяснив что Сергей не может придти, потому что болеет.
 Я стою, смотрю на это голубоглазое чудо лет восемнадцати, с длинными ресницами, золотистыми волосами  (не простая блондинка, золотая!) с веснушками... Такая стройненькая, нежная, улыбчивая, и улыбка эта добрая, стеснительная, робкая... просто ангел! Отдала пачки, взяла деньги, дождалась троллейбуса и уехала... Я всю дорогу обратно думал о ней, вспоминал ее наивные веснушки и скромную улыбку. Особенно выстрелила она в голове вечером, когда мы сидели в каптерке и Юрчик пел какую-то лирику. Быстро подняв денег, я на следующий день позвонил Сергею, тихо молясь, чтобы он немного еще поболел и снова отправил дочь вместо себя.
 Она пришла, еще краше чем в прошлый раз, вся ухоженная, накрашенная, сладко пахучая. Я спросил как ее зовут и она назвалась Наташей и было заметно как радостно произнесла свое имя, будто сама желала чтобы я спросил. Прятались ее глаза, смущение проступало сквозь ее встречный вопрос о моем имени, а в том, как она пропустила пару троллейбусов сославшись на их чрезмерную заполненность, я угадал ее желание побыть со мной.
 Мы разговорились и я не сомневался в ее согласии, когда спросил, не прочь ли она встретиться в следующий раз. Уже скоро я звонил по номеру Сергея и, если поднимал он, я "алле-шил" и сбрасывал, имитируя обломы связи, кодировал, и она понимала что это я и обязательно приходила к той остановке.
 Стали встречаться по мере моих маленьких самоволок, на которые мой офицер смотрел сквозь пальцы. Он мне даже помог сделать больничный (у меня больные глаза отреагировали на чужой климат) и я на целый месяц заехал в госпиталь. Окунулся там в уют и комфорт совершенно пустой палаты. Захватывал по ночам старенький, стационарный телефон (мобильных тогда еще не было) и болтал с Наташей, под сопящим носом спящего коменданта.
 Все как-то завертелось, закрутилось, меня засосало в глубины летнего Владивостока, в какие-то квартиры ее друзей, подруг, с которыми я также легко познакомился, добродушно принятый ими за своего и слывший уже Наташиным морячком.
 За короткий срок Наташа влюбилась в меня и ревновала к любой проходящей мимо девушке, заглядывая мне в глаза, не дай бог, не смотрю ли. А там реально было на кого заглядеться. Девчонки длинноногие, статные, аппетитные, в шортиках, маечках, м-м... глаза разбегаются, но она мне очень нравилась и я был только ее. Мы с ней висли в кабачках, кафешках, ресторанах, просаживали ту, слитую из шлангов, (да уже и вытянутую из цистерны) солярку.
 Вот это были славные времена братан! Я все забыл! И Аиду и... вообще, все-е... в лесу-у... давно-о! Я кайфовал. Деньги, трава, из-за нее целая свита рядом со мной на корабле, долгие рейсы тоскующие по Наташе. Мне было к кому возвращаться и меня ждали.
 Нетерпеливое, невыносимое ожидание когда снова подойдем к Владивостоку, жадное вглядывание в сизую, туманную, темную даль, в попытке уловить его первые огоньки и стремление в порт, в штаб, в трубку, в ее ухо, соскучившееся по моему - "Привет... выходи, Нат". И она прилетала, длинноногая, стройненькая, в легком, коротком платьице, белая как молоко.
 Я не знал, что дальше, в смысле, после того, как закончится служба и надо будет что-то решать, ехать домой или остаться с Наташей? Просто пока оставил все как есть. Прошло только полтора года и еще столько же оставалось.
 Был уже год наших с ней отношений, когда я чаще стал замечать ее капризы, плохое настроение. Мы уже стали ссориться. Ее голубые глаза замораживались в лед, в вечную мерзлоту, над которой надменно приспускались веки, как шторки прикрывшие  половину души, ее личную, независимую от чувства, ее часть, и она не пускала туда никого кроме себя. Потом оттаивала, теплела и ссылалась на то, что это, отчим настроение испортил. А нужно сказать  ее мать от рака умерла, ранее отец бросил и вот этот Сергей был ей обычным отчимом, банально пьющим до посинения и бредящим в запоях, порой распускающим руки...
 Я мрачно переживал за нее, злился на него, хотел с ним поговорить, защитить ее. Но она отмахивалась и убеждала не трогать, что сама разберется. Снова нависали надо мной, положившим голову на ее колени, ее длинные, золотые волосы, маняще блестела влажная  мякоть розовых губ, и все мои тревоги растворялись в голубом небе ее глаз с двумя солнечными затмениями широких зрачков, глядящими в мои, когда мы до одури накупавшись, сидели и сушились на теплой гальке, и их страшная широта шептала, влекла, намекала... м-м... (Хасиков стал говорить чуть тише, будто не хотел, чтобы было слышно на заднем сидении) Тимка-а... Она отдавалась, вся... такая красивая, жаркая, раскинутая как звезда, как упавший передо мной кусочек солнца, освещая своим волшебным, золотистым флюидом, меня, постель, дружески предоставленную нам комнату. Запрокидывала голову, задрав горкой подбородок и замирала, утонченно уснувшая в своей сладостной истоме, она выглядела редкостно красиво, это был ее пик и я любовался, торжественно возлагал на нее ту корону, которую, без сомнений, сорвал с головы Аиды.
 Потом как-то произошло что не оказалось плана. Все было нормально, работало как отлаженный механизм, но тут оказалось что Сергей в наркологическом отделении, из запоя выходит. Через Наташу я связался с ним, и он сказал что не может сейчас, так как в больнице. А у меня сумма с собой, толпа ждет, послезавтра рейс, и... нету! С ума сойти! Я его уламываю, но тот говорит что и при  желании не может, из больницы, мол, все равно не выпустят.
 Я спрашиваю что делать, плановые же устроят бунт! Он подумал, говорит, если-бы я взял ботву, то, в принципе, он смог бы мне объяснить как намыть экстракт. Я думаю, с ума сошел что-ли? Спрашиваю - где ботву то возьму если у него нет, а он шифрованно говорит, типа, там, за городом, конопляная делянка есть, мол, там можно взять три куста, отвезти к нему домой и с его домашнего номера позвонить ему в больницу, если что, мол, предупредит, его позовут.
 Вот же озадачил! Но по его словам выходило, что все будет легко и я поверил, не теряя времени даром сел в автобус. Через полчаса я был недалеко от кладбища как он сказал, левая сопка, за ней поискать и так далее. Я искал недолго, издали увидал зеленый островок со знакомыми  высокими острыми верхушками. Только выдрал три куста и свернул их в пакете в бараний рог, сзади хрустнуло у кого-то под ногами, оглядываюсь - пятеро. Все в спортивных костюмах, кроссовках, рожи мрачные, похожие на убийц. Один, видимо, главный, спрашивает:
-Кто такой?
-Да так... транзитом. - отвечаю.
Все подошли, заметили мой пакет, обступили, набычились.
-Это ты здесь, значит, рвешь?!
-Нет, нет, пацаны... -  хотел свою ситуацию прояснить, но деньги меня остановили, убьют же, вон, и кладбище рядом. Я молчу, глазами хлопаю, думаю, что делать? Их главный, короче, такой, смотрит, потом говорит:
-Ну че капитан,(я был в форме) встрял ты, деньгу гони!
Я глаза злые сделал, голосом потверже говорю:
-Пацаны, я здесь в первый раз, случайно наткнулся... за три куста готов заплатить, но остальное, не факт, что именно я раньше здесь крал, что грешить против правды?
Они переглянулись, заулыбались, главный говорит:
-А чем докажешь, что это не ты раньше приходил... раньше, вон, тоже по три куста пропадало, а, пацаны?
Вся толпа опять угрожающе придвинулась ко мне, ну, думаю, каюк! Но взял себя в руки, говорю:
-Пацаны, я не могу ничего здесь доказать, не я и все тут... 
-Не ты?
-Нет, братва, не я, если мужскому слову еще верите, то просто поверьте. Кто у вас крал, тот последний черт, чмо и так далее (мне было не до Сергея в этот момент)
Главный присмотрелся к моей форме.
-Ты местный?
-Нет...
- А откуда?
-Из Дагестана.
Все оживились, чуть не зааплодировали.
-О-о-о... Далеко! А здесь, что... служишь?
-Да.
Главный буравил меня, вглядывался, проверял на вшивость и, казалось, что ему нравится мой отчаянный запал, тот возникший во мне от такой ситуации джигит пришелся ему по душе.
-У вас там война по ходу?
Он имел в виду вторую Чеченскую и я не стал уточнять ему что это не в Дагестане, но здорово разукрасил от напряжения.
-Да... В хату попало... всех родных, вон, убило...
Тут вся толпа притихла, смотрят хмуро, понимающе. Главный покачал головой.
-Да-а... Война плохо... - и смягченно добавил - Ну че, пацаны... Дагестан форева?
Все закивали, махнули рукой - давай, короче, вали с богом, собрались уходить, а я на волне позитива вошел в маленький кураж.
-Нет, нет, братва, давайте чтобы без долгов, я заплачу за кусты... Хоть символически, выпейте за мое здоровье пацаны.
Ну зачем я так сказал? Главный уболтал меня самого их угостить в баре и выпить с ними и за мое здоровье, и за компании. У меня не было шанса соскочить, я видел,  лучше было не испытывать судьбу и их благодушное настроение, ну, и навтыкался тогда с ними, а когда уже под вечер, счастливый и пьяный, на ураганах, мчался к квартире Наташи, предвкушая ее в ее же квартире, меня остановил военный патруль. Они докопались - почему не на корабле? Да еще пьяный?! Ах, да еще и с коноплей в пакете!? Пацаны молодые, кичливые...
 А-а-а, возьми им сунь в руки по сотне и иди себе спокойно, но меня же задело, я же пьяный, агрессивный, да еще и привыкший к внеуставной жизни, взбеленился - да как смеете, бесенята?! Сцепился с одним. Второй резко сообщил куда надо и я трезвел уже в отделении, споря с ментами.
 Они мне обвинение, статью, там, и так далее. Я им говорю, пьяный был, не соображал, видимо в баре подсыпали что-то мне. Ту свою тему толкаю опять, мол, война, хату разбомбили, родных нет, я теперь один... терять нечего... Они наседают - а коноплю где взял? Да, говорю, за сопкой присел погадить, смотрю, растет... не на моей же голове выросло! - А зачем взял? -  спрашивают, отвечаю - для натираний, мол, ревматизм у меня.
 Они обшмонали, смотрят денег пресс - Деньги откуда? - спрашивают. Я говорю, в долг взял у старшего офицера. - Зачем? - Нагло говорю -  милиционерам отдать как залог и спокойно в порт на службу пойти. Заулыбались, один трубку держит у уха и палец на диске и на меня поглядывает, думает что со мной делать. Я молюсь про себя чтобы купились на залог, не звонили в порт, а то шиздец! Они мою ситуацию просекли, ухмыляются, на деньги красноречиво смотрят, на меня, мол, вот что дороже тебя, а тебя можно и слить.
 Но их главный, наверно на войне бывал, потому что, когда я про родину и войну ныл, он как-то успокоился и больше в пол глядел. Может сам сирота был, не знаю, но его пробрало и он меня отпустил. А пакет с кустами и бабки они себе оставили. Но я счастлив, стремлюсь в порт звонить Наташе, она же ждет, отчим ей давно позвонил, предупредил по моему поводу. Залетаю, сразу чую что-то неладное, все так поглядывают на меня, не так как раньше, весело и жадно - взял?- а как-то по другому, слишком отрешенно что-ли. Думаю неужели менты настучали все-таки, но там была еще большая жопа, приколись.
 Кто-то из лодочников проговорился где солярку берет и быстро возбудили следствие, наблюдение, проверку устроили. Ты что, это же государственный, стратегический объект! Все под контролем. И находят в некоторых  цистернах камни, много голышей с побережья. Все в шоке, шум, гам, полундра! Неожиданная комиссия! Спецотдел! Пацана палят когда тот дул! Его, вообще, чуть не убили - ты что, сукин сын, на танкере куришь?! ****ет, весь порт сожжешь, долбоеб! А ну, что это ты такой странный, накуренный что ли? Да вы охуели?!
 Того за жабры - где взял? У Германа. Какого Германа? Хасикова. Вся толпа спалилась. Короче, меня встречают двое, в строгих костюмах, с папками. Хасиков? Да, говорю. Пройдемте... Пошли. Рассказывал теперь им свою судьбу, которую настукивал на машинке стенографист, слушали понятые, адвокат. Он вообще-то помог, подшурудил там по своему, смягчил вину и я на полгода был сослан на один остров, такое заведение, типа "губы", для отбывания наказания ВМФ-служащих. Работал там, коменданту рассказывал про "бомбу прям по хате, прикинь!", умолял его разрешить мне позвонить. Но то был настоящий поклонник Достоевского, надзиратель-садист, радостно учуявший во мне душевные переживания и зная на что давить, не разрешал. Только, довольно так, сука, поглядывал, пробрало ли меня, раскаиваюсь ли в преступлении. Сажал в "карцер", небольшую комнатку без ничего, даже циновки, так что я сидел на обуви чтобы не схватить простатит.
 Когда я попросил его быть, наконец,  человеком и дать хоть что-нибудь почитать, он просунул под дверь брошюрки-стенографии заседаний пленумов ЦККПСС. Когда (через два месяца) он позволил воспользоваться связью, сука, не говорил теперь владивостокский код. Вот ушлепок!
 Когда я вернулся на корабль там уже никого из того нашего "союза" не осталось, всех, кого уличили в краже солярки, в ее продаже и употреблении травы, раскидали в разные части, дослуживать, после той комиссии. Офицер мой тоже слетел из-за меня за попустительство. Даже не знаю куда, все так неожиданно тогда получилось, и, блин, так не по кайфу перед ним до сих пор.
 Остался только Юрчик. Он не шабил, не курил табака, гитара была его усладой. Он тихо пел тогда песню, знаешь, переложенную с итальянского на наш блатняк? "Где Беломора достать..." слышал?  Я, блин, сидел, слушал... молчал. Когда звонил Наташе никто не поднимал трубку, и я все набирал, хотя и бесполезно было, ведь меня уже не выпускали в город, да и прошло, дай бог памяти - полгода!
 Потом стихла гитара, Юрчик уехал, а мой штрафной срок не входил в срок службы и мне пришлось еще дослуживать полгода сверх. Я опять остался один, собственно, как и был, когда только заехал. Новые пацаны, новые офицеры... новые нудные рейсы, бесконечная сине-белая пелена вокруг уже сносила крышу. Я еле вытерпел эти полгода. Еле вытерпел, брата-ан!
 По окончании службы я ринулся к ее дому. На мой нескончаемый стук открылась другая дверь, вышла соседка и рассказала как, почти год назад, у Наташи с отчимом произошел конфликт, на почве его алкогольных запоев. У него была белая горячка и он пристал к Наташе.  Она ударила его ножом и убежала. Соседи  вызвали скорую и милицию, и теперь отчим где-то в больнице, (возможно, даже умер), а Наташа уехала, может к родственникам. Кто они, где живут, соседка не знала. Все концы вели в черную дыру незнания соседки. Из этой дыры всплыло лишь предположительное слово Москва и больше ни гу гу.
 Я добирался домой поездом и едва не сошел с ума от вагонной тоски. Дорога только до Москвы восемь дней! Вокзалы подлетали к окну и подсаживали новых попутчиков, от которых веяло прохладной свежестью. Они весело располагались, заботливо стелили, потом ели яйца, курицу, замечали меня, мы знакомились, и я привычно рассказывал про родину, войну...  плавания.
 Женщины, узнав во мне дембеля, тут же старались угостить, а мужчины погружались в свои армейские воспоминания. Потом они  растворялись на перроне и внимательно разглядывая номера подходили к моему плацкартному купе следующие спутники. И так  обратно, через всю страну.
 Я лежал на верхней полке, смотрел в окно на двух бегущих по рельсам солнечных зайцев и напевал про себя: - "Где беломора достать... закрыты уже магазины..." Во Владивостоке меня невыносимо тянуло домой, пока не привык настолько, что, с такой же силой тянуло теперь обратно, во Владивосток.
 К тем солнечным дням, к золотистой как райское яблоко Наташе в светлой зелени парка, к изрезанному долгими рейсами океану... ко льдам... к "Беломору", к жизни, которой я жил вот уже три с половиной года и не хотел знать что дальше. Я не замечал что стал уже немного другим.
 Величественно медленно подкатившая к окну Москва, в невольной пересадке с вокзала на вокзал, спросила: - может останешься? И я остался, почему бы нет? Москва так интересна. Как раз кстати, случайно нарвался на одного нашего и попал на далекую подмосковную стройку. Провел там пару месяцев пока не заболел ангиной. Лежал в вагончике, трухало, а бригадир сказал что я болею за свой счет, мол, не заплатит за эти дни...
-А кем работал? - Спросил задумавшийся в первый раз о работе Тимур.
- ... кровельщиком. - улыбнулся Хасиков и потянул мышцы - ... Да, честно говоря, кем я там только не работал.
 Короче, я выздоровел и захотел найти нормальное жилье, без грязи, бульдозеров и СНГ. Я не туда попал, хотелось в саму Москву. Долго работал курьером, изучал московский атлас. Ночевал несколько раз на вокзале. Потом познакомился еще с одним нашим. Этот помог с местом в квартире.  Он затянул меня в мир ресторана в котором сам же и работал официантом. Вроде все сложилось.
 Я еще на корабле привык к постоянному присутствию людей рядом с собой и безмятежно спал под бесконечный галдеж соквартирников. Утром спешил на работу, шинковал, варил и парил в холодном цеху, мрачно ненавидя одного менеджера, который, наверно, хотел меня, постоянно докапывался - то не так, это не так. Вот это был б... Геббельс! Такой, знаешь, способный своим одним появлением (да и намеренно давящий в этом направлении) портить настроение целой группе людей. Блин, порой мечталось как остервенело и оргазмически сладко швырнется ему в рожу мой колпак, фартук... за ними китель, штаны, бахилы... предмет за предметом из замечательного наряда повара, стрелять ими в его морду до нокаутных, (и еще левой контрольной) тапок и все это с выражением лица Ганнибала  Лектера, когда он, помнишь, в клетке квасит рожу копа его же собственной дубинкой, а потом одевает на себя как маску? Вот я его (Лектера) тогда понял. Я бы сам с удовольствием сварил бы из него хаш, но менеджер, сука, первый успел меня уволить. Жалкий пидор!
 А без денег в Москве, как и в Париже... беспонтово. Я помыкался, пошастал еще курьером... но что-то меня уже не так все это вставляло, стало скучно, тоскливо, приленивало на подъем, и в какой-то момент внутреннего озарения, утром, я купил билет и приехал домой... -
Тимур через несколько секунд молчания Германа обратил внимание что монолог в правом ухе затих и только успел вспомнить, что было  последнее из сказанного. Монотонный гул  двигателя и плавная, негромкая, размеренная речь Хасикова,  умащенная его доброй, обращенной к памяти интонацией, почти гипнотизировали Тимура и он, забыв о чем рассказывал Герман, пребывал в своих мыслях, сквозь лобовое и несущуюся под капот дорогу. Он сам вспоминал свое детство, отрочество. Они казались зажатыми в тиски по сравнению со свободой Хасикова. Так давил отец.
Хасиков вспомнив и глядя в телефон убедился.
-Все... не ловит наше. То шли смски от подруги... теперь молчит, че то.
-Может, обиделась... ответил хоть?
-Нет, что толку в этих отчетах, братан? Когда приеду, порасскажу, а пока... едем - равнодушно ответил Герман.
-Ты сказал, кто-то есть у тебя в Москве.
-Ну, так, вот эта Наташа и есть.
-Она знает что выехал, встретит?
Герман улыбнулся.
-Я еще не нашел ее...
-А как собираешься? Ни одной зацепки нет...
- Не знаю, но очень хочу найти, ведь представился шанс, а вдруг...
-Если найдешь...  что потом?
- Ну, посмотрю по ситуации. Может она уже давно не одна... не знаю, если окажется что одна, то заберу с собой, женюсь может быть... посмотрим.
Герман взглянул на Тимура и на руль. 
-Не хочешь отдохнуть, поменяться?
Тимур прищурился на Германа.
-Ты умеешь водить?
Герман смущенно скривился.
-Ну... постольку-поскольку, принцип знаю, да вот и попрактикуюсь пока никого нет на трассе.
-Точно? А ну, давай садись.
Тимур остановил машину они поменялись местами. Хасиков осторожно приноравливаясь к педали газа пару раз им взвыл и мягко отпустив сцепление, тронул. Сначала он ехал медленно, долго, почти с полчаса. Потом, более осмелев в оборотах, двигатель послушно набрал желаемую скорость. Потом еще более и Герман уже улыбался, довольный от оседлания этого мощного коня и, глядя в лобовое, все поддавал газу, благодарно поглядывая на настороженно следящего за ним и за дорогой Тимура.
 Трасса врезающаяся в ночь, луна пойманная в зеркальце заднего вида, голубоватая иллюминация приборов под верхней дугой руля. Почти экстатический восторг у обоих юношей от путешествия. Все это они запомнят надолго. Всю ночь в дороге, меняясь, каждый увлеченно и нетерпеливо садясь за руль, не чувствуя никакой усталости, желания спать, а до Златоглавой было еще так далеко и все только начиналось. Они мчались.
 Посветлели зеркала заднего вида, прямоугольники неба в них стали серей, затем обозначила  черты даль и все вокруг как вылезло из темной ямы. Радио поймало волну и пару раз пшикнув забумкали басы какой-то попсы. Герман прислушался,  скривился, и, быстро найдя с магнитолой общий язык, настроил тюнер.
 На трассе стали попадаться машины, все чаще и чаще, пока вновь не собрались из них гусеницы, красные - спереди, и белые - навстречу. Замелькали техстанции, заправки, магазины, приближался большой город.
 Москва встретила их легким дождем. Как мокрое платье четче подчеркивает черты тела, так все эти громадные, высокие дома вдоль широких магистралей и проспектов, сказочно широких по сравнению с их родным городом, сейчас вымокшие и потемневшие под дождем, визуально резче и звонче усиливали впечатление от мегаполиса, в котором оба наших героя словно утонули. Особенно когда дождь закончился, выглянуло солнце и дивно заплавало по мокрым домам и окнам его отражение, синхронно вторя поворотам и изгибам магистрали. Радуга придала магии въезду и первое впечатление выглядело уже недурно. Тимур казался сам себе меньше в непривычно для него раздвинутом и увеличенном пространстве Москвы.
 Через несколько часов катанья по кольцу и в центре, они в первом же маркете обнаружили земляков и через них нашли жилье, комнатку в квартире на третьем этаже, в серой, приземистой пятиэтажке рядом с метро Алтуфьево. Расположившись там и отдохнув от дороги, затем заправив бензином мерседес, героином свои носы и молодым азартом души, друзья нырнули в ночную Москву.
 Да, ночью Москва красавица.  Также манит загадкой как голосующая на обочине симпатяга - подкинешь? Остановишь - подкинет сама. В самое свое ночное пекло, оглушающее басами, слепящее лазером и разноцветными вспышками, пьянящее, впечатляющее под стимуляторами так, что, кажется, попал в параллельный мир. Оба окунулись в него впервые и у обоих захватило дух. Их сразу поглотили модная музыка, танцы, улыбки, общение, успех у девушек, обмен номерами.
 Тимур дистанцировался, а вот Хасиков... Несколько девчонок уже поглядывали в его сторону. Хасиков тоже сигнализировал, просил посадку. Что неизбежно повлекло за собой недовольство кого-то из их кавалеров, затем скорый конфликт на танцполе провоцирующий на  отход поговорить. Здесь Тимур проявил свою прыть.
 Драка зафиксированная камерой наблюдения  соберет в интернете много просмотров пока будет читаться эта повесть. Сами драчуны обязательно  подружатся, зауважав классных бойцов друг в друге. И опять гремящие басы, трансы, даже лезгинка, поставленная по просьбе какого-то пьяного и уважающего Кавказ мажора. Первая ночь благоразумно оконченная пораньше и благополучно забытая в  калейдоскопе следующих.
 Друзья забылись в потоке впечатлений мегаполиса и каждый день посещали новый клуб, повторяя почти один и тот же сценарий. Постоянное хождение между танцполом и столиком, они, как окунутся в море звука, накупаются до головокружения, а потом выходят на берег, в успокоительную тень. Перегляды Хасикова с какой-нибудь очередной милой блондой, сидящей за соседним столиком или лихо перетанцованной на танцполе. Ее номер в мобильнике Хасикова, который в туалете занюхавший понюшку чего-то клубного, сохраняет его, задумчиво хмурясь от того что имя этой блонды совпадает с какой-то другой "Машей" и добавляет название клуба для различия.
 Потом их не пропустил фейс-контроль в один пафосный клуб. Небольшая словесная перепалка и мордоворот-контроллер, ухмыляясь, надменно протянул, что пройдут, если смогут его одолеть. И Хасиков настырно пристал с предложением проверить это, нагло вызвал его против Тимура, который молча смотрел на мордоворота, на Хасикова и не знал как ему реагировать на такую веру в него Германа. Нет, конечно ему это нравилось, льстило, но ведь и охранник немаленький такой, с сумоиста объемом.
 Но Тимур вышел, попробовал, да и никуда не  делся бы, вокруг столько свидетелей слышавших их разговор. Бык никогда в своей жизни не видел того что вытворял Тимур, особенно его скорость. Тимур ни разу не ударил его, было несколько возможностей когда мог, но воздержался, это же спарринг, не драка. Эту благородную дипломатию и заметил охранник, который к тому же сам себе показался неповоротливым увальнем по сравнению с ловкостью небольшого Тимура. Охранника к обоюдной радости противников вызвала рация и он, покачивая головой, с улыбкой пожал руку Тимуру и похлопал его по плечу.
-Ну ты мангуст я тебе скажу... как зовут? Тимур? Сергей... приятно.   Хорошо проходи, убедил... эй, эй, парень... - вновь профессионально набычившись, он остановил метнувшегося было вслед за Тимуром Хасикова - ... куда ты? Он проходит, не ты...
Они разминулись на пару дней после того случая, Хасиков тогда крикнул Тимуру что он на свои варианты и вернулся под утро третьего дня на квартиру, застав Тимура в постели, недавно проснувшегося и хмуро смотрящего в свой мобильник. Герман приветствуя по землячески трогательно приобнял друга.
-Тима че ты, как ты?
-Нормально, ты где пропадал?
-Да с одной москвичкой затусил, на ее даче...
-Что за москвичка?
-Дочь одного шишки... такой уровень дружище...
Хасиков присел к столику и расчертил дорожки порошка который вынул из-под ремня.
- Коксом вот разжился, попробуешь?
Тимур часто слышал про кокаин и подозревал что его эффект другого рода. Сейчас стало интересно - какого. Он принял его, отметив что кокаин более легок для носоглотки нежели героин.
 Привычно потирая нос в ожидании действия и смотря в свой телефон, он сохранял на лице недоумение, легшее на него когда, за пару минут до прихода Хасикова, он обратил внимание на странное молчание Лайлы, уже пару дней и этот второй день удивил какой-то необычно долгой тишиной от нее. Что-то случилось? До сих пор занята? Почему молчит? Хасиков что-то говорил, рассказывал свои похождения, но Тимур еще более погрузился в себя после того как на всякий случай проверяя набрал Лайлу. Номер выключен или вне зоны действия. Хасиков заметил напряжение Тимура и мгновенно угадал.
-Как там твоя невеста, Тим?
Тимур хмуро и удивленно потирал переносицу.
-Да вот, что-то выключена... я пару дней уже жду ответа на смс, а оказывается до нее еще не дошло, в отчетах до сих пор грузится...
-Ну, позвони...
-Набрал только что... выключена... не пойму.
Хасиков тут же понимающе прищурил глаза.
-Она ревнует, Тим... Намеренно выключила, сто пудов...
Тимур с сомнением повернулся к нему.
-Какой смысл?
-Ну, какой, ни какой, а женщины все такие, дружище, медом не корми, лишь дай повод поистерить, покапризничать, заставить плясать под свою дудку... Помнишь, ту ее сцену после чемпионата? Мне кажется, она опять давит... не поддавайся, брат, подкаблучником станешь...   
И тут Тимура вдруг пронзила мысль, чистая, сладкая, восхитительная мысль о том, как крепки их отношения. Лайла, действительно, уже давала повод и может отстоять свою гордость и выключение трубки в ее духе. Мысль будто пролилась из головы, скользнула по груди, животу, ногам и все тело испытало сладостный и прохладный ветерок счастья от всего лишь согласия с интуицией Хасикова.
 Тимур улыбнулся натянутой улыбкой, получилась ухмылка, понимающая маневры подруги и не очень обращающая на них внимание - ты моя жена, так что, цыц! Тимуру казалось что любовь течет из него, что он ее проводник, проводник счастья, чувство экстаза захватило его, наполнило грудь странной щекоткой, будто резко унесло в высоту, подействовал кокаин.



"Кома"




Дни и ночи в Москве пролетали незаметно и скоро. В некоторых клубах Тимура узнавали земляки (те самые, помешанные на спорте) и окружали вниманием, уважением, странно взбудораженной заботой. Их старались угостить, зазвать за свой столик, блеснуть знакомством с земляком, международным  чемпионом кекусинкай, сделать с ним селфи.
 Душа Тимура нежилась в лучах своей маленькой славы. Он с упоением наблюдал этот интерес к себе от совсем незнакомых людей и его личность и самооценка зашкаливали в высоко поднятом тщеславии. Порошки и таблетки, которые Хасиков удивительно находчиво приобретал в клубах, амфетамин, кокаин, экстази, воспринимались в этой круговерти Тимуром как неотъемлемый атрибут ночной жизни  и пробовались разрешенные себе как-бы один раз, просто для пробы.
 Он был твердо уверен в том, что когда вернется домой, то не примет и крупинки, займется серьезными вопросами, работой, свадьбой, семьей. Эти многообещающие и обнадеживающие мысли особенно громко гудели под кайфом. В такие минуты вся жизнь казалась доброй феей обратившей внимание лишь на одного Тимура и стремящейся обласкать его удачей и благополучием. Ночи прожигались в клубах, полудни пролетали во сне, они просыпались ближе к вечеру, ели, выбирался какой-нибудь новый клуб или заведение и подзадорив кровь допингом друзья летели по широким трассам Москвы в ее интимное лоно которое манит, зазывает, но не всем открывает вход.
 Были на концерте "Депеш мод". Места оказались далеко от сцены, поздно взяли билеты, но качество звука и гипнотическое шоу света заворожили, экзальтировали, особенно Германа, которому нравилась эта группа (он же и убедил Тимура пойти на концерт, когда увидел афиши) и Герман, вдруг обнаружив небольшое знание английского, подпевал вместе с огромной подпрыгивающей от драйва толпой.
 Все было хорошо. Вот только номер Лайлы молчал. Молчал уже напрягающе. Единственная ложка дегтя в этой атмосфере. "Сама же просила не отключать телефон... мстит?" - думал Тимур, но тревога и беспокойство отодвигались и забывались в суете отдыха и как-бы перенаправлялись от повода выключенного номера любимой к вопросам что бы ей такого купить в подарок, а затем, что сегодня они с Германом будут нюхать и глотать, и в каком клубе.
 Прошли десять дней московских каникул. Десять дней восхитительного угара ночного мегаполиса закончились неожиданно и нормально для Хасикова. Его поймали с травкой. В клубе вдруг началась облава и он не успел скинуть пять грамм в пакетике. Если бы даже скинул, то, все равно было бы заметно. Тимур подсчитал оставшиеся деньги, их едва хватило на выкуп Германа, на бензин в обратную дорогу и хотя бы чего-нибудь пожевать в ней. Оставаться было уже накладно и бессмысленно и друзья отправились домой.
 Досада от глупо потерянных денег держала обоих в насупленном молчании. Еще неделю могли бы жечь в Москве. Обратный путь был нудным, очень нудным и долгим. В обратную дорогу, они, напуганные таким неожиданным случаем с наркополицейскими, ничего из порошков не взяли и теперь все время вскипало внутри какое-то острое раздражение от всего вокруг.
 Гудящий мотор, слепящее справа солнце, духота, другие машины, водители которых казались идиотами, даже присутствие друга для каждого воспринималось как навязчивое, тяжелое, хотелось друг от друга отдохнуть. И отключенный номер Лайлы теперь сердил Тимура, так долго она еще не молчала, казалось, что Тимур ей вовсе не нужен.
 Тимур терпеливо следил за дорогой и знаками и придумывал как успокоит Лайлу, даже немного накажет ее за этот, удивительно продолжительный и гордо молчащий  демарш. У него были для нее подарки, которые он купил во время гуляний по Москве и уверенность что недолго придется ее успокаивать, девушки любят внимание и эта куча подарков ей скажет больше чем его устные уверения в том, что ни на минуту не забывал.
 Тягостно длился их обратный путь. Молчание разбавленное несколькими фразами друг другу, да репликами в адрес кого-то незадачливого на дороге. Долгая ночь немного успокоила раздражение, но теперь появились усталость, сонливость, оба зевали и Хасиков два раза сменил Тимура за рулем.
 Утром, после долгого стояния на посту и проверки документов, въехали в республику. Все казалось настроенным враждебно, люди в форме и с оружием, рваные волнистые дороги, закачавшие до родного города.
 Когда приехали, Тимур подкинул Германа до дома и уже у себя поздоровался с родителями, вяло объяснил им про товарищеские встречи с другим клубом, извинился перед матерью за то, что не предупредил самолично когда уезжал, и, еле выдержав встречу, поднялся к себе. Тело чувствовало себя таким разбитым и выдохшимся будто он провел спарринг с несколькими партнерами в течение нескольких часов. Это было неприятно и он забылся в долгожданном сне.
 
Он тихо подкатил к Лайлиным воротам и нажал ее вызов. Слава богу, пошли гудки.
"Почувствовала что-ли?" - подумал Тимур и улыбнулся. "Сейчас начнутся... москвички", но вместо голоса любимой ответил голос похожий на мать Лайлы.
-Да
-Лайла?
-Нет, это ее мама...
-Здравствуйте, Луиза Салиховна, это Тимур...
-Привет, Тим, привет...
-Вы не могли бы позвать Лайлу?
-Она еще спит, Тим, сейчас попробую эту соню поднять, подожди...
В трубке слышались шаги, шорохи, звуки дверных ручек и Тимур представлял как ее мама идет по коридору, входит в спальню Лайлы, подходит к ней, спокойно лежащей на постели, с небрежно подмятой во сне челкой, закрывшей половину ее лица.
 И долго не отвечает мать Лайлы, словно забыла или занята чем-то. И четче спящее лицо Лайлы в воображении Тимура. Он будто стоит уже рядом с Лайлой и нежно убирает челку в сторону с ее личика.
 Она так прелестна во сне, Тимур ее спящей еще не видел. Его сердце сладко ноет любовью, почти скулит, виноватое в том, что надолго удалилось от своей половины. Он хочет разбудить ее поцелуем и удивляется как незаметно в покои Лайлы попал, и мысль, спрашивающая как он здесь очутился, если никуда из машины не выходил, звучит в голове громче, и, как выныривая на поверхность и разглядывая что на ней, Тимур присматривается к предмету под его губами (здесь только что было лицо Лайлы) присмотревшись, видит свою подушку, постель... Сон. Тимур чувствовал себя недостаточно бодро для пробежки и остался дома.
 Он вяло набрал на поднос завтрак, поднялся в свою комнату и сел за компьютер просмотреть новости в соцсети. Первым делом на страничку Лайлы, в Москве он предпочел связываться с ней по телефону, не тратя время на интернет-салоны. И сразу бросился в глаза, прямо выстрелил ее статус - "Будьте вы прокляты!". Тимур прекратил жевать и хмуро уставился в монитор. Все на ее странице было удалено, скрыто и заблокировано.
 Это еще что? С ума сошла что-ли? Он заметил запись упоминание, что она была на своей странице пять дней назад. Мигом набрал ее номер, но все также - "Абонент выключен или находится вне зоны действия...", также как и вчера, и неделю назад в Москве, когда в первый раз Тимур это услышал и не обратил внимания. Волнение и недоброе предчувствие захлестнули его и, не доев, он бросился к машине.
 Дверь открыла мать Лайлы. Ее бледное, осунувшееся лицо как-бы ничего не выражало, но в этой замеревшей и холодной мине было что-то такое, что, как ударило Тимура. "Что-то случилось... какая-то беда" - сразу понял Тимур по лицу матери и не знал что спрашивать, боясь услышать что-то страшное о любимой. Но мать Лайлы спрятала глаза под ладони и горько заплакала.
-Что случилось, Луиза Салиховна? - еле выговорил Тимур, сердце которого, сейчас, с каждой секундой, будто погружалось в какой-то ледяной омут.
Мать Лайлы отвернулась и долго тряслись ее затылок и плечи в сдавленном рыдании, заставляя Тимура мучительно ждать ответа. Луиза Салиховна вытерла глаза платком, жалобно смотря куда-то в окно успокоительно подышала, видимо ей трудно далось это объяснение, даже еще не высказанное, наконец сказала, в конце фразы опять сорвавшись на капризно и визгливо не желающий в себя верить плач.
-Лайла в клинике... сынок...
-Успокойтесь, Луиза Салиховна... - поспешил Тимур - ... в клинике? А что случилось?
-Я не знаю... ничего сама не понимаю... она пришла тогда, уже дней восемь прошло, вся бледная, растрепанная... мертвая! Спрашиваю -  "что с тобой, Лайлочка?" Она улыбнулась... я такой улыбки никогда у нее на лице не видела, как пьяная какая-то... дерзкая, озлобленная, белая как вампир. Она спокойно отвечает - "Все нормально, мамочка, все хорошо". Я спрашиваю - "Ты что, выпила, Лайла?". Она ко мне подходит, руки берет, целует их, меня целует, и, улыбаясь своей страшной улыбкой, спокойно говорит - "Нет, мам, я трезвая, не беспокойся, все хорошо". Я, напуганная, почти крикнула - "Да что ж хорошего, Лайлочка, на тебе лица нет! Что случилось, доченька?" - А она говорит - "Ничего особенного, мам, просто машина сейчас чуть не сбила, испугалась я, но все уже хорошо, не беспокойся, уже прошло, спокойной ночи, мам" И ушла к себе.
 Ну, думаю, оставлю в покое, пусть выспится. Утром не вышла. В обед молчание. К вечеру несколько часов в ванной провела, воду не закрывала. К себе не подпускает, не ест ничего...  опять к себе ушла и молчок. На следующий день только вечером я спохватилась, стучу, зову, дверь заперта, на стук не отвечает. Позвала людей, дверь выломали, а она... - Луиза Салиховна опять залилась слезами - ... лежит, синяя вся...
Мать Лайлы, пытаясь защитить сознание от страшного воспоминания, принялась за чайные предметы, сладкое, и все это выставляла на стол бессознательно, громко стукая о стол посудой, всхлипывая и пытаясь выговорить сквозь ком в горле.
-... А рядом, на столике, лежит пустой блистер от таблеток... даже названия не знаю, что за таблетки... вызвала скорую, врачи нащупали слабый пульс и в реанимацию... промыли ей все, но в сознание не пришла, в кому впала. Врачи сказали, что приняла сильное снотворное... слишком долго пролежала, мозг необратимо нарушен... нет шансов.
-Какая клиника? - обреченно спросил Тимур.
Мать Лайлы назвала сквозь рыдания и Тимур обняв ее и пытаясь нежно успокоить, долго гладил и похлопывал по спине. Шок от известия затуманил и его сознание, и, казалось, что он понимает сейчас все вполовину, как во сне.
 В клинике, его, конечно, не пустили к ней. Он потерял приличие и самообладание и орал чтобы не мучили и пропустили, что он ее жених, что сам сейчас что-нибудь с собой сделает. Но те лишь совали ему успокоительное и твердо напоминали правила посещения больных. Вход только для родственников.
 Тимур сидел там, в потертом, бардовом кресле для посетителей до глубокой ночи, уткнув лицо в ладони и ни на что не реагируя. Мимо ходили врачи, больные, елозила шваброй пол техничка. И опять эта спертая духота, которая будто внутри, в легких, душит, не дает той сладости глотка воздуха когда переводишь дух. Такая же духота, как в тот вечер, когда говорил с Лайлой уезжая... Говорил? В последний раз?
 Господи! Что с ней произошло? Он сейчас был почти мертв. Не верил. Думал, это сон. Но явь душила своей равнодушной реальностью помаргивающих, холодных   люминесцентных ламп на потолке, острым запахом хлора, вызывая жуткий вопрос - "Неужели, это правда?".
 И жуткий ответ лежал там, где-то за всеми этими белыми дверями, под капельницей и аппаратом искусственного поддерживания жизни. "Нет шансов"!
 Тимур вдруг вспомнил про подарки Лайле и едва не взвыл, в его голове застучал отбойным молотом вопрос - "Но почему суицид?". Вопрос не давал покоя, полетели предположения, варианты, попытки разгадать со слов матери Лайлы, что могло произойти с ее дочерью. Это была страшная загадка. Кого прокляла Лайла в соцсети, прежде чем уснуть на веки? Неужели его с Германом? Тимур поехал к нему.
 Когда подруливал к подъезду, тот сам в этот момент подходил к дому и махнул рукой приглашая и открывая дверь. Хасиков принес ответ. Он был в городе, виделся со знакомыми, слушал последние новости и случайно нарвался на кое-что, скачал на телефон, чтобы показать Тимуру.
 Хасиков выглядел немного бледным и настороженным. Он показал жестом вскинутой руки, Тимуру, открывшему было рот, не напрягаться лишний раз и не говорить, он уже догадывался про ад в душе Тимура. Немного помедлив перед тем как протянуть телефон с замершим на паузе видео, он, как сомневался, стоит ли Тимуру это смотреть. Тимур просмотрел видео снятое на телефон.
 Это было видео из категории грязных, где грубо опускают какую-нибудь жертву, глупую малолетку или должника. Таких много появилось тогда и ракурсы и темы были самыми разнообразными, от бесчеловечно жестоких драк до триумфального  мочеиспускания на полумертвого противника.
 И сейчас он не верил своим глазам. Это было видео насилия над Лайлой. Ее обзывали шалавой, заставляли раздеться и стать на колени, а она сопротивлялась, просила отпустить и ругала сквозь слезы насильников, двоих, их не было видно, один стоял спиной к объективу и бил, другой снимал. Она не поддавалась и удары по ее лицу сыпались такие, что Тимур чувствовал их сам, и они были больнее чем все удары которые он перенес в жизни.
 Это были три минуты, оборванные на моменте, когда тот, что бил, стал снимать брюки и попросил оператора помочь с дерзкой козой и тот выключил. Голос показался Тимуру очень знакомым, и он, дико озираясь и вращая тупо по сторонам глазами, все пытался вспомнить чей он.
 Хасиков был в курсе событий потому что эти двое скинули кому-то в городе этот ролик, тот еще кому-то и так дошло до Хасикова. Городок маленький, много уже посмотрели.
-Этот пацан не при делах Тим, отвечаю, он видос скачал себе как и другие такие же, не зная даже кто это, понимаешь? Смотри, мол, над нашей городской мажоры издеваются... Я глянул, обомлел, ты мне фотку же ее показывал. Я не поверил, сто раз смотрел, это... она?
Тимур играл желваками, чуть ли не кроша зубы сжимал челюсти в бессильной злобе.  Адский для его сердца ролик. Он хотел сейчас больше всего на свете узнать кто эти двое. Хасиков не стал томить, он знал кто в городе снимает такие видео.
-Это Марат и Шамиль, Тим, я же тебе говорил, нелюди, для них это в порядке вещей, любую девчонку просто в любом месте хватают, лечат что, мол, одевается вызывающе, типа, сама повод даешь и на дачу к Шамилю везут... наказывают, понял? Никто ничего сделать не может, отцы шишки важные, трогать их не смеют, а кто впишется за девушку, ну, брат, там, или отец, или парень... того также на колени перед камерой, типа, на кого тявкаешь, плебс?
Хасиков нахмуренно посмотрел на Тимура и задумчиво въелся глазами.
- И, кажется, это их месть тебе, за тот случай помнишь, когда не подставился, но согласился, пожал руку... Как они узнали про вас с Лайлой? Как же девчонку жаль, вот ублюдки...
Тимур понял, поверил сейчас что один из голосов действительно принадлежит Марату Агасиеву, его давнему и давно побежденному врагу из детства. То, что произошло теперь, было уже не по детски серьезно, серьезно по взрослому, смертельно серьезно. Тимур мучительно принимал, въезжал во все это, в то, что произошло с любимой девушкой, адски давясь, осознавал, что, все это правда и еще... кто должен быть за это уничтожен. Просто голыми руками разорван и затоптан в могилу. Он бросился к машине и Хасиков поспешил за ним хлопнув  дверью.
 Они ездили по городу, по местам где могли быть Марат и Шамиль. У Марата был БМВ, Тимур помнил его номер и мрачно вглядывался в каждую похожую машину. Мотались от заведения к заведению, замирая по полчаса в ожидании. Долго продолжался этот нервный, остервенело поддаваемый газом поиск, но тех нигде не было и, наконец, вечером, общие знакомые, у которых Хасиков осторожно поинтересовался о местонахождении Агасиева и Невсова, сказали что не видели этих двоих наверно с неделю. Вспомнив уточнили, Марат говорил что-то про курсы на которые давно собирался, а бездельник Шамиль просто куда-то исчез, скорее всего уехал с ним, с Маратом.
 Герман с жалостью и сочувствием поглядывал на Тимура, на его острые, устремленные на дорогу, прыгающие по редким БМВ глаза. Глаза наполненные ненавистью, отвращением к увиденному в ролике и жгучей жаждой мести. Дома Тимур не мог найти места. Сидел, ложился, тут же вставал и начинал ходить по комнате, чувствуя себя как в тюрьме, не имея возможности поделиться с родителями, высказаться, родителей это точно не касалось, они не знали Лайлу.
 В интернет не заходил, все напоминало о ней, тем более ее пустая страница со страшным статусом. Он не выдержал этой пустоты, этого единения с самим собой и совестью при воспоминании как уехал тусить не смотря на Лайлины просьбы остаться.
 Особенно мучило то лицо Лайлы перед самым отъездом, она словно предчувствовала эту беду, а он так был увлечен предстоящим путешествием, уехал, как сейчас казалось, безжалостно, почти равнодушно. Тимуру было трудно дышать. Он взял деньги и поехал к Герману. Тот не спал.
-Можешь достать?
Хасиков вскинул брови.
-Не знаю, Тим, позвонить надо...
Он не стал напоминать Тимуру, что тот зарекался ничего больше не принимать, сейчас это было лишним. Он набрал один номер, но выяснилось что ничего нет. Тимур насупленно смотрел на Германа.
-Ну, что?
-Нету, говорит...
-Как нету, они погнали что ли? Все время было... теперь нету? - взвелся Тимур. 
Он был другим. Агрессия, раздражение, каприз одновременно взвизгнули в его недоумевающем тоне. Хасиков видел, что тот прежний добряк словно умер в нем, вместо себя оставив этого холодного чужака, сейчас цепко и даже зло смотрящего ему в глаза и ожидающего ответа на свою просьбу. Хасиков спокойно отвел глаза на телефон, затем взглянул в окно.
-Нету, Тим...
-Герман, найди... - металлически процедил Тимур, но, опомнившись, попросил более дружески, почти проныл - ... мне плохо, пожалуйста, ты же можешь... это что,  единственный номер у тебя?
Герман смотрел в окно, немного задетый тоном Тимура, но, понимающий его состояние и тронутый мягкой просьбой, он посмотрел на телефон, на Тимура, (что-то держало его) и тихо сказал:
-Есть, но...
-Ну, давай, Герман... что, "но"? - нетерпеливо перебил его Тимур.
- ... там другое...
-Что?
-Не порошок... Ханка... жидкая.
-В смысле?
-Ее колят.
Тимур замолчал на несколько минут. Задумался. Затем все равно подтолкнул хасиковскую руку с мобильником.
-Звони, сделай, брат...
Хасиков набрал и договорился. Через сорок минут Тимур, нетерпеливо и хмуро выжидая, смотрел как Хасиков рвет упаковки двух одноразовых шприцев и наполняет их по кубику раствора из пузырька из под пенициллина. Отрешенно затаив дыхание замер когда Хасиков стянув ему бицепс его же ремнем удивительно профессионально сделал укол в вену чуть выше запястья. "В тайник".
 Тимур расслабил ремень, зажал ранку и только хотел спросить где Герман научился делать уколы, как прохладная ласковая волна накрыла его и этот вопрос тут же под ней захлебнулся. "Значит и иглу уже пробовал" подумал Тимур, но теперь не удивлялся и не раздумывал, не искал в своих и Германа действиях оправдания.
 Его боль была сильней чем трезвая, здоровая логика и эту боль сразу, буквально через три секунды, смыл наркотический удар.
 Инъекция была другой, сильной, мощной, по сравнению с понюшками настоящей, а понюшки казались просто рекламой к ней. Острейший соматический восторг содрогнул и ссутулил его. В животе словно вспыхнул мягкий жар, похожий на тошноту, но тошнота была странной, приятной, прохладной, разлитая по всему телу она мягко и сладко тянула мышцы и казалось что сладко рвет и эта невидимая кайфовая рвота сочится прямо сквозь живот.
 Тимур на мгновение как уснул, но скоро распрямился, глубоко вздохнул, потер щеки, нос, и, будто убедившись что живой, расслабился в спасительной истоме опиата. Он только что ощутил "Приход", самый вожделенный момент всей наркомании, после которого устанавливается абсолютная, необратимая зависимость. Узнав "Приход" он словно попал в капкан знания о нем и мгновенно понял, что обречен теперь желать его больше жизни.
 Ничего не изменилось в страшной ситуации с Лайлой, она не вышла из комы, но из комы словно вылез сейчас сам Тимур (или, наоборот, влез). Состояние недавно было таким мерзким, холодным, деморализующим от одной мысли - "Что могло быть хуже суицида Лайлы?" Нашлось и это, то что выше по шкале невыносимых высот. Насилие над ней и именно эти двое кто совершил его. Марат и Шамиль, которых Тимур спокойно и внутренне ненавидел с самого детства.
 Мысль о том, что они забрали у него самое ценное, как - бы оказались в его храме раньше него, надругались и разрушили его святыню, не давала покоя, заставляла ходить беснуясь по комнате. Он завыл бы в конце концов если бы дали волю.
 И не мог успокоиться, удовлетворить свою жажду мести, потому что этих двух отморозков нет в городе. Теперь, после укола, он будто умер для любой добродетели, закрыл глаза, и в сладкой, прохладной отрешенности, стал спокойно и хладнокровно планировать возмездие. Даже увлеченно, скрывшись за этим азартом, как за щитом, от депрессии.
 Ну, что же. Он все равно с ними встретится. Проведет платежи по счетам. Сняв с бицепса ремень и опоясавшись им, он глянул на вяло опустившего от кайфа веки и промывающего свой шприц Хасикова, потом на свой, пустой, с каплей крови внутри и положенный иглой вверх на пепельницу, Тимур уже не видел в нем ничего страшного. В этой жизни, как оказалось, есть вещи пострашней внутривенного морфина. Некоторые люди. И они непременно разделят его боль. Скоро.