Пьеса в 2-х актах по мотивам произведений Н.В.Гоголя.
фото - сцена из спектакля
постановка, музыка и свет И.Древалёва, сценография и костюмы Ю.Сопова, Новошахтинский драматический театр, 2005 г.
ролик с фрагментами музыки и фото спектакля есть на моей страничке youtube
1.
Комната. Голоса. ЧИНОВНИК пишет за столом. Входит КВАРТАЛЬНЫЙ НАДЗИРАТЕЛЬ. В глубине гроб с покойным.
ЧИНОВНИК. Ну? Долго ты. Нашел еще что?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Дак вот оно… та'к вот… (разворачивает ветошь)
ЧИНОВНИК. Это что?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Черт его разберет. Может платок какой, а может и панталоны, а может, так, дрянь ненужная.
ЧИНОВНИК. И всё?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Всё-с. Ваше благородие, там к покойнику народ приехал. Прикажете пустить? (голоса, крестится)
ЧИНОВНИК. Ты что это?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Так.
ЧИНОВНИК. Что за народ?
КВАРТАЛЬНЫЙ. (пожимает плечами) Э-э…
ЧИНОВНИК. Погоди. После. Когда отпевание назначено?
КВАРТАЛЬНЫЙ. В воскресенье. Здесь-с, на Никитской.
ЧИНОВНИК. За чей же счет?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Университет желание изъявили. Все похороны на себя взять изволили… Ваше благородие, позвольте домой. Вторые сутки уж тут. Как-то оно того… Сумрачно. (голоса, крестится)
ЧИНОВНИК. Скоро тебе смена будет. (смотрит в бумаги) Как же это, что всё?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Так вот. Оно, конечно, можно мальчишку его, что в прислуге был, допросить, подлеца. Точно, свинья, умыкнул чего-нибудь. Я тотчас мигом…
ЧИНОВНИК. Это потом. И не здесь.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Как будет угодно. (голоса, озирается, крестится)
ЧИНОВНИК. Да что ты все время?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Так. Святые отцы, спаси и помилуй…
ЧИНОВНИК. Глупости все это. Брось.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Одиннадцатого дня его на Тверском бульваре встретил. Доброго здравия, говорю. А он в ответ ни слова. Мимо прошел, и все перед собой смотрит. Как будто видит что. И так… словно бы холодом от него повеяло…
ЧИНОВНИК. (усмехается) Ясно, что холодом. Февраль на дворе.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Февраль то это верно… А вы что же, покойного не знавали?
ЧИНОВНИК. Лично нет. А беллетристикой не увлекаюсь, ничего не читал-с, не довелось. Да, правду сказать, и не хотелось. Я больше по философской части. Да вот и по государственной тоже. Все тут разобрать и вывести свое заключение. Ты меня понимаешь?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Как не понять… По философской, значит… Я в молодости баловался немного, для себя. Это что же, Шеллинг, Гегель?
ЧИНОВНИК. Ну, не только. А что?
КВАРТАЛЬНЫЙ. А то, что в этаком карамболе с простым аршином не примеришься.
ЧИНОВНИК. Это почему?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Вишь, какое дело, покойничек-то того, говорят, умом тронулся.
ЧИНОВНИК. Кто же это говорит?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Позвольте, да все говорят! То он видит чего, то голоса слышит… слышал, то есть. И при лечении все норовил супротив, сопротивление, то есть, оказать. Ну, ничего, скрутили его, как миленького, силком заломали. Да видно все одно, прости господи. Не в коня корм.
ЧИНОВНИК. Гм… Каково же это было лечение?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Известное дело, как помешанных лечат. В бочку с горячей водой сажали. Да холодную воду на голову лили. А после пиявок полдюжины на нос, да на живот полдюжины, да, я извиняюсь, в зад ему свечу мыльную, потому как неделю кишки не опорожнял. Хотя он, правду сказать, и не ел-то ничего последнее время… Постился больно строго. Утром хлеба чуть, с чаем, или просфору. Вечером кашицы или чернослива. Да вина с водой. Разве этак можно, при его слабости? Ну, вот и лечили.
ЧИНОВНИК. (с усмешкой) Славное лечение. Как же он?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Отпустите меня, - кричал, - не надо, пиявки снимите! Ну, помешанный, что тут скажешь, ей-богу!
ЧИНОВНИК. Да…
КВАРТАЛЬНЫЙ. (голоса, тени, озирается) Ваше благородие, отпустите ради Христа. Уж чувствую, что и в моем мозгу движение некоторое начинается, того и гляди, сам с ума съеду.
ЧИНОВНИК. Деньги у покойного остались?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Никак нет-с. При себе ничего не имел. Товарищи же его показали, что всё, как есть, раздавал, хотя сам нуждался. Свою часть имения еще в молодости завещал матери и сестрам… Дома своего не имел. Жил все по друзьям. То у одного, то у другого.
ЧИНОВНИК. (смотрит в бумаги) Значит, это всё.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Всё.
ЧИНОВНИК. Совсем.
КВАРТАЛЬНЫЙ. (озирается) Совсем. Если эту дрянь не считать (машет ветошью).
ЧИНОВНИК. Да выкинь ты это, тьфу! (КВАРТАЛЬНЫЙ швыряет ветошь) Где бумаги?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Да вон книжонок несколько, да листочки, письмеца, там, в шкапчике и в сундуке. Собственные сочинения да писания Святых Отцов… Пожег он больно много. Десять дней тому… А вот, стало быть, донесение... (достает записку) Велено было для вас подготовить. Опросы, да так, наблюденьица разные…
ЧИНОВНИК. (делает пометки в бумагах) Сюда положи. Ну, что же, так, стало быть, и запишем. Всего имущества покойного коллежского асессора Николая Васильевича Гоголя-Яновского, дворянина, литератора, умершего на сорок третьем году жизни в Москве, в доме графа Александра Петровича Толстого, что на Никитском бульваре, по описи выходит на сумму… сорок три рубля и восемьдесят восемь копеек. Сорок три рубля, восемьдесят восемь копеек. (задумывается)
КВАРТАЛЬНЫЙ. Ваше благородие.
ЧИНОВНИК. Ладно, ступай. До смены твоей сам посижу.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Вот спаси бог, вот благодарствуйте, вот не забуду! (уходит) А народец как же?
ЧИНОВНИК. После. Потом пусть приходят. А что у гроба псалтырь не читают?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Уж послано. Или самому сбегать привести? Покамест нет никого.
ЧИНОВНИК. Хорошо. Приведи. Потом ступай.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Слушаюсь. (уходит, отмахивается) Кыш, кыш, кыш! (крестится)
ЧИНОВНИК. (смотрит записку КВАРТАЛЬНОГО, читает) Чуждался и бегал света… Застенчивость простиралась до странности… Тяготился посторонними… М-м… не знаю, любил ли кто-нибудь его исключительно как человека… думаю, нет, это невозможно… У него было только два состояния: творчество и отдохновение. Первое давно уже перешло в мученичество, потом в пытку... Хм… Как можно было полюбить человека, тело и дух которого отдыхают после пытки? Всякому было очевидно, что ему ни до кого нет дела… (встает, берет из шкафа листки, книги, смотрит, читает) Милая сестра моя Елисавета!.. если я умру, то не на что будет, может быть, похоронить меня… Денежные дела мои плохи. Видно Богу угодно, чтобы мы оставались в бедности… Хм… Список… сочинения… Ревизор… пиеса что ли?… комедия… где это?.. Вот… городничий… Сегодня мне всю ночь снились какие-то две необыкновенные крысы. Право, этаких я никогда не видывал: черные, неестественной величины. Пришли, понюхали – и пошли прочь. (равнодушно) Смешно… Завещание…
Музыка. Свет.
2.
Находясь в полном присутствии памяти и здравого рассудка, излагаю здесь мою последнюю волю. Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения… Предать же тело мое земле, не разбирая места, где лежать ему… Завещаю ничего не связывать с оставшимся прахом, а вместо всяких погребальных почестей угостить от меня простым обедом нескольких не имущих насущного хлеба. Завещаю не ставить надо мной никакого памятника, завещаю никому не оплакивать меня… Завещаю по смерти моей не спешить ни хвалой, ни осуждением моих произведений… Завещаю всем моим соотечественникам лучшее, что произвело перо мое, сочинение под названием «Прощальная повесть»… «Прощальная повесть»… Где же это она?
Ищет рукопись. Лезет рукой в печь. Вспышка света из печи. Грохот.
3.
ЧИНОВНИК. Что это!?.. Эй, кто тут!? Кто тут есть?
Идет к гробу, вспышка, из гроба встает ПАННОЧКА, хохочет, ЧИНОВНИК мечется, пытается убежать, натыкается на ЯВТУХА, тот хватает ЧИНОВНИКА.
ЯВТУХ. Уф... (тяжело дышит) Напрасно дал ты такой крюк, пан философ... Ежели решил бежать, то гораздо лучше выбрать ту дорогу, по какой шел я - прямо мимо конюшни. Стой, говорю тебе... Уф... Да и сюртука жаль, ободрать можно – сукно, я вижу, хорошее. Почем платил за аршин? Однако ж погуляли довольно, пора и домой.
ЧИНОВНИК. Вы… Я… Как вы …
ЯВТУХ. Тсс-с… Ты, пан философ, человек образованный и всяческой разной мудрости обученный. Да ты, верно, не знаешь, что такое хорошие кожаные канчуки?
ЧИНОВНИК. Я… Вы…
ЯВТУХ. Тихо. Тихо... Да стой ты! Так и есть, разумеешь ты, я вижу, правильно – при большом количестве вещь нестерпимая. Уж если наш сотник прикажет тебя отодрать, так это не то, что твой ректор.
ЧИНОВНИК. Да я…
ЯВТУХ. Да цыть ты, чтоб тебе околеть! Ты видно не знаешь, пан философ, как наши хлопцы те канчуки умеют парить. Прежде выпарят, потом вспрыснут горелкою, а после опять. Ну-ка ступай, исправляй свое дело. (волчий вой) Кажется, как будто что-то другое воет, это не волк. Как ты полагаешь?
Идут.
-------------------------
ДОРОШ. О, гляди, Спирид, так это они. То-то я как будто чувствую, что вареник у меня в горле застрял, ровно тот боров под хлевом, и ни вперед, ни назад. А ну хлопни меня, Явтух, по спине. (ЯВТУХ хлопает) Ого, это ты знатно хлопнул.
СПИРИД. Добре хлопнул, твоя правда, Дорош. Напрасно ты думаешь, пан философ, улепетнуть из хутора. Тут не такое заведение, чтобы можно было убежать. Да и дороги для пешехода плохи. А ну, хлопцы, дадим-ка ему горелки. Эй, баба. (БАБА идет за горелкой) А ну, стой. А то ты, пожалуй, не ту возьмешь.
Идет за ней, возвращается с бутылкой и стаканами. Разливает.
ЯВТУХ. Ты, Дорош, вот что – привяжи-ка пана философа веревкой. А то он, чего доброго, опять удерет.
ДОРОШ. И то верно.
СПИРИД. На, пан философ, выпей.
ЧИНОВНИК. Не хочу.
СПИРИД. Гм… И не говори мне, Дорош, ничего.
ДОРОШ. А я и не говорю.
СПИРИД. Нет, ты не говори мне, что я должен все же принести те добрые козацкие канчуки, которые ты, Дорош, повесил на сарае. Потому что мне совсем не хочется за ними идти и нарушать такой приятный вечер воплями пана философа.
ДОРОШ. Ты, Спирид, не спорю, козак разумный.
СПИРИД. Это верно.
ДОРОШ. И конь твой в раз овса съедает в полтора раза больше моей чубарой кобылы.
СПИРИД. И конь мой хорош.
ДОРОШ. Однако ж позволь тебе заметить, что тот батог, что лежит на подводе за хатой, будет для этого дела как раз сподручнее.
СПИРИД. Может, оно и так. А все ж таки, я думаю, Дорош, канчуки лучше подойдут.
ДОРОШ. А мне сдается, все ж таки батог.
ЯВТУХ. Выпей, пан философ. Так оно будет полезнее для твоего здоровья. (ЧИНОВНИК пьет) А ты, пан философ, раз перед смертью… (крестится, смотрит на ЧИНОВНИКА) Та не твоей смертью, не бойся, а ее. Раз перед смертью выбрала тебя сотникова дочка молитвы над ней, мертвой, читать, так и читай. Хоть и то сказать, что она как есть ведьма.
ДОРОШ. Ведьма.
СПИРИД. Ведьма.
ДОРОШ. Да у нас все бабы, которые на базаре сидят – все ведьмы.
СПИРИД. Да ну? А можно ли узнать по каким-нибудь приметам ведьму?
ДОРОШ. Нельзя. Никак не узнаешь. Хоть все псалтыри перечитай, то не узнаешь.
ЯВТУХ. Когда стара баба, то и ведьма.
БАБА. Да и вы то хороши.
ДОРОШ. Ты, баба, промеж нас не встревай. А слышал ли ты, пан философ про Шепчиху? Нет? Эге! Так у вас в бурсе, видно, не слишком большому разуму учат. Ну, слушай. Нет, пусть лучше Явтух расскажет.
СПИРИД. Да, пускай Явтух расскажет.
ЯВТУХ. Ну, что же. Есть у нас на селе козак Шептун. Хороший козак. Он любит иногда украсть и соврать без всякой нужды, но… хороший козак. В такую самую пору, как мы сели так славно вечерять, Шептун с жинкою легли спать. А так как время было хорошее, то Шепчиха легла на дворе, а Шептун в хате на лавке. Или нет: Шепчиха в хате на лавке, а Шептун на дворе… Или нет…
БАБА. И не на лавке, а на полу легла Шепчиха.
ЯВТУХ. (пауза) Когда скину с тебя при всех исподницу, то нехорошо будет... Вот бабы – такой глупый народ, что высунь ей под вечер из-за дверей язык, то и душа уйдет в пятки, а туда же. (показывает БАБЕ язык, та делает то же самое) Ну, ты посмотри, чтоб тебе было пусто, весь рассказ перебила глупая баба.
СПИРИД. И то. А что, козаки, споем?
ДОРОШ. Споем.
Поют.
ДОРОШ. Славно спели.
СПИРИД. Спели добре. Спой и ты для нас, пан философ.
ЧИНОВНИК. Я не умею. У меня голоса нет.
СПИРИД. Однако вижу я, что мне придется все ж таки вставать и идти до сарая.
ДОРОШ. Зачем же до сарая? Можно и до подводы.
ЯВТУХ. Пой, пан философ. Так оно будет полезнее для твоей спины. А ну!
ЧИНОВНИК поет.
ДОРОШ. Славно спел. А душевно-то как!
СПИРИД. Спел добре. А говорил «не умею»! Видишь, Дорош, всему можно научить человека добром и ласковым словом.
ДОРОШ. Ты, Спирид, был бы знатный учитель.
СПИРИД. А то! А вот я хотел бы знать, чему у вас в бурсе учат - тому ли самому, что и дьяк читает в церкви, или чему другому?
ДОРОШ. Да для чего тебе это надо, Спирид?
СПИРИД. Я хочу знать, что там написано в тех книжках. Может быть, совсем другое, чем у дьяка. Где этот дьяк? Давай приведем его сюда. Я, может, сам пойду в бурсу. Ей-богу, пойду. Что ты думаешь, я не выучусь? Всему выучусь, всему!
ДОРОШ. Отчего же не выучишься? Другие могут учиться, так и ты выучишься.
СПИРИД. Завтра пойду в бурсу. Все равно выучусь. (поет, перестает петь) А давай, Спирид, бодаться. Кто кого перебодает, тому в бурсу идти. И ты, Явтух, вставай.
ЯВТУХ. Да на кой ляд мне сдалась твоя бурса?
СПИРИД. А той, что ты, Явтух, скажу тебе, боишься со мной бодаться.
ЯВТУХ. Да такого случая не было, чтобы Явтух чего боялся, хоть бы там и самого черта заломать за рога. А ну, давай.
ЯВТУХ, СПИРИД и ДОРОШ бодаются.
СПИРИД. Стой. Давай и ты, пан философ с нами.
ЧИНОВНИК. Я не…
СПИРИД. Опять ты за свое. Ну…
ДОРОШ. Погоди, Спирид. На что же ему бодаться, когда он и так в бурсе учился?
СПИРИД. Это так. Сиди себе, пан философ.
Снова бодаются. БАБА подходит, смотрит, и неожиданно расшвыривает всех их в разные стороны. Усмехнувшись, уходит.
ЯВТУХ. Вот чертова баба. Одно слово – ведьма.
ДОРОШ. Ведьма.
СПИРИД. Как, и она тоже ведьма?
ЯВТУХ. А то кто ж? Все они – ведьмы.
СПИРИД. Да… А что козаки, не отпустить ли нам его, ибо я вижу по его лицу, что он сирота.
ДОРОШ. А пусть себе идет, куда хочет.
СПИРИД. Иди себе с богом.
ДОРОШ. Ступай на волю, ступай.
СПИРИД. Иди себе, пан философ… Нет, погоди. Я хочу поговорить о бурсе. Я сам пойду в бурсу.
ЯВТУХ. После поговоришь. Ну, что, пан философ, пора и за дело. Ночь на дворе.
4.
ПАННОЧКА. Что же ты, философ, не читаешь свои молитвы? Я же тебе наказала.
ЧИНОВНИК. Ты кто? Зачем ты здесь?
ПАННОЧКА. Убил ты меня, философ. Потому я и наказала тебе молитвы надо мной читать.
ЧИНОВНИК. Это не я. Ты путаешь.
ПАННОЧКА. Нет, философ, не путаю. Это ты. Дай-ка я положу на тебя свою ножку. Что, хороша я или нет?
ЧИНОВНИК. Хороша.
ПАННОЧКА. А раз хороша, то дай, философ, я тебя поцелую.
ЧИНОВНИК. Я не хочу.
ПАННОЧКА. Врешь, по глазам твоим вижу, что врешь. Нет никого в целом мире, чтоб не хотел со мной поцеловаться.
ЧИНОВНИК. Постой.
ПАННОЧКА. Ну уж нет. (целует) Что, сладок ли мой поцелуй, или нет?
ЧИНОВНИК. Сладок.
ПАННОЧКА. Пропал ты, философ. Совсем пропал. Ну, так полетели. Я тебе землю покажу, какой ты ее никогда не видел, и месяц ясный, и звездочки алые.
Летят.
Видишь, философ, как роса в траве от света лунного серебрится, слышишь ли, как птицы ночные поют? А то вон лента вьется да сверкает под небом так, что глазам больно, и тянется меж холмами. Это Днепр воды свои несет. Парни и девки по берегам на Ивана-Купалу костры жгут, да через них прыгают, да венки в воду бросают, да песни русалочьи слушают. А то вон волы белые у дороги спят и головами мотают. А рядом с ними и козаки чубы по траве раскидали, притомились, по соль едучи. А вон огни вдалеке, как светляки ночные мерцают, то уж Петербург показался. Видишь ли ты все это, философ?
ЧИНОВНИК. Вижу.
ПАННОЧКА. Что-то ветер у меня в ушах шумит. Не слышу я тебя.
ЧИНОВНИК. Вижу.
ПАННОЧКА. Что ты говоришь, не разберу?
ЧИНОВНИК. Вижу.
ПАННОЧКА. А раз видишь, то и довольно с тебя пока.
Хохочет, пропадает, ЧИНОВНИК падает в снег.
5.
Петербург. Зима. Огни. Девушки, снежки, прохожие.
ЧИНОВНИК. Эй, постойте!
Прохожий пробегает, останавливается, перерезает себе горло, бросает голову, бежит дальше.
Что же это?(бросается к другому) Милостивый государь!
Шинель распахивается – под ней только НОС.
НОС. Что вам угодно, сударь? Ведь я говорил. Я сам по себе. Прошу простить. Честь имею. (уходит)
КОВАЛЕВ. Я дам вознаграждение. Только представьте мне этого подлеца, я дам достаточное вознаграждение.
ЧИНОВНИК. Кто вы такой?
КОВАЛЕВ. Ну, зачем же… Зачем вам моя фамилия. Мне нельзя сказать ее. У меня много знакомых: Чехтырева, статская советница, Пелагея Григорьевна Подточина, штаб-офицерша… Вдруг узнают, Боже сохрани! Вы можете просто написать: коллежский асессор, или еще лучше, состоящий в майорском чине.
ЧИНОВНИК. Но, позвольте…
КОВАЛЕВ. Нет, извините. Мой нос… сбежал. Мой собственный нос. Сбежал! Черт хотел подшутить надо мною!
ЧИНОВНИК. Прошу покорно извинить.
СУМАСШЕДШИЙ. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении другое дело. Там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси ему: «Это, говорит, докторский подарок». А ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно. А там обчистит так, что одну рубашку оставит.
ЧИНОВНИК. Что вам угодно?
СУМАСШЕДШИЙ. Знаете ли вы, что Китай и Испания совершенно одна и та же земля. Это только по невежеству считают их за разные государства. Я советую вам написать на бумаге Испания, а выйдет Китай.
ЧИНОВНИК. Прошу простить.
СУМАСШЕДШИЙ. Узнали ли вы меня? Вижу, что нет. Я ходил инкогнито по Невскому проспекту. Проезжал государь император. Весь город снял шапки, и я также. Я не подал никакого вида, что сам я испанский король. Прежде нужно представиться ко двору. Меня останавливало то, что я до сих пор не имею королевского костюма. Хотя бы какую-нибудь мантию достать. У вас есть мантия? Я могу сделать мантию из вашего вицмундира. Отдайте его мне. На что он вам? Мне нельзя без мантии.
ЧИНОВНИК. Подите прочь! (бежит)
СУМАСШЕДШИЙ. Завтра в семь часов земля сядет на луну! Об этом и химик Веллингтон пишет!
ЧИНОВНИК. Прочь! (бежит, сбивает БАШМАЧКИНА) Прочь!
БАШМАЧКИН. Оставьте меня. Зачем вы меня обижаете?
ЧИНОВНИК. Простите. Ради Бога, простите.
БАШМАЧКИН уходит, ЧИНОВНИК идет за ним)
ЧИНОВНИК. Погодите!
6.
БАШМАЧКИН идет по улице. Мимо экипажи, люди, музыка, веселье, витрины. ЧИНОВНИК пытается заговорить, БАШМАЧКИН не замечает его.
В комнатке. ЧИНОВНИК смотрит в окно. БАШМАЧКИН ест какие-то крохи, считает деньги, пишет бумаги, играет с куклой, ложится спать. Спит.
7.
«Департамент».
1-ый СЛУЖАЩИЙ. Ну, что, ты вчера видел, видел, я тебя спрашиваю?
2-ой СЛУЖАЩИЙ. Видел. Чудная, совершенно Перуджинова Бианка.
1 СЛУЖАЩИЙ. Э-э… Да о ком ты говоришь?
2 СЛУЖАЩИЙ. Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! Боже, какие глаза! Все положение, и контура, и оклад лица – чудеса!
1 СЛУЖАЩИЙ. Я тебе говорю о блондинке, что прошла за ней. Что ж ты не пошел за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?
2 СЛУЖАЩИЙ. О, как можно? Как будто она из тех, которые ходят ввечеру по Невскому проспекту. Это должна быть очень знатная дама. Один плащ на ней стоит рублей восемьдесят.
1 СЛУЖАЩИЙ. Да ну?
Входит БАШМАЧКИН.
2 СЛУЖАЩИЙ. Вот тебе и «да ну»! Доброе утро Акакий Акакиевич!
1 СЛУЖАЩИЙ. Доброе утро!
2 СЛУЖАЩИЙ. Как изволили почивать? Не побила ли вас опять ваша хозяйка? Потому как всякому известно, что ваша хозяйка, коей в субботу семьдесят лет стукнет, вас порядком бьет!
1 СЛУЖАЩИЙ. Да нет, напротив, Акакий Акакиевич собирается на ней жениться. Когда же свадьба, Акакий Акакиевич?
2 СЛУЖАЩИЙ. Акакий Акакиевич! Как же возможно жениться с таким именем? Откуда у вас такое имя?
1 СЛУЖАЩИЙ. Разве ты не знаешь? Всем про то ведомо, что когда Акакий Акакиевич родился, выпало по календарю на Моккия, Соссия, или во имя мученика Хоздазата. Матушка его сказала: «Помилуйте, что же это за имена?» Тогда ей развернули календарь в другом месте. Вышли опять три имени: Трифилий, Дула и Варахасий. «Вот наказание, - говорит она, - какие всё имена. Я, право, никогда и не слыхивала таких. Пусть бы еще Варадат и Варух, а то Трифилий и Варахасий». Еще переворотили страницу – вышли Павсикахий и Вахтисий. «Ну, уж я вижу, - сказала родительница, что видно, его такая судьба. Уже если так, пусть лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий».
2 СЛУЖАЩИЙ. Да не жарко ли вам ходить в вашей шинели? Потому, как и не шинель это вовсе, а капот!
1 СЛУЖАЩИЙ. Натурально, капот. Зима уж на дворе, Акакий Акакиевич, зима, ветры кружат, да вьюги заметают. (посыпают его бумажками)
БАШМАЧКИН. Оставьте меня.
8.
БАШМАЧКИН. Здравствуй, Петрович.
ПЕТРОВИЧ. Здравствовать желаю, сударь.
БАШМАЧКИН. А вот я к тебе, Петрович, того... шинель-то, сукно… вот видишь, везде в других местах, совсем крепкое, оно немножко запылилось, и кажется, как будто старое, а оно новое, да вот только в одном месте немного того… на спине. Да еще вот на плече одном немного попротерлось, да вот на этом плече немножко – видишь, вот и все. И работы немного… Я тебе два рубля дам.
ПЕТРОВИЧ. Нет.
БАШМАЧКИН. Как это «нет»? Что это значит «нет»? Почему «нет»?
ПЕТРОВИЧ. Нельзя поправить. Худой гардероб.
БАШМАЧКИН. Отчего же нельзя, Петрович? Ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь кусочки?
ПЕТРОВИЧ. Да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся. Да нашить-то нельзя. Дело совсем гнилое, тронешь иглой - а вот уж оно и ползет.
БАШМАЧКИН. Пусть ползет, а ты тотчас заплаточку.
ПЕТРОВИЧ. Да заплаточки не на чем положить, укрепиться ей не за что, поддержка больно невелика. Только слава, что сукно, а подуй ветер, так разлетится.
БАШМАЧКИН. Ну, да уж прикрепи. Как же этак, право, того!..
ПЕТРОВИЧ. Нет. Ничего нельзя сделать. Шинель уж, видно, вам придется новую делать.
БАШМАЧКИН. Как же новую? Ведь у меня и денег на это нет.
ПЕТРОВИЧ. Новую.
БАШМАЧКИН. Ну, а если бы пришлось новую, как бы она того…
ПЕТРОВИЧ. То есть что будет стоить?
БАШМАЧКИН. Да.
ПЕТРОВИЧ. Да три полсотни с лишком надо будет приложить.
БАШМАЧКИН. Полтораста рублей за шинель!
ПЕТРОВИЧ. Да-с. Да еще какова шинель. Если положить на воротник куницу да пустить капишон на шелковой подкладке, так в двести выйдет.
БАШМАЧКИН. Петрович, пожалуйста, как-нибудь поправь, чтобы хоть сколько-нибудь послужила.
ПЕТРОВИЧ. Никак нет-с. Никакой возможности. Оно можно, пожалуй, не куницу, а кошку на воротник положить. Издалека будет точно как куница. Тогда полста рублей скинем.
БАШМАЧКИН. Петрович!
ПЕТРОВИЧ. Ну, воля ваша, на подкладку возьмем не шелку, а коленкору. Еще лучше будет, чем шелк. И на вид казистей и глянцевей. Ну... восемьдесят рублей. Ниже никак нельзя-с.
БАШМАЧКИН. Петрович! А вот я тебе гривенничек.
ПЕТРОВИЧ. За это благодарствую, сударь. Подкреплюсь маленечко за ваше здоровье. А об этой шинели не извольте беспокоиться. Она ни на какую годность не годится.
БАШМАЧКИН. Да где же я возьму восемьдесят рублей?
ПЕТРОВИЧ. Как знаете, а только ниже никак нельзя-с. Нет, нельзя-с.
9.
Башмачкин идет по Петербургу. Метель.
10.
ПЕТРОВИЧ. Вот-с, извольте примерить.
БАШМАЧКИН. Что это как будто здесь пятнышко какое-то?
ПЕТРОВИЧ. Ничего. Ниточка пристала.
БАШМАЧКИН. А здесь как будто излом.
ПЕТРОВИЧ. Нет. Это только так кажется. Я, позвольте заметить, все двойным мелким швом прошивал, вот-с. А после по всякому шву зубами проходил и разные фигуры вытеснял. (добавляет пару «теснений»).
БАШМАЧКИН надевает шинель. Идет.
---------------------
1 ЗЛОДЕЙ. Гляди-ка, как будто то моя шинель идет.
2 ЗЛОДЕЙ. Что ты говоришь!
1 ЗЛОДЕЙ. Точно. Как я сразу ее не признал?
2 ЗЛОДЕЙ. Кажется, я тоже припоминаю. Точно, твоя.
1 ЗЛОДЕЙ. А ну дай, я примерю.
БАШМАЧКИН. Пустите.
1ЗЛОДЕЙ. А вот только крикни! Ну, крикни!
БАШМАЧКИН. А! (его бьют, снимают шинель, куражатся) (ЧИНОВНИК пытается помочь, его связывают)
1 ЗЛОДЕЙ. А деньги-то где, а? деньги? Что ж ты в такой шинели и без денег?
(рвет шинель)
2 ЗЛОДЕЙ. Э, да ты шинель-то оставь!
БАШМАЧКИН. Помогите… шинель… а-а…
Подбегает к БУДОЧНИКУ.
БАШМАЧКИН. Помогите… шинель…
БУДОЧНИК. А то разве не ваши друзья? Я то подумал, что друзья.
ЗЛОДЕИ швыряют разодранную шинель, уходят.
БАШМАЧКИН. Помогите.
БУДОЧНИК. А теперь вам, милостивый государь не ко мне надо. Идите к надзирателю.
----------------------
Женские визги и разухабистая музыка музыка из полицейского участка. Дверь распахивается, в расстегнутом мундире с двумя девицами вываливается НАДЗИРАТЕЛЬ. Пляшут под снегом.
БАШМАЧКИН. Шинель… помогите…
НАДЗИРАТЕЛЬ. Шинель? Какая такая шинель? Где шинель? А почему вы, милостивый государь, так поздно по городу шляетесь?
БАШМАЧКИН. Я…
НАДЗИРАТЕЛЬ. А не заходили ли вы в какой непорядочный дом, куда приличному человеку и зайти-то совестно?
Девицы хохочут, щиплют БАШМАЧКИНА.
БАШМАЧКИН. Я?… Помилуйте…
НАДЗИРАТЕЛЬ. Да и ваша ли это шинель? Есть ли у вас доказательства?
БАШМАЧКИН. Нет.
НАДЗИРАТЕЛЬ. Вот-с!
БАШМАЧКИН. Что же мне делать?
НАДЗИРАТЕЛЬ. Вот-с!
НАДЗИРАТЕЛЬ. Хм… О! (показывает пальцем вверх, исчезает)
Метель.
-----------------------
ЛИЦО. (дорогой мундир, сверкают ордена с бриллиантами) Quod erat demonstrandum.
БАШМАЧКИН. Шинель.
ЛИЦО. Periculum in mora.
БАШМАЧКИН. Шинель...
ЛИЦО. Omnia mea mecum porto.
БАШМАЧКИН. Шинель...
ЛИЦО. Errare humanum…
БАШМАЧКИН. Шинель...
ЛИЦО. …est. Что?
БАШМАЧКИН. Шинель.
ЛИЦО. Что «шинель»? Почему шинель? Что вы, милостивый государь, не знаете порядка? Куда вы зашли? Не знаете, как водятся дела?
БАШМАЧКИН. Моя шинель… вот…
ЛИЦО. (не глядя) Об этом вы должны были прежде подать просьбу в канцелярию. Она пошла бы к столоначальнику, к начальнику отделения, потом передана была бы секретарю, а секретарь доставил бы ее уже мне. Omnia mea…
БАШМАЧКИН. Ваше превосходительство, я ваше превосходительство осмелился утрудить только…
ЛИЦО. Что, что, что? Откуда вы набрались такого духу? Откуда вы мыслей таких набрались? Что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших?
БАШМАЧКИН. Я, ваше превосходительство…
ЛИЦО. Знаете ли вы, кому это говорите? Понимаете ли вы, кто стоит перед вами? Понимаете ли это? Понимаете ли это? Я вас спрашиваю. (топает ногой) Consensus omnium! Corpus delicti! Quod erat demonstrandum!
Исчезает.
11.
ЧИНОВНИК. Голос я слышу внутри себя. Голос... Силы мои слабеют ежеминутно, но не дух. Никогда еще телесные недуги не были так изнурительны. Часто бывает так тяжело, так тяжело, такая страшная усталость чувствуется во всем теле, что рад бываешь, как бог знает чему, когда наконец оканчивается день и доберешься до постели. Часто, в душевном бессилии, восклицаешь: «Боже! Где же наконец берег всего?». Но потом, когда оглянешься на самого себя и посмотришь глубже себе внутрь - ничто уже не издает душа, кроме одних слез и благодарения.
БАШМАЧКИН опускается на землю, прислоняется к пьедесталу, умирает. Метель усиливается.
ЧИНОВНИК. Много происходит вокруг нас страданий, нам неизвестных. Часто в одном и том же с нами доме изнывает человек, сокрушенный весь тяжким игом нужды и ею порожденного сурового внутреннего горя, которого вся участь, может быть, зависела от нашего пристального на него взгляда, - но взгляда на него мы не обратили… Ради Самого Христа, умоляю не пренебрегать разговорами с теми, которые молчаливы и неразговорчивы, которые скорбят тихо, - так что даже редко и по смерти их узнается, что они умерли от невыносимого бремени своего горя.
12.
1-ый СЛУЖАЩИЙ. Дома ли господин Башмачкин Акакий Акакиевич? Его незамедлительно требует начальник по срочному делу.
ЧИНОВНИК. Акакий Акакиевич прийти не может.
1 СЛУЖАЩИЙ. Это почему не может?
ЧИНОВНИК. Да уж так, не может. Он умер.
1 СЛУЖАЩИЙ. Пойти доложить. (пожимает плечами, забирает БАШМАЧКИНА, уносит)
-------------------
Гул начинающегося землетрясения.
Шинель оживает, поднимается, взлетает, носится по городу, разрушая всё на своем пути. Гонится за прохожими, ЗЛОДЕЯМИ, БУДОЧНИКОМ, НАДЗИРАТЕЛЕМ, ЛИЦОМ, взмывает еще выше, улетает.
Город полностью разрушен, дымятся развалины соборов и домов. Гул чуть притихает.
13.
НОЗДРЕВ. (выползает из-под развалин) Что за черт? А-а! Да это ты, подлец. Вот думаю, каналья, ты это или не ты? А это ты! Дай я тебя расцелую, плут ты этакий. Ведь признайся, что ты плут, скотовод ты такой. Признайся, ты здесь катавасию устроил?
ЧИНОВНИК. (отстраненно, пытаясь встать) Разве мы знакомы?
НОЗДРЕВ. Ах, ты шельмец, люблю тебя, подлеца.
По развалинам проходит ПАННОЧКА, ЧИНОВНИК смотрит ей вслед.
НОЗДРЕВ. Э, да я вижу ты не дурак попользоваться насчет клубнички. А? ну, признайся, признайся. А я, брат, с ярмарки. Поздравь, продулся в пух! Веришь ли, что никогда в жизни так не продувался.
ЧИНОВНИК. Я хочу выбраться отсюда.
Земля дрожит. Чиновник не может удержаться на ногах, падает.
НОЗДРЕВ. За чем же дело стало? Едем тут же, пять верст всего, духом домчимся. Ты посмотри, какую я приобрел себе шарманку… Немец делал, шельма. Настоящий орган, вся из красного дерева. Вот тут по-немецки написано. Ман дарф нихьт! Вир зеэн унс нох! Дэр дип хат зихь инс цимер айнгэшлихен унт але вертзахэн митгэномэн! Вир нэмэн айнэ фляше вайсвайн цум фиш! Мир ист ди хант ангэшволен! Ну? То-то! Едем!
ЧИНОВНИК. (приходит в себя) Куда едем?
НОЗДРЕВ. Ко мне.
ЧИНОВНИК. Я не могу. Мне надо.
НОЗДРЕВ. И не говори ничего. Не пущу. Это ты брат, хитришь, я тебя знаю. Ведь ты большой мошенник, позволь мне это сказать тебе по дружбе. Ежели бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил на первом дереве. Я тебе говорю это откровенно, не с тем, чтобы тебя обидеть, а просто по-дружески говорю. Ну, так какова же шарманка? А вот еще ружьецо. Турецкой, брат, работы. Ты не гляди, что на нем вырезано «мастер Савелий Сибиряков», это по ошибке. (пытается стрельнуть, осечка) Ах, ты, черт! Едем!
ЧИНОВНИК. Мне надо.
НОЗДРЕВ. Да что ты заладил, ей-богу, как попугай? Сейчас соорудим банчишку. (достает колоду) Вот она, проклятая девятка, из-за нее все продул.
Удар. Грохот.Шинель появляется, летит, все прижимая к земле. Огненные смерчи несутся за ней.
НОЗДРЕВ. А-а! Давай сюда, скорей, давай! Ложись! (отстреливается из ружья) Как я его, мерзавца, а?
ЧИНОВНИК. Голос.
НОЗДРЕВ. Какой голос, я ничего не слышу. Это, брат, у тебя в ухе свистит.
ЧИНОВНИК. Голос. Я слышу. Как будто кто-то говорит внутри меня...
НОЗДРЕВ. Да ты, брат, часом, не того? Смотри, смотри! (стреляет в шинель) Бежим, бежим!
ЧИНОВНИК. Когда я пишу, очи мои раскрываются неестественной ясностью. Я уверен, что когда я сослужу свою службу и окончу, на что призван, то умру…
ПАННОЧКА. (появляется) Где же твои молитвы, философ?
ЧИНОВНИК. Какие молитвы? Отстань!
НОЗДРЕВ. Ты что? Брось ее, нашел время с бабами любезничать. Бежим!
Конец 1-го акта.
2 АКТ.
1.
ПАННОЧКА бродит по дымящимся развалинам города, поднимает детские игрушки, сумочки, очки...
2.
НОЗДРЕВ и ЧИНОВНИК несутся в бричке.
НОЗДРЕВ. А ну, пошла, пошла! Врешь, не возьмешь! Видал, какова каурая, как ветер летит. Десять тысяч за нее отдал. Пошла! А вот на этом поле русаков такая гибель, что земли не видно, только уши мелькают. Я сам своими руками поймал вчера одного за задние ноги. Ну, да и отпустил. Пускай бегает. Вон, вон он! Ау! Что, заметил? Нет? Эх, ты, пентюх! (оглядывается) Ну, что ушли? Тпру, ты, черт! (влетают в развешенную рыболовную сеть, выбираются, ЧИНОВНИК обессилен)
---------------
ПЕТУХ. Обедали?
НОЗДРЕВ. Нет, какое там.
ПЕТУХ. Ну, так благодарите Бога.
НОЗДРЕВ. А что?
ПЕТУХ. А вот что. (поднимает рыбу) Вона какой князь. Из реки зашел.
НОЗДРЕВ. Хм. Хорош. Я третьего дня такого же изловил. Только раз в десять больше.
ПЕТУХ. В десять?
НОЗДРЕВ. Ну, в пять. Да ты что, мне не веришь? Он у меня теперь в пруду перед домом живет. Я его как пустил, так из пруда вода поднялась, и весь овес в поле как есть затопила. Бабы орут, скотина ревет. Ужас! Такая вот история. Самому жутко. И такая волна от него, знаешь, идет, у-у! Хоть корабли строй. А что? Я и построю. Такой вот он, брат. Я его есть пожалел. Что уж, думаю, губить такого красавца. Его сам губернатор давеча приезжал смотреть. То есть на барке приплывал. С гребцами. Так даже прослезился от умиления. Они гребут, а губернатор стоит на носу и плачет. Экой, говорит, он у тебя гигант! Да ты что? Не веришь? Так я сейчас… (хватается за ружье)
ПЕТУХ. Стой. Прежде попробуйте моего обеда.
НОЗДРЕВ. Это, давай. (подозрительно) Отчего это ты так весел?
ПЕТУХ. Да отчего же скучать?
НОЗДРЕВ. Как отчего скучать? Разное случается.
ПЕТУХ. Мало едите. Отсюда все и происходит.
НОЗДРЕВ. Да. Бывает, придешь домой, откроешь подпол, а там – шаром покати, мышей и тех нет. И так как-то сразу почему-то есть хочется, что кажется, сапог бы свой съел… То есть, я не то хотел сказать…
ПЕТУХ. Кушайте. (подкладывает кусок) Что уж один? Без пары ни человек, ни птица не могут жить на свете. (подкладывает) Что ж за число два? Бог троицу любит. (подкладывает) Где же бывает телега о трех колесах? (подкладывает) Что ж такое четыре? И на руке-то пять пальцев. (подкладывает) Что ж такое пять?..
НОЗДРЕВ. Всё.
ПЕТУХ. (кладет кусок) Как все? Теленок. Жарен на вертеле, с почками. Два года воспитывал на молоке.
НОЗДРЕВ. Не могу.
ПЕТУХ. Вы попробуйте да потом скажите – не могу.
НОЗДРЕВ. Не могу. Не взойдет, нет места.
ПЕТУХ. Да ведь и в церкви не было места, взошел городничий – нашлось. А была такая давка, что и яблоку было негде упасть. Вы только попробуйте – этот кусок тот же городничий. (НОЗДРЕВ проглатывает) Вот и ладно. Ну, вы тут подремлите, а я распоряжусь к ужину. (идет к печи)
НОЗДРЕВ. Ты как?
ЧИНОВНИК. Ничего.
НОЗДРЕВ. А я, брат, объелся. Ничего не могу с собой поделать. Раз в неделю непременно объемся. У меня в кладовой сорок сортов колбас висит.
ПЕТУХ. Так, пожалуй, кулебяка… Кулебяку делать на четыре угла. В один угол положить щеки осетра да вязиги, в другой гречневой каши, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов, да еще какого-нибудь там того… Да чтобы она с одного боку подрумянилась, а с другого пустить ее полегче. Да исподку-то, пропечь ее так, чтобы всю ее прососало, проняло бы так, чтобы она вся этак растого – не то чтобы рассыпалась, а истаяла во рту, как снег какой.
НОЗДРЕВ. Как говорит, каналья. Как стихи пишет.
ПЕТУХ. А в обкладку к осетру подпустить свеклу звездочкой, да снеточков, да груздочков, да там репушки да морковки, да бобков, там чего-нибудь этакого, чтобы гарниру, гарниру всякого побольше. Да в свиной сычуг положить ледку, чтобы он взбухнул хорошенько. Ясно? Ясно. Ну-с… (возится с кастрюлями)
ЧИНОВНИК. Я пойду. Куда мне идти?
НОЗДРЕВ. А вот не скажу. Давай, держу банк триста рублей.
ЧИНОВНИК. Не хочу.
НОЗДРЕВ. Ну, тогда купи шарманку и ружье. Дешево отдам.
ЧИНОВНИК. Мне не надо.
НОЗДРЕВ. Ну, возьми каурую кобылу. Четыре тысячи всего. Ты за нее на первой ярмарке чистыми десять тысяч получишь.
ЧИНОВНИК. Что же ты сам тогда ее не продашь за десять тысяч?
НОЗДРЕВ. Из любви к тебе только готов уступить. Э, да вижу я, ты порядочная скотина. Берешь кобылу или нет?
ЧИНОВНИК. Нет.
НОЗДРЕВ. Ах, ты подлец! Ты что же, не веришь, что она десять тысяч стоит?
ЧИНОВНИК. Верю. А брать не хочу. Да у меня и денег нет.
НОЗДРЕВ. Ну, этот ты врешь! Врешь, подлец! Это мне оскорбление. Изволь. Тогда дуэль. Стреляться!
ЧИНОВНИК. Как дуэль?.. Зачем стреляться?..
НОЗДРЕВ. Да уж так, брат. Никак, понимаешь, нельзя без этого. А то оно как-то не ладно. Непременно надо стреляться.
ЧИНОВНИК. Почему?
НОЗДРЕВ. Да я и сам, по правде сказать, не знаю. Но уж так оно надо, прости, и, как говорят, не поминай лихом, ежели живой останешься. Есть у тебя пистолет?
ЧИНОВНИК. Нет.
НОЗДРЕВ. А ружье?
ЧИНОВНИК. Нет.
НОЗДРЕВ. Вот! Зря у меня не купил. Видишь, прогадал ты, брат, прогадал. Ну, что ж, выручу тебя. Будем стреляться из моего. По очереди. С трех шагов. Я стреляю первый.
ЧИНОВНИК. Да не хочу я с тобой стреляться.
НОЗДРЕВ. Это ничего. Это пустое. Зато я хочу. (считает шаги) Раз, два, три. Не волнуйся, я это мигом. Помолиться не хочешь? И то верно. Что уж тут молиться? Становись, заряжай!
ЧИНОВНИК. Постой, это что за правила?
НОЗДРЕВ. Отличные правила. Я их сам сочинил... Ты, того, брат, чуть левее стань, а то как бы не промахнуться… Сочинил, понимаешь, и государю послал. Теперь эти правила повсеместно утвердили. Высочайшим указом. Хотя изволь. Если ты хочешь, чтоб все было честно, изволь, можем кинуть монету. Держи, потом вернешь. У меня орел.
ЧИНОВНИК. Ну, хотя бы так… Позволь, да у тебя тут с обеих сторон орлы!
НОЗДРЕВ. Трусишь, каналья!? Так и скажи. Эх, ты, фетюк! Эскадрон! Наводи! Картечью! Пленных не брать!
ПЕТУХ. А вот и драники со сметанкой подоспели…
НОЗДРЕВ. Пли! (стреляет, попадает в ПЕТУХА)
ПЕТУХ. Что это? А как же драники?.. (умирает)
ЧИНОВНИК. Ты что наделал?
НОЗДРЕВ. Да я, брат, не хотел… А что я? Говорил же тебе, стань левее. Эх, ты, «драники»… Не хотел я, не хотел этого! Видит Бог, не хотел!
3.
ЧИНОВНИК. Ветер гудит надо мной… и внутри все разрывается. И как будто зовет кто-то… и плачет. Кто я? Зачем это все? Отпустите меня… Пропадите вы пропадом!
ПАННОЧКА. Так вот какая твоя молитва, философ? Что за несуразности ты несешь?
ЧИНОВНИК. Для чего ты сюда меня затащила? Верни обратно.
ПАННОЧКА. Так отчитай надо мной и верну.
ЧИНОВНИК. Ведьма!
ПАННОЧКА. Ой, да разве ж бывают на свете ведьмы? Тому ли тебя учили в твоих университетах, а?
ЧИНОВНИК. Не бывают.
ПАННОЧКА. То-то. (обнимает ЧИНОВНИКА) Я тебе песню спою. Тихую, чистую, как трава луговая. Сердце твое и успокоится. И полетим мы с тобой высоко-высоко меж звездами, как давеча над полями. Все, что было, увидишь. И что будет.
ЧИНОВНИК. Я не хочу. Я не выдержу.
ПАННОЧКА. Выдержишь, философ, сможешь.
ЧИНОВНИК. У меня в душе как будто расплавленное железо льется.
ПАННОЧКА. Это оттого, что вылечить тебе надо душу-то, очистить.
ЧИНОВНИК. Да как же я ее очищу?
ПАННОЧКА. Почем я знаю? В Бога ты не веруешь, молитвы читать не хочешь. Разве только если найдется, кто бы сам взял на себя твою горечь. Да где ж его найти? Только он это сделает, тут сразу и погибнет.
ЧИНОВНИК. Отпусти меня.
ПАННОЧКА. Рада бы, да не могу. Кто шаг уж сделал, тому обратно никак нельзя. Так-то, философ.
4.
Ночь. Редкие крики ночных птиц и зверей, ветер. У костра СОБАКЕВИЧ.
СОБАКЕВИЧ. Француз?
ЧИНОВНИК. Нет.
СОБАКЕВИЧ. Масон?
ЧИНОВНИК. Нет.
СОБАКЕВИЧ. А покушать?
ЧИНОВНИК. Нет.
СОБАКЕВИЧ. Хм… А это? (достает лягушку)
ЧИНОВНИК. Нет.
СОБАКЕВИЧ. Может правда, что не француз… Порядка нет. Порядок весь нарушен. Так и жду, что того и глядишь, солнце с другого боку вставать начнет. И все вверх ногами ходить будем. А я не то. Я – другое. Я держусь покуда. Вот так держусь! Пусть знают. Я им всем, мерзавцам, скажу. Я не посмотрю! Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот! И устрицы тоже не возьму! Я знаю, на что устрица похожа. Это все выдумали доктора немцы да французы. Да повара, что у французов выучились. Купит на рынке кота, каналья, обдерет, да и подает на стол вместо зайца. Что ж это за порядок такой, а? Что, я вас спрашиваю? Англичане – свиньи! Наполеона с острова отпустили. Я сам слышал. Он теперь где-то тут по лесам шастает… Ну, ничего. Держимся пока, держимся. Как это бишь… Парле ву франсе, мусью? (наступает ЧИНОВНИКУ на ногу)
ЧИНОВНИК. Oui, je… То есть… нет.
СОБАКЕВИЧ. Не побеспокоил я вас?
ЧИНОВНИК. Нет.
СОБАКЕВИЧ. Может, верно, что не француз. А что же это вы все нет, да нет? Будто и других слов не бывает. Сдается мне, что вы таки масон.
ЧИНОВНИК. Не… Я не масон.
СОБАКЕВИЧ. Ага. Тогда не угодно ли прикупить чего? Дегтю, или масла конопляного, или скоб железных. Или вот, души на выбор.
ЧИНОВНИК. А вы что же, торгуете душами?
СОБАКЕВИЧ. Я, милостивый государь, всем торгую. Не чужим. Своим, собственным. И полотном, и пенькой, и лесом… Вот они, все по порядку разложены, души-то. Отдам по сто рублей за штуку. Как на подбор. Чай, не лапти. Степан Пробка. Что за силища была, трех аршин с вершком ростом. Милушкин, кирпичник. Мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник. Что шилом кольнет, то и сапоги и хоть бы в рот хмельного! Еремей Сорокоплёхин. Один станет за всех. В Москве торговал, одного оброку приносил по пятисот рублей. А эта вот чистая, безгрешная. Плотников ребенок в реке утоп. Нагрешить не успел. Эта подороже будет. Вот какой народ! Ну?
ЧИНОВНИК. Разве они теперь вам принадлежат?
СОБАКЕВИЧ. А то кому же? Вот документики, все честь по чести, и налоги уплачены. Кому хошь предъявлю. Хоть и самому Господу Богу. Да вы то что хотите?
ЧИНОВНИК. Я только хотел узнать, можно ли отсюда выбраться.
СОБАКЕВИЧ. Нельзя.
ЧИНОВНИК. Как так?
СОБАКЕВИЧ. А так. Тут вокруг только зверье дикое по лесам бродит, да вороны кружат. Здесь он и есть.
ЧИНОВНИК. Кто?
СОБАКЕВИЧ. Конец света.
ЧИНОВНИК. И что, никто не живет?
СОБАКЕВИЧ. Может, кто и живет, да мне до того дела нет.
ЧИНОВНИК. Как же мне быть?
СОБАКЕВИЧ. А вот как. (хватает) Распознал я тебя проклятый французишка! Парле ву франсе! Жэ ву при! Думал, не узнаю. У меня вот! Я на три сажени под землей вижу! (бьет, топчет ЧИНОВНИКА) Вынюхивать вздумал! Ты там у себя вынюхивай. Эскузэ муа! На! (нахлобучивает на ЧИНОВНИКА треуголку)
5.
ЧИНОВНИК. (стонет) А-а…
КОСТАНЖОГЛО. Что такое? Что это вы, сударь, тут развалились, ей-богу? Разве так можно? Давайте-ка поднимайтесь.
ЧИНОВНИК. По… Погодите.
КОСТАНЖОГЛО. Что вам, сударь? Я спешу.
ЧИНОВНИК. Не могли бы вы…
КОСТАНЖОГЛО. Денег взаймы не даю и обедов не устраиваю. Надо? Приезжай ко мне. Если в самом деле нуждающийся, то расскажи мне обстоятельно, как ты распорядишься моими деньгами. Если я увижу, что ты употребишь их умно и деньги принесут тебе явную прибыль, - я тебе не откажу и не возьму даже процентов. Так-то.
ЧИНОВНИК. Я только хотел…
КОСТАНЖОГЛО. Но бросать денег на ветер я не стану. (дает ЧИНОВНИКУ кирку,поднимает, ЧИНОВНИК начинает долбить землю ) Уж извините! Черт побери! Он затевает там какой-нибудь обед любовнице, или на сумасшедшую ногу убирает мебелями дом, или с распутницей в маскарад, юбилей там какой-нибудь в память того, что он даром прожил, а ему давай деньги взаймы! Вот вы, например.
ЧИНОВНИК. Я? (падает, КОСТАНЖОГЛО поддерживает)
КОСТАНЖОГЛО. Вы, вы, сударь. Что вы все время падаете? Работать надо, трудиться. Стоять, стоять! Если вы хотите разбогатеть скоро, так вы никогда не разбогатеете. Надо полюбить хозяйство. Начинать нужно с начала, а не с середины, с копейки, а не с рубля. Вы говорите – «дайте мне сто тысяч»…
ЧИНОВНИК. Я говорю? Помилуйте!
КОСТАНЖОГЛО. Ну, не говорите. Думаете. Стоять! Не падать! «дайте мне сто тысяч – я сейчас разбогатею». Не поверю! Шесть лет работайте сряду – садите, сейте, ройте землю, не отдыхая ни на минуту. Трудно? Трудно. Но зато потом, когда вы расшевелите хорошенько землю да станет она помогать вам сама, так это не то, что какой-нибудь миллион!.. да что вы, сударь все носом клюете? Вы, я вижу, охотник до видов. До красот, так сказать. Смотрите, погонитесь так за видами, останетесь без хлеба и без видов. На пользу смотрите, а не на красоту. Красота сама придет.
ЧИНОВНИК. Я хотел бы узнать…
КОСТАНЖОГЛО. Да что уж там, сударь. Стыдно. У вас тут лес, луга. Все поемные места. Да я заведу лен, да тысяч на пять одного льну отпущу. Репой засею, на репе четыре тысячи выручу. Этакое сокровище-землю бросить. Уж если нечем было копать, так заступом под огород вскопай. Огородом бы взял. Сам возьми в руку заступ, жену, детей, дворню заставь. Умрешь, по крайней мере, исполняя долг, а не то обожравшись свиньей за обедом! Э, сударь, да я вижу, что у вас все-таки охота падать. Ну, так падайте, падайте. (ЧИНОВНИК падает, КОСТАНЖОГЛО безуспешно пытается его поднять, бросает) Эх, сударь, сударь!
6.
Свет ирреальный, мертвенный.
ЧИНОВНИК. (приходит в себя) Боже ты мой, Боже… Зачем ты отвернулся от меня?.. (бормочет)
МАНИЛОВА. Он бредит.
МАНИЛОВ. Бредит, душенька, оставим его.
МАНИЛОВА. Но ведь надо как-то помочь.
МАНИЛОВ. Все само собой как-нибудь уладится, мой ангел. А разинь, душенька, свой ротик, я положу тебе этот кусочек.
МАНИЛОВА. Ах, душенька! (долгий поцелуй)
ЧИНОВНИК. Он не сумасшедший, не сумасшедший.
МАНИЛОВ. Да кто, сударь?
ЧИНОВНИК. Он. Это мы сумасшедшие… это вы…
МАНИЛОВ. Да бог с вами, сударь, что вы, право, такое говорите?
МАНИЛОВА. Он в горячке, он бредит.
МАНИЛОВ. Ах, оставь его! Пойдем.(ЧИНОВНИК пытается встать) Так вот. (МАНИЛОВ задирает платье, укладывает МАНИЛОВУ, любовная сцена) А вот здесь, душенька, хорошо бы выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки. И чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для простых крестьян.
МАНИЛОВА. Ах, душенька!
МАНИЛОВ. А потом хорошо бы построить дом с таким огромным бельведером, что можно оттуда видеть даже Москву. И там пить чай на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах.
МАНИЛОВА. Ах, душенька! (поцелуй)
МАНИЛОВ. А после приедет государь, посмотрит, и пожалует меня генералом.
МАНИЛОВА. Ах, душенька! (встает, оправляет платье, целует МАНИЛОВА)
ЧИНОВНИК. Один бы день вырвать из ряда других дней, один бы только день провести не в обычаях моего века, но в обычаях Вечного Века. Бог весть, может быть, за одно это желанье уже готова сброситься с небес нам лестница и протянуться рука, помогающая возлететь по ней. Но и одного дня не хочет провести так человек. И непонятной тоской уже загорелась земля. Черствей и черствей становится жизнь, все мельчает и мелеет, все глухо, могила повсюду. Боже! Пусто и страшно становится в Твоем мире!
МАНИЛОВ. (поцелуй)А!
МАНИЛОВА. (поцелуй) А!
ЧИНОВНИК. Как же вы здесь живете?
МАНИЛОВА. Чудесно живем, сударь, чудесно! Ах, душечка!
МАНИЛОВ. Шли бы вы себе, сударь с богом. Прекрасно живем мы, прекрасно. Нам никто не нужен. Все как-то само по себе устраивается. Главное, ни во что не мешаться. Так что идите с богом, идите.
Пропадают.
7.
ЧИНОВНИК. Я здесь, на самом краю земли, на самом краю души человеческой. Как мог заглянуть он сюда и увидеть эти бездны? Как у него хватило сил? Или не хватило? Или он заглянул и ужас охватил его? Быть может, он увидел тщетность усилий своих изменить душу человеческую?.. Мы все здесь подёнщики, обязанные работать и работать и глядеть вверх. ТАМ плата… Это его голос. Я слышу его внутри себя… Эй, ты, которая мертвая и которая живая. Я не хочу знать, что было, я не хочу знать, что будет!
ПЛЮШКИН. Что это вы, батюшка, кричите? Неужто ж не видите, никого нет дома.
ЧИНОВНИК. Вижу.
ПЛЮШКИН. Что, милостивый государь?
ЧИНОВНИК. Что никого нет дома.
ПЛЮШКИН. Хм… А вы тут по делу, или за какой другой надобностью? Здесь ничего нет. Бедствуем.
ЧИНОВНИК. Я знаю.
ПЛЮШКИН. Что вы знаете?
ЧИНОВНИК. Что здесь ничего нет.
ПЛЮШКИН. Хм… Тогда, значит, вы по делу?
ЧИНОВНИК. Наверное… Да, можно сказать, по делу.
ПЛЮШКИН. Ну, тогда я есть.
ЧИНОВНИК. Как просто – теперь вы есть.
ПЛЮШКИН. Что вы?
ЧИНОВНИК. Нет, ничего. Да кто вы такой?
ПЛЮШКИН. Я здесь всему хозяин. Прошу покорнейше садиться.
ЧИНОВНИК. Благодарю.
ПЛЮШКИН. Я давненько не вижу гостей. Да, признаться сказать, в них мало вижу проку. Завели пренеприличный обычай ездить друг к другу, а в хозяйстве-то упущения. Да и лошадей их корми сеном. И такой скверный анекдот, что сена хоть бы клок в целом хозяйстве. Того и гляди пойдешь на старости лет по миру.
ЧИНОВНИК. Я пеший.
ПЛЮШКИН. Славно, славно, верно, ученый человек. Ученого-то человека сразу видно. А что это вы как бы не в себе? Уж не волочились ли за актерками, да попали в историю? А?
ЧИНОВНИК. Нет-с.
Невнятные голоса с разных сторон время от времени.
ПЛЮШКИН. А не служили ли в военной службе?
ЧИНОВНИК. Нет-с, служил по статской. Да что ж вы тут один?
ПЛЮШКИН. Почему один? Прошка! Прошка!
ЧИНОВНИК оглядывается, стараясь кого-нибудь увидеть, но никого нет. Только далекие голоса. Сверху, снизу...
ПЛЮШКИН. Вот посмотрите, батюшка, какая рожа. Глуп ведь как дерево, а попробуй что-нибудь положить, мигом украдет. Ну, чего ты пришел, дурак, скажи, чего? Поставь самовар, слышишь, да вот возьми ключ да отдай Мавре, чтобы пошла в кладовую. Там на полке есть сухарь из кулича, чтобы подали к чаю. постой, куда же ты? Дурачина! Бес у тебя в ногах что ли чешется? Ты выслушай прежде. Сухарь-то сверху, чай, поиспортился, так пусть соскоблит его ножом, да крох не бросает, а снесет в курятник. Да смотри ты, ты не входи, брат в кладовую, не то я тебя знаешь! березовым-то веником, чтобы для вкуса-то. Вот у тебя теперь славный аппетит, так чтобы еще был получше. Вот попробуй-ка пойди в кладовую, а я тем временем из окна стану глядеть. Им ни в чем нельзя доверять.
ЧИНОВНИК. Благодарствую. Пил я уже и ел.
ПЛЮШКИН. Пили уже и ели! Да, конечно, хорошего общества человека хоть где узнаешь. Он не ест, а сыт. А как эдакой какой-нибудь воришка, да его сколько не корми… Так позвольте узнать, чем обязан?
ЧИНОВНИК. Ничем.
ПЛЮШКИН. Как это, право… Не пойму я, стар. У меня, батюшка, ничего нет.
ЧИНОВНИК. Да, я знаю-с…
ПЛЮШКИН. А то, что говорят, что у меня будто бы амбары от добра ломятся, так то врут. Врут безбожно. Вы бы, батюшка, наплевали в глаза тому, кто так говорит, ей-богу. (рассыпается кувшин, катятся драгоценные камни) Это так, камешки, дрянь всякая. Оно только кажется, что золото, а когда приглядишься, то сразу видишь, что дрянь.
ЧИНОВНИК. Я бы хотел узнать, нет ли отсюда какой дороги?
ПЛЮШКИН. И всего-то? Ах, благодетель, ах, господи ты мой, ах, святители вы мои. Вот утешил старика. Есть. Есть дорога. Как раз та, что вам надо. Я вам покажу. Нет, я вам прямо ее тотчас нарисую. Мавра! А Мавра! Куда ты дела, разбойница бумагу?
ЧИНОВНИК уже не смотрит по сторонам.
ПЛЮШКИН. Как не видывала, я вот по глазам вижу, что подтибрила, снесла пономаренку. Вот погоди-ка - на Страшном Суде черти припекут тебя за это железными рогатками. Вот посмотришь, как припекут! Скажут: «А вот тебе, мошенница, что барина обманывала!», - да горячими тебя и припекут.
ЧИНОВНИК. Я пойду.
ПЛЮШКИН. Чего ты расходилась, чего? Экая занозистая! Ей скажи слово, а она уж в ответ десяток. Ну, ступай, ступай.
8.
Звездное небо.
КОРОБОЧКА. Кто стучит? Кто там?
ЧИНОВНИК. Пусти, матушка переночевать.
КОРОБОЧКА. Вишь ты, какой востроногий, принесло тебя в какое время.
Здесь, чай, не постоялый двор. Ступай, откуда пришел.
ЧИНОВНИК. Что же делать, матушка, сбился с дороги. Не ночевать же в такое время в степи.
КОРОБОЧКА. Да, время темное, нехорошее время… Да ты кто такой? Из купцов?
ЧИНОВНИК. Да я уж теперь и не знаю… Из дворян, матушка… Был.
КОРОБОЧКА. Из дворян… Не знаю я никаких дворян. Нет никаких дворян. По военной части, что ли?
ЧИНОВНИК. Я по статской части, матушка… (усмехается) да по философской.
КОРОБОЧКА. Философ? Не можно. У меня народу полон двор, и все углы в хате заняты. Куда я тебя дену? У меня хата развалится, когда тебя помещу. Философ… Нет никаких философов.
ЧИНОВНИК. Как так нет? Кто же есть?
КОРОБОЧКА. А никого нет.
ЧИНОВНИК. Да вот же я …
КОРОБОЧКА. Да и тебя нет.
ЧИНОВНИК. Как так?
КОРОБОЧКА. Да уж так. Философ… Знаю я философов. Как только шаромыжник какой, то сразу и философ. И богословов знаю. Если таких пьяниц начнешь принимать, то и двора скоро не будет.
ЧИНОВНИК. Что же делать, матушка?
КОРОБОЧКА. Да мне-то какое дело? Ступай себе.
ЧИНОВНИК. Хоть покажите тогда, где тут какая дорога или город. Или хоть что-нибудь…
КОРОБОЧКА. Эк ты, кинулся! Нету тут никаких городов. И дорог никаких отродясь не было.
ЧИНОВНИК. Куда же я пойду, если и дорог то никаких нет?
КОРОБОЧКА. А сюда-то как зашел? Хорошо, я тебя впущу. Только лучше ли это будет, и не знаю. (впускает) В какое время принесло. Сумятица и вьюга такая. Может ты и поесть чего хочешь?
ЧИНОВНИК. Обойдусь.
КОРОБОЧКА. Вот и ладно. Пора-то ночная, приготовить нельзя. Да и печь не топилась совсем. Э, да я смотрю, ты горишь весь, и в грязи... Давай-ка сюда. Где так изволил засалиться?
ЧИНОВНИК. Да так... В бурю попал.
КОРОБОЧКА. Страсти какие. Да на тебе живого места нет. Постой, а ты, часом, не кузнец?
ЧИНОВНИК. Нет. Не кузнец.
КОРОБОЧКА. Да, правда ли? А, может, что кузнец?
ЧИНОВНИК. Нет.
КОРОБОЧКА. У меня давеча кузнец сгорел, коней подковать некому. Такой искусный был кузнец. И слесарное мастерство знал.
ЧИНОВНИК. Что же, у вас был пожар?
КОРОБОЧКА. Да нет, пожару у меня не было. Сам сгорел, отец мой. Внутри у него как-то загорелось, только синий огонек пошел от него. Весь истлел и почернел, как уголь. А такой был преискусный кузнец. А теперь мне и выехать не на чем. Да ты совсем плох, батюшка. На-ка, выпей.
ЧИНОВНИК. Что это?
КОРОБОЧКА. Настойка, отец мой. На жабрее, да на попутнике, да на царь-траве.
ЧИНОВНИК. Нехорошо мне.
КОРОБОЧКА. Сейчас пройдет. Сейчас. Доселе было при Агаряне царе небо медно и земля железна и не дала плоду от себя. Как утихнулись и ужахнулись реки, и ручьи, и малые источники, так утихнись кровь горячая, и щипота, и ломота. Слово мое, как ключ-небо, а замок - земля.
ЧИНОВНИК. Ты что?
КОРОБОЧКА. Лежи, отец мой. Лежи тихо. Встану я, пойду из двора потемну, в чисто поле за воротами. В чистом поле стоит свят окиан-камень, на окиан-камне сидит красная девица с шелковой ниткой, рану зашивает, щипь унимает и кровь заговариает. Чтобы не было ни щипоты, ни ломоты, ни опухоли, тем моим добрым словом ключ отныне и до веку…
ЧИНОВНИК. Что ты?.. Что ты делаешь?
КОРОБОЧКА. Тихо, тихо, отец мой. Тело я твое сберегаю. А душонку-то вынимаю.
ЧИНОВНИК. Зачем? Как я без души?
КОРОБОЧКА. А для чего она тебе? А мне сгодится.
ЧИНОВНИК. Нельзя мне… Нельзя мне без души, оставь.
КОРОБОЧКА. Можно, отец мой, можно. Другие могут, и ты сможешь. Я тебя сюда не звала, ты сам пришел. Что хотел, то и увидал. Чего желал, то и получил. Кто сюда заглянул, тому уж возврата нет.
ЧИНОВНИК. Оставь меня, оставь! Боже! Не отлучайся от меня!
КОРОБОЧКА. Эк, вспомнил! Поздно уж поминать. Пустое это, отец мой, брось. Вот они, мои голубчики, вот они, мои соколы, все здесь.
ЧИНОВНИК. Да ты… Да я тебя…
КОРОБОЧКА. Лежи, лежи, сейчас все пройдет.
ЧИНОВНИК. Да ты…
КОРОБОЧКА оборачивается ПАННОЧКОЙ.
ПАННОЧКА. Я, философ, я.
9.
ЧИНОВНИК. Уйди, проклятая, не тронь… Я тебя убью...
ПАННОЧКА. Такая твоя молитва надо мной, философ? Глупый ты, глупый.
ЧИНОВНИК. Больно мне. Вот здесь. (кладет руку себе на грудь)
ПАННОЧКА. Я знаю. Это душа твоя мается. Скоро все кончится, потерпи.
ЧИНОВНИК. Больно, жар горит, не могу.
ПАННОЧКА. Это хорошо, что больно. Без боли-то душа не очистится. Не может она без боли. Нельзя ей иначе, философ. Пропадет.
ЧИНОВНИК. Но почему я?... Зачем?..
ПАННОЧКА. Ты же хотел во всем разобраться. Вот я тебе всё и показала.
ЧИНОВНИК. Ты что, плачешь?
ПАННОЧКА. Нет, философ. Это ветер дождинки мне на лицо набросал.
ЧИНОВНИК. Ветер…
ПАННОЧКА. Ну, вот и всё.
ЧИНОВНИК. Что… всё?
ПАННОЧКА. Чиста теперь душа твоя, как роса на заре.
ЧИНОВНИК. Чиста… Погоди… Ты ведь говорила… если кто сам твою горечь на себя возьмет…
ПАННОЧКА. Выдумываешь ты. Ничего этого не было.
ЧИНОВНИК. Тот сразу же и погибнет…
ПАННОЧКА. Глупости это. Забудь.
ЧИНОВНИК. Так вот как я тебя погубил. Ты наперед всё знала… Что же ты мне не сказала?
ПАННОЧКА. Говорила. Да ты не слышал.
ЧИНОВНИК. Что же это, а? Что это?
ПАННОЧКА. Не печалься обо мне, философ. Прощай.
ЧИНОВНИК. Стой, стой, я все отчитаю, стой…
10.
Комната первой сцены.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Да я привел уже псалтырь читать, ваше благородие, там за дверью. Позвать, или сами кликните? А? Ну, я побежал… Что это с вами? Господи, да вы седой совсем. Ваше благородие… а где же покойник? Позвать кого… Господи!
ЧИНОВНИК. Его нет. Он ушел.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Как это ушел? Куда?
ЧИНОВНИК. Он один знает, куда. Он ушел, а мы остались.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Да что вы такое говорите?
ЧИНОВНИК. Оставь. Пусти. Смирно! Где это?.. где эта книга?
КВАРТАЛЬНЫЙ. Какая книга? Ваше благоро…
ЧИНОВНИК. Я хочу прочитать. Я хочу найти… Где она? Я больше не имею сил терпеть.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Прилягте, лучше прилягте.
ЧИНОВНИК. Они всё врут. Где она… одни листки какие-то, клочки… Может быть, «Прощальная повесть» моя подействует сколько-нибудь на тех, которые до сих пор еще считают жизнь игрушкою, и сердце их услышит хотя отчасти строгую тайну ее и сокровеннейшую небесную музыку этой тайны… Да где же книга, где? Я хочу прочитать, я хочу понять… одни обрывки… Соотечественники!..
КВАРТАЛЬНЫЙ. Ваше благородие, какие, к лешему, соотечественники?! Вам доктора звать впору!
ЧИНОВНИК. Пусти!.. Не знаю и не умею, как вас назвать в эту минуту… Соотечественники, я вас любил. Любил тою любовью, которую не высказывают, которую мне дал Бог, за которую благодарю Его, как за лучшее благодеяние. Потому что любовь эта была мне в радость и утешение среди наитягчайших моих страданий - во имя этой любви прошу выслушать сердцем мою «Прощальную повесть»… Господи, да где же она, где?.. Клянусь, я не сочинял и не выдумывал ее, она выпелась сама собою из души, которую воспитал Сам Бог испытаниями и горем, а звуки ее взялись из сокровенных сил нашей русской породы нам общей, по которой я близкий родственник вам всем. (хватает ветошь) Вот. Здесь она была. Здесь. Я ее вижу, я ее чувствую.
КВАРТАЛЬНЫЙ. Ваше благородие, помилуйте! (пытается забрать ветошь)
ЧИНОВНИК. Отдай!.. Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и все то, что ни есть в России. Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри ее и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней состраданья. А состраданье есть уже начало любви.
Вы еще не любите России, вы умеете только печалиться да раздражаться слухами обо всем дурном, что в ней ни делается. Нет, это еще не любовь. Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей. Нет, вы еще не любите Россию. А не полюбивши Россию, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не возгореться вам любовью к Богу. А не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам…
КВАРТАЛЬНЫЙ. Как хотите, ваше благородие, а я людей позову.
ЧИНОВНИК. Пусти. Я больше не имею сил терпеть. Боже! Что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду. Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах вынести всех мук их, голова горит моя, и всё кружится предо мною. Спасите меня! Возьмите меня! Дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Вон небо клубится передо мною, звездочка сверкает вдали, лес несется с темными деревьями и месяцем, сизый туман стелется под ногами. Дом ли мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына. Урони слезинку на его больную головушку. Посмотри, как мучат они его. Ему нет места на свете. Его гонят. Матушка, пожалей о своем больном дитятке… Лестницу, дайте мне лестницу.
2005 г.
___________