Мигвич

Евгения Серенко
 - Мигвич... - рваным шёпотом, в измученную болью и пламенем ночь. – Миг-вич.

   Встрепенулась Громовая Птица, повела чуть заметно крылом, и содрогнулось от грохота небо, и хлынули на стонущую землю ледяные потоки из неведомо откуда взявшихся туч.

 - Миг...

1.

   Третье купе, десятое место. Верхнее. Ну и хорошо, что верхнее: она отвернётся к стенке, притворится, что спит, и никто не будет лезть в душу. Жаль, всё время притворяться не получится: до Москвы больше суток, но как-нибудь.

   Инна забросила на третью полку нетяжёлую сумку («Инночка, не бери много,  позвонишь – мы сразу пришлём!) - и украдкой взглянула в окно: и чего стоят? Будто поезд без них не уйдёт!
 
   Вот и попутчица. И вторая следом.
  «Здравствуйте. Что вы сказали? На перроне стоят? Нет, это не меня провожают».

   Наконец-то угомонились. Надо же, столько шума! Тамара еще ничего, а Соня – просто какой-то шквал! Хорошо, третий никто не сел. Стоят. Ну, поезд, ну давай же, трогайся: замёрзли ведь! Хотя – какая ей разница? Она не просила её провожать. И встречать незачем, не так это и поздно: семь вечера. Быстренько переедет с Павелецкого на Курский, а там сорок минут на электричке и – бабушка.  Милая бабушка, она всё поймёт и не будет оправдывать этих обманщиков. Хотя... тоже ведь хранила их тайну целых четырнадцать лет. Интересно, а не будь той перечёркнутой записи в медицинской карточке, так и не узнала бы она своего настоящего имени? Инна Петровна Юданова. А что – неплохо звучит. Уж не хуже, чем Инна Анатольевна Хомич. Нужно будет узнать, как меняют отчество и фамилию. «Доча, доча моя». Четырнадцать лет вранья. Маме голову заморочил: всё умеет, всё знает - и костёр как разжечь, и рыбу поймать, и уху тройную  сварить; и дочку её крошечную в рюкзак и вперёд! «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок». А путь к сердцу женщины через что лежит? Обиженной женщины, оставшейся с ребёнком? Через этого ребёнка и лежит. Ну, ладно, добился он мамы, этот так называемый папочка, но врать-то зачем? «Доча моя любимая»... Доча. Да не твоя.


***

  Ну, наконец-то, тронулись!
 
  «До свидания, Тамара Петровна! Приезжайте еще!»
   Конечно, приятно, когда твоей работой довольны, но как же она устала! От неуютной гостиницы, несъедобных столовских биточков, чужих, пусть хороших,  людей. От всей этой командировки в самом конце декабря, когда нормальные люди к новому году готовятся. Муж с детьми уже ёлку нарядили, маму ждут. Побегать, конечно, пришлось, зато всем подарки купила, даже себе: мечта, а не сумка! Как увидела её – так и ахнула: мягкая, с короткой и длинной ручками, двенадцать кармашков! В Москве такой красоты не могла отыскать! Скорей бы домой!


***

    Ух... чуть успела! Всё не по-человечески сегодня, всё кувырком: вот что значит тайком уезжать. Ничего, путь неблизкий, успеется отдохнуть.

 - Ну, давайте знакомиться. Я – Соня. Тамара? Очень приятно. А вас, девушка, как зовут? Инна? Это не ваши там стоят на перроне? Нет? Такой холод сегодня – кошмар!  Как не на юге живём. Ну, вот и поехали.
 
 - Билет? Да, конечно. Скажите, а могу я занять эту нижнюю полку? Скоро кто-то подсядет? Ну, ладно, оно и на верхней неплохо!

***

   На крохотной станции, где поезд стоит всего пару минут, в купе вошла немолодая женщина.
 
 – Вот и все в сборе, - сказала Соня. – Давайте я вам помогу. Ого, чемодан-то тяжёлый! Как же вы его тащили? Ну, конечно, вас провожали. Всех провожают. Это только я – тайком, как шпион. Представляет: от жениха убежала! Видели кино с Джулией Робертс, где она со свадьбы сбегала? Вот и я так. Правда, у нас до свадьбы еще не дошло. Сумку тоже убрать? Я её под столик поставлю. Мария Антоновна? Очень приятно. Я Соня. А это Тамара. И Инна на верхней полке. Устраивайтесь, Мария Антоновна, садитесь к окошку. Скоро проводница чай принесёт, ужинать будем.


***

   Рано темнеет в декабре. И снег метёт: сколько глаз ни видит – бело! Только редкие кое-где огоньки. Что-то ждёт её в больнице той навороченной? Это соседка сказала: «Повезло же тебе, Мария! Не в простую больницу ложишься – навороченную». Да уж, повезло. Хорошо, когда всё хорошо, а если что серьёзноеЭ не помогут  те навороты. Ну вот, чай принесли. Пора ужинать.

 - Девочки, помогите на стол накрыть. Мне наклоняться трудно, а в сумке и курочка есть - вчера еще бегала, и  капустка своя, хрустящая, и яички. Садитесь, девочки, угощайтесь!

 - Ого, - засмеялась Соня. – Ну и стол у нас – как в ресторане. А у меня одни пирожки, больше ничего не успела. Я ведь тайком уезжала, если бы Вовка что заподозрил – в жизни не отпустил! Почему убежала? А надоело! Всё на мне: и когда свадьба, и кого пригласить, и ресторан, и фотограф. И где потом жить, что купить  и куда пойти – всё на мне! Я еще замуж не вышла, а уже устала. А  дети пойдут? Я ж с ума сойду: распашонки - пелёнки – покормить – постирать, а он только и будет смотреть свой дурацкий футбол. Вот и сбежала к подружке на Новый год: пусть покрутится, может, ценить больше будет. Тамара, садитесь поближе.

 - Да-да, только бутерброды свои достану. Я из командировки еду, где уж там что-то приличное в дорогу собрать. Мне эти командировки как по горлу ножом. Раз в год обязательно. У нас одни женщины в отделе, у всех дети, и кроме меня, никто поехать не может: не с кем детей оставить. У меня тоже двое, но свекровь присматривает. Повезло со свекровью? А что ей еще делать? Сериалы смотреть? Как начнёт их рассказывать – туши свет! Да в подробностях! Инночка, спускайся к столу. Как это: не голодная? Быть такого не может: с таким-то шикарным столом! Ну, Мария Антоновна, вы и хозяйка!

 - Да какая уж там хозяйка! Может, и была когда-то, да болезнь все силы отняла. Я ведь в больницу еду, зять мне обследование устроил: говорит, лучше этой клиники нет.
 
 - Зять устроил? – удивилась Тамара. – Хороший, видно, человек: тёщу любит.

 - Очень хороший. Дочка моя за ним, как за каменной стеной. Да вы его, наверное, знаете, он артист, в сериалах играет. Уж ваша-то свекровь, Тамара, точно знает. Правда, он больше отрицательных героев играет: говорит, они интереснее. Может, и так, не знаю. Инночка, попробуй курочку: я ее в сметане тушила.
 
 
   Мчится поезд сквозь снежную ночь.

   Тихо в третьем купе, но никто не спит. Думают попутчицы о своём: о навороченной больнице с лучшими специалистами, о родном человеке, в мгновение ставшем чужим; о подарках под ёлкой, о Вовке, тревожно звонящем подряд всем знакомым.
 
 - Мария Антоновна, вы не спите? – прошептала, свесившись с верхней полки, Соня. – Расскажите нам что-нибудь.

 - Да что же я вам расскажу? Вы, молодые, лучше всё знаете. Разве что сказку. Давненько я их не рассказывала.
 
2.

   Это было давным-давно - так давно, что никто и не помнит.
   На далёкой, за океаном, земле, там, где могучие кедры упираются вершинами в небо, на берегу ледникового озера с изумрудного цвета водой жило племя настоящих людей. Они называли себя аншинабе: настоящие люди, и были трудолюбивы и немногословны. А зачем много слов, если жизнь проста и понятна? Ты пришел на землю мужчиной – бить тебе зверя, ставить сети на рыбу и охранять свой народ от врагов. Ты пришла  женщиной – будешь рожать детей, поддерживать огонь в очаге и выделывать шкуры. Настоящие люди не судят, не лгут, не бывают виновны, не ведают страха, не скорбят об умерших: живут, как когда-то заповедали боги.

   В этом племени жила Кэнти. Шаман не ошибся, дав ей имя «поющая».
   Она пела ночью – и плачущая Луна называла ее своей дочерью.
   Пела утром – и высыхала роса на зелёной одежде Лесного Духа.
   Пела днём – и древние клёны расправляли коричневые листочки, а ягоды ярче алели на ковре из пушистого мха.
   Настоящие люди умели петь, и Кэнти пела не лучше других, но только она после каждой песни говорила странное слово «МигвИч».

 - Мигвич, - пересмешникам, что пытались ей подражать.
 - Мигвич, - замолкавшим тучам москитов.
 - Мигвич, - тарахтению козодоев и неслышно парящему в небе орлу.
 - Мигвич, - никогда и никем не виденной Громовой Птице, что дремала в огромном гнезде на вершине могучего красного кедра.

   Однажды случилась беда: на племя напали враги. Они пленили мужчин и разожгли  костер, чтобы сжечь слабых женщин и немощных стариков.
  Пламя подбиралось к ногам, и Кэнти запела чуть слышно:

- Мигвич...
 
   Встрепенулась Громовая Птица, повела чуть заметно крылом – и содрогнулось от грохота небо, и хлынули на стонущую землю ледяные потоки из неведомо откуда взявшихся туч.

 - Миг...

  Орел резко взмыл вверх, закричал что есть мочи и стремительно бросился вниз, а за ним орлиная стая. Орлы клевали врагов в глаза, били мощными крыльями; прибежавшие лоси топтали огонь, и выползшие из укрытий гремучие змеи обвивали чужие ноги.

   Когда все стихло, женщины побежали в лес и развязали плененных мужчин.

   Вечером измученное племя село отдохнуть у костра.

 - Почему Громовая Птица пришла нам на помощь? – Спросил настоящих людей Шаман. - Почему нас спасли звери, змеи и птицы? Духи сказали мне, почему. Поющая Женщина Кэнти каждый день говорила им всем «Мигвич»: пересмешникам за то, что стараются петь, орлу за то, что он сильный и зоркий, лосям и карибу за то, что без них нам не выжить.
 
   Он кивнул молодым индейцам:

 - Пусть гремят барабаны и нежно ликуют пимаки:  Мигвич всем, кто нас спас.


3.

   Скорей бы домой! 
   Интересно, нашёл ли Серёжа новую гирлянду? Она и сама не помнит, куда положила: летом еще купила. И звезду на верхушку куда-то засунула. Нашёл ли? Ну, если и не нашёл, не беда: скоро она будет дома, сама и найдёт. Соскучилась – слов нет! Людочка ждёт, каждый день спрашивает: «А мама завтра приедет?» Завтра, доченька, завтра! И Димка ждёт. Не спрашивает, конечно: взрослый ведь, одиннадцать лет! а ждёт. Но не признается от упрямства. Она понимает: переходный возраст, а вот как с ним свекровь управляется? С ногами больными, давлением вечным. Наверное, даже сериалы некогда посмотреть. Да уж, навалилось на неё забот. Тоже, наверное, ждёт: когда же Тома приедет? Утром встанет пораньше, чтобы к Новому году всего наготовить. Повезло ей всё-таки со свекровью: и сына хорошего воспитала, и с внуками возится с удовольствием. Ой, как же она забыла ей подарок купить? Всем купила, а про неё забыла. Нехорошо получилось. И ведь по магазинам не пробежаться: поезд поздно приходит. Стоп! Она подарит ей сумку! Мягкую, с двумя ручками, плюс двенадцать кармашков: и для ключей, и для телефона, и для всего. А то шарится свекровь в своей старой, потёртой: никогда ничего не найдёт. Как здорово она придумала с сумкой! И еще она скажет свекрови: «Мигвич. Мигвич, мама», - и свекровь поймет и заплачет.

   Ну, поезд, ну, миленький, побыстрей!


***

   Сколько уже? Десять вечера. Вовка, наверное, всех обзвонил, всех оббегал. Может, даже в полицию заявил. И куда её понесло, да тридцатого-то декабря? Ведь сколько раз убеждалась: как Новый Год встретишь, таким он и будет. Получается, целый год без Вовки пройдёт? Ну уж дудки! Она утром сойдёт на первой же крупной станции и купит билет домой. Как она об этой примете забыла? Вот идиотка! Обиделась, что всё на ней, а ведь радоваться этому нужно: доверяет ей Вовка. Во всём доверяет. Ну и глупая же она! Но ничего: послезавтра вернётся домой и попросит прощения. И еще она скажет: «Мигвич». Вовка сразу поймёт, что такое мигвич, потому что мигвич – он повсюду   мигвич, сколько бы ни прошло веков.


***

   А какое у неё было красивое платье на выпускном! Изумрудное, как вода в озере, на берегу которого пела когда-то Кэнти. Выпускной вечер. Всего несколько месяцев назад, а кажется – вечность. Потому что после него всё изменилось. Она проходила комиссию для поступления в институт, и медсестра, чтоб самой не идти, протянула карточку: «Отнесёшь окулисту». А на карточке над перечёркнутым «Инна Петровна Юданова» было написано её имя. Вечером она спросила родителей: «Кто мой настоящий отец?» Мама деланно удивилась: «А то ты не знаешь?»

А папа отвёл глаза.
 
Два дня назад он зашел к ней в комнату: «Инна, так больше нельзя. Ты уже взрослая». «Я вам не Инна. Я Инна Петровна Юданова. И я уезжаю жить к бабушке».

Самый лучший на свете папа. Он носил её маленькую на руках, а мама
сердилась: «Разбалуешь ребёнка»; ходил на родительские собрания и светился от гордости, если её хвалили. На выпускном они с мамой сидели в первом ряду, и когда она вышла получать аттестат – на каблучках, в изумрудном платье, со взрослой причёской – он первым захлопал в ладоши. Учил её никогда не обманывать, а сам столько лет врал.
 
Или не врал? Считал, что она недостаточно взрослая, чтобы понять?

Сегодня был такой холод, да ещё ветер с моря, а они с мамой стояли на перроне, пока поезд не тронулся.

Может, она не права? И напрасно превратила в ад свою и их жизнь? Что же ей делать? Вернуться назад? «Дочка, - учил её папа, - ошибки делают все. И ты наделаешь, это уж точно. Но нужно уметь их исправлять».
 
Исправлять.
 
На Павелецком, перед тем как поехать к бабушке, она купит обратный билет и отправит домой телеграмму.
 
«Дата. Поезд. Вагон. Мигвич».

И подпись: Инна Анатольевна Хомич.