А уж сколько, парень, свету,
Словно батюшкина печь! -
восклицает Иванушка, глядя на чудесных жар-птиц. К какому парню он обращается?
Никакого парня рядом нет. Он называет так самого себя? Или - своего конька? Или - читателя, - что совсем уж странно, поскольку сказку могут ведь читать не только парни, но и девушки, и девочки, и старушки; кроме того, мальчики и дедушки, и молодые мужья, а также джентльмены, среди которых первый и главный - сам царь... Что же это такое? Зачем этот "парень"? К чему?
Слово это было бы здесь странно, если б мы полагали автором сказки Петра Ершова. Хотя, с другой стороны, для Ершова это было бы и извинительно - ну, вставил парень слово - ни к селу, ни к городу, - и что с него возьмёшь, - студента восемнадцатилетнего? Ну, не подумал; что подвернулось под язык, то и сболтнул. Бывает!
Но мы-то полагаем автором этой сказки самого Александра Сергеевича, а у него случайных слов отродясь не бывало. Даже и в тринадцать лет он не писал "просто так", потому что что-то ему подвернулось под, так сказать, язык, - а уж тем более в тридцать пять... Значит, слово вставлено с умыслом.
Какой же умысел может быть в слове "парень"? Во-первых, согласимся, что слово это здесь явно лишнее. "Парень" - это обращение, - но - к кому оно, - если никого нет? Во-вторых, если его произнёс сам Пушкин, то для чего-то оно всё же нужно. Для чего? Ну, хотя бы для того, чтобы показать язык кому-то: "вот, смотрите, я произнёс слово "парень", - и ничего, - хуже не стало! Жар-птицы всё так же светят, - "словно батюшкина печь!" С батюшкой и его печью мы разберёмся ниже, а сейчас остановим своё внимание на слове "парень". Конечно, это вполне может быть обращение к самому себе, - ведь раннее его - Ивана - хитрый спальник уже назвал парнем:
Ражий парень, хоть куды!
Значит, к самому себе обращается Иван, и нечего мне тут огород городить? Ну, ладно, и допустим, что так, - и тогда, значит, зря выступила. Давайте тогда подумаем, почему жар-птицы сравниваются с батюшкиной печью? Горят, как угли в печи? Почему именно в батюшкиной? Что, в батюшкиной они горят наиболее ярко? Почему не просто в печи, а именно в батюшкиной? Опять выходит лишнее слово - "батюшка"! И - о каком "батюшке" вообще речь? Ведь и к царю применимо это слово: "царь-батюшка". А Иван теперь знает не только печку родного дома, но и печки царского дворца, поскольку живёт в нём уже несколько недель. Или для него соединились образ царя и образ батюшки, или родная милая печка вспомнилась, с которой он когда-то не хотел слезать? Всё, конечно, может быть. Но, однако, в двух подряд строчках нам попало два якобы лишних слова : "парень" и "батюшкина". Ведь смысл не изменился бы, а только выявился более чётко, если сказать:
А уж сколько свету, словно от печки!
Итак, два слова: "парень" и "батюшка", который связан с "печкой".
Странным образом, но слова эти - "парень" и "печь" - как магнитная стрелка на Север - указывают на одного человека: на Николая Михайловича Карамзина. Именно он заострял на них своё внимание. Слова "парень" Николай Михайлович терпеть не мог. «...Один мужик говорит "пичужечка" и "парень": первое приятно, второе отвратительно. При первом слове воображаю красный летний день, зеленое дерево на цветущем лугу, птичье гнездо, порхающую малиновку или пеночку и покойного селянина, который с тихим удовольствием смотрит на природу и говорит: Вот гнездо! вот пичужечка! При втором слове является моим мыслям дебелый мужик, который чешется неблагопристойным образом или утирает рукавом мокрые усы свои, говоря: ай парень! что за квас! Надобно признаться, что тут нет ничего интересного для души нашей! Итак, любезный мой И., нельзя ли вместо "парня" употребить другое слово?" Так писал Н.М.Карамзин И.И. Дмитриеву по поводу стихотворения последнего«Жаворонок с детьми и земледелец». Писано это было ещё до рождения А.С. Пушкина (1793). Переписка между литераторами тогда была вся известна всем, - по крайней мере, таким же литераторам. Наверняка дядя и отец Александра Пушкина были знакомы с этим письмом, - а через них и сам наш поэт. Думаю, что уже в Лицее Пушкин возразил Карамзину своим рисунком "Продавец кваса", где изображён парень с влажными усами. Потом он скажет в "Онегине" о супругах Лариных: "Им квас, как воздух, был потребен!" А слово "парень" Пушкин будет употреблять в своих произведениях, ближайшее из которых к "Коньку" - "Сказка о Мёртвой царевне и семи богатырях", где, - как помните, - говорится:
Если парень ты румяный,
Братец будешь нам названый...
Парнем назван и Гришка Отрепьев в сцене в корчме: "Парень-то, кажется, гол, как сокол..."
А совсем близко к нашей сказке по значению - это употребление слова "парень" в стихотворении "Всем красны боярские конюшни", которое при жизни Пушкина не печаталось:
Полюбил красну девку младой конюх,
Младой конюх, разгульный парень...
Иван-дурак - так же "младой конюх".
Как видим, Пушкин вставлял слово "парень" в свои произведения с удовольствием, не слушая "старика" Карамзина. А Карамзин ведь был не только писателем-сентименталистом, не только первым историком Российским; он был и первым преобразователем Русского языка. (Или - вторым, - после Ломоносова). Очень многие слова, которые мы сейчас употребляем в повседневной речи, были введены в наш язык Карамзиным. Пушкин, придя следом за ним, должен был сначала вобрать в себя, а потом - практически сразу - преодолеть карамзинскую эстетику, чтобы родить принципиально новый язык, - живой и свободный. Карамзин был человек талантливый, но Пушкин был - гений. Талант и гений противостоят друг другу более, чем гений и бездарность (что прекрасно показано в "Моцарте и Сальери": Моцарт - слепой скрипач - Сальери.) Гений - это принципиально новая система координат. Талант - это традиция. Гений противостоит всему, талант уживается со всем. И поэтому Карамзин писал:
«Я хвалю Самодержавие, а не либеральные идеи, то есть хвалю печи зимою в Северном климате» / Письмо Ивану Ивановичу Дмитриеву от 22 ноября 1817 года. Вот так знаменитый писатель и историк соединил власть батюшки-царя с печками.
А Пушкин в это время сочинял эпиграммы и ноэли на Александра, и писал у "хромого Тургенева" оду "Вольность". Вскоре же он был за них сослан, - благодаря заступничеству того же Карамзина - не очень далеко, - на Юг, а не на Север... Итак, "хвалю самодержавие, то есть, хвалю печи", - сказал Николай Михайлович. Отчего же жар-птицы у Пушкина светят, как царская печь?
Оттого, - думаю, - что известность Пушкину принесли именно его юношеские свободолюбивые, направленные против Александра I, творения. Известность и ссылку. Жары-птицы - птицы Славы. Славой был "нечаянно пригрет" трусливый по природе царь Александр Павлович, слава двадцатилетнего Пушкина "столкнулась" с этой царской славой - и превысила её впоследствии: "выше Александрийского столпа" вознёсся к концу жизни поэта его нерукотворный памятник. Но тогда - вначале - заспорили две славы: слава начинающего стихотворца со славой "Спасителя Европы"; жар-птицы Пушкина с печами Самодержавия. То есть, гений - с устоявшимся порядком, - столь любезным сердцу Н.М. Карамзина. Пушкин имеет дерзость сравнивать своих жар-птиц с царской - батюшкиной - печкой. С другой стороны, в славном 1812 году, - одной большой "печкой" стала для Наполеона родная поэту Москва. Благодаря именно этому событию Пушкин и стал русским национальным поэтом: "я начал писать с тринадцатилетнего возраста"... Так Александр Сергеевич творил собственную легенду. Тринадцать лет ему было, когда горела его Москва. Когда он понял, что он - русский, и что он - поэт (а начал писать он всё же намного раньше, - но, видимо, в основном на французском языке, и в основном это были подражания.) "Батюшкина печь" разгорелась так, что пламя её дошло до лицейской кельи тринадцатилетнего отрока, что и заставило его - не могущего в силу возраста встать в ряды воинов, - начать писать стихи во славу своего Отечества. И полетели его жар-птицы, рождённые в свете горящей гигантской "батюшкиной печи". Поскольку Самодержавия никто не отменял, - поэту-царю приходилось привозить славные свои творения - жар-птиц - на потеху царю-самодержцу. Но это будет уже с другим царём. Между ними - царями - лежал провал Михайловской ссылки, из которой Пушкин вернулся уже не просто славным поэтом, а - Пророком, - Михайловской ссылки, в которую Александра Сергеевича упёк всё тот же "добрый" царь Александр Павлович; "Царь-батюшка" православный...
Интересно в связи с этим размышление С.З. Агранович и Е.Е. Стефанского
(Самарский государственный университет)
в работе
"Концепты ПЕЧЬ и ПЕЧАЛЬ в языках и культурах славян":
"Глагол "упечь" в очень интересном контексте употребляется в повести А.С.Пушкина "Капитанская дочка".
Жена коменданта говорит Гриневу:
"А ты, мой батюшка, не печалься, что тебя упекли в наше захолустье".
[П;VI;275] (выделено нами. ѕ С.А., Е.С.).
Как видим, в одном предложении соединены глаголы "печалиться" и "упечь". Печаль Гринева (о которой он постоянно пишет в своих воспоминаниях) вызвана, конечно, расставанием с родным домом, разлукой с родителями. Между тем "упек" Петрушу в Белогорскую крепость именно его отец, пекшийся о нравственности сына."
Не сближаются ли и здесь выдуманный Гринёв и его отец с реальным Пушкиным и батюшкой-царём, упёкшим его в захолустные молдаванские степи?
Раннее филологи в своей работе разбирают связь глаголов "упечь" и "печалиться" с существительными "печь"; "упечь", в частности, значит - "сослать кого-то или засадить куда-то против его воли; а ещё - умертвить - отправить к праотцам, "под печку". Печь ассоциировалась с миром умерших предков - "отцов". Изначально древние славяне сжигали трупы умерших на костре, из этого костра потом образовалась печь. Печь, таким образом, изначально связана с родом, с умершими предками.
"Упёк меня в камер-пажи под старость лет", - говорил Пушкин в 1834 году о царе Николае Первом, - другом уже "царе-батюшке". То есть, приблизил к смерти.
Жары-птицы - жилицы иного мира. Они связаны с печью. Через печную трубу проходил этот путь - путь поимки жар-птицы - как его совершает ведьма-любовница гусара; в стихотворении Пушкина "Гусар" (1833). Недаром Иван ложится под корыто, и лежит там, как убитый. И недаром корыто - дубовое.
Видят в поле корыто простое,
Наезжают - ан гроб, да большой,
- пишет И.А. Бунин в стихотворении "Святогор и Илья".
Корыто - это гроб. Надо притвориться мёртвым, чтобы вступить во взаимодействие с тем миром - пройти через "батюшкину печь"...
Итак, Жары-птицы связаны с предками - с духовным, нематериальным миром, - с "животворящей святыней". Ведь это - птицы-фениксы, - они умирают, сдирая с себя старую кожу и возрождаясь в новой - так же на очаге, на печке. Таким образом, можно сказать, что "батюшкина печь" - это печь самого Бога. "Как труп, в пустыне я лежал, И Бога глас ко мне воззвал..." И вставил поэту-пророку в грудь "угль, пылающий огнём". Ту же "жар-птицу".
Но, - возвратясь к спору Пушкина с Карамзиным, - скажем, что Пушкин представляет некий "перпендикуляр" понятиям прежнего реформатора Русского языка, талантливого человека, но не гения. Пушкин выводит Русский язык на принципиально иную орбиту: где простонародное слово "парень" может быть сближено не только со словом "батюшка", которым может быть и сам царь (или даже сам Бог), но и с жар-птицами (что там какая-то "пичужечка"!), которые - райские птицы, царские птицы самого бога. Слово "парень" соединено и со словом "печь", которое для Карамзина сближено с самодержавием как с естественной необходимостью. Пушкин заявляет о том, что выше самодержца - Бог, - а ниже - ответственность перед предками. Царь - лишь звено между этими величинами. И не следует литератору русскому презирать ничего: "всё должно творить в этом языке". Это - как геометрия Лобачевского против геометрии Эвклида. В пушкинском - сферичном, не плоском, - мире параллельные так же пересекаются!
Так пересеклись слова "парень" и "батюшкина печь" в "Горбунке". У Карамзина это было бы немыслимо, поскольку - напомню, "парень" - "слово отвратительное", а "печи" в нашем северном климате так же необходимы, как и Самодержавие, - то есть, - царь-батюшка, - значит, - соотносятся с законной, царской, - "аристократической" - властью. Пушкин посмел их сблизить, скрестить...