Хоттабыч сдавал историю. Вообще-то его звали Хасан, но среди товарищей по группе это имя не прижилось. Ну, разве только у некоторых очень воспитанных девочек.
— В тысяча девятьсот… семнадцатом году… в Петрограде… Всероссийская… Коммунистическая… Партия… большевиков, — рожал он минут пять, ерзал на стуле.
Дальше ничего не помнил. Слова из учебника, вымученные в ночной зубрежке, выскочили из головы, словно клепки из плохо скроенного фюзеляжа. По профессии он был смотритель тюрьмы, и голова у него в принципе не была приспособлена к слишком высоким материям. Но без них, вернее без соответствующих оценок, путь к высшему образованию был закрыт, а без диплома улетучивались и надежды на более приличное место под солнцем.
— А можно я своими словами? — выдавил он, наконец, как будто до этого его языком водил кто-то другой.
Завкафедрой новейшей истории, профессор Кац, смотрел в окно. Зацветали акации. Хотелось думать о хорошем.
—Можно? — вывел его из благостных размышлений Хоттабыч.
Кац, знавший этого придурковатого субъекта уже с год, махнул рукой.
—В общем, эта, — начал Хоттабыч. — Большевики… матросы…
Он вбрасывал в воздух какие-то знаковые слова, но пока не мог связать их по смыслу.
— Ну, дальше, дальше, — кивал Кац. — Все правильно.
— А, — вдруг хлопнул себя по лбу Хоттабыч. — «Аврора»! Она там у них…
— Ну?
Хоттабыч обрадовался поддержке и выпалил:
— Зимний!
И снова смолк, поставленный в тупик чередой смутных событий, всколыхнувших когда-то историю.
—А эта… А-а… Своими словами. Можно? — жалобно пролепетал он снова, но не нашел должной точки опоры и смолк.
Кац ткнул авторучкой в экзаменационную ведомость. Из-под стола послышалось нетерпеливое притопывание его башмака. Он уже знал, что поставить. Ждал только из деликатности. Ну, всё же не русский. К тому же, балбес. А вообще он сегодня вечером собирался в ресторан. У жены день рождения.
—Итак? — спросил строго.
—Революция! Ленин! — вдруг вскрикнул Хасан. — Он был рабочим… У него была еще такая кепка… Как у Лужкова!
— Если бы только это, — грустно вымолвил Кац. — А пчёл он не разводил?
— Он декреты писал! — вспомнил Хоттабыч. — Заводы рабочим хотел отдать.
— Отдал?
Хоттабыч стушевался. Не понял иронии. Но всё же почувствовал под ногами очередной капкан и сел на своего любимого ишака:
— А можно я своими словами?
Кац вздохнул.
— У вас в билете какой вопрос? — спросил он.
— Строительство Днепрогэсса…
Скрепя сердце Кац, всё-таки вывел «уд», расписался. Захлопнул зачетку. Мысли о ресторане с женой улетучились, осталось, чёрт знает что. Его тошнило от неучей и тупиц. Первым порывом было выбросить эту зачётку к выходу. Но он сдержался и, скрывая брезгливость, щелчком пальцев подтолкнул её к студенту.
— Вон отсюда, — бросил устало.
В коридоре счастливчика обступили однополчане:
— Ну, как ты, Хасан?
— Слава аллаху!
Как бы там ни было, а диплом — в кармане. Высшее образование это вам не хухры-мухры...