И станет совесть
в строгом
карауле
и, знаком
справедливого конца,
все,
что они в других
послали,
пули
вернутся
и ударят
в их
сердца!
Николай Грибачёв
Телефонный звонок был громким и настойчивым, словно трубный глас с небес. Казалось, он проникает в каждую клеточку мозга Исельи. Она упорно не снимала трубку, но телефон названивал с периодичностью в пять минут.
« Чего я так испугалась? – подумала женщина. – Времена фашистской диктатуры Пиночета прошли. Сейчас совсем другое время. К власти пришло новое правительство, которое возглавляет демократ Патрисио Эйлвин».
Но тот панический ужас, который преследовал Иселью на протяжении долгих семнадцати лет, не оставлял её до сих пор.
И не существовало никакого лекарства против этого ужаса и чувства глубокой вины перед самым близким, родным человеком. И это чувство вины перестанет терзать её сердце, только тогда, когда оно остановится навсегда.
« Предательство не прощается, - тяжело вздохнула женщина. – Оно смывается только кровью!»
Иселья сняла трубку.
- Сеньора Гардель? – раздался на другом конце низкий женский голос.
- Да, Вы не ошиблись, это я. С кем имею честь говорить?
« Странно, - подумала Иселья. – Только вчера прилетела в Сантьяго, и кто-то уже об этом пронюхал. Отелей в столице много, но названивают почему то именно сюда - в отель Cumbres San Pedro de Atacama. Чем вызвано такое ко мне внимание?»
- Меня зовут Грасита Мендес, в девичестве Каптейн. Это имя ни о чём Вам не говорит?
- Нет, а разве мы знакомы?
- Скорее нет, чем да. Но много лет тому назад я любила Вашего сына…
Иселья почувствовала, как сердце её пронзила острая боль. Если не принять сейчас же лекарство, может случиться непоправимое. Где же таблетки? Она присела на стул возле телефонного аппарата и обнаружила на тумбочке рядом с ним стеклянную пробирку с нитроглицерином.
- Вам плохо, сеньора? – услышала она словно в отдалении всё тот же тревожный женский голос.
- Нет, всё в порядке. – Иселья одной рукой открыла пробирку, высыпала таблетки на тумбочку и положила таблетку под язык. Немного отдышавшись, она спросила. – Откуда вы узнали, что я прилетела в Сантьяго и что остановилась именно в этом отеле?
- Я вам всё объясню при встрече.
- Вы хотите со мной встретиться? Зачем?
- Это касается Вашего сына. Если Вы согласны встретиться со мной сегодня в 15 00 у входа на кладбище в южном пригороде Сантьяго, Пуэнте-Альто, я Вам буду очень признательна. К сожалению, другого свободного времени у меня нет.
- Почему именно там? – При слове « кладбище» Иселья почувствовала, как по её телу словно прошёл электрический ток. Сердце замерло и снова застучало – часто и громко. – Не лучше ли встретиться в кафе или в ресторане?
- Это было бы здорово! Но я знаю, что Вы не просто так проделали столь длинный путь из Аргентины в Чили. Вы ведь хотели найти своего сына? Не так ли? К сожалению, его давно нет в живых. Я могу показать Вам только его могилу.
- Я непременно буду около входа на кладбище ровно в 15 часов.
-До скорой встречи, сеньора.
- До скорой встречи. А как мы узнаем друг друга?
- Я найду Вас…
В трубке послышались короткие гудки. Настенные часы показывали без четверти двенадцать. До встречи с незнакомкой оставалось чуть больше трёх часов. Иселья вспомнила, что в холле отеля есть палатка, в которой продают живые цветы. На лифте она спустилась на первый этаж и купила восемь роскошных белых роз на длинных стеблях. Розы были свежими, словно их только что сорвали с куста. На глянцевых листьях поблёскивали хрустальные капельки воды.
Вернувшись в номер, женщина поставила цветы в вазу и прилегла на кровать.
Ах, память, память! Зачем ты так жестока? Почему не позволяешь забыть то, что помнить не хочется?
В кровавом сентябре 1973 года её сына, Аурелио, пришедшие к власти фашисты схватили одним из первых, обвинив в том, что он - коммунист. Аурелио не был ни коммунистом, ни социалистом. Он был художником и учился в Академии художеств в Сантьяго. Но вместо того, чтобы писать портреты, пейзажи и натюрморты, он вступил в знаменитую бригаду Рамоны Парры. Вместе с такими же, как и она, энтузиастами, её мальчик из зажиточной семьи расписывал пролёты мостов, стены, мостовые коммунистическими лозунгами и призывами в поддержку правительства Альенде. Вместе с ними в парке « Кинта Вергара» он кричал: « Ju- ven-tu-des co-mu-nis-tas de Chi-le»! *
*Молодые коммунисты Чили! – исп.
Он не хотел слушать мать и всегда поступал по-своему. Он не мог ей простить того, что это она была инициатором развода с отцом. Он также не мог ей простить того, что вместе со своей подругой, актрисой, и с другими дамочками из высшего общества она принимала участие в « кастрюльных бунтах», которые организовывала фашистская партия « Patria y Libertad».* (*Родина и свобода – исп.) Он считал, что она не должна была этого делать, потому что у таких, как она, «светских львиц», холодильники всегда были доверху набиты продуктами, тогда как другим людям нечем было накормить своих детей.
Аурелио с детства был странным ребёнком: молчаливым, замкнутым, неласковым к ней. Он всегда больше любил отца, и после развода родителей сын ещё больше ушёл в себя. Иселья мало занималась им, предоставив его на воспитание няне. Она больше заботилась о себе и о своей внешности. Много времени посвящала своим влиятельным подругам, которым до её сына не было никакого дела.
В свои сорок лет она была моложава и очень привлекательна. Имея юридическое образование, Иселья не работала ни дня по специальности, надеясь на толстые кошельки своих богатых возлюбленных.
Последним её любовником был дипломат Мануэль Диас из Министерства иностранных дел. В день ареста сына она была у него. Это Мануэль сообщил ей, что Аурелио арестован вместе со своей компанией. Он также убедил Иселью, чтобы та не ходила по тюрьмам и не разыскивала сына. Иначе её тоже арестуют, потому что обвинения против Аурелио - нешуточные: ему вменяется участие в коммунистических шествиях, агитация против военной хунты генерала Пиночета, которая теперь захватила власть в стране. В лучшем случае Иселью расстреляют, в худшем её ждут пытки. И если мужчин подвергают определённым пыткам, то женщин, которых обвиняют в измене Родине, в тюрьмах насилуют солдаты. Человек двадцать, по очереди.
Так сказал Мануэль.
Когда она представила себе картину, которую описывал любовник, Иселью затрясло от дикого ужаса. Она верила каждому его слову, потому что он был дипломатом.
После ареста Аурелио, Мануэль потребовал, чтобы Иселья срочно собрала самые необходимые вещи и документы и переехала к нему. А через несколько дней они попросили политического убежища в посольстве Аргентины. Бросив сына на произвол судьбы, мать и её любовник бежали из залитой кровью страны.
Добравшись с грехом пополам до Аргентины, они обосновались в Буэнос-Айресе, где получили вид на жительство, как политэмигранты. Мануэль сразу же нашёл работу в МИДе Аргентины, но через год бросил Иселью, по уши влюбившись в девятнадцатилетнюю красавицу-аргентинку, которая родила ему сына.
Оставшись без средств существования в чужой стране, Иселья, чтобы не умереть с голоду, была вынуждена устроиться сиделкой в одну богатую семью - ухаживать за полоумной старухой. Её тошнило от такой унизительной и грязной работы, раздражала старуха, но в Аргентине на тот момент была страшная безработица, так как туда потянулись тысячи беженцев из соседней Чили.
Иселья экономила на всём, откладывала деньги, мечтая рано или поздно вернуться на родину и заняться поисками сына. Она верила: фашизм не вечен. Но её ожидание затянулось на долгие семнадцать лет. И не проходило ни одной ночи, чтобы ей не снился её дорогой мальчик, юный и прекрасный, каким он остался в её памяти. Сны были похожи друг на друга, как братья близнецы: она видела себя сидящей на краешке широкой кровати в своей спальне в Сантьяго, а перед ней - Аурелио. Он стоит, сложив руки на груди, и пристально смотрит на неё с немым укором своими чёрными, словно чернослив, глазами.
Женщина не верила в чудеса, но регулярно посещала в церковь и молила Святую Деву, чтобы та сжалилась над ней и пощадила её ребёнка. Она каждый день покупала местные газеты и жадно вчитывалась в строки, посвящённые её несчастной родине. Постепенно в сознании женщины стал возникать протест: она поняла, что надежды на « крепкую руку» и «железную власть» в Чили не оправдались. Кроме крови, пыток, горя генерал Пиночет ничего не принёс чилийскому народу.
От постоянных дум и терзаний сердце бедной женщины не выдержало. Через три года после эмиграции у неё случился обширный инфаркт миокарда. В клинику её привезли уже будучи в состоянии клинической смерти, но аргентинские врачи совершили чудо, вытащив её с того света. А ещё ей помогло выздороветь страстное желание узнать хоть какую-нибудь информацию о сыне.
И вот теперь этот звонок.
*****
Сеньора Гардель ехала в такси по Сантьяго и не узнавала его. Как изменился город за семнадцать лет! На месте разрушенных во время фашистского путча домов возвышались современные здания из стекла и бетона.
«Интересно, - подумала Иселья, - а что теперь находится на месте виллы Гардель? Нужно будет обязательно туда наведаться».
Мысли путались, и она снова вспомнила о сыне. Кто помог похоронить Аурелио на кладбище в Пуэнте-Альто? В то время – она читала об этом в газетах – заключённых расстреливали тысячами, и их трупы сбрасывались в общие могилы или просто в океан, если тюрьмы были плавучими.
Водитель оказался на редкость разговорчивым человеком, но Иселья не настроена была на беседу с ним. Чем ближе она подъезжала к кладбищу, тем сильнее стучало её сердце от страха и вины перед мёртвым сыном.
Возле центрального входа на кладбище Пуэнте-Альто такси остановилось. Женщина расплатилась с водителем и вылезла из машины. Оглядевшись по сторонам, она заметила в стороне женщину, одетую в чёрное платье, с накинутой на голову чёрной мантильей. В руках она держала сумочку и несколько пунцовых роз. На вид незнакомке было лет тридцать пять – тридцать семь. Она была крупной и достаточно высокой. Широкие плечи и крепкие руки выдавали в ней спортсменку – пловчиху или человека, который долгое время занимался греблей на байдарке.
« Красавицей её не назовёшь, - подумала Иселья, - хотя что-то привлекательное в ней есть. Волосы довольно светлые – не типичны для коренных жительниц Чили. Ах, да, припоминаю: в девичестве фамилия её была Каптейн. Значит, у неё немецкие или голландские корни».
- Сеньора Гардель? – спросила женщина, подходя к Иселье. – Меня зовут Грасита. Пойдёмте, я покажу Вам могилу Аурелио.
И, взяв Иселью под руку, она повела её по асфальтированной дорожке, мимо скромных памятников и ухоженных цветников вглубь кладбища. Кругом было тихо и пустынно. Посетителей в это время дня почти не было - экскурсии сюда не водили в отличие от самого дорогого кладбища Сантьяго Cementerio General, где были похоронены родители сеньоры Гардель. Там вились изящные мощёные дорожки, кладбище утопало в зелени кустарников и деревьев. Привозили туда и многочисленные экскурсионные группы, чтобы показать живописные надгробья, мавзолеи, замки, роскошные статуи и даже пирамиды.
Это же кладбище было довольно скромным, и хоронили здесь людей простых, ничем не отличившихся перед отечеством.
Грасита уверенно шла вдоль центральной дорожки, ведя за собой женщину, всё дальше и дальше удаляясь от центрального входа.
« По всей видимости, она часто навещает могилу, - подумала Иселья, – раз дорога ей так хорошо знакома. Если бы не она, я одна здесь заблудилась бы».
Но вот Грасита свернула влево, к самой стене кладбища, и взору сеньоры Гардель предстала большая мраморная плита, на которой были нарисованы в профиль лица четырёх юношей. Ниже под рисунками стояли надписи:
РЕЙНАЛЬДО ТИРСО-ДЕ-МОЛИНА: РОДИЛСЯ 10 АВГУСТА 1954 ГОДА, ПОГИБ 21 СЕНТЯБРЯ 1973 ГОДА.
АУРЕЛИО ГАРДЕЛЬ: РОДИЛСЯ 11 СЕНТЯБРЯ 1954 ГОДА, ПОГИБ 21 СЕНТЯБРЯ 1973 ГОДА.
ЛОРЕНСО ГИОТ: РОДИЛСЯ 22 АПРЕЛЯ 1954 ГОДА, ПОГИБ 21 СЕНТЯБРЯ 1973 ГОДА.
МАУРИСИО ОХЕДА: РОДИЛСЯ 13 НОЯБРЯ 1954 ГОДА, ПОГИБ 21 СЕНТЯБРЯ 1973 ГОДА.
РОДИТЕЛИ И БЛИЗКИЕ СКОРБЯТ ПО НЕВИННО ЗАМУЧЕННЫМ ДЕТЯМ.
Одно лицо, изображённое на мраморной плите, сеньора Гардель узнала сразу. Это был её единственный сын Аурелио. Белые розы выпали у неё из рук, она опустилась на колени и горько зарыдала.
- Прости меня, мой мальчик! – захлёбываясь слёзами, шептала женщина, гладя изображение на холодной могильной плите. – Прости за то, что предала тебя. Теперь моё место рядом с тобой, в этой могиле.
Грасита стояла молча. Она понимала чувства матери и не мешала ей выплакаться. Простояв так минут десять, молодая женщина положила розы к подножию мраморной плиты и помогла Иселье подняться на ноги.
- Как Вы себя чувствуете, сеньора? – участливо спросила она.
- Спасибо, хорошо. Скажи, Грасита, а кто ухаживает за могилой? Ведь прошло столько лет…
- Добрые люди. Иногда прихожу я. Я ведь знала всех, кто лежит под этой мраморной плитой.
- А памятник? На чьи деньги поставлен памятник?
- На деньги сеньора Ласаро Тирсо-де-Молины. Это он, да ещё отец Херардо Велан, директор школы Святого Георгия, где когда-то учились ребята, ходили по моргам и искали их трупы. Потом, когда всех четверых нашли в морге на вилле Гримальди ( центр тайных пыток), сеньор Тирсо-де-Молина и отец Велан за большие деньги тайно, ночью вывезли четверых друзей оттуда и захоронили их вместе, в одной могиле. Это стоило им в то время немалого мужества. Ведь их тоже могли схватить, как родственников опасных преступников. Памятник был поставлен намного позже.
- Я помню сеньора Тирсо-де-Молину, - сказала Иселья, придя в себя. – Аурелио и Рейнальдо были очень дружны и сидели в школе за одной партой. Мы виделись с сеньором Ласаро на родительских собраниях. Я всегда считала его очень благородным человеком. Скажи, он сейчас жив?
- Жив. После смерти сеньоры Мануэлы, матери Рейнальдо, сеньор Тирсо-де-Молина так и не женился во второй раз. Сейчас он является владельцем сети продуктовых магазинов в Сантьяго. Это он даёт деньги людям, которые ухаживают за могилой ребят. Семью Маурисио Охеда забрали в тот же день, когда арестовали его самого. В живых не оставили никого, даже грудного брата Маурисио, Франсиско. О семье Лоренсо Гиота я ничего не знаю.
- Ты сказала, что трупы ребят были обнаружены в морге на вилле Гримальди? Скажи, их сильно пытали?
Грасита отвела в сторону взгляд. Этим красноречивым движением было сказано всё.
« Как я могу смотреть в глаза этой девочке, когда я, родная мать, постыдно сбежала из страны в то время, когда другие отдавали за неё свои жизни? – пронеслось в голове Исельи. – Посторонние люди разыскивали моего сына, а я в то время, как крыса отсиживалась в чужой стране, дрожа над своей никчёмной жизнью. Простит ли когда-нибудь Господь мои тяжкие прегрешения?»
- Помнится, у Аурелио был ещё один друг. Он пошёл по стопам отца и после окончания школы Святого Георгия поступил в Высшую военную академию.
- Да, его звали Эдуардо Гонсалес. В 1973 году он ещё учился в Академии. Во время военного переворота был в должности сержанта карабинеров. Эдуардо не мог смириться с теми зверствами, которые чинила военная хунта, и за неисполнение военных приказов был казнён, как и многие другие солдаты и офицеры, которые не подчинились новоявленной власти. Где его похоронили, не знает никто.
Иселья повернула к молодой женщине заплаканное лицо, и с её губ готов был сорваться вопрос: « А каким образом ты осталась в живых, раз общалась с Аурелио и его друзьями? Тебя тоже должны были схватить вместе с ними!» Но у неё не хватило духу задать ей этот непростой вопрос.
- Не терзайте свою душу, сеньора Гардель, - сказала мягко Грасита, словно прочитав мысли собеседницы. – Прошло слишком много времени, чтобы в чём-то себя упрекать. Тогда из страны бежало много богатых людей. Моей семье тоже предоставили убежище в посольстве Нидерландов, так как мой отец – голландец. Иначе мы сейчас с Вами не разговаривали бы. Бедняки, конечно, бежать не могли – у них не было для этого денег. Их фашисты прикладами выгоняли из своих хижин, сажали на грузовики и увозили в неизвестном направлении. Больше они к себе домой не возвращались.
Вспомнив о чём-то, Иселья положила руку на плечо Граситы и задала ей вопрос, который не давал ей покоя:
- Каким образом ты узнала, что я вернулась в Чили и живу именно в отеле Сumbres san Pedro de Atacama?
- Всё очень просто. По стечению обстоятельств я работаю в этом отеле администратором. Правда, у меня была другая мечта. Когда-то я училась в Университете на медицинском факультете и очень хотела стать врачом-хирургом. Но фашистский переворот круто изменил мою жизнь. Когда я снова вернулась в Сантьяго, устроилась администратором в отель. Просматривая списки проживающих в нём, я случайно наткнулась на знакомую фамилию. А узнать, что Вы прилетели из Буэнос-Айреса, не составило особого труда. Послушайте, сеньора Иселья, я принесла вам одну вещь, которая, думаю, очень Вас заинтересует.
С этими словами молодая женщина открыла сумочку и достала оттуда толстую ученическую тетрадь в траурной обложке. Бережно расправив загнутые страницы, она протянула тетрадь Иселье. Затем она снова опустила руку в сумочку и вынула фигурку маленького забавного бычка.
- Что это? – удивлённо спросила женщина.
- Это дневник Вашего сына, Аурелио. А эту игрушку я подарила ему на Новый год. 1973 год был годом Водного Быка. Эти вещи случайно оказались целыми и невредимыми и не попали в руки врагов. Может показаться странным, но обыск в Вашем доме проводили карабинеры, в числе которых оказался друг Аурелио, Эдуардо Гонсалес. Это он нашёл на кухне дневник Вашего сына. А записка, написанная Вам, лежала в спальне Аурелио на письменном столе. На ней стояла эта маленькая статуэтка. Рискуя жизнью, Эдуардо спрятал весь этот компромат у себя на груди, под форменной рубашкой. Потом незадолго до смерти он сумел передать мне и дневник, и записку, и бычка. Я храню их вот уже семнадцать лет. Внимательно прочтите дневник сына, сеньора. После того, как Вы его прочтёте, узнаете о самом главном. А теперь мне нужно идти. Я на машине. Если хотите, могу подвезти Вас к отелю.
- Спасибо тебе за всё, дочка. Я побуду ещё здесь… со своим сыном. Не беспокойся, я доеду на такси.
- Обещайте, что будете держать себя в руках!
- Обещаю …
*****
Вернувшись в номер, Иселья заперла дверь изнутри на ключ. Включив торшер, она села в глубокое кресло и пододвинула к себе пепельницу. Закурив с жадностью сигарету, она поставила фигурку бычка на журнальный столик. Бережно взяв в руки дневник сына, она прижала его к сердцу, затем обнюхала, словно бумага всё ещё хранила запах своего бывшего владельца. Несколько минут женщина тупо глядела на обложку, не осмеливаясь раскрыть тетрадь. Она никогда не читала ни чужих писем, ни чужих дневников, поэтому влезать в душу к человеку, пусть даже родному и давно умершему, было страшно и стыдно.
Но она обязана была это сделать. Последние слова, произнесённые Граситой на кладбище, насторожили и обеспокоили её. Какой ещё секрет хочет раскрыть ей эта молодая женщина? Какую тайну она хранит целых семнадцать лет?
Дрожащими руками Иселья открыла тетрадь. Узнав мелкий каллиграфический почерк погибшего сына, женщина снова заплакала. Несколько слезинок соскользнуло со щёк на потускневшие от времени строчки, и чернила немного расплылись, оставив на бумаге синие разводы.
Начинался дневник с автопортрета Аурелио. Под автопортретом стояла дата:
« 11 СЕНТЯБРЯ 1972 г.
Сегодня мне исполнилось 18 лет. Мы с друзьями решили отметить эту дату и пошли в кафе. Не хочу сидеть дома и выслушивать брюзжание матери и её нового мужа. Как я ненавижу его! Я понимаю, что после развода с отцом мать вышла замуж поспешно, с отчаяния. Она вечно называла отца мухэрьего. (бабник от исп. слова - mujer-женщина) Не понимаю, чем отличается отец-бабник от её нового мужа, тоже - бабника? Только тем, что отец – талантливый музыкант, а этот, новый – жулик и проходимец? Помню, когда отчим впервые увидел мою лучшую акварель, махнув рукой, сказал: «Мазня!» Мать тоже так считает. И вообще, она теперь полностью подчиняется этому жирному ювелиру, унижается перед ним, только в зад ещё его не целует. Мне же он ежедневно твердит, что я неблагодарная скотина, раз живу за его счёт. Пора бы мне уже самому начать зарабатывать деньги. Как только найду покупателей на свои картины, тут же уйду из этого дома к отцу. Он недавно мне позвонил, каялся, просил прощение, говорил, что жизнь у него не сложилась, что я единственное, что у него осталось дорогого. Он всё так же играет в оркестре Гостелерадио Чили на гобое. Отец видел мои картины. Он единственный человек, который сказал, что я очень талантлив. Талант ко мне перешёл в наследство от него, только в другом качестве. Какое счастье, что гены во мне отцовские, а не материнские!
Итак, я отвлёкся. Отец подарил мне на день рождения 1000 эскудо. Решил отметить это дело в кафе « El Caballo Alegro».* («Весёлая лошадь») Пригласил школьных друзей: Рейнальдо-Тирсо-де-Молину, Лоренсо Гиота и Маурисио Охеду. Девчонок не было. У нас крепкий мужской союз, и девчонкам в нём делать нечего!
Я заказал четыре порции касуэлы, ( в переводе с исп. « тушёное мясо». Национальное блюдо состоит из мяса, картофеля, тыквы, сельдерея, моркови, капусты, фасоли и др. овощей) четыре эмпанады с сырной начинкой, ( нац. блюдо – уголки из теста с различной начинкой внутри), для Маурисио – пастель де чокло. ( Пирог из кукурузы) Он парень простой, у него от замысловатых закусонов живот болит. Вино пили красное сухое – под эмпанаду – самое оно.
С ребятами всегда весело и интересно. Рейнальдо здорово рассказывает пикантные анекдоты. Иногда такое отмочит, что за животики хватаемся.
Лоренсо у нас святой. Он каждый день ходит на мессу в школу Святого Георгия и слушает проповеди нашего любимого учителя, отца Херардо Велана. Жаль, что из Лоренсо так и не получился священник.
Самый скромный из нас Маурисио. Он всего стесняется: своей залатанной одежды, девушек, ресторанов и кафе. Но лучше него никто не гоняет мяч на футбольном поле.
Сегодня нам не удалось посидеть в тишине. Народу в кафе было много, как никогда. Напротив нас за столиком сидели три девушки, кокетки и хохотушки. Одна брюнеточка с огромными, чуть раскосыми глазами и короткой стрижкой, не сводила с меня глаз. Ребята предупредили, что если и дальше она будет смотреть не в свою тарелку, а на меня, то я могу подавиться. А вообще девчонки оказались славными. Мы потом сдвинули наши столики и праздновали мой день рождения всемером.
Домой идти не хочется. Немного пройдусь, провожу Глорию. Договорились с ребятами, что завтра вечером пойдём играть в футбол.
*****
12 СЕНТЯБРЯ 1972 ГОДА
Погода сегодня класс! Довольно прохладно – нет той удушающей жары, как летом. После занятий в Академии мы встречались с отцом. Мать откуда-то узнала, что мы с ним общаемся. Возможно, подслушала телефонный разговор она, возможно жирный боров – её муженёк. Мамуля закатила мне скандал и предупредила, что если я не перестану встречаться с папой, то она сама ему позвонит. Однако, мамочка, ты опоздала! Я уже не тот робкий мальчик, который панически боялся твоего бесконечного плохого настроения. Теперь я сам могу решать, с кем и когда мне встречаться.
С отцом мы прошлись по парку, посидели в кафе. Он принёс мне пригласительный билет на два лица, на концерт, где будет выступать со своим оркестром. Я обязательно пойду с Рейнальдо. Ещё он обещал устроить выставку моих картин.
Жаль, что время бежит так быстро, и отцу нужно идти на работу. Договорились, что я приеду к нему в субботу.
Вечером встретились с ребятами на футбольном поле за школой Святого Георгия, где когда-то учились в одном классе. Тогда мы гоняли потрёпанный мяч, и крепче нашей дружбы не было дружбы в школе. Хотя все мы из разных семей.
Маурисио Охеда живёт в Коммуне Сан Мигель*( пролетарский район Сантьяго, его рабочее предместье) и происходит из многодетной семьи. Его отец работает металлургом на заводе, часто приходит домой пьяный и поколачивает жену, женщину тихую и безропотную.
Отец и мать Лоренсо Гиота оба медики. Сеньор Гиот работает в клинике врачом-гинекологом, мать – акушеркой. А их сын, Лоренсо, свято верит в Бога и всегда мечтал о поприще католического священника.
Отец Рейнальдо Тирсо-де-Молины имеет свою фабрику по производству мебели. Его семья живёт в Верхнем квартале, (буржуазный район Сантьяго) в трёхэтажном особняке, а на занятия в школу Рейнальдо привозил водитель на шикарной иномарке. Рейнальдо ходил с портфелем из крокодиловой кожи. Говорили, что замочек на его портфеле был из чистого золота.
Мой отец, как я уже писал – музыкант-гобоист. Наша семья тоже считалась зажиточной. У нас - двухэтажный дом в Верхнем квартале. К нам приходит кухарка, которая готовит еду, и домработница, которая содержит дом в чистоте. Моя мать никогда не стояла возле плиты и никогда не держала в руках половую тряпку. Когда я был маленький, ко мне была приставлена няня.
Родители развелись, когда мне исполнилось десять лет. И не мудрено: у матери – вздорный, капризный, неуживчивый характер. Я понимаю отца и не осуждаю его. Если бы у меня была такая жена, я бы удавился!
Футбол, как известно, смягчает классовые чувства. Когда после занятий мы приходили на футбольное поле, мы бросали свои портфели на землю, в одну кучу. На дешёвый портфель из дермантина, принадлежавший Маурисио, ложился портфель из шершавой свиной кожи Лоренсо. Поверх портфеля Лоренсо падал мой – из мягкой, шевровой кожи. А поверх этой кучи возвышался портфель Рейнальдо с золотой застёжкой.
У нас всё было общим: и поле, и мяч, и бутылка лимонада, и бутерброды, которые приносил с собой Рейнальдо на всех.
Детство прошло, наступила юность, а наша дружба с годами только окрепла. Правда частенько после матча, сидя на скамейке и жуя бутерброды, мы теперь обсуждаем проблемы текущей политики.
Первым обычно заводит разговор Маурисио.
- Не кажется ли вам, что Альенде медлит? – всё время задаёт он один и тот же вопрос.
- Медлит? – взрывается Лоренсо. – Хорошо бы, если всё было так! Многих пугает то, что он, наоборот, очень спешит!
В разговор вступает Рейнальдо:
- Вот от этого испуга хозяйки и покупают по двадцать пачек мыла, потому что боятся завтрашнего дня.
- А чего им бояться? – не унимается Маурисио. – Им, этим богатым дамочкам, этим «светским львицам», всё равно не отмыться добела!
- Так что ты предлагаешь? Не мыться вообще? – спрашивает Рейнальдо . – Можно, конечно, только, боюсь, месяца через два ты будешь похож на Эдмона Дантеса в тюремной камере замка Иф.
- Нет, бороться нужно не словами, а делами, - горячо возражает Маурисио. - Нужно уничтожать поднимающий голову фашизм. И я знаю, что нужно делать!
- Аурелио, а ты что молчишь? – задал мне как-то он вопрос. – Ты всегда слушаешь наши споры, а сам никогда в них не участвуешь. Почему? Трусишь?
- Я молчу не из трусости. Просто, не знаю, кто из вас прав. Иногда мне кажется, что прав ты, иногда – Лоренсо, иногда – Рейнальдо. Иногда вы все неправы…
- А кто прав?
- Кто-то четвёртый.
На этом наши дискуссии всегда заканчиваются, и мы расходимся по домам.
*****
2 ОКТЯБРЯ 1972 ГОДА
Суббота. У матери сегодня день рождения. Уйти из дома не удалось, поэтому терплю весь её многочисленный бомонд: мерзких друзей, отвратительных подруг, от которых меня тошнит. Скопление ядовитых скорпионов и хищных лицемеров! Заперся в своей комнате, но и там меня достали мамины подружки, старые и намалёванные. Все поголовно курят, так что дым в зале стоит столбом, словно кто-то бросил в окно дымовую шашку. Голова кругом идёт от всей этой пошлости, вульгарности, громкой музыки, потных, разгорячённых тел и открытого флирта.
Самой последней приехала мамина подруга, Дельмира Ороско. Она драматическая актриса, играет второстепенные роли в драматическом театре Сантьяго. Ей около сорока, но она пытается любыми путями выглядеть на двадцать пять: ходит в массажный кабинет, делает маски на лицо из всякой там дряни. Она, как никто другой, умеет прятать свою увядающую красоту под слоем грима на сцене и под слоем пудры в гостях. Не знаю, понимает ли она, что завтра невозможно будет скрыть, то, что она пытается спрятать сегодня?
Увидев меня, Дельмира как-то странно на меня посмотрела, словно впервые в жизни, бесцеремонно потрепала по щеке и почему-то сказала:
- Аурелио, а я и не заметила, что ты стал уже совсем взрослым!
Не знаю, зачем она это сказала, но весь вечер сеньора Ороско не давала мне прохода. Я должен был развлекать только её. Она заставляла меня танцевать только с ней. Я водил её в медленном танце, чувствуя, как тесно она ко мне прижимается, как горячо дышит мне в ухо и в шею. Мы пили с ней на веранде шампанское на брудершафт, она обнимала меня и нежно гладила по спине и ниже. Не знаю, что со мной произошло в тот момент, но от её сладких, дорогих духов, от её умелых ласк у меня вдруг закружилась голова и напрягся половой член. Впервые в жизни я захотел женщину. Возможно, всё это произошло от чрезмерно выпитого вина. Не знаю, до чего бы дело дошло, если б не мать, которая попросила меня показать гостям мои акварели. Я с поспешной радостью высвободился из объятий Дельмиры, убежал в свою комнату и заперся на ключ. Она же недовольно хмыкнула и сразу стала собираться домой.
*****
Перед очередной датой был нарисован женский портрет, и Иселья Гардель без труда узнала в нём свою бывшую подругу-актрису Дельмиру Ороско. Руки женщины затряслись мелкой дрожью. Она догадалась, о чём будет написано в следующей главе дневника.
*****
20 ОКТЯБРЯ 1972 ГОДА.
Сегодня занятий в Академии не было. С утра мать уехала со своим мухэрьего по магазинам. Я был дома один, когда раздался телефонный звонок. Я подошёл к телефону и снял трубку. Звонила Дельмира. Она сказала, что заболела, лежит в постели. Просила меня зайти к ней и принести почитать какую-нибудь книгу. У нас хорошая библиотека, и много классической литературы, но кроме меня её никто не читает. Я спросил, что именно хотела бы почитать сеньора? Она ответила, что любит Мопассана, а самое её любимое произведение - роман «Милый друг».
Я снял с полки нужную книгу и пошёл к Дельмире, благо идти не так далеко – она живёт через один квартал с нами. Когда позвонил, раздался низкий голос: « Дверь не закрыта».
Войдя в спальню, я увидел Дельмиру. Она лежала на тахте под тонкой простынёй, сквозь которую просвечивали все её прелести. Голова её была обмотана мокрым полотенцем, а глаза блестели каким-то странным блеском. Взглядом она указала на стул рядом с собой и приказала мне сесть. Я повиновался.
- У меня болят глаза, - сказала Дельмира. – Почитай мне, пожалуйста, вслух.
- Я не умею читать с выраженьем, - ответил я.
Она засмеялась. Её смех был похож на смех ведьмы. Мне стало как-то не по себе. Честно говоря, я растерялся. Но Дельмира пересадила меня поближе к себе и сама стала что-то декламировать. Я вдруг очень захотел поцеловать её, неловко ткнулся ей в лицо и испугался того, что сделал.
- Милый мой мальчик! – с материнской нежностью сказала Дельмира. – Не надо бояться своего желания. Что естественно, то совсем не стыдно. Приляг рядом со мной.
Когда я понял, что мне нужно будет расшнуровывать кроссовки и расстегивать молнию на джинсах, то невольно представил себя в довольно смешном виде. Но неуловимым движением рук женщина сама помогла мне снять всю одежду. Она уложила меня на тахту рядом с собой, абсолютно голого и стала страстно целовать в губы, ласкать грудь и живот. Меня трясло от холода и страха. И когда дело дошло до кульминации, то я понял, что ничего не могу. Видимо, я пережелал эту женщину. От отвращения к себе, я заплакал, уткнувшись в маленькие груди Дельмиры. И если бы в тот момент она меня оттолкнула, посмеялась бы надо мной, то, скорее всего, я возненавидел бы всех женщин мира. Но она погладила меня по влажным от пота волосам и нежно сказала:
- Ну что же ты плачешь, мой ангел? Всё будет хорошо. Такое иногда бывает с девственниками.
И за это я очень благодарен моей первой женщине!
*****
Следующая глава была датирована 8 ДЕКАБРЯ 1972 ГОДА.
Этот день я решил в Академию не ходить - прогулять. Завтра объясню сеньору Ледону, что у меня от жары разболелась голова.
Я брёл тогда без цели по городскому саду и думал о том, что я из себя представляю. Ребята ничего не знают о моих отношениях с Дельмирой, а если б узнали, то непременно заклеймили бы меня позором. Рейнальдо обязательно сказал бы, что я – набитый дурак, раз влюбился в старую тётку. Лоренсо непременно заявил бы, что в меня вселился Дьявол, и мне необходимо срочно пойти на исповедь к отцу Велану. Маурисио ничего бы не сказал, потому что считает, что не имеет права учить меня жить.
Пребывая весь в своих мыслях, я вдруг увидел, как по дорожке аллеи, по обрывкам прокламаций, по окуркам и ажурным теням бежит девушка с очень серьёзным лицом. Она была высока ростом, широка в плечах. Белая майка с надписью « Universidad de Chile» *( *Университет Чили – исп.) взмокла от пота, лохматые джинсовые шорты круто облегали её ягодицы. Она бежала так, словно отталкивала от себя сильными локтями что-то невидимое, неизвестное. Бежала, словно от её спортивного результата зависела история всей нашей страны. Потом она подпрыгнула, сорвала с дуба лист, взяла его в зубы, раскрутила, словно пропеллер и пустила в свободный полёт.
Я не знаю, что со мной в тот момент приключилось, но я повернулся и побежал следом за этой девушкой. Она была немножко великовата для меня, из-за этого так мне понравилась. Вслед за ней несся тёмно-русый хвост, словно хвост забавной гнедой лошадки, а рифлёные подошвы кроссовок оставляли на мокром песке дорожки чёткие, крупные следы.
Когда я поравнялся с незнакомкой, то увидел нос с горбинкой, глаз цвета шоколада, полные, обветренные, полуоткрытые губы, между которыми сверкали белоснежные зубы.
Девушка тоже заметила меня, и с выражением лёгкого презренья спросила:
- Тебе не тяжело бежать в костюме и ботинках?
- Тяжело, - ответил я, задыхаясь.
- Ничего, осталось совсем немного – десять километров. Добежишь?
- Я добегу. А что будет в конце пути?
- Конец пути.
Я остановился, быстро снял пиджак и рубашку и набросил их на крылья мраморного ангела, который попался нам на пути. Ботинки оставил в траве и побежал догонять девушку.
- Не украдут? – спросила она, увидев, что я остался в одних брюках.
- А я надеюсь на честность того ангела. Мы ведь живём в католической стране.
- Ты веришь в Бога?
- Во что-то верю…
- Ты мистик что ли?
- Нет, я художник.
- Что ж, кисточка и краски – достойное оружие для мужчины. А в какой партии ты состоишь?
- Веласкеса, Рафаэля, Эль Греко.
- Я не знаю такой партии.
- Партия хорошая, но слишком маленькая. А в какой состоишь ты?
- Пока ни в какой, но собираюсь вступить…
Я еле за ней поспевал. Она же – бежала и бежала, словно Олимпийская чемпионка. Мне было неудобно бежать босому. Острый, горячий щебень обжигал ступни, впивался в пятки.
Тропинка тем временем круто повернула влево, и я понял, что мы уже находимся за городом.
- А я учусь в Университете, на медицинском факультете, - гордо заявила незнакомка.
- И каким же врачом ты будешь после окончания Университета? Стоматологом, педиатром или венерологом?
- Я буду хирургом! – уверенно ответила бегунья.- Революции нужны хирурги!
- А что, разве стоматологи революции не нужны? – пошутил я. – Представляю, как будут выглядеть ораторы со своих трибун, если у них выпадут все зубы.
- Ну, за себя ты можешь не беспокоиться, nino*, ( * малыш – исп.) – зло огрызнулась девушка, - потому что твои зубы ещё молочные.
Обидеться я не успел, потому что моя прекрасная незнакомка вдруг громко вскрикнула и захромала, держась за правую ногу. Оказывается, она оступилась, попав ногой в выбоину, и подвернула лодыжку. Вот как бывает: и у врачей имеются слабые места! Я поспешил к ней на помощь, но она довольно грубо остановила меня:
- Но, но – руки убери, а то я и больной ногой могу тебе как следует врезать!
- Не бойся, - сказал я. – Я не съем твоей ноги. Знаешь, каждый художник – немного анатом. Мы тоже в Академии художеств изучаем строение скелета. Дай, я посмотрю твою лодыжку. Да, ножка не слишком миниатюрна. Хрустальный башмачок тебе не подойдёт.
И я дернул её ногу два раза. Она сквозь слёзы поблагодарила меня за оказанную помощь. Я же тем временем разорвал носовой платок и туго забинтовал ей щиколотку. Дальше девушка бежать не могла. Она упала в траву, а я присел рядом с ней.
- Знаешь, а ты сидишь на муравьиной куче, - прыснув, сказала незнакомка. - Теперь ты понял, что находится в конце пути?
Я тоже лёг спиной в траву рядом с ней и увидел, как пёстрая бабочка села на один из двух бугорков, которые приподнимали майку девушки. Я подкатился к своей попутчице, спугнув бабочку, и впился губами в сосок под майкой. Мои пальцы сжали её пальцы, а рёбра впились в её рёбра. Девушка сначала попыталась меня оттолкнуть, но потом раздумала и крепко обняла.
- Ты мне понравился ещё тогда, - сказала она, задыхаясь уже не от бега, - когда сбросил на крылья ангела свою одежду. Ты, наверное, хотел, чтобы он обулся и оделся? У тебя это получилось очень забавно.
Я ничего не смог ей ответить, потому что прикрыл губами её губы. Она ответила мне жадным поцелуем. Я понял, чего она хотела. И не потом, а сейчас.
Небо вдруг навалилось на нас, и мы стали с ней единым целым. А миллионы безмолвных свидетелей глядели на нас с примятой муравьиной кучи и не понимали, что происходит.
*****
В конце главы был изображён женский портрет в профиль. Иселья узнала в нём свою недавнюю знакомую Граситу. На портрете она была такой же юной, как и её покойный сын.
*****
25ДЕКАБРЯ 1972 ГОДА РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО.
Господи, прости мои прегрешения! Я люблю Граситу. Мы с ней – дети природы. Наш бег, начавшийся 8 декабря, продолжается до сих пор. Сама природа швырнула нас в объятия друг друга. Она – мой приз, моё дыхание, моё зрение, мои надежды. Не понимаю, как я мог жить без неё раньше? Когда мы вместе, мы вспоминаем наш бег – бег двух сумасшедших – и мы счастливы! Наверное, нам помог наш добрый, белокрылый ангел. В тот день, мы оба бежали от себя, но прибежали к себе. Всё так и должно было случиться, потому что от судьбы не убежишь. Пусть на нас косо смотрят ханжи, пусть смеются нам вслед неумные люди, пусть завидуют нам, молодым!
Мы теперь бежим, взявшись за руки, падаем на что-нибудь – неважно на что: на траву, на пахнущие йодом водоросли, на сиденье старого авто, которое почивает на кладбище машин, на кровать в дешёвом отеле.
Дельмире я ничего не сказал об отношениях с Граситой. Грасита не знает о существовании Дельмиры. Теперь мне приходится жить, разделившись на две половинки. Я постоянно обманываю то одну женщину, то другую. Когда я говорю Дельмире, что буду занят, то иду к Грасите. И наоборот. Где-то я прочитал, что женщину обмануть невозможно. Она обладает звериным нюхом и на расстоянии чувствует присутствие соперницы.
Так вышло и со мной. Сегодня мы с Граситой лежали обнажённые на песке, на берегу океана. Берег был пустынным, и любимая гладила меня бутылкой холодного лимонада по груди, по животу, по бёдрам. Мне было так приятно, что я не заметил, как рядом с нами проехала машина. А в той машине сидела Дельмира Ороско! Она всё видела. Ну почему она решила проехать именно в этом месте и в этот час?
Что было потом? Потом она приехала домой и наглоталась каких-то таблеток – скорее всего это было снотворное – решив таким образом свести счёты с жизнью, а заодно проучить меня. Её спасло чудо! В спальню заглянула домработница и вызвала «скорую».
В больнице врачи успели откачать Дельмиру.
Мать уверена, что её подруга сделала такой шаг от неудовлетворённости в жизни. Она не знает, что во всём виноват только я один.
Так трагически закончился праздничный день, когда люди заботятся о своей душе и обращаются к Богу. Я же, несчастный развратник и безбожник, в церковь не хожу и к Богу обращаюсь только в самых крайних случаях.
За то, что я делаю, меня ждёт суровая кара!
*****
26 ДЕКАБРЯ 1972 ГОДА.
Сегодня заходил в больницу. Меня не хотели пропускать к Дельмире, но я солгал, сказав, что она – моя мать. Строгий врач в роговых очках сурово посмотрел на меня и провёл в бокс.
Когда я увидел женщину, которую любил, я почувствовал себя убийцей. Я уткнулся в её восковую руку и заплакал от безысходности.
- Не плачь, милый! – пытаясь улыбнуться, сказала Дельмира. – Я сама во всём виновата.
- Нет, прости меня. Ты неправильно всё поняла, - лгал я ей. - Я люблю только тебя.
У меня не было силы воли, чтобы сказать ей честно: « Я люблю девушку, юную и страстную. Мне не стыдно с ней ходить по улицам. А к тебе я чувствую только сыновнюю любовь».
Но Дельмиру обмануть невозможно.
Я ушёл из больницы с тяжёлым камнем на сердце. А, может, это к лучшему, что она узнала правду?
*****
Иселья отложила в сторону тетрадь и провела ладонью по воспалённым глазам. Оказывается, она совсем не знала своего сына. Постоянно путаясь в своих проблемах, она не заметила, как из маленького мальчика он превратился во взрослого мужчину. Вместо того, чтобы приласкать Аурелио и расположить его к себе, она всё больше и больше отдаляла его от себя. Поэтому он и обратился к дневнику: кроме него ему не с кем было поделиться своей болью, своими трудностями, своей безысходностью.
« Надо отложить чтение до завтрашнего дня, иначе у меня случится второй инфаркт, - подумала женщина. – Никогда бы не подумала, что мне будет так тяжело читать мысли моего мальчика».
Потом она почувствовала сильный голод: за весь день она смогла только слегка позавтракать утром. Убрав дневник в прикроватную тумбочку, женщина спустилась на лифте на первый этаж и прошла в ресторан.
*****
Продолжение дневника.
31 ДЕКАБРЯ 1972 ГОДА.
Новый год провёли с Граситой в постели. Мы были в доме одни – её родители уехали на праздники к друзьям в Вальпараисо. Матери я сказал, что буду встречать Новый год с Рейнальдо. Опять ложь! Рейнальдо предупредил, что если позвонит мать, лишнего не болтать.
Конечно, в полночь мы с любимой подняли бокалы с шампанским за Новый 1973 год. Пожелали друг другу счастья и вечной любви. По китайскому календарю наступивший год – год Водяного Быка. Бык - очень сильный знак. Что принесёт он нашей стране и нам с Граситой в частности?
*****
18 ЯНВАРЯ 1973 ГОДА.
Хочу написать ещё об одном эпизоде раздвоённости моей души.
Есть у нас на курсе один преподаватель. Зовут его Тимотео Ледон. Он преподаёт студентам классицизм. Это очень странный и непонятный старик. Похож он на насекомое, которое называется богомол. Такой же высокий, тощий, нескладный. Одевается он неряшливо. Его прожжённый в нескольких местах пиджак такой же древний, как и его представления о живописи. Он такой в ней аккуратист, что не дай Бог, завести разговор на его занятиях о Пикассо или Матиссе.
- Если вам хочется прогресса, - с едкой усмешкой восклицает профессор, - тогда займитесь политикой, техникой или наукой. Но только не искусством! В искусстве прогресса нет и не будет! Вы говорите, что Пикассо – это прогресс? А Эль Греко – это что, регресс?
Он сгоняет с нас семь потов, заставляя часами срисовывать то помидор, то яблоко, которые достаёт из кармана помятых брюк. Периодически он прикладывается к плоской фляге, наполненной коньяком.
Иногда он вызывает обнажённых натурщиц и заставляет студентов срисовывать не всегда идеальные формы их тел.
Но есть у меня другой, тайный маэстро. Раз в неделю я беру у него уроки живописи. Сеньор Висенте Себальос - полная противоположность сеньору Ледону. Он страшный аккуратист в одежде, никогда не пьёт, говорит бархатно и нежно. Но его речи просто подрывные. В мансарде, где живёт сеньор Себальос, не найдёшь ни портретов, ни натюрмортов, ни пейзажей. Это – мятежник, подрыватель всех классических устоев. Он в открытую заявляет, что срисовывать натуру – это всё равно, что срисовывать кучу дерьма.
- Вас учат бездарно! – без конца ворчит сеньор Себальос. – Овощи и фрукты нужно не срисовывать. Их нужно есть! А срисовывать голых баб – это тоже большая глупость. Их природа создала не для того, чтобы их срисовывали, а чтобы с ними спать!
Я внимательно слушаю и первого маэстро и второго, но мне хочется чего-то третьего. Сам не знаю, чего. Реализм давно умер, обретя бессмертье. Абстракционизм тоже полностью изжил себя.
Хотя, нет, я знаю, что мне нужно. Грасита в своё время сказала, что революции нужны хирурги. Художники революции тоже нужны. Она обещала познакомить меня с ребятами из бригады Рамоны Парры. Вот где настоящий монументализм! Вот где поле деятельности для настоящего художника! Сейчас именно такое искусство нужно моей стране!
А учителя… Да пусть они перегрызутся между собой, как пауки в банке. У меня есть своё мнение и свой вкус! Не хочу подстраиваться ни под одного, ни под другого!
*****
12 ФЕВРАЛЯ 1973 ГОДА
Сегодня в « Кинта Вергара» был митинг в поддержку Сальвадора Альенде. Митинг был организован молодыми коммунистами и комсомольцами из разных учебных заведений Сантьяго.
Меня на этот митинг затащила Грасита. Она, как и мечтала, вступила в организацию Коммунистическая молодёжь Чили. Кумиром для неё является генеральный секретарь этой организации - Гладис Марин. Когда эта прекрасная женщина выступала перед толпой студентов, ото всюду раздавались громкие крики:
- I Ju-ven-tu-des co-munis-tas de Chi-le! i Vi-va Allende!*
* Молодые коммунисты Чили! Да здравствует Альенде!
Мы тоже с Граситой кричали, а Гладис улыбалась и махала нам рукой.
А в это самое время по улице шла другая процессия, организованная фашистской партией « Patria y Libertad». Впереди вышагивали молодые люди в чёрных рубашках. Они несли плакаты, на которых были намалёваны знаки этой организации, напоминающие свастику немецких национал-социалистов. За чернорубашечниками двигалась колонна, состоявшая в основном из женщин-домохозяек, которые громко стучали поварёшками по пустым кастрюлям, и кричали: « Долой Альенде!» Я понял, что это так называемый «кастрюльный бунт». Женщины из обеспеченных семей вышли на улицу, чтобы показать, что они настолько голодны, что даже кастрюли у них пустые.
Вдруг я заметил знакомый бежевый « Фольксваген». За рулём сидела моя мать, а из окна автомобиля, высунувшись по пояс, била по пустой кастрюле Дельмира Ороско. В тот момент она напоминала индейца, который долбит в свой ритуальный барабан. И тогда я возненавидел их обеих. Простому народу нечем кормить своих детей, а моя мамаша с этой дамочкой дурью маются, выдавая себя за нищих и голодных. Какой стыд жить под одной крышей с такой « львицей»! И она мне ещё будет указывать: встречаться мне с отцом или нет! Папа никогда не позволил бы себе таких выходок. Пусть он не состоит ни в какой партии, но у него хотя бы есть совесть.
*****
27 ФЕВРАЛЯ 1973 ГОДА
День выдался на редкость жарким и душным + 32 градуса в тени. Сильно парит, наверное, к дождю. Сегодня мы с Граситой идём на концерт. Будет выступать оркестр, в котором играет мой отец. Я познакомил отца с Граситой. Он мне сказал, что у меня классная подруга. Папа не лицемер и не ханжа, как матушка и её муженёк. Ему можно верить.
Мне нравится музыка композиторов-романтиков. Мой любимый композитор Феликс Мендельсон. Терпеть не могу современную какофонию и бравурные марши – они напоминают мне марши времён третьего рейха.
Грасита любит музыку героическую, особенно сонаты и симфонии Бетховена. Ей также очень нравятся песни нашего певца Виктора Хара. Оно и понятно: девушка она революционно настроенная и у неё свой, специфический вкус.
Папа постарался: места у нас были роскошные. Мы сидели в центре зала, в третьем ряду, возле самой сцены.
Оркестр исполнял музыку разных направлений: и классическую, и современных композиторов и народную. Когда музыканты играли 17 симфонию « Буря» Людвига Ван Бетховена, у Граситы горели глаза и пылали щёки. Она подалась вперёд и вся обратилась в слух.
Мне тоже нравится это произведение, особенно первая его часть, которая называется « Allegretto». Потом оркестр, как по заказу, исполнил концерт для скрипки с оркестром ми минор Феликса Мендельсона. Это моё любимое произведение. Я просто балдею от этой музыки!
После концерта мы подождали папу, и он развёз нас по домам.
В сентябре отец с оркестром улетает на гастроли в Испанию. Я очень рад за него, хотя понимаю, что мне его будет очень не хватать.
*****
3 МАРТА 1973 ГОДА.
Кажется, мать разводится со своим жирным боровом. Не знаю, какая кошка между ними пробежала, но я очень рад этому событию!
Однако, не стоит слишком обольщаться, что она будет проводить время в стенах дома, со мной. На горизонте уже замаячил очередной любовник. Она сказала, что он – дипломат, сотрудник МИДа. Зовут его Мануэль Диас. Я ни разу его не видел, но уже ненавижу. Когда же, наконец, моя матушка остепенится? Ведь не девочка уже! Другие семьи, как семьи, а наша – чёрт знает что!
После Академии домой идти не хочется. Мои ребята все заняты делами: Маурисио пошёл по стопам своего отца. Он работает рабочим на металлургическом заводе. Лоренсо с утра до вечера пропадает в школе Святого Георгия. Отец Велан взял его учителем, и теперь он преподаёт детям английский язык. Лучше него в нашем классе никто этот язык не знал. Вообще у Лоренсо отличная память и склонность к изучению иностранных языков. Рейнальдо учится в Техническом университете и после его окончания мечтает построить завод по переработке бытовых отходов.
Ну а я иду к своим новым друзьям из бригады Рамоны Парры. Мы берём вёдра с красками, кисти, садимся в грузовик, ездим по городу и расписываем стены и тротуары лозунгами в поддержку Сальвадора Альенде, а также его портретами. Получается нечто наподобие граффити. Мне это новое занятие очень нравится: никто тебе не указывает, какого цвета нужно брать краски и какого размера должен быть рисунок. Всё построено на полном доверии и взаимопонимании – никакого насилия над творчеством.
Мать не знает, о моём новом увлечении, а если б узнала, то прекратила бы субсидировать меня деньгами – ведь она ненавидит нынешнее правительство, а в Академии я учусь за её счёт.
Грасита заканчивает второй курс медицинского факультета. Она с таким упоением рассказывает про анатомичку, что меня начинает тошнить от её рассказов. Но я понимаю: она – будущий хирург, и ей, это не очень приятное занятие, просто необходимо.
*****
22 АПРЕЛЯ 1973 ГОДА
Сегодня Лоренсо исполняется 19 лет. Как странно! Наш несостоявшийся падре родился в один день с Лениным, вождём советских коммунистов. Лоренсо - самый старший из нашей дружной компании и, пожалуй, самый мудрый. Он всех нас пригласил в ресторан. Маурисио сегодня почему то не пришёл. Лоренсо незаметно шепнул мне, что наш общий друг вступил в какую-то ультралевую организацию и смастерил бомбу. Это очень опасно, ведь бомба может взорваться у него в руках и убить совсем не того, кого он задумал. Он ведь может убить самых близких ему людей: свою мать, меня, Лоренсо, Рейнальдо. Но на него кто-то донёс. Маурисио схватили, и теперь он сидит в тюрьме за терроризм.
Для меня это, конечно, ужасная новость!
Я пришёл в ресторан вместе с Граситой. Хотел познакомить её со своими друзьями. Но теперь не знаю, как себя вести. У Рейнальдо и Лоренсо взгляды на современную политику в корне отличаются от взглядов Граситы. Если она не найдёт с моими друзьями общего языка, мы сразу же уйдём.
Меня очень беспокоит Маурисио. Интересно, кто тот гнусный предатель, который настрочил на него донос?
За Граситу я переживал напрасно. Ребята оказались умнее и тактичнее, чем я о них думал. Увидев, что я пришёл с девушкой, они не стали заводить разговор о политике. Грасита всем очень понравилась, даже скептику Лоренсо. Он даже забыл про день своего рождения – стал допрашивать нас, когда мы собираемся играть свадьбу?
- Когда папа вернётся с гастролей, - ответил я.
Грасита в знак согласия кивнула.
- Я полностью согласна с Аурелио, - сказала она. – В середине сентябре мы с родителями улететаем в Нидерланды – проведать бабушку. А в октябре самое время играть свадьбы – и не холодно, и не жарко. Хочу, чтобы у нас с Аурелио вся жизнь была - вечная весна! А вы, ребята, будете самыми дорогими гостями на нашей свадьбе.
- А теперь опустимся на землю и вспомним, по какому случаю мы здесь собрались, - вступил в разговор Лоренсо. - Предлагаю выпить шампанского, пока оно не прокисло.
Хозяин торжества достал из ведёрка со льдом бутылку шампанского и торжественно разлил искрящийся напиток по бокалам.
- Я пить не буду, - заявила Грасита. – Налей мне лучше минеральной воды, Аурелио.
- Что случилось? – обеспокоенно спросил я.
- Ничего, любимый. Боюсь, от холодного шампанского у меня заболит горло.
- А я думал, что у тебя только одно больное место – ноги, но, оказывается, ещё и горло.
Грасита весело рассмеялась, и её радостное настроение передалось всем.
*****
Иселья чутьём женщины, поняла, почему в тот день Грасита отказалась от шампанского. А что же Аурелио? Он не знал ни о чём? Почему Грасита не посвятила его в их общую тайну? Либо она ошиблась, либо не хотела ничего ему говорить. Ведь они оба были совсем ещё детьми. А если, это правда?.. Нужно будет спросить у Граситы…
30 МАЯ 1973 ГОДА
Сижу дома. Заболела мать. Обычно в субботу я уезжаю к отцу и остаюсь у него на воскресение.
Вздрогнул от телефонного звонка, как от грома небесного. Подошёл, снял трубку. Звонил отец.
- Здравствуй, сын! Вчера была суббота. Ждал тебя целый день. Вот решил позвонить. Что-то случилось? Ты заболел?
- Нет, заболела мама.
- Как помнится, она всегда с удовольствием болела по субботам, чтобы ты не встречался со мной.
- Но она и в самом деле заболела. С утра в постели лежит.
- Что же ты мне не позвонил?
- Я звонил, но твой телефон, видимо, был испорчен.
- Мой телефон в полном порядке. Скорее всего, ваш телефон прихворнул, - с иронией сказал отец. – Видимо, заразился гриппом от своей хозяйки.
В тот момент в коридоре появилась мать в махровом халате, с пузырьком и пипеткой в руках.
- Аурелио, помоги мне, пожалуйста, закапать в нос, - попросила она. - Руки совсем не слушаются.
Но, увидев снятую трубку и мой растерянный вид, она всё поняла, выхватила у меня трубку из рук и грубым голосом почти прокричала в неё:
- Неужели ты не можешь не звонить хотя бы тогда, когда я болею? – И так хлопнула трубкой по аппарату, что он едва не развалился на две части.
- Что, к нему собрался? – со злой иронией бросила она мне. – Что ж, иди! Пойми, наконец, что, он предал тебя, когда ты был совсем ещё маленьким. Но ведь ты у нас такой добрый! Ты всё ему простил! А меня, которая растила тебя, ты просто ненавидишь!
И, закинув голову, она сама вонзила себе в нос пипетку и, заплакав, пошла к себе в спальню.
Когда мать ушла, телефон снова зазвонил, словно выждав, когда я останусь один.
На этот раз звонил сеньор Ледон.
- Так вот, Аурелио, что я тебе скажу. Если ты будешь водить дружбу с этим неудачником Себальосом, ко мне на занятия можешь не приходить!
Меня, словно обдало коньячным перегаром. Честно говоря, я не ожидал этого звонка.
Через пять минут телефон затрезвонил снова.
« Чёрт бы его побрал! – со злостью подумал я. – Сегодня как будто все сговорились свести меня с ума! Не буду снимать трубку».
И снял. Звонил Маурисио.
- C террористическим приветом! – сыронизировал он.
- Ты где пропадал, companero? – спросил я, как будто ничего не знал. – Почему не был на дне рождения твоего любимчика Лоренсо?
- Разве ты ничего не знал? Я сидел в тюрьме, - сказал Маурисио. – Меня только сегодня выпустили… на поруки. Подписал бумажонку, что буду пай-мальчиком, и никогда больше не буду делать этих гадких бомб. Знаешь, Аурелио, мне все уши прожужжали, что на меня донёс мой лучший друг. Наш «апостол», у которого любимое выражение: « Не убий», вряд ли мог бы это сделать. А ты как думаешь?
- Я тоже так думаю, потому что Лоренсо слишком чистоплотный.
- Да, он всегда был против того, чем я занимаюсь. Предают люди, у которых нет никаких принципов. Не понимаешь, о чём я говорю?
- Нет.
- Ты просто не хочешь ничего понимать. А помнишь, ты как-то зашёл ко мне домой и увидел динамит? «Апостол» сразу стал бы кричать, читать мне проповеди, а ты смолчал и только как-то странно посмотрел на меня. Вот я и подумал: а почему бы тебе вместо акварели, темперы, масла, не взять в руки перо и чернила и не настрочить донос? Уж очень ты всегда подозрительно молчишь…
Я не смог больше терпеть несправедливые оскорбления в свой адрес, повесил трубку и понял, что потерял Маурисио навсегда! Во рту ощущался металлический привкус, словно мне засунули между зубов дуло пистолета.
*****
В конце главы был изображён бывший муж Исельи, Раймундо. Портрет был сделан мастерски. Раймундо казался живым.
« А вот мой портрет Аурелио ни разу не нарисовал,- с горечью подумала Иселья. – Да, видимо, слишком « хорошая» я была ему мать, раз он меня так ненавидел. Значит, было за что!»
Чуть ниже женщина увидела портрет друга Аурелио, Маурисио Охеда. Его он изобразил с лицом целеустремлённым и одухотворённым. Это было лицо борца за свободу и независимость родины. Она припомнила, что на памятнике у Маурисио было точно такое же лицо.
« Конечно же, - подумала она. – Гравёр срисовывал портрет Маурисио с дневника моего сына. Помнится, Грасита упомянула, что фашисты уничтожили всю его семью, даже грудного брата не пожалели. Скорее всего, они разгромили весь посёлок, не оставив камня на камне. Какие уж там портреты и фотографии!»
29 ИЮНЯ 1973 ГОДА
Утром в Сантьяго на улицу выехало несколько танков, бронемашин и грузовиков с солдатами. Проехав к площади Бульнеса, один из танков обстрелял президентский дворец. Другие машины двинулись к Министерству обороны. Танк « Шерман» подошёл к фасаду здания, поднялся по лестничным маршам, ударом корпуса выбил дверь и выстрелил по вестибюлю. Этот мятеж подавили к вечеру. Я уверен, что за ним стоит сам генерал Пиночет, которого Сальвадор Альенде пригрел на груди, как гремучую змею. Карлос Пратс не лезет в политику. Он мудро отошел от неё, боясь повторить судьбу Рене Шнейдера, которого расстреляли в своей машине ещё в октябре 1970 года.
Всё это я видел собственными глазами. По чистой случайности - шёл к Грасите, а оказался свидетелем таких манёвров. Мне кажется, что это неспроста. Это - генеральная репетиция. Настоящая бойня начнётся очень скоро. Всё к этому идёт…
Когда я переходил улицу, мимо на огромной скорости пронёсся чёрный «Форд», который чуть меня не раздавил. За стёклами машины я заметил наглую, самодовольную морду в тёмных очках. Возможно, это был сам генерал Пиночет.
Мне стало не по себе. Я понял, что на нас надвигается нечто чёрное, ужасное…
*****
20 ИЮЛЯ 1973 ГОДА
Академию пришлось бросить, потому что у матери нет денег, а у меня – тем более, чтобы платить за учёбу. У отца брать деньги стыдно. У него и так зарплата небольшая, и я не вправе оставлять его без средств существования.
К сеньору Себальосу ходить перестал. Надоело! Нужно срочно искать какую-то работу, но сейчас с работой очень туго. Идти чернорабочим на завод мне не хочется. Мыть посуду в ресторане – тоже. Но мы с Граситой решили пожениться. Ей ещё учиться три года. На что я буду содержать семью? Не знаю. Разговаривал с сеньором Тирсо-Де-Молиной. Он обещал устроить меня на свою фабрику специалистом по рекламе с неплохой зарплатой.
Мать почти всё время пропадает у своего нового мачо. Кухарку пришлось уволить, потому что нечем платить за работу. Сам хожу по магазинам, сам себе готовлю.
Обстановка в стране с каждым днём все больше накаляется. Как только запахло жареным, умные люди начали бежать из страны. Они бросают всю свою недвижимость и сматываются в Европу, в Америку, на Кубу, к чёртовой матери.
С продуктами питания стало совсем плохо. Их можно купить только на рынке у спекулянтов, заплатив тройную цену. В магазинах все полки пустые. Я понимаю, что это саботаж, что всё создано искусственно, но надо как-то выживать.
Когда мать уходит к своему любовнику, она оставляет мне сущие гроши, чтобы я не подох с голоду. Но меня страшит не это, а то затишье, которое обычно бывает перед бурей. Люди на улице ходят, словно тени. Все боятся друг друга, боятся сказать лишнее слово. В реакционных газетах, особенно в «Меркурио», фашисты открыто призывают к саботажу и к свержению законного правительства. Почему Альенде медлит? Почему закрывает глаза на то, что происходит в стране? Я, конечно, далёк от политики, но мирным путём революцию сделать невозможно. Примером для всех латиноамериканцев должна служить Куба. Тогда, в далёком 1961 году двенадцать человек во главе с Фиделем Кастро переплыли океан на маленькой лодке « Гранма» из Аргентины на Кубу и подняли вооружённое восстание. А простым словоблудием обстановку в Чили не укрепишь! Американская гидра взяла мою Родину в кольцо, и зря молодчики из «Родины и свободы» с пеной у рта орут о « Руке Москвы». Москва далеко, а Америка рядом, и только дурак не понимает, как опасны для Чили её длинные щупальца!
Гастроли оркестра перенесли на конец августа. Отец улетает в Испанию 18 августа, а вернётся в Сантьяго ориентировочно 19 сентября.
Недавно ходил к Маурисио в пролетарский район Сантьяго. Хотел помириться с ним. Он живёт в настоящих трущобах – ни света, ни воды, ни канализации. Домики в их бедном квартале – щитовые – со временем совсем обветшали. Его мать сказала, что он на работе и вернётся домой только поздно вечером, а, может, останется на заводе и в ночную смену. Я принёс ему кое-какие мои вещи: джинсы, кроссовки, которые ему всегда так нравились, но сеньора Охеда ничего у меня не взяла. Видимо, Маурисио всё ей рассказал. Очень тактично сеньора выпроводила меня из дома и попросила, чтобы я к ним больше не приходил.
*****
10 АВГУСТА 1973 ГОДА
С утра позвонил Рейнальдо, чтобы поздравить его с днём рождения, но его дома не оказалось. Потом я узнал, что он пригласил всех друзей отметить свой день рождения в ресторане. Только меня не пригласил. Неужели и в самом деле ребята считают меня предателем?
Господи, сделай так, чтобы они поверили, что грязный донос на Маурисио настрочил не я, а кто-то другой.
Впервые за многолетнюю дружбу с Рейнальдо, Лоренсо и Маурисио я остался за бортом веселья. Это очень обидно и унизительно, когда тебя считают подонком.
Одна Грасита осталась мне верна. Она-то никогда не поверит, что я мог предать друга.
С Граситой тоже происходит что-то странное. Я заметил одну интересную вещь: если раньше в одежде она предпочитала спортивный стиль, и мы с ней часто валялись на песчаном берегу океана в чём мать родила, то теперь она носит платья и сарафаны свободного покроя а загорать отказывается наотрез. Это всё от того, что она немного располнела и стесняется своей полноты. А я её люблю в любом виде.
*****
18 АВГУСТА 1973 ГОДА
Я провожаю отца в международный аэропорт Сантьяго Артуро Мерино Бенитес. Поймали такси. Аэропорт расположен в двадцати пяти километрах к западу от столицы.
Мне очень хочется заплакать, но папа пытается шутить, чтобы поднять мне настроение.
Когда объявили посадку на самолёт до Парижа,(в то время самолёты не летали напрямую ни до столиц Европы, ни до столиц Азии, ни до столиц Африки – пересадочным пунктом являлись аэропорты Орли и Шарля Деголя) мы обнялись с отцом, и я пожелал ему мягкой посадки и успешных гастролей.
Он ушёл с группой оркестрантов к таможенной стойке, а я поднялся на застеклённую галерею и стал взглядом провожать взмывающие в небо крылатые чудовища, пытаясь угадать, в каком из них находится мой отец. Моё горло душил спазм: откуда ни возьмись на меня вдруг накатила такая тоска, что я невольно пустил слезу. Мне почему-то подумалось, что я вижу отца в последний раз.
Когда ехал обратно домой, взял себя в руки, потому что понял: раскисать ни в коем случае нельзя. У меня осталась Грасита – мой самый верный товарищ! Я должен жить для неё! Да, конечно, и она в скором времени улетит с родителями на свою историческую родину. Билеты на самолёт уже куплены, и четырнадцатого сентября я поеду провожать её в тот же аэропорт.
И тогда я останусь совсем один. Завёл бы собаку, но мать категорически против всякой живности в доме.
*****
Иселья полистала тетрадь и поняла, что осталось прочитать всего несколько страниц. Она подумала о том, что, может, лучше отложить дневник сына в сторону и больше не читать не строчки? Она догадывалась, что написано в самом конце. Её пробрал такой озноб, словно она только что вылезла из морозильной камеры, хотя столбик термометра в гостиничном номере показывал + 25.
Выпив холодной воды и собрав волю в кулак, она всё же дочитала дневник до конца.
*****
29 АВГУСТА 1973 ГОДА
Сегодня Грасита пригласила меня на концерт Виктора Хары. Он выступал в актовом зале Университета. Желающих послушать его песни собралось так много, что яблоку негде было упасть.
Мы с Граситой немного задержались, поэтому, когда пришли, концерт уже начался. Свободных сидячих мест в зале не было, и нам пришлось всю дорогу стоять. Правда, стояли мы почти возле самой сцены, и я очень хорошо разглядел Виктора воочию. Раньше мне никогда не приходилось бывать на его концертах.
Внешность у него ничем не примечательная: видимо, предки его были индейцами. Он довольно смугл, у него роскошная копна чёрных, вьющихся волос. Одет скромно. На вид ему лет сорок. Слышал, что жена у него – англичанка. Но как он пел! Создавалось впечатление, что он беседует с залом: исполнение им песен было потрясающим! Гитара в его руках то рыдала, то звала на бой с врагом, то рассказывала о нелёгкой жизни простого чилийца.
Я обратил внимание на руки Виктора. Эти натруженные руки с взбухшими венами напомнили мне руки рабочего, пахаря, шахтёра в забое. И в то же время руки эти с благоговейной нежностью перебирали струны гитары. Словно он ласкал любимую женщину.
Я видел вокруг сотни восторженных глаз, которые с немым обожанием смотрели на своего кумира.
Когда в конце концерта Виктор запел « i Venceremos!», весь зал встал и стал подпевать ему. А потом все долго скандировали:
i El pueblo unido jamas sera vencido!* - (*объединённый народ непобедим! – исп.)
Я тоже не смог сдержаться и вместе со всеми повторял припев гимна Народного Единства Чили.
10 СЕНТЯБРЯ 1973 ГОДА.
Завтра мне исполнится девятнадцать лет. Друзья вряд ли придут меня поздравить. Мать с вечера уехала к своему дипломату. А что, если в день рождения прогуляться с Граситой по тому парку, где мы с ней познакомились во время того незабываемого бега? Навестим нашего старого знакомого, нашего доброго ангела-хранителя, посидим в каком-нибудь кафе и поедим мороженого. Это мысль! Что будет потом, мы с ней решим потом…
*****
11 СЕНТЯБРЯ 1973 ГОДА.
Утром меня разбудил какой-то странный шум. Спросонья я не понял, чем он вызван, но когда подошёл к окну и отдёрнул штору, увидел, что по улице едут танки. Много танков и много грузовиков, в которых сидят вооружённые солдаты. И вся эта техника движется по направлению к президентскому дворцу « Ла Монеда».
Я мигом натянул джинсы и выбежал на улицу. Над головой пронеслось несколько бомбардировщиков. Я сразу догадался, что случилось непоправимое, что по улицам моего города марширует фашизм, а самолёты полетели бомбить резиденцию президента.
В моей голове всё перемешалось. Я возблагодарил Господа нашего Иисуса Христа, что папы нет в Сантьяго, что он далеко отсюда – в Испании!
Первой мыслью было побежать к Грасите и куда-нибудь спрятать её. Но она пришла ко мне сама. Она сказала, что власть в стране захватила фашистская хунта во главе с генералом Пиночетом. Как только военные расправятся с президентом, начнутся массовые аресты. Ещё она добавила, что мы оба попадаем под определение государственных преступников, потому что она – член Коммунистической молодёжи Чили, а я состоял в бригаде Рамоны Парры. Нас арестуют одними из первых. Теперь, разумеется, ни о каком полёте в Нидерланды не может быть и речи. Все аэропорты и железнодорожные вокзалы заблокированы военными. В данный момент выбраться из города не представляется возможным. Но её папа предлагает нам попробовать попросить убежища в посольстве Нидерландов.
- Да, но я не голландец, и к Голландии никакого отношения не имею, - возразил я.
- Неважно. Ты – мой жених и отец нашего будущего ребёнка! – тихо сказала Грасита.
- Счастье моё, любовь моя! – воскликнул я. – Ты беременна от меня, Грасита? Почему же ты не сказала мне об этом раньше? Хотя, я догадывался… Какой срок беременности?
- Уже пять месяцев. Малыш во всю шевелится. Ты обязан быть рядом со мной и нашим будущим ребёнком. Ведь мы так любим друг друга! Ты – умный мальчик, Аурелио, ты должен понимать, что ждёт нас здесь, если мы останемся! Пока не поздно, уйдём из этого дома. Нас с тобой спрячут надёжные люди, а при удобном случае, мы попросим убежища в посольстве Нидерландов. Пойми, у этой страны нет будущего!
Я встал на колени перед девушкой, которую любил больше жизни и расцеловал её руки. Потом я прислонил ухо к животу Граситы, и услышал, как в нём бьётся новая, зародившаяся так не во время жизнь.
- Ты сделала мне чудесный подарок на день рождения, моя любимая! Я обожаю тебя! Я уже обожаю нашего ребёнка. Надеюсь, родится мальчик. А теперь уходи, Грасита! – строго сказал я любимой. – Спасай свою жизнь и жизнь нашего малыша. Ты обязана это сделать! Я не могу бежать с тобой, иначе фашисты схватят мою мать и моих друзей. Их нужно немедленно предупредить об опасности. Обещаю тебе: я сделаю всё возможное, чтобы мы были вместе. А теперь, пожалуйста, иди!
И я подтолкнул Граситу к выходу. Она заплакала, крепко обняла меня, поцеловала в губы и долго ещё стояла на пороге, вглядываясь в моё лицо, словно пыталась навсегда запомнить каждую его чёрточку.
После того, как Грасита ушла, я позвонил на виллу Мануэля Диаса, но трубку никто не брал. Тогда я включил транзисторный приёмник и стал крутить ручку, ловя волну. Сначала в приёмнике был слышен только треск, какие-то помехи, потом я услышал твёрдый, спокойный голос Сальвадора Альенде. Он обращался к трудящимся Чили:
«… Перед лицом этих событий мне остаётся сказать трудящимся одно – я не уйду в отставку!
На этом перекрёстке истории я готов заплатить жизнью за доверие народа. И с убеждённостью говорю ему, что семена, которые мы заронили в сознание тысяч и тысяч чилийцев уже нельзя полностью уничтожить…
История принадлежит нам, и её делают народы!
Трудящиеся моей родины!..
… Я обращаюсь к молодёжи, к тем, кто с песней отдавал борьбе свой задор и силу духа…
Я обращаюсь к гражданину Чили – к рабочему, крестьянину, интеллигенту, к тем, кого будут преследовать, потому что в нашей стране уже давно присутствовало ощущение фашизма…
Наверное, радиостанцию « Магальянес» заставят замолчать, и до вас уже не дойдёт твёрдость и спокойствие моего голоса. Это неважно. Меня будут слышать. Я всегда буду рядом с вами. По крайней мере, обо мне будут помнить как о достойном человеке, который отвечал верностью на верность трудящихся…
Я верю в Чили и в судьбу нашей страны. Другие чилийцы переживут этот мрачный и горький час, когда к власти рвётся предательство. Знайте, что не далёк, близок тот день, когда вновь откроется широкая дорога, по которой пойдёт достойный человек, чтобы строить лучшее общество.
Да здравствует Чили! Да здравствует чилийский народ! Да здравствуют трудящиеся!..
Речь президента оборвалась, и я выключил транзистор. Однако, нужно было что-то предпринимать. Бежать было некуда.
Вечером, включив телевизор, я узнал, что фашистская хунта во главе с генералом Аугусто Пиночетом ввело чрезвычайное положение и объявило комендантский час.
*****
12 СЕНТЯБРЯ 1973 ГОДА.
Всю ночь я не мог заснуть – всё думал о Грасите и о нашем будущем малыше. Какая судьба его ожидает? Лишь под утро мне удалось задремать.
Разбудил меня негромкий стук в дверь. Я открыл глаза и подумал о том, что за мной уже пришли. Но солдаты вряд ли стали бы так деликатничать. Вояки раздолбили бы прикладами не только дверь, но и окна, чтобы меня схватить. Это кто-то другой. Открывать или не открывать? А вдруг ловушка? Если это и в самом деле ловушка, то дом, наверняка окружён, а подземного хода мы ещё не прорыли. Пойду, открою.
Какое счастье! На пороге стояли ребята, мои славные ребята: Рейнальдо, Лоренсо и Маурисио. Одеты они были по-походному. За воротами дома виднелся чёрный джип Рейнальдо.
- Аурелио! – первым начал Маурисио. - Я пришёл, чтобы попросить у тебя прощения за то оскорбление, которое тебе нанёс. Я знаю теперь, кто меня предал. Ты чист передо мною.
- Аурелио! – продолжил Лоренсо. – Я присоединяюсь к другу. Прости, что думал о тебе плохо…
- Собирайся! – приказал мне Рейнальдо. – Не время сейчас выяснять отношения. Прощение друг у друга попросите потом. Сейчас нужно мотать из города. Именно в это время суток, когда идёт полная неразбериха, легче затеряться в потоке машин. Нельзя ждать комендантского часа. Мы постараемся незаметно выбраться из Сантьяго. Попробуем доехать сначала до Колины, затем - до Сан Эстебана. Потом свернём направо – в сторону Портильо, а дальше пересекаем границу и едем на восток до Мендосы. Я вас высаживаю в Аргентине и возвращаюсь обратно. с Esta bien? * ( *Идёт –исп.)
- А как же… - попытался возразить я.
- Аурелио, давай не будем строить из себя молодогвардейцев. Не время сейчас. Ты не знаешь, что такое фашизм! Быстро собирайся! Возьми с собой самое необходимое: паспорт, тёплые вещи, что-нибудь из еды на первое время. Канистра с водой у меня в багажнике. Да возьми, пожалуйста, компас, я свой забыл дома в спешке. Пока фашисты не опомнились, нужно сматывать удочки.
Увидев снова своих друзей, я потерял от счастья голову. Я готов был ехать с ними куда угодно - хоть на край света. Я крепко обнял их троих сразу и отправил на кухню пить кофе.
Пока ребята варили кофе на всех, я побежал в спальню укладывать вещи. Достал из шифоньера дорожную сумку, побросал в неё самое необходимое. На ходу вырвал из дневника листок бумаги и написал записку матери:
« Дорогая мама! Не волнуйся за меня. Всё будет хорошо. Как только смогу, я дам о себе знать. Береги себя. Твой Аурелио».
Потом я оставил записку для матери на письменном столе, а на неё поставил фигурку Водного Быка. Дневник не стал пока класть в сумку, хотел ещё кое - что дописать. Пошёл на кухню к ребятам. Там вкусно пахло кофе. Рейнальдо рассказывал что-то смешное, Маурисио, видимо, думал о чём-то о своём, Лоренсо усердно молился, поднеся к губам кипарисовое распятие.
И вдруг за оконным стеклом я увидел чью-то незнакомую физиономию. Она была перекошена от злобы…
*****
Дальше запись обрывалась на полуслове.
*****
Почувствовав себя плохо, Иселья отложила в сторону тетрадь и, держась рукой за стену, вышла в коридор. Она хотела позвать на помощь, но коридор оказался пуст. У неё потемнело в глазах, и она потеряла сознание.
*****
Когда женщина очнулась, то поняла, что находится в больничной палате. От подключичной вены тянулась тонкая пластиковая трубка к капельнице. Рядом на стуле сидела Грасита и нежно поглаживала её по руке.
- Как вы себя чувствуете, сеньора Гардель? – спросила она.
- Сейчас лучше. Не знаю, что со мной произошло?
- Врач сказал, что у Вас случился гипертонический криз, и Вы потеряли сознание. Я очень жалею, что отдала Вам дневник Аурелио. Всё, что в нём написано не для слабых нервов, как у Вас.
Наступило минутное молчание. Две женщины смотрели друг на друга с огромной симпатией и любовью. Один вопрос не давал Иселье покоя, но она не осмеливалась задать Грасите этот самый главный вопрос, который мучил её на протяжении всего времени, пока она читала дневник сына. И только с немой мольбой глядела в глаза посетительнице.
Грасита поняла Иселью. Она слегка пожала ей руку, встала со стула и вышла в коридор.
И тут случилось чудо. В палату знакомой походкой вошёл её сын Аурелио: та же стройная, худощавая фигура, те же тёмные, слегка вьющиеся волосы, те же чёрные, как чернослив глаза. И даже взгляд у юноши был такой же, как у Аурелио. Словно время было неподвластно над ним – он был всё таким же юным и прекрасным.
- Аурелио! Мальчик мой милый! – воскликнула Иселья и протянула навстречу внуку руки.
Юноша подошёл к кровати и нежно обнял бабушку.
17 июня – 5 июля 2015 года
Г. Зеленоград