(по сюжету Г.Бауэра)
Семихвостов отложил путеводитель по Греции и, с удовольствием потянувшись, откинулся на спинку дивана. В конце концов - ну неужели он не заслужил каких-то жалких двух недель отпуска? После всех этих начальственных распилов, хронического недосыпа и периодических корпоративных перепоев лениво поваляться на солнышке пузом кверху и чтобы в голове, как в покинутой ракушке - ничего, кроме мерного шума моря - вот то, что требовала истерзанная офисными стрессами семихвостовская душа. Однако сначала надлежало уладить главное: Петюня, его любимый какаду с хулиганским пшеничным чубчиком на макушке, был пока не пристроен. Кому же доверить своё хохлатое сокровище? Семихвостов не сомневался, что уж с этим-то проблем не будет: Петюню все обожали. Иногда Семихвостов ощущал что-то вроде ревности, ему казалось, что к нему заходят в гости скорей из-за Петюни, чем из-за него самого.
Но оптимизм его очень быстро дал трещину: обожать-то Петюню обожали, а вот присматривать за попугаем никто не рвался. Абсолютно у всех членов Петюниного фан-клуба мгновенно находились подходящие отговорки: внезапно заболевали давно покинувшие этот бренный мир бабушки и дедушки, дяди и тёти, затевался ремонт из-за вот буквально на днях нагло протёкших вниз соседей (представляешь, Машка моя до сих пор в шоке), срочные командировки требовали незамедлительного вылета прямо с лестничной площадки, кошка приходила в себя после кесарева сечения (строгий постельный режим, а тут вдруг дичь летучая) и так далее, и так далее. Семихвостов совсем уже было сник и начал терять веру в человечество, но тут вдруг нежданно-негаданно объявился Юрка, друг шаловливой юности и просто отличный парень. Он-то и согласился взять Петюню на две недели, в свою однокомнатную временно холостяцкую квартирку - сердечная подруга трудилась на огородном поприще у мамы в Чуйкино. Все оргвопросы с Петюниным переездом были оперативно решены, и вот, спустя пару дней Семихвостов, жмурясь от предвкушения счастья под названием "всё включено", подрёмывал в самолёте, а Петюня сидел нахохлившись в своей клетке на Юркином письменном столе."Он у меня смирный" - наставлял Семихвостов Юрку перед отъездом - "правда, поболтать иногда любит. Нo ты клетку просто платочком прикрой, он и успокоится. " "Да ничего, пусть чирикает, я привычный, моя-то тоже не из молчаливых." - самоуверенно ухмылялся Юрка.
Теперь Петюня сидел, вцепившись в свою жердочку, и мрачно смотрел на семихвостовского друга детства. Сидел минут десять, обдумывал сложившуюся ситуацию, да вдруг как гаркнет сиплым баском вокзальной проститутки: "Плесни, пивка, нелюдь!" Юрка от неожиданности так резко отскочил в сторону, что опрокинул стул, но потом расхохотался - ну, даёт птица! Однако, как известно, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, а последним в этой очереди твёрдо решил быть Петюня. "Иди сюда!" - потребовал он, придав своему голосу немного манерности, и слегка присвистнул. Юрка повиновался и даже почесал Петюнину шею, но, стоило ему убрать руку, как бессовестная птица забегала по клетке, горланя во всю мощь: "На Мальдивах, на Мальдивах, не достанешь воблу к пиву!" и " Налей, а то сдохну!". При этом Петюня вцепился клювом в прутья клетки, и тряс её изо всех своих попугайских сил. Вспомнив совет Семихвостова, Юрка, как фокусник ловко накинул на клетку платок. Ничего не произошло - Петюня громко боролся за свободу алкоголизма. Тогда начавший уже нервничать Юрка включил на полную мощь стереосистему, решив то ли напугать разбушевавшуюся птицу роком, то ли отвлечь её от "горящих труб". За стеной незамедлительно послышался яростный стук - баба Зоя колотила шваброй по батарее, явственно выражая своё недовольство.
До середины ночи Юрка всеми способами боролся с Петюниным абстинентным синдромом - и телевизор ему включал, и полетать пускал, и кормил-поил всякими вкусностями, оставленными ему Семихвостовым. Телефон у заботливого друга был отключен, тот обещал дать о себе знать, как только наладит "межгаллактическую связь". Петюня едой-водой не брезговал, но, перелетая со стола на шкаф, со шкафа на карниз и время от времени бросая косые взгляды на светящийся экран, от своих требований не отказывался и вёл себя как завсегдатай заштатной пивной, которому по какой-то совершенно непостижимой причине отказывались наливать.
В пять утра в дверь Юркиной квартиры позвонили. На пороге стояли двое: дешёвая копия Брюса Виллиса made in China, и бесформенный толстяк с заплывшими глазками. Невнятно представившись и потыкав в Юрку какой-то корочкой, Заплывший сразу протопал в комнату. "Ну, что у нас тут за садо-мазо такое? Кого пытаем? У нас сигнал от соседей." - строго вопросил он, окинув комнату цепким взглядом. Брюс вошёл за ним и деловито заглянул в туалет. "А-а, да нет, это попугай шумит, друг попросил присмотреть." - испуганно улыбнулся Юрка и показал на сидящего на спинке кровати безмолвного Петюню, чесавшему у себя под крылом. "Ты что, парень, за идиотов нас держишь?" - рыкнул Заплывший и махнул Брюсу, чтобы осмотрел квартиру внимательней. Потратив минут десять и заглянув даже на антресоли, недовольные отсутствием окровавленных и скованных цепями жертв насилия, блюстители закона направились к выходу. "Можно мне глоточек пива?" - жалобно попросил их со спинки кровати Петюня и затянул глазки плёнкой. Брюс громко хрюкнул. "Да накапай ты ему валерианки, что ли. Может, захмелеет и заснёт," - тут же проникся сочувствием к страдальцу Заплывший, видимо почувствовав в нём родственную душу. Ещё какое-то время со стороны лестницы доносился тяжёлый топот и конское ржание представителей правопорядка.
До восьми Юрка не сомкнул глаз: проводив непрошеных гостей, Петюня, несмотря на повторное заточение за решётку и накинутое на клетку махровое полотенце, снова взбодрился и незамедлительно вернулся к своему репертуару, расширив его на несколько грязных и витиеватых ругательств. Они-то и стали последней каплей в море Юркиного терпения. Ну, всё, отговорила роща золотая, подумал он и поплёлся за старой записной книжкой, которую хранил по каким-то ностальгическим соображениям в своём первозданном, неэлектронном виде. Там нашёлся телефон одной из его прежних пассий Верочки-Синеглазки; с ней он умудрился расстаться не просто по-дружески, но даже и нежно. Верочка была не только убеждённой гринписовкой, но и обладательницей невероятного количества мохнатых и пернатых всех сортов и модификаций. Разумеется, она не отказала измученному бывшему, и через пару часов дебошир Петюня был торжественно переправлен для отбывания оставшегося срока на территорию Синеглазки. Как выяснилось впоследствии, среди братьев по разуму птица-говорун вела себя образцово-показательно и никаких претензий по поводу трезвого образа жизни хозяйке не предъявляла. Расстроенный и обиженный на друга детства Семихвостов, наконец-то соблаговоливший выйти на связь поздно вечером, всячески выгораживал своего невоспитанного воспитанника, объясняя всё стрессом от смены обстановки и неспособностью Юрки найти с ним общий язык. Юрка же, обиженный не менее, бурчал, что дружба дружбой, а на попугаев с ярко выраженной алкогольной зависимостью он не подписывался.
Эта история довольно долго держалась в верхних строчках рейтинга соседской обсуждаемости, рождая всё новые версии Юркиного грехопадения. "Да какой там попугай, я вас прошу!" - махали руками одни - "Клуб для извращенцев, не иначе. В интернете пишут - их сейчас, как раньше пирожковых. Времена-то какие!" "Бордель," - со знанием дела утверждали другие, преимущественно любительницы бандитских сериалов - "И менты в доле. Вон как по-тихому договорились." Оказывалось, что и Юркина подруга ни к какой матери в деревню не ездила, а ездила она вовсе даже подыскивать иногороднее и одинокое пушечное мясо для этого самого борделя. "А ещё интеллигентным прикидывался, здрасти-до свидания," - подводила итог баба Зоя, охая, вставала со скамейки и поднималась к себе - держать вахту у батареи со шваброй наперевес.