Валера Чикин залетел. Залетел по пьяни, и самое скверное, не кому-нибудь из штурманов, или даже самому капитану, а первому помощнику, замполиту. При таком раскладе любая попытка замять дело, виделась пустым занятием. Не то, что бы замполит был сама кристальная честность в рафинированном виде, ни в коем разе, просто козёл по жизни. Ему на моряка настучать, что рюмку коньяку тяпнуть - бальзам на душу. Опять же демонстрация бдительности и неподкупной службы на страже нравственной чистоты советских моряков, представляющих заграницей страну победившего социализма, превосходство учения марксизма-ленинизма над буржуазной идеологией, ну и прочей лабуды, вера в которую, и у самих-то носителей этих идей, дозировалась строго в рамках должностного оклада. Чем выше оклад, тем больше революционного блеска в глазах: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…». Буржуи к этим камланиям относились с не большей опаской, чем к воинственным пляскам папуасов с копьями, под нацеленными на них стволами орудий дредноутов, донёсших до их берегов блага цивилизации. Нет, в высоких кабинетах играли, конечно, в войну, пугали друг друга ядерными дубинками, а население своих стран заставляли затягивать потуже пояса, ссылаясь на необходимость поддержания стратегического баланса. На самом же деле, со времён Карибского кризиса мир никогда не был так далек от глобальной катастрофы, как во времена подходящего к концу «застоя». Региональные войны, в которых непримиримые идеологии пробовали друг друга на зуб не в счёт. Это было затишье перед другой бурей, которая впоследствии размела, подобно кораблям Испанской Армады, страны Варшавского договора, порвала в клочья, казалось, накрепко сшитый Советский Союз.
А пока было разочарование, усталость от тотального дефицита на всё, и не-преодолимое желание хоть каким боком приобщиться к загнивающим ценностям капиталистического рая, который на все «вражьи голоса» расхваливали бойцы невидимого фронта, оболванивая доверчивого советского обывателя.
«Народ к разврату готов!», - как было доложено Егору Прокудину, герою фильма «Калина красная», только готовность эта была не киношная, и в масштабах куда больших, чем отдельно взятая «малина». Те, кто понимал, что происходит, не смогли объяснить широким массам трудящихся всю пагубность идеи «нового мы;шления» и бескорыстной дружбы с извечными недругами России. Старые ориентиры обветшали, а новые вели к очередному «смутному времени», но жаждущий перемен, и пребывавший в болезненной эйфории народ, об ожидающих страну бедствиях не догадывался.
Вот в таких условиях приходилось работать замполитам на судах загранплавания. Нервное и неблагодарное занятие, доказывать повидавшим мир морякам, что морская капуста, на подносах в витрине мясного отдела гастронома, из банок которой скучающей рукой ехидно выложено «Слава КПСС!», привлекательней и полезней для пищеварения, нежели снедь на ломящихся от изобилиия прилавках зарубежных супермаркетов, а обувь фабрики «Скороход» приятней для ноги, чем «Саламандер».
Некоторые из замполитов, теряя непререкаемый авторитет зверели, по любому поводу выбраковывая из плавсостава ненадёжный по их мнению элемент.
Выражение ходить «налево», для моряков Северного пароходства имеет несколько иной, чем общепринятый смысл. По карте «налево», это Европа, Куба, Америка, а вот «направо», это Карские ворота, Нарьян-Мар, Диксон, Тикси, и прочие «курорты» южного побережья Ледовитого океана. За правонарушения, не связанные с криминалом, моряка не увольняли с пароходства, а на год переводили на суда обслуживающие порты Заполярья. Если провинившийся в течение года вёл себя подобающим образом, его возвращали на «загранку». Педагогично, и проблема с профессиональными кадрами для каботажного флота не стояла так остро.
Был один способ избежать «опалы», но из тех, кому его предлагали, далеко не каждый спешил им воспользоваться. Отлучённого от прямого доступа к товарам иностранного производства, приглашали в первый отдел, и проводили с ним «задушевную» беседу, другими словами склоняли к дурно попахивающей сделке.
«Залетевшего» моряка не отправляли «направо», но обязывали своевременно докладывать о неблаговидных разговорах в команде, случаях контрабанды, намерениях покинуть судно в иностранном порту, с последующим невозвращением, и любых других подозрительных действиях, порочащих высокое звание советского моряка.
Новообращённый стукач, подписывал соответствующий документ, и его направляли на какое-нибудь судно загранплавания, где данный индивид отрабатывал условия сделки. К чести моряков пароходства, таких людей находилось немного.
Контрабанда - явление стародавнее. О нем встречаются упоминания ещё в древнегреческих и римских источниках. С тех пор способы провоза контрабанды только совершенствовались, впрочем, как и меры по её обнаружению. Портовым таможенникам известно более двух с половиной тысяч мест на современном судне, где были найдены предметы контрабанды. Столь доходный способ незаконного обогащения так и не удалось искоренить за тысячи лет, и вряд ли с этой проблемой получится справиться в обозримом будущем.
Если кто-то отважится заявить, что советские моряки не занимались контрабандой, то серьёзно погрешит против истины. Занимались. Разумеется не в промышленных масштабах, а так, по мелочи. Но мелочь мелочи рознь. Вывезти пару лишних блоков сигарет на продажу, это одно, а вот икону XVI-XVII века, или антикварную вещь, совсем другое. Сесть, да ещё с конфискацией имущества, согласно 188 статье УК можно было надолго.
Появление же на судне стукача, грозило серьёзными неприятностями людям, рискнувшим подзаработать на контрабанде. В экипажах действовало негласное правило – «не спрашивай, не отвечай», поэтому ненужные откровения и неуместные вопросы, вызывали некоторые подозрения, а участившиеся тщательные проверки таможенниками судна в порту, помимо обычных формальных вопросов, приводили к мысли, что в команде завёлся «голубоглазый». Этимология этого термина, возможно, связана с выражением «на голубом глазу», собственно не это важно, важно другое. Страдал «бизнес», в экипаже росло напряжение и подозрительность, что явно мешало имевшему место быть ещё недавно здоровому микроклимату на судне. Нахождение среди членов команды никому не подотчётного и не выявленного стукача не устраивало никого. «Голубоглазые» стучат в первый отдел на всех, и по любому поводу, будь то попытка провоза контрабанды, или крамольные речи. На судне, с молчаливого согласия капитана, и даже замполита, начинался поиск доносчика. Рано, или поздно, но «голубоглазого» вычисляли. В лучшем случае, его под благовидным предлогом списывали на берег, а в худшем… в худшем списывали, и серьёзно били физиономию.
Валера с неудовольствием выслушал предложение комитетчиков. Но стоило ему представить себе унылые пейзажи Заполярья, долгую зиму, которую придётся провести на каком-нибудь ржавом корыте, вмёрзшем в двинский лёд, жизнь без валютных командировочных и походов в «Альбатрос», он затосковал, и согласился.
«А что? Лучше было бы, изобразив благородство, отказаться, и до пенсии работать на каботаже? «Эти», отказа не прощают, о загранке можно было сразу забыть. Домой вернуться, в деревню? Так она лет двадцать, как на ладан дышит. В райцентр податься, да вот беда, профессии-то никакой, окромя, как моряка у него нет, что он там делать будет? Подсобником за копейки работать? Опять же, ведь не иностранной разведке продался - государству служить будет!», - уговаривал себя Чикин в правильности своего решения. Свербило, правда, где-то в глубине души гадливое чувство, заставляющее прислушиваться к себе, словно в коровью лепёшку ненароком наступил. Но лиха беда начало. Человеку свойственно искать, и в конце концов, находить оправдание даже самым гнусным своим поступкам. Порой бывает даже так, что вынужденно занимаясь каким-то неблаговидным делом, человек не только не сожалеет о содеянном, напротив, видит в своём занятии позитивные для него, отвечающие его латентным потребностям возможности.
Так случилось и с Валерой Чикиным. «Вот кем он раньше был? – размышлял Валера, - «деревней» неотёсанной, он нутром чуял, что многие смотрят на него свысока, подсмеиваются над ним. А что он мог сделать? Да ничего! Ответить, так язык как лопата, во рту застревает, ни ростом, ни комплекцией не вышел, чтобы наказать обидчика. Ходи, утирайся. А теперь? Теперь вот они где все у него, - Чикин сжимал кулак, - попробуй тронь!». Он настолько проникся своими новыми обязанностями, что ощущал себя разведчиком, чекистом в логове врага. В свободное от вахты время он старательно, по-детски высовывая кончик языка, записывал в специально заведённый блокнот всё, что услышал и увидел неблагонадёжного и подозрительного, на его взгляд, за день. У него даже появилась мечта, выследить, и предать в руки правосудия контрабандистов. Но всё никак не случалось. В первом отделе его хвалили за усердие, но он чувствовал, что от него ждут большего.
На лесовозе заподозрили что-то неладное. Двоих матросов, вернувшихся из отпуска, без видимых причин перевели на каботаж, «притормозили» с повышением третьего помощника, вызвали в отдел кадров буфетчицу, после чего та, не назвав причины, списалась на берег. Прямых доказательств не было, но судя по всему, неприятности у экипажа начались с появлением на судне невзрачного белобрысого матроса. Через полгода, на всякий случай, его отправили в отпуск, якобы согласно графику.
Валеру сразу же направили на другое судно.
Так прошло два года.
Отгуляв очередной отпуск, Валера привычным делом наведался к своим кураторам. По их «рекомендации» инспектор незамедлительно направил Чикина на лесовоз, с некоторых пор вызывавший жгучий интерес у работников первого отдела. Получив инструкции, Валера отбыл на судно.
На первый взгляд атмосфера в экипаже была абсолютно здоровой. Добряк капитан, не гнушавшийся запросто поговорить с моряками, посмеяться солёной шутке, и самому травануть байку позабористей, в меру требовательный старпом, индифферентный замполит, толковые штурмана и механики, боцман вообще, рубаха парень, команда, как на подбор… «С ними дядька Беломор…», - невесело резюмировал Валера. Но что-то было не так, поднаторевший в таких делах Валера, носом чуял подвох. Ну не может всё быть так же хорошо, как в выхолощенных советских фильмах о моряках, и в песнях Эдуарда Хиля. Не судно, а плавучая доска почёта с передовиками производства.
Чикин со знанием дела принялся высматривать и вынюхивать. Проверенные не раз приёмы не срабатывали. При внешней доброжелательности, матросы и мотористы, в разговоре, на провокации не поддавались, лишнего не болтали, что ещё больше его настораживало. Он ощущал себя человеком, находящимся внутри какого-то пузыря звуки сквозь его стенки проходили, словно искажёнными. Он слышал, что ему говорили, но не понимал смысла сказанного, был не в состоянии выделить сути разговора, какого-нибудь намёка, тайного смысла. Сказанное же им, кажется, вовсе не проникало в сознание собеседника. Единственное, что ему удалось понять, так это то, что экипаж за пустой болтовнёй скрывает какой-то секрет, намеренно отгораживаясь от него стеной фальшивой доброжелательности и ровных приятельских отношений. А это сильно напрягало. Он был один против всех. «Улыбочками и дружескими похлопываниями по плечу, его не обманешь", - рассуждал Валера. Он не раз замечал, подходя к оживлённо разговаривающим морякам, как те сразу же меняли тон разговора, переходя на дурашливый пустой трёп, напоминая в этот момент каких-то клоунов недоумков».
Чикин вдруг пятой точкой почувствовал, что вся эта «пастораль» добром не кончится, и на этот раз не для кого-то, а конкретно для него.
«Да ладно накручивать! – пытался он себя успокоить, - в крайнем случае морду набьют. Не впервой. Он же, как поплавок. Его в одном месте притопят, а он в другом всплывёт. Контора прикроет».
***
- Ну, и что делать будем? – Капитан прохаживался по каюте, посматривая на сидевших в креслах и на диване старпома, старшего механика и замполита.
- Сухари сушить, - без намёка на шутку подал голос «дед».
- Чего ты несёшь, Михалыч, - взвинтился замполит.
- Ну ка, хватит! – рявкнул капитан. Сквозь маску добряка, присутствующих сталью резанул холодный, как Баренцево море, взгляд, - по делу говорите.
- Да точно ли он? – засомневался замполит.
- Точно, ребята проверили. Он, гадёныш, - старпом досадливо прихлопнул ладонью по колену, - и главное переиграть ничего нельзя, себе дороже встанет.
- Большая партия? – капитан потянулся за пачкой сигарет, лежащих на столе.
- Да уж по карманам не распихаешь, - «дед» тоже закурил.
- Чёрт! Из-за какого-то гов… ка, всё дело коту под хвост.
- Всё очень серьёзно, поэтому, решение принимаем сообща, - капитан нервно затушил недокуренную сигарету в хрустальной пепельнице.
- А по-другому никак? – заёрзал в кресле замполит.
- Можно и по-другому, по 188-ой не хочешь? – хохотнул старший механик.
- Когда? – старпом посмотрел на капитана.
- На обратном пути…
- Так он же всё поймёт! – замполиту было явно не по себе.
- Это уже не будет иметь никакого значения.
- Таможня нас наизнанку вывернет, после того, как про «голубоглазого» узнают…
- И ничего не найдёт. Может и его заодно, - «дед» потряс за плечо замполита, - А то больно сык…в стал. Да шучу я, шучу! – поспешил он оговорится, заметив, как тот побледнел.
- Володя, - обратился капитан к старпому, - с собой ребят понадёжней возьмёшь, и этого… моториста, что недавно у нас. А то он, как судак в коровьем масле, привязать его надо покрепче.
- Понял, - кивнул старпом.
- Очень на это надеюсь, думаю никому не нужно объяснять, что произойдёт, если что-то пойдёт не так? – капитан обвёл всех многозначительным взглядом. - Свободны.
***
Валера даже не предполагал насколько всё серьёзно: «Ну, он и влип! Да тут вся команда повязана. Целый пикап! Где же они всё это прятать-то будут? Если его в чём-то заподозрят… Надо будет с кем только получится переговорить, попытаться убедить, что он никому ничего не расскажет, что он не при делах… Как же всё плохо! - Чикину стало по-настоящему страшно, - скорее бы на берег. Может попробовать сбежать, там в посольство, всё объяснить… Не получится. Скоро отход. Не выпустят».
Второй день в море. Всё как обычно, вахта, работы. С Валерой все общались, как ни в чём не бывало. Он даже немного успокоился.
Ночью, когда вахта Валеры подходила к концу, на мостик поднялся его сменщик.
- Там тебя старпом просит подойти, - небрежно мотнул головой куда-то себе за спину матрос.
- Куда?
- На корму.
- А зачем?
- Он мне не докладывался, - пожал сменщик плечами. Заметив, как Валера затравлено заозирался, усмехнулся, и хлопнув того по спине добавил, - да всё путём будет, не боись! Он по делу с тобой перетереть хочет. Ну, ты понимаешь…
Второй помощник всё время их разговора сидел, покручиваясь из стороны в сторону на капитанском кресле.
«Может он мне хочет предложить в деле участвовать? Или пригрозит, чтобы молчал?», - судорожно перебирал в уме возможные варианты разговора Валера, пока на ватных ногах спускался по трапу.
***
- Всё нормально?- второй соскочил с кресла навстречу старпому.
- Запомни, вы сдали вахту, и с моста ушли вместе, - недобро зыркнул тот на штурмана.
Через два часа, в тишине спящего судна, пронзительно зазвучали три про-должительных звонка громкого боя – человек за бортом. Лесовоз начал манёвр полуповорота с последующим выходом на контркурс…