Я вижу его всё чаще. Он подолгу стоит на углу Минской, читает газету, или уже идет навстречу. При подходе всё так же долго, пристально смотрит в лицо, часто даже останавливается и поворачивает голову, провожая взглядом. Под этим взглядом особенно велико искушение подойти и заговорить. Вспомнить ту взволновавшую меня встречу. Спросить, рассказать… Было около полуночи, я возвращалась из института пешком привычной дорогой мимо школы, с которой весной так не хотелось расставаться… Тихо, темно на Малой Филёвской. С чахлых , ещё недавно посаженных деревьев медленно падают листья… Осень. Я иду быстро, радуюсь одиночеству и бормочу:
«…Эта тихая ночь.
Эти улицы узкие, длинные,
Я спешу, я бегу
Убегаю я прочь
Прохожу тротуары пустынные…
Я не в силах восторга мечты превозмочь…»
Поднимаю голову. Впереди Он. На костылях, в черном плаще-накидке до пят, в старомодной широкополой темной шляпе. Замедляю шаг, но все-таки догоняю в волнении… Он всегда внушал мне страх. Огромные блестящие черные глаза буквально впиваются в мои. И меня на мгновенье гипнотизирует это красивое лицо. Сверкающие глаза. Но тут же пугает борода, густая, по грудь, черная, вьющаяся. Я уже повернула голову с намерением бежать, но вслед слышу: « Почему листья осыпаются?» Поворачиваюсь и с улыбкой бросаю : « Осень…» В ответ: « Я и спрашиваю, почему осень.?» Я пожимаю плечами и ускоряю шаг. Нелепо вдруг вспоминать законы природы, физики… Но почему-то стало на душе неспокойно и немного грустно. Чего-то ждал этот человек в черном, а я не поняла, и ему от этого тоже наверное одиноко.. Может быть, он хотел услышать: « Деметра грустит. Уже время Персефоне прекрасной возвращаться в мрачное царство Аида...» Но об этом я прочла чуть позже. А может быть, он – художник, просто любуется юностью, мечтает о вечной молодости… Но листья все-таки осыпаются…
1959год