Глава четвёртая. Аномалия Яузского бульвара
— Боже мой, я убила его! — первые слова, произнесённые Мартой.
Чувства были такими, словно её обступил хохочущий ад. Хохочущий — потому что эксперимент прошёл успешно! Реальность удивительной способности Инги подтверждена. Не стало лишь оппонента.
Но Марта была не из тех, кто позволит насмешливой судьбе походя себя растоптать. Перед её мысленным взором встал образ несчастной подруги, отнятой у неё той же весёлой и злой судьбой, — Ирочки Первой. Даже не образ, а имя: Эриния, неистовая мстительница. У римлян эти богини назывались фуриями. И Марта, наперекор адскому хохоту судьбы, наперекор всему, станет, станет такой богиней, жестокой и яростной! Не в её ли руках теперь то, что способно переделать мир? Грозная решимость не оставила места тоске. Ни слезинки не блеснуло в глазах.
Отпустив потрясённых Ингу и Синюшина по домам — приказав им немедленно отправляться домой, хотя они продолжали сидеть на своих местах, словно чего-то ещё ждали, — Марта удалилась в кабинет Леди Е, старой доброй Катюши: обсудить ситуацию. Трагической зарёй вставала новая, совсем новая жизнь.
У Марты пробудился энтузиазм — быть может, дьявольский, но её не волновали эпитеты. Только сейчас она поняла, что зашла со своим проектом вентро в тупик. В первый же поход с Ингой по Ходынскому бульвару — а они возобновились как ни в чём не бывало — Марта начала стратегировать. Это слово часто попадалось в мемории Юры и было ей дорого. Теперь его мемория была недоступна: Марта, пытаясь установить связь, каждый раз натыкалась на барьер. Но она и так понимала, что дело швах, и, под гнётом страшной вины, всю энергию устремила в будущее, на борьбу. Она вещала с маниакальной неудержимостью, не давая Инге и слова вставить.
Да, резидентура вентро есть в мемории каждого, но — хиленькая. И активировать этот миф, высадив мифосферный десант, чрезвычайно трудно: слишком велико сопротивление субов, воспитанных табу-культурой. Для них и для Эго, то бишь суба по имени «я», вентро — безвкусица и глупость, отталкивающая даже в детских сказках. Поэтому попытки массового десантирования мифа через Интернет и литературные произведения, чему Марта посвятила годы, провалились. Неэффективно даже видеообщение по скайпу. Результат достигается только при продолжительном личном контакте, с трансовыми погружениями и иными тренингами, что и делается на курсах вентро, но для широкого охвата потребуется необозримое время.
Марта грезила о несбывшемся. Массовая активация вентро принесла бы ощутимые плоды. Она пошатнула бы культ личного успеха, на котором зиждется буржуазная культура, захватившая и Россию. Подрыв происходил бы сначала исподволь, потом — стремительно. Поскольку Марта как главный мифоид легко могла бы вызвать широкомасштабную коммутацию к контрмифу, по умам рвущихся к успеху мидлов прокатывались бы волны сомнений, разочарований, утраты смысла жизни. К своему удивлению, коммутанты находили бы тайное — стыдно сознаться! — удовольствие, непостижимую радость в неудачах, потере денег, разорении на бирже, крушении карьеры, развале бизнеса. Они бы стали подстраивать это сами себе, своими руками! Контрмиф вентро — сладостное саморазрушение — возглавил бы восстание недовольных и враждебных субов в мемориях мидлов, ведущее к счастливому апофеозу жизненной катастрофы. И эта радость была бы самой влекущей, самой ликующей из доступных человеку — радостью эротической. И вчерашние мидлы постигли бы прелесть невладения, великой аскезы, юродства во Христе, любви и нежности ко всему вокруг — живому и неживому, доброму и злому. Они впервые с самого детства были бы счастливы!
Марта готова признать, что эта программа недостаточно конструктивна. Скорее, это месть мидлам за то, что они перечеркнули прекрасное будущее её страны. Новая программа должна быть другой. Дар Инги распахнул новые горизонты — и требует новой стратегии.
Тут, пожалуй, стоит сделать небольшое отступление, так как читатель наверняка переживает за судьбу профессора Асмодьева, чудом избежавшего уготованной ему участи. Он получил лишь небольшую отсрочку. На следующий же день он, а следом за ним, для подтверждения надёжности метода, и профессор Дубин были успешно ликвидированы, в чём Инга убедилась, застав переполох на кафедре. Это доказывало действенность мандарина Бальзака и на значительном удалении от оператора. После чего в экспериментах была объявлена пауза для выработки плана дальнейших действий.
Новую стратегию Марта изложила в нескольких походах — вероятно, лучше всего стратегировалось на ходу, а для вдохновенного рождения идей желателен был слушатель — молчаливая Инга. Впрочем, будь Марта не так захвачена стратегическим порывом или обладай она привычками профессионала спецслужб или подпольщицы — тогда, возможно, заметила бы, что Инга, по всей вероятности, — не единственный её слушатель. Речь не идёт о случайных прохожих, хотя случайные прохожие тоже бывают разные: например, те, что в своё время обезвреживали диссидентов, раздававших листовки на площади Пушкина. От самого дома на Часовой за Мартой и Ингой следовал на почтительном расстоянии молодой человек, вероятно, совершавший моцион по примеру английских джентльменов, относящихся к пешим прогулкам очень серьёзно. Дважды, на подходе к Ходынскому бульвару, а затем к Ленинградскому проспекту, молодого человека сменял другой, иногда и девушка. Явно современные и продвинутые, они, без сомнения, были носителями карманной электроники, рассованной действительно то ли по карманам, то ли подвешенной на груди под одеждой, то ли запрятанной в рюкзачок. Вообще, в наши дни техника дистанционного узконаправленного звукоприёма достигла впечатляющих высот.
Однако вернёмся к стратегии. Для её глубокого обоснования Марта предприняла экскурс в историю. Непревзойдёнными мастерами ликвидации нужных людей в нужное время были в России эсеры — социалисты-революционеры, а также их предшественники — народники. Мастерство заключалось в ювелирной точности определения опорных точек российской государственности. Их подрыв обеспечивал заметные сдвиги в ходе исторического процесса. Достаточно вспомнить Александра Второго, так и не даровавшего конституцию, или Столыпина, так и не укоренившего капитализм в деревне, или менее известную историю с дядей последнего царя Сергеем Александровичем, покровителем националистов, способным в критической обстановке успешно заменить слабоватого племянника. Правда, все эти ликвидации и последовавшие за ними сдвиги пошли не на пользу России, да и самим эсерам, но это уже другой вопрос. Важна эффективность. Большевики завидовали, поскольку не любили, чтобы их вешали, и потому объявили эсеровский индивидуальный террор чепухой. Но история говорит, что это далеко, далеко не чепуха. Не будь упомянутых ликвидаций — и о тех же большевиках вряд ли вообще было бы известно в двадцатом веке широкой общественности.
Марта собиралась, если, конечно, Инга как оператор не будет возражать, воспользоваться историческим опытом. Изъятием ключевых фигур властных и финансово-промышленных группировок они с Ингочкой вызовут дезорганизацию в их рядах, нарушение налаженных связей и обязательств — и одновременно взаимные подозрения в похищении и убийстве лидеров, что повлечёт за собой возмездие зарвавшимся соперникам, нарушившим правила игры, то есть столкнёт эти группировки лбами: то, чего хотел добиться ничтожными силами Юра, затевая своё роковое расследование! Великолепно, что не спасёт никакая охрана, даже из профессионалов высочайшего класса. Не защитят никакие стены, никакой бункер!
Они с Ингой спровоцируют панику и чудовищную грызню между кланами, так называемыми элитами, которые сами начнут взаимоистребление, что неизбежно активизирует и облегчит борьбу здоровых сил за восстановление власти трудового народа в новых, рождаемых обстановкой и социально-творческим вдохновением формах, как некогда Советы. Если же начальство, по своей дурной привычке всё держать под колпаком, вздумает подсунуть народному движению в качестве лидеров прислужников капитала, прикидывающихся яростной оппозицией, — таких следует немедленно устранять тем же мандарином Бальзака.
Нет, Марта не претендует на роль вождя, идеолога, духовного лидера, диктатора в юбке — этакой дракониды. Она лишь расчищает дорогу. Они с Ингочкой берут на себя скромную роль судьбы. Безусловно, это потребует скрупулёзнейшей исследовательской и аналитической работы с доступными материалами по элитам, чтобы выявить действительно ключевые фигуры в каждой сфере и наметить порядок их снятия с доски. К сожалению, профессиональных аналитиков и знатоков элиты привлекать к сотрудничеству нельзя: слишком велика вероятность нарваться на платную агентуру или чистосердечное предательство.
Марту, при всей трудности предстоящей работы, переполнял оптимизм, она готова была бросить вызов кому угодно, самим небесам. Быть может, так она пыталась заглушить тоску по своему милому Юрочке. Однажды, взмахнув кулаком, с не характерным для неё пафосом даже воскликнула:
— Теперь, Инга, я верю, что красное знамя вновь будет реять над миром — и над Кремлём, как о том мечтал Юра!
В этот момент они находились примерно на середине Ходынского бульвара, и тут — неслыханное дело! — Марте вдруг стало плохо. Она пошатнулась, схватилась за руку Инги. Та среагировала и обняла Марту за талию.
— Голова… кружится, — с трудом выговорила Марта и, навалившись на плечо Инги, едва доковыляла до скамейки.
Стоял жаркий день начала лета, обе были в лёгких платьях, и Марта, пытаясь удержать клонившуюся набок голову, указала взглядом на своё обнажённое плечо:
— Комарик! — произнесла, изобразив губами вялую усмешку, — и уронила голову на грудь, видимо, отключившись.
Инга сумела уложить тяжёлое тело вдоль скамейки, на бочок, вспомнив, что так лучше, чтобы язык не запал в горло. Достала мобильник — вызвать «скорую». На голом плече Марты, полном и отменно упругом, заметила пятнышко странно побелевшей кожи и точечку посредине будто от укола. Не успела осмыслить увиденное, как на проезжей части бульвара, где машины обычно редки, напротив скамейки остановился чёрный, могучий, сияющий новизной джип, как значилось у него на передке. Если бы Инга не была так увлечена риторикой Марты, она бы заметила, что этот джип маячит в поле зрения уже давно, то останавливаясь и теряясь за плавным поворотом бульвара, то подкатывая поближе и неторопливо, со скоростью пешехода двигаясь следом за собеседницами.
Дверца открылась, и на газон спрыгнул мужчина, обликом столь же могучий, как сам джип, с неохватными бицепсами, в майке и камуфляжных штанах, коротко стриженый и лысеющий на темечке. Походкой человека, который знает, что делать, подошёл, склонился над телом. Хриплым голосом заключил, что надо в больницу, тут близко, он довезёт, денег не нужно. Инга поблагодарила судьбу за отзывчивость, и они втроём — десантник, Инга и молодая женщина из джипа, которую Инга как следует не разглядела: не до того! — дотащили безжизненную Марту до машины и усадили на заднее сидение. Инга уселась рядом — и тронулись. Тут она почувствовала, что у неё к тыльной стороне ладони что-то приклеилось: кусочек розового пластыря. Инга удивилась, потому что бытовые микротравмы заклеивала не розовым, а белым пластырем, подешевле, да и не было сегодня никаких царапин. Но не успела сообразить, что бы это значило, как мысли стали странно раздваиваться: одна удивляется, другая объясняет — так бывает в полусне. Объяснения при этом совершенно абсурдны, но засыпающему кажутся убедительными. Инга сделала усилие, чтобы поправить мысли, — и провалилась в отключку.
Очнулась она в комнате с ровным светом: светильники, похоже, прятались за матовыми полосками вдоль потолка. Окон не было, и даже какой-либо двери глаз не улавливал. Ощупав под собой лежанку, Инга предположила, что это медицинская кушетка. Повернув голову, увидела посреди комнаты стол с двумя стульями. У другой стены на кушетке лежала Марта. Она была в сознании и, приподнявшись на локте, глядела с весёлым, но злым, показалось Инге, прищуром. Неизвестно откуда раздался голос неопределённого пола, дребезжащий, как у персонажа мультика:
— Выспались, девочки?
Не дождавшись ответа, продолжал:
— Как самочувствие? Полёт нормальный? Прошу к столу, там удобнее. Когда вы лежите, мне вас так и хочется. Вы обе необыкновенно вентральны. Хоть я и не вентрал — люблю мощных баб. Я ведь вас вижу. А вы меня?
— Скажи, неведомый хрен, ты — Буратино? — поинтересовалась Марта.
— Так лучше? — спросил голос, вмиг сделавшись демоническим басом из голливудских хорроров.
Марта, сидя на кушетке и явно не собираясь следовать указанию перебраться за стол, нецензурно выругалась.
— Позвольте считать ваши аплодисменты, — иронично откликнулся демон, — за единодушное одобрение состава почётного президиума. Так, кажется, говорили в ваше время, Марфа Всеволодовна?
— И в твоё, думаю, тоже, дерьмо. Ты наверняка уже старый хрен, заматерел в своей гэбэ.
— Марфа Всеволодовна, вы невежливы. Но это несущественно. Вы можете общаться с нами исключительно на инвективном диалекте. Важно не это. Как вы сами давеча изволили заметить, важна не судьба России, а эффективность. Важна работа. Догадываетесь, какая? Нет? А насчёт гэбэ вы глубоко заблуждаетесь: никакого касательства! Я имею честь представлять Российский Орден Справедливости, аббревиатура — РОС, организацию не менее внушительную, чем гэбэ, истомившая вашу меморию — я правильно применяю термин? — однако не столь известную широкой публике. У нас даже сайта своего нет по соображениям скромности. Только прошу вас заранее, Марфа Всеволодовна, зная ваше педагогическое рвение: не трудитесь меня просвещать по части тайных наук. С некоторых пор — не будем уточнять с каких — нам известно практически каждое ваше слово. И не ищите нашу прослушку в офисе или у себя в квартире, не ломайте зря стены. Мы ведь живём в эпоху высоких технологий! Так что расслабьтесь. Речь идёт о вещах узко практических. Вы с Ингой Александровной нам очень нужны. А мы нужны вам. При нашей моральной и финансовой поддержке ваши социальные проекты, поразившие нас глубиной вашего ума, обретут реальную почву. Именно у нас вы найдёте тех аналитиков и знатоков элиты, о которых мечтали и которые безошибочно укажут Инге Александровне объекты для её плодотворной деятельности. Ну что, Марфа Всеволодовна, какие мысли возникли у вас по этому поводу? Поделитесь.
— У меня возникла только одна мысль, господин дешёвый паяц: не пойти ли тебе в задницу?
— Нет, Марфа Всеволодовна, это не получится. Уполномочен заявить, как некогда наш незабвенный ТАСС, что если вы сейчас или в дальнейшем откажетесь с нами работать — в таком случае вы лично, а также госпожа Ильина, господин Синюшин и ваша университетская подруга Екатерина Алексеевна Земных будете, научно выражаясь, нейтрализованы как банда террористов. А помещение вашей фирмы вместе со всеми в данный момент там находящимися будет взорвано активными противниками вашей крайне вредной и опасной идеологии и практики. И мы, увы, не сможем им помешать. Поверьте, мы не шутим — и не вынуждайте нас это доказывать. Да, кстати, чуть не забыл! Чтобы у вас сложилось должное мнение об уровне наших аналитиков, объясню, почему вы не слышите моего подлинного голоса. У нас есть гипотеза, возможно, даже несколько опередившая вашу собственную творческую мысль. Дело в том, что, по нашему убеждению, Инга Александровна при соответствующей тренировке способна работать по аудиальному образу так же хорошо, как по визуальному. Голос великолепно передаёт индивидуальность, ведь так? Видите, какие мы гении! Цените нас и любите. Деньги на счёт вашей с Екатериной Алексеевной фирмы будут переводиться регулярно — думаю, вы сможете даже расшириться, если вентро так ласкает вам душу и прочие органы. Можете не доставать смартфончик: мы знаем, в каком банке и какие реквизиты. Ну что, девочки, мир-дружба, как говорили в наше с вами время, Марфа Всеволодовна? Мой возраст вы определили правильно: я действительно старый хрен. Но моего лица вы, к сожалению, не увидите: я очень боюсь Ингу Александровну, даже если мы будем, надеюсь, дружить. Впрочем, я человек отчаянный: что мне терять? Как шутили в наше время: дедушка старый, ему всё равно. Поэтому скажу вам на прощанье одну вещь, очень и очень для меня опасную: мне искренне жаль Юру. Я его помню и люблю. А теперь — до новых встреч, девочки, и счастливого пути! И главное — думайте, думайте, думайте!
Транспортировка пленниц на волю осуществилась оригинально. Им не завязывали глаза и вообще никого в их поле зрения не появлялось. С последними словами трансцендентного собеседника в стене распахнулась дверь, молчаливо приглашая войти. Дверь вела в коридор, упиравшийся в тупичок, точнее, нишу с низким — не распрямишься — потолком. На потолке тусклым волдыриком горел светильник, к стенке были приделаны два откидных сидения. Марта и Инга, проявив догадливость, уселись, после чего нишу отсекла от коридора бесшумно захлопнувшаяся дверца: тупичок оказался контейнером, который, легонько покачиваясь, поехал по некоему транспортёру, потом, судя по секундной невесомости, оказался в лифте, а далее покатил, очевидно, уже по нижнему этажу. Последовавший вскоре звук мотора и потряхивание говорили о том, что контейнер повезли на машине. Как позднее выяснилось, на микроавтобусе.
Когда контейнер был ещё внутри здания, Марта достала смартфон и по навигатору определила местоположение. Оказалось — на юго-востоке Москвы, на экране предстал даже внешний вид здания с гранёными стеклянными башенками. Но что толку? Высадили пассажирок в переулках возле Тверской заставы — там, где, словно океанские лайнеры, надвинулись на площадь вычурно овальными узкими углами громады офисных зданий нового века. Отсюда было прямое метро к Марте, три остановки, — и, с одной пересадкой, к Инге в противоположную сторону. Марта бросила сыщицкий взгляд на номер микроавтобуса, но он у неё на глазах перевернулся и стал совсем другим: бравада новых знакомых продолжалась языком символов. Расстались молча, Марта лишь поморщилась, показывая, что сегодня ей не хочется больше ни о чём говорить.
Последующие транспортировки производились точно так же и туда же — в так называемую комнату общения. Брали на маршрутах прогулок — как на ходынском, так и на яузском: тот же микроавтобус, тот же контейнер. Марту переполняло возмущение: милые её сердцу путешествия обернулись этапом доставки. Но, при всей пламенности натуры, ей всё же не изменяло благоразумие. А благоразумие подсказывало, что им с Ингой сделано то самое предложение, от которого невозможно отказаться. Конечно, вправе отказаться Инга, но Марта отлично понимала степень своего влияния на ученицу, а также меру ответственности, и мыслила себя с Ингой единым целым. Решать должна была она, Марта. И она не могла решиться отменить прогулки хотя бы на время. Голос в комнате общения похваливал за то, что не уклоняются от встреч. От раза к разу облик РОС — разумеется, тот, в котором Орден хотел бы предстать, — вырисовывался всё отчётливее. Марта делилась впечатлениями с Ингой.
РОС желал выглядеть в их глазах чем-то вроде латиноамериканских «эскадронов смерти», практикующих ликвидацию уголовных авторитетов, главарей мафии, наркобаронов, коррупционеров, к которым не подобраться законным путём из-за их связей во властных структурах. Этакие рыцари, сражающиеся со злом за гранью закона. Голос в комнате общения призывал согласиться, что предлагаемое РОС использование дара Инги несравнимо конструктивнее и полезнее для России, чем безумные идеи Марты о восстановлении власти мифического трудового народа в условиях столкновения элит и хаоса. А борьба с коррупцией, организованной преступностью, наркоторговлей, терроризмом — это реальная, конкретная и необычайно полезная для страны программа. И большое счастье Марты и Инги — да и всех граждан, о том не ведающих! — что РОС сумел вовремя обуздать безумную энергию и направить в конструктивное русло.
Но Марта не верила доблестным рыцарям ни на грош. Возможно, продолжительный и горячий контакт с меморией Дятлова заразил её паранойей этого перманентного революционера. Марта утвердилась во мнении, что РОС — мощная частная спецслужба, созданная и финансируемая российскими миллиардерами, олигархами, для обслуживания их интересов, защиты сверхприбылей и проведения их политики тайными, бандитскими средствами. Несомненно, за Орденом стоят огромные деньги и ему покровительствуют на самом верху. Отсюда и насмешливые отзывы о гэбэ. Однако параноик проникает в суть вещей глубже реального дна. Не исключено, РОС — всего лишь филиал гэбэ, её тайный боевой отряд, у которого развязаны руки, или вообще — эксклюзивная романтическая выдумка для Марты с Ингой. Впрочем, между этими версиями Марта не видела особой разницы.
Голос в комнате общения изрекал не только благие призывы, но и грозные предостережения. Если Инга попытается отступить от плана, намеченного РОС, — сама или по наущению Марты — и посягнёт на общественно значимых деятелей или, не дай Бог, на высшее руководство страны, что, учитывая экстремистские взгляды обеих, может быть для них весьма соблазнительным, — в этом случае обе будут немедленно уничтожены как вооружённые террористки. Да, уничтожены — именно такое слово и было произнесено без всяких намёков и эвфемизмов. К тому же результату приведёт и попытка информировать о деятельности РОС какие-либо государственные органы, правозащитников, иностранные посольства, журналистов или интернет-сообщество. Осведомить разрешается только Леди Е, Екатерину Алексеевну Земных, чтобы та не терялась в догадках, откуда у её фирмы взялись такие щедрые спонсоры. Синюшин и прочие сотрудники ничего знать не должны — в их же интересах, по народной мудрости: меньше знаешь — крепче спишь. Пусть гадают, почему им вдруг стали платить зарплату.
Рыцари Ордена в первую очередь постарались обезопасить самих себя. Марта и Инга не увидели ни одного лица, не услышали ни одного голоса. Десантник в джипе на Ходынском бульваре был, конечно, из их числа, но Инга тогда так переживала за Марту, что как следует его не запомнила. Да и ясно, что мелкая сошка: стрелок ядовитыми комариками. Представлялось также проблематичным, чтобы к РОС принадлежали известные подругам персоны, кого они могли бы вычислить. Впрочем, за одним исключением. Голос, звучавший в комнате общения на первом инструктаже, выдал себя сам, идя на риск, вероятно, вполне сознательно: выигрышем был скачок в доверительности отношений. Сознание Марты ухватилось за его, очевидно, давнее знакомство с Дятловым, о судьбе коего голос выразил сожаление. Кто бы это мог быть?
Провели анализ. Инга, снедаемая чувством вины за череду событий, вызванных уже опостылевшим ей волшебным даром — сама в этом призналась! — высказала гипотезу, что это Клепиков. Но предположение, что Игорь Михайлович был членом РОС и, более того, именно туда и телепортировался, выглядело таким по-детски сказочным, что Марта рассмеялась горестным смехом. Кроме того — тонкое наблюдение, достойное Шерлока Холмса: Клепиков сказал бы не «Юра», а «товарищ Дятлов».
На след напала Марта, успевшая без спросу похозяйничать в мемории своего милого. Близких друзей, кроме Клепикова, у Дятлова не было, и потому искомый икс, скорее всего, — сослуживец по НИИ. Стало быть, Марта тоже может его знать. Если добавить к этому яркий факт из мемории: обращение Юры к экстрасенсу Виталику Гущину с целью выяснить судьбу друга — всё становится на свои места. Ёрничество, клоунада к месту и не к месту — это именно Виталик, каким Марта его помнит. К сожалению, она не запомнила из мемории Дятлова местоположение офиса, в котором пребывал экстрасенс. Хотя не факт, что он сидел именно в штаб-квартире РОС, адрес которой Марта установила в первый же день пленения. В том, что комната общения находится именно в штаб-квартире Ордена, Марта не сомневалась. Иначе к чему бы такие предосторожности при доставке? Они с Ингой были двумя тигрицами, и РОС не желал рисковать никем из своих людей, которые могли попасться им на глаза в коридорах офиса.
Инга, как помнит читатель, по характеру совсем не добрая, предложила немедленно аннулировать гада Виталика, образ которого Марта без проблем могла бы передать в её меморию. Но Марта задумчиво покачала головой: нет, тогда гады в отместку убьют, например, Славу Синюшина. Ничего другого этим не добьёшься.
При ближайшем же визите в комнату общения голос похвалил Марту за это мудрое решение. Надо отметить, термин «гады» стал у Марты с Ингой обиходным, когда в разговоре касались темы своих незваных хозяев. Особое удовольствие доставляло то, что гады это слышат.
Между тем в разгаре была чудесная летняя пора. Марта разделалась с курсами вентро, недосчитавшись, увы, одного курсанта. Инга завершила повышение своей квалификации и после этого поучаствовала в экзаменационной сессии у себя в вузе, уже при новом, вместо как в воду канувшего Асмодьева, заведующем кафедрой — добродушном цинике с внешностью пролетария, явно не враждебного Бахусу. У студентов наступили каникулы, и теперь подруги могли хоть каждый день шагать по своим исхоженным маршрутам. Погода стояла солнечная, её контраст с трауром в душе вызывал боль. Две вольные птицы, едва расправив крылья для великого полёта, очутились в клетке, из которой не виделось выхода.
Марту мучил вопрос — бессмысленный, конечно, но она, не в силах смириться, обсуждала это с Ингой: можно ли было избежать пленения? Винила себя, свою беспечность, потерю бдительности. Строила детективные гипотезы: когда и как гады вышли на фирму? Скорее всего, Виталика Гущина заинтересовал неординарный случай с Клепиковым, местонахождение которого и даже пребывание среди живых или мёртвых осталось загадкой. В итоге Дятлов оказался под наблюдением, а фирма, куда его привело расследование, — под колпаком. Если исходить из версии, что РОС — филиал гэбэ, наблюдение установили несколько раньше — когда фирму посетило королевское высочество, которому органы вряд ли позволяли без пригляда разгуливать по Москве — в его же интересах и во избежание международных осложнений. Наконец, третий вариант: правоохранителей обеспокоил сайт вентро — в плане борьбы с пропагандой извращений и вредными влияниями на молодёжь. Но в сущности всё это не имело значения. Раз тобою заинтересовались — пиши пропало. Из-под колпака, если уж он, поблёскивая хай-тэком, тебя накрыл, не вылезешь. И это всё та же весёлая и злая судьба, необоримый рок греческих трагедий. Такой вывод утешал, и пленницы, подставляя мордашки ветру и солнцу, сами улыбались судьбе в ответ.
Читателю, надо полагать, небезынтересно, как протекала работа Инги на благо РОС, или, в интерпретации Ордена, на благо России. В комнате общения вместо кушеток стояли теперь два кресла — для Инги как оператора и Марты в качестве контролёра актуального пространства Ингочкиной мемории, чтобы вовремя откорректировать процесс при появлении посторонних образов. Несомненно, предполагалось, что мудрая Марта остановит Ингу, если та, закусив удила, вздумает нанести удар, например, по какой-нибудь высокой и незаменимой персоне.
На столе Ингу ждал включённый планшет, на экране которого ей демонстрировали фотографии объекта во всевозможных ракурсах и прокручивали видеоролики с тем же объектом в движении. Голос давал Инге вводную информацию, призванную вдохновить и избавить от сомнений. Перед ней — закоренелый коррупционер, которого, однако, никак не удаётся изобличить и у которого прочные связи наверху. Именно такие, как он, повинны в неразвитости у нас среднего и малого бизнеса, отпугивают западных инвесторов, способствуют наплыву нелегальных мигрантов, крышуют бандитов, разворовывают казну, завышая цены госзаказов и препятствуя здоровой конкуренции, усугубляют наше технологическое отставание, провоцируют недовольство населения, делят по своим социальные выплаты. Это — мафия, её столпы, крёстные отцы, ключевые фигуры. Их невозможно изъять из общества законным путём, хотя такое хирургическое вмешательство чрезвычайно оздоровило бы нашу экономику и общественную жизнь, покончило с пробуксовкой, обеспечило бы рывок. И доктор, наконец, пришёл! Пусть Ингу не смущает, что физиономия ей не знакома. РОС давно и хорошо знает этого мерзавца и его деяния!
Когда Инга говорила: «Достаточно!» — это означало, что она схватила индивидуальность объекта, то есть, по сути, его код в глобальной адресной системе, и наступает самая ответственная стадия работы. Закрыв глаза, расслабленная и неподвижная, Инга полулежала в кресле, отдаваясь вентральным эротическим фантазиям, ведомым только ей и Марте, неусыпно следившей за её актуальным пространством со своего кресла. Когда грудь Инги начинала заметно вздыматься, а дыхание делалось шумным, это говорило о том, что экстаз близок.
Со стороны нарциссический экстаз, пик аутоэротизма, приступ необузданной страсти к самой себе, представлял собою не слишком эстетичное зрелище и напоминал корчи бесноватой, одержимой демоном, — картина, знакомая экзорцистам и свидетелям их нелёгкой и опасной работы, в процессе которой иные бывают умерщвлены или вообще разорваны на куски дьявольской силой жестокого мифоида. Мифоид, овладевавший Ингой, тоже терзал не только душу, но и тело. Лицо её искажали то жуткие, то комичные гримасы, временами оно становилось неузнаваемым. Сама она, напрягаясь всеми мышцами, приподнималась над креслом, а иногда непостижимым образом взлетала на несколько секунд — левитировала! — и тяжело обрушивалась, раскачиваясь на пружинистом сидении. Живот её, как бывает и у бесноватых, то вздувался шаром, то проваливался вмятиной, и тогда из её губ вырывалось шипение лопнувшей камеры — скорее всего, звук наслаждения. Марту, несомненно, тоже возбуждали видения Инги: она тяжело дышала, сжимала пальцами подлокотники кресла, стискивала бёдра. Но при этом должна была держать себя в руках и следить, чтобы образ объекта не покидал актуальное пространство Инги и не подменялся чем-то другим. Голос незримого гада-хозяина, надо отдать ему должное, всё это время молчал, воздерживаясь от иронических комментариев.
Наконец, издав протяжный крик, Инга замирала в кресле, на несколько минут впав в прострацию. Это означало конец сеанса. Результат доводился до исполнительницы, разумеется, лишь на следующий раз. Он неизменно был положительным.
У читателя, привыкшего симпатизировать героям и испытывающего дискомфорт, если они не дают к этому повода, особенно у читателя, воспитанного нашей, русской литературой, может возникнуть вопрос: а как после этих упражнений у Марты и Инги обстояло дело с совестью? Ведь объектами были не Асмодьев с Дубиным, которых и без всякого мандарина Бальзака следовало отвести в грязный институтский туалет и там расстрелять. Здесь, напротив, были незнакомые люди, по каким-то причинам неугодные РОС — не верить же их сказкам про коррупционеров и бандитов! Люди, может быть, честные, с высокими моральными качествами, кормильцы хороших, дружных семей.
Читателю не стоит беспокоиться: вопрос оживлённо обсуждался и на ходынском, и на яузском маршрутах, и на чаепитиях, которые возобновились после недолгого смятения. При этом пленниц нисколько не смущало, что хозяева всё слышат: слушайте, гады, слушайте — авось уши завянут! Для секретных же переговоров, не для гадских ушей, существовал иной способ общения, но об этом — в своё время. Вывод из обсуждений был любопытен, если не сказать — удивителен. Стоящие за Орденом политические и финансово-промышленные группировки, устраняя людей, которые в чём-то перешли им дорогу, в сущности, реализуют стратегию Марты: по частям истребляют гнусную буржуазную элиту! Пусть даже объекты ликвидации никакие не мафиози — несомненно одно: это не рядовые рабочие, фермеры, клерки и лавочники, а воротилы крупного бизнеса, деловые тузы, и, следовательно, если даже их моральный облик прекрасен, если они высоконравственны в быту, если они щедрые благотворители и меценаты, если они искренние патриоты, если их дети не избалованы — если даже всё это так, тем не менее объективно, по своему экономическому положению они враги трудового народа и будущего страны. Поэтому и совесть при их ликвидации должна быть спокойна. Как говорил один известный практик: убивайте, убивайте, убивайте! Гады, подло завладев волшебной палочкой и уничтожая себе подобных, верхушку своего поганого класса, рубят сук, на котором сидят. Любой подобный их ход — не в их пользу. Цугцванг, господа, цугцванг! Мандарин Бальзака — смертельная наживка, которую вы с жадностью заглотали. Это не мы у вас в плену, а вы у нас. Это не мы пляшем под вашу дудку, а вы танцуете свой танец смерти под нашу зловещую для вас музыку. Слушайте, господа слухачи, слушайте!
При всей увлечённости социально-политическими вопросами, Марта и Инга в походах не могла не замечать окружающего. Речь не о молодых романтиках с рюкзачками и в тёмных очках, хорошо нивелирующих индивидуальность, опасную с точки зрения Ингочкиной сверхспособности, а о вещах более прозаических. Однажды, уже к концу лета, когда эффективность мандарина Бальзака получила неоднократное подтверждение и работа в комнате общения приобрела регулярный характер, Инга сделала на своём родном яузском маршруте одно наблюдение. Тут же поделилась с Мартой, и они даже специально вернулись к тому месту на стыке Яузского и Покровского бульваров, откуда замеченное Ингой явление было видно лучше всего, и некоторое время его созерцали, пытаясь осмыслить. Девушка с ружьём, Ингочкина статуя Смерти образца тысяча девятьсот тридцать шестого года, изменилась. Равнодушный прохожий этого бы не приметил, но глаз Инги был пристрастен, и она уловила то, что трогало её суровое сердце: статуя вентрализовалась! Под юбкой проступили располневшие бёдра, шариком выпятилось пузцо, а с противоположной стороны оттопырились великолепные ягодицы, каких раньше у статуи, вне всякого сомнения, не было.
Гипотеза, развитая Мартой, пока они спускались по Яузскому бульвару к реке и дальше, за Яузу, домой к Инге чаёвничать, состояла в следующем. Статуя с самого своего создания была живой. Не совсем так, как у поэта: дымной жизнью труб, канатов и крюков — а в более прямом смысле. Неживых предметов вообще не бывает, раз каждый из них имеет образ в сознании, в мемориях людей. А носителем образа является что? Правильно, структуры мозга, шире — глобальная синсвязная нейросфера. Поэтому каждый так называемый неодушевлённый предмет есть в определённой степени личность со своим небольшим мозгом — такая же, как и мы. Ну, примитивнее, конечно. Вообще говоря, это зародыш мифоида, в которого и развивается, если предмет фетишизируют, то есть начинают поклоняться или обращать повышенное внимание, как на Леонардову Джоконду. А мифоид — это уже личность вполне развитая, порой даже сверхчеловеческая. Вероятно, статуя Смерти на углу Яузского бульвара с самого начала приглянулась государыне Марене, и она приняла её в число своих подданных, содействуя её духовному росту в мифосфере. Девушка с ружьём — материальное воплощение этого мифосферного существа. Ему-то государыня Марена и вменила в обязанность опекать девочку Ингу, которую наградила своим чудесным даром, поручила руководить её нарциссическими экстазами и управлять Исполнительной Системой при поглощениях.
За то, что Исполнительная Система в данном случае управляется разумным существом, говорит исчезновение, то есть, как теперь выясняется, распыление в ДЭМ, не только тела, но и одежды на нём, и находящихся при человеке вещей вроде мобильного телефона, бумажника или расчёски. Этим феномен Инги отличается от широко известного так называемого самовозгорания, которое наивные люди вроде писателя Диккенса объясняли алкоголизмом, когда человек якобы уже весь пропитался — только спичку поднести. Самовозгорание — это чрезвычайно быстрое превращение тела в горстку пепла, для чего с научной точки зрения требуется тысячеградусный жар крематория. При самовозгорании одежда, носки, ботинки, сидение кресла остаются нетронутыми огнём, что с тысячей градусов никак не согласуется. Иными словами, испепеляющая энергия передаётся откуда-то по синсвязям только в биологическое тело, по формальному признаку: живое — неживое. Это может означать, что Исполнительная Система, пересылая энергию, срабатывает либо стихийно, автоматически, либо руководящий ею при этом разум весьма примитивен.
Своеобразие мифоида девушки с винтовкой, очевидно, в том, что часть ДЭМа, диффузного элементарного материала, в который расточаются поглощённые, направляется в корпус статуи. Исполнительная Система способна воздействовать на физические свойства материалов. Например, книгу она может сделать хрупкой, словно из стекла, — и та, ударившись об пол, разобьётся на мелкие осколки, что и наблюдается при полтергейстах. Бетон, из которого отливают уличные статуи, Машина Чудес делает на какой-то момент пластичным, разжижает — и замешивает в него порции ДЭМа, увеличивая таким образом объём фигуры. Всё это — не такие уж невообразимые чудеса: реальные возможности Исполнительной Системы неизмеримо шире. Отсюда и изменение телесных форм бетонной девушки, поскольку распределение ДЭМа отчасти определяется волей управляющего Машиной Чудес. Для мифоида, стоящего за этой скульптурой, глубокого вентрала по своим наклонностям, такое изменение фигуры, без сомнения, желанно. Статуи, живущие своей неторопливой, почти не замечаемой людьми жизнью, — не новость и давно описаны если не в науке, то в литературе. Достаточно вспомнить злющую Венеру Илльскую Проспера Мериме, задушившую в бронзовых объятиях чужого мужа, которого сочла своим. Писатель искренне верил, что его новелла — не более чем мистический вымысел!
Любопытство заставило заглянуть в Интернет: не замечено ли странное явление москвоведами? Оказалось — замечено! Феномен Яузского бульвара вызвал оживлённые отклики. Блогеры, как водится, оттачивали на нём своё остроумие. Приводились фотографии статуи теперь и прежде: перемена была разительной. Изменилось и лицо, сделавшись более живым и, пожалуй, более злым. Тут как тут оказались, конечно, экстрасенсы, регистрируя своими рамочками или, кто особенно силён, визуально биополе вокруг фигуры, которое за последний месяц, с начала наблюдений, заметно усилилось. Веское слово сказали и учёные, выдвинув научное объяснение: грибок, поражающий стены зданий, лепнину и прочие элементы декора, вызывая вспучивание. Более того, городские высокочастотные излучения привели к мутации грибка, откуда и удивительная трансформация фигуры. Кто-то из москвоведов высказал предложение обратиться к архитектурному начальству за разрешением отколоть кусочек статуи для физико-химического анализа или же провести всестороннее приборное обследование на месте. Под одним из текстов стояла подпись: Эрик. Марта сообразила, что это наверняка не кто иной, как её знакомец — королевское высочество и по совместительству — собиратель московских курьёзов. Аномалия Яузского бульвара не могла ускользнуть от высочайшего внимания.
Вскоре случилось ещё одно примечательное событие. Как-то шли по привычной дуге Ходынского бульвара и дружно пели — кажется, «Москву майскую». О пристрастии Марты с Ингой к пению, причём к сугубо советскому репертуару, способному оскорбить слух добропорядочных мидлов, привыкших к музыкальному англоязычию, речь впереди, а в данный момент произошло вот что. Когда примолкли, переводя дух, — услышали сзади пыхтение, словно кто-то догонял трусцой. Нет, это был не слухач Ордена Справедливости, внезапно взбесившийся от усердия. За спиной бежала сама судьба.