Рассказы из книги "Игрушечные люди.Синий луч"
https://ridero.ru/books/igrushechnye_lyudi_sinii_luch/
Слово «вешняк» означает объездную дорогу, прокладываемую на время половодья. Однако в народе ходит и иная трактовка. Говорят, что станция железной дороги «Вешняки», находившаяся до войны за городом, под Москвой, служила конечным пунктом для поездов с необычным грузом. Сюда свозили тела расстрелянных и попросту сваливали их на пустырях. Если дело было летом, трупы кое-как присыпали землей, а если зимой — никто особенно не заморачивался. Весной, когда припекало солнышко, снега таял и проходившие мимо обыватели замечали, как из-под него выглядывают неприятные сюрпризы — «вешняки».
В незабвенные годы застоя вокруг станции, по приказу партии и правительства, выстроились до самого горизонта кварталы одинаковых серых девятиэтажек. В тесных квартирках обитала неприхотливая, стойкая к невзгодам публика. Никто ни на что не жаловался. Старушки у подъезда говорили так: «Сквозит в окна — заткни щели ватой, лопнул стояк — надень резиновые сапоги». В подъездах нещадно несло кошачьим калом и человеческой мочой. Но жильцам было некогда принюхиваться. После работы у станка они стояли в нескончаемых очередях в окрестных магазинах. Светлое будущее в Вешняках никак не наступало. Борьба коммунизма против темных сил запада пробуксовывала. А белая горячка вырывала из коллектива лучшие умы. В такой обстановке и родился наш скромный герой Казимир Адольфович.
В Вешняках как-то не принято было внимать наукам. Несчастные педагоги местных школ часто болели. Иные отправлялись с неврозами и инфарктами в клиники, другие под звуки медных труб ехали прямиком на кладбище. Выжившие обрастали корой индифферентности и напоминали сломанных роботов из фантастического кинофильма «Москва-Кассиопея». Ученики бесились от безделья и никак не могли запомнить, что такое косинус. Наследственная олигофрения портила процент успеваемости. Поэзия Пушкина усваивалась из рук вон плохо. Военруки рвали на себе последние волосы, а иностранные языки вообще пролетали мимо сознания. Зато древо жизни зеленело пышно. Девочки беременели, не дожидаясь аттестата. Мальчики, не стесняясь, отхлебывали из стаканов беленькую и дымили как фабричные трубы. Процветала мелкая преступность и пакостное дворовое хулиганство.
Вопреки народной традиции маленький Казимир учился прилежно. Как-то незаметно для завистливых соседей он вырос, поступил в институт и получил диплом инженера-техника. Старушки у подъезда сплетничали: «Он теперь у нас теперь инженер по тепловым агрегатам, а может быть, и по холодильникам». Точно никто сказать не мог, да и какая им была разница, ведь тепло и холод суть две стороны одного физического явления. Самое главное, что наш Казимир спиртного в рот не брал. А уж это, по мнению актива жильцов, было равносильно государственной измене.
Действительно, дом номер тринадцать по улице Хлобыстова гремел на всю округу недоброй славой. Что греха таить, употреблял и стар и млад. Причем, половина дома посасывала умеренно, а другая половина пускалась во все тяжкие. Врачи местной клиники только руками разводили. Напрасно в коридорах висли плакаты с изображением распухшей печени алкоголика. Ладно бы еще водку хлестали, но ведь лакали от бедности всякую дрянь. Увы, народ экономил. Охотно брали раствор для мытья окон, «розовую воду» и даже политуру. Главное, чтобы цена позволяла.
Отдельные оригиналы изготовляли бормоту самостоятельно. Например, электрик Каблугов выстаивал дрожжевую брагу в огромных бутылях с натянутыми на горлышко резиновыми перчатками. А сын трамвайщика Стасина, ученик ПТУ, приносил с завода денатурат, выделенный из клея. Последний, впрочем, переносил далеко не каждый организм. Друг трамвайщика Стасина, слесарь Петухов, попросту окачурился в сугробе у подъезда. Водились в доме и аристократы, хлеставшие беленькую, несмотря на ее стоимость. К последней группе относился сантехник Санька, белогорячий отец семейства, выбивший жене зубы в семейной ссоре, да и сам щеголявший без зубов, потому что жена не осталась в долгу.
Будучи непьющим, Казимир Адольфович затруднялся найти с соседями общий язык и жил одиноко. Он не женился, не вступил в партию, избегал сборищ и даже на выборы местных советов не посещал. Вечерами он заправлялся досыта гречневой кашей, а потом полеживал в безделье на продавленной раскладушке. Квартирка его была порядком захламлена железяками и макулатурой.
Потихоньку, день за днем, незаметно наш Казимир Адольфович не то чтобы свихнулся, но как-то опустился и стал похож на стихийного буддиста. Старушки у подъезда обсуждали его поведение так: «Солнечная активность нынче высокая, магнитные бури кругом, вот он, болезный, и съехал с глузду». Кто его знает, вероятно, что так оно и было. Новоявленный буддист обзавелся инвалидностью, перестал ходить на работу.
По утрам из ближайшего винного магазина доносился мелодичный перезвон стеклотары. Алкаши стайками медленно подтягивались к дверям магазина, жадно сжимая в сморщенных кулачках мятые рубли. Доморощенные культуристы отправлялись в залитый нечистотами подвал тягать гирьки. Слесарь Санька перекрикивался с улицы с беззубой женой, высунувшейся в окно с девятого этажа. Детишки бежали в школу, дожевывая на ходу бутерброды с колбасой. Адольфыч поднимался позже всех и накидывал на голые плечи черную железнодорожную шинельку, чудом попавшую ему в руки.
Он отправляйся в дневные странствия в надежде найти новые экспонаты в свою коллекцию хлама. Путь его пролегал вдоль железной дороги, мимо строек, гаражей и перелесков, по пустынным малолюдным местам. На дороге ему встречались бездомные собаки, сонные рабочие и рыскавшие в мусоре вороны. Иногда буддист находил что-то большое и тяжелое, вроде мотора лифта. Не брезговал он ничем, затаскивал любую находку в квартиру. А вечером устраивался на отдых. Музыка Свиридова гремела во всю мощь на старом проигрывателе. На электрической плитке в кастрюльке пригорала гречневая каша. Уставший герой засыпал под своей шинелью на раскладушке.
Соседи поначалу терпели проделки Адольфыча мирно. Лишь беззубая уборщица Наталья, жена белогорячего сантехника Саньки, вытирая привычные «пьяные ссаки» на лестнице, сетовала: «Вот, паршивец, всякую дрянь таскает, линолеум портит». А Адольфыч от безнаказанности совсем распоясался.
Появились в его квартире животные: очумевшие голодные существа. Тревожно ворковали голуби, истерически попискивали кролики, как испорченный саксофон орали коты, кудахтали куры. Тараканы молча расползались по стенам. На кухне стояла бочка из-под огурцов, где консервировалось по особому рецепту мясо всей этой дичи. К прежней грязище прибавился помет, перья и клоки шерсти. Ванную комнату доверху заполнило гниющее тряпье. Унитаз и раковины были выдернуты и выброшены за ненадобностью. К обрезанной водопроводной трубе Адольфыч прикрутил шланг: поливать непрошенных гостей.
Первым не вытерпел безобразия бывший стрелок ВОХР Мишин с третьего этажа. Пожилой Мишин завязал много лет назад, исчерпав в себе внутреннюю «цистерну». Стрелок никогда ни с кем не разговаривал и ходил с каменным лицом, считая гражданским долгом писать доносы на каждую мелочь. По заявлению Мишина прибыл молодой участковый. Он был тут же окачен горячей водой из шланга, и трусливо ретировался. Дальнейшее расследование замяли, а Адольфыч продолжал безумствовать.
Раздобыл он как-то вторую шинель, на этот раз с погонами майора-летчика. Он щеголял в таком виде по улице, в качестве обуви используя белые женские фигурные коньки. Как-то раз Адольфыча застигли ночью в соседской квартире. С топором в руках он вскрыл хилый дверной замок и пытался содрать с пола линолеум. Обитатели квартиры перепугались спьяну до поноса и вызвали психиатричку.
Но и тут буддист не растерялся. Он приветствовал врачей мудрой речью. Дескать, что линолеум — экологически вредный материал, вредный для здоровья. Врач чуть не прослезился и произнес философскую речь, в которой наглядно доказал всему подъезду, что грань между здоровым и больным человеком иллюзорна. На госпитализации никто не настаивал, а герой наш продолжил измываться над жильцами. Выискав на помойке дырявую гармонику, буддист открыл в себе музыкальный талант. Он оккупировал лифт и катался целыми днями вверх и вниз, сидя на полу, наигрывая эстрадные мелодии. Музыка в итоге его и погубила.
Однажды маленькая девочка-школьница с восьмого этажа сдуру села с Адольфычем в лифт. Вечером она пожаловалась папе, что «тот псих» к ней приставал. Папа девочки работал шофером, что не мешало ему употреблять самогон, привезенный из деревни. Шоферюга обладал негабаритной тушей и с трудом влезал в кабину собственного грузовика. Увы, интеллектуальные способности папаши не поспевали за ростом тела, а характер у шоферюги был скверный. Недолго думая, этот детина вырвал ножку из обеденного стола и погнался за испуганным Адольфычем вдоль улицы. Как оказалось, безрезультатно. Устав от погони и приняв пару-тройку стаканов, несчастный отец семейства отправился в милицию писать заявление.
Учитывая повторяющиеся жалобы населения, районное милицейское начальство решило разобраться с проблемой окончательно. На желтой канарейке-уазике, примчался наряд в составе четырех тучных дядек в форме. Наряд сопровождала умная собака-овчарка. Улыбающийся Адольфыч встретил прибывших горячей водой из шланга. Ошпаренные милиционеры в панике разбежались по лестничной клетке; кто-то открыл стрельбу, собака нервно залаяла. При этом из квартиры вдруг донеслись звуки свиридовской оратории «Отчалившая Русь».
Психованный буддист ловко пролез по лабиринтам захламленной квартиры, выскочил на балкон, сиганул вниз и помчался по асфальтовой дорожке прочь. Только искры засверкали из-под фигурных коньков. Тучным милиционерам не удалось ни организовать преследование, ни поставить засаду с другой стороны дома. Ничего не оставалось, как объявить план «Ромашка», что означало огромную милицейскую обиду на Казимира Адольфовича. Вскоре нашего героя отловили на стройке за попыткой снять гусеницу с бульдозера. Пленника незамедлительно доставили в психушку, где он пробыл недолго, несколько месяцев. Врачи посчитали, что он полностью излечился. Так оно и было: после выписки несчастный заметно притих и перестал чудить. Еще через месяц, незаметно для всех, Адольфыч скончался.
Квартира перешла родному брату покойника, религиозному и суеверному человеку. Три месяца ушло на разгребание завалов и ремонт. Все же брат не оставил квартиру себе, а добровольно сдал ее государству. Дескать, верующему нельзя иметь дело с испорченным демонами местом. Государство обрадовалось подарку и без промедления вселило в квартирку очередника по наряду. Им оказался некий Адольф Георгиевич Кукис, спившийся маниакально-депрессивный скрипач из знаменитого оркестра «Пакрас». Но о нем и его привычках будет отдельная история. Отметим только, что новый жилец не осрамил память замученного психиатрией собрата.
Если повесть сия покажется вам преувеличением или фантазией, не поддавайтесь этому ощущению. Все детали, вплоть до последней и мельчайшей черточки, взяты из жизни. Увы, так жили предшественники многих тех, кто ныне открывает рот, а каков быт нового поколения — не мне судить.