Автор - Копья
Название - Неделя
Дьявол прячется в мелочах
Понедельник
Вставать тяжело, но надо. Работа не волк, однако неприятности в начале недели тоже ни к чему. Алла до дрожи потянулась, перевернулась со спины на живот и вместе с одеялом скатилась на пол.
– Всё, встаю! То-о-оль! Ты где? Я кофе хочу…
Муж не отозвался, но дверь в спальню медленно открылась, и перед взлохмаченной Аллой предстали её дети. В руках одного неуверенно дрожала чашка горячего кофе, второй слизывал с ладони капли абрикосового варенья, которое сваливалось с тонюсенького кусочка белого хлеба.
– Папа только что ушёл, – сказал отпрыск с кофе.
– А ты сегодня, что ли, дома?! – обрадовался тот, что с вареньем.
– Ха! Двое из ларца! Здорово! – сказала Алла, забираясь на кровать. – Ну, давайте сюда мой первый завтрак! Вы поели? А чего так рано, вам же ко второму.
– Папа сказал, что ты проспишь! – сдал отца Вовка и, отхлебнув из бокала, отдал ей кофе.
– А ещё он сказал, что ты храпела носом и мешала спать! – добавил Виталик и захватил абрикосинку с хлеба. – И тебя просила позвонить бабушка.
– Я помню. Отдай, это моё!
Алла быстро расправилась с "первым завтраком" и перешла ко второму: ещё одна чашечка кофе, пара конфет со вчерашнего ужина. Теперь потанцевать перед телевизором – сегодня с Кобзоном? О-о! – быстренько умыться, поцеловать двойняшек, проверить, собрались ли в школу, глянуть в окно: что за погода? Ещё темно и на небе – звезда! Очень интересно. И, главное, вовремя! Потому как уходить пора. Что-то забыла? А, ладно, по дороге вспомнится.
– Я ушла! Закройте дверь.
– Мам, ты забыла…
– Помню! Потом! – крикнула из подъезда.
Торопилась зря: троллейбус уехал из-под носа, следующий слишком долго собирал людей, в результате на работе столкнулась с шефом, выходящим из кабинета.
– Ваш рабочий день всегда начинается с опозданий? – съязвил он, постукивая пальцем по циферблату на руке. Солидные часы, со светящимися стрелками и огромными цифрами арабского происхождения. Чтобы купить их, скидывались всем отделом по полторы сотни. На фига, спрашивается?..
– Извините, – Алла протиснулась в слегка приоткрытую дверь секретариата.
Алла, точнее, Алла Александровна Оськина, работала наборщицей в конструкторском бюро проектного института. Не велика должность, конечно, но как звучит! Конструкторский отдел проектного института! Ну и что, что «машинистка». Подумаешь – зарплата сконструирована из проекта прожиточного минимума. Зато весь день сама себе предоставлена. Правда, на соседку справа, на огненно-красную (в смысле волос) Киру, некогда взглянуть: в чём там она сегодня на работу заявилась – опять в располосованной до пупка «мини», за которую ей влетело в прошлую пятницу, или в пуританской юбке-макси, которую терпеть не может? А вот Васса, которую за глаза все звали «Квакса», видать, ночевала на службе: всё в той же полосатой кофте и синих штанах, что и два дня назад.
Алла довольно покосилась на свой новый брючный костюм – белый с чёрной отделкой. Кто сказал, что ей за тридцать?! В таком костюме – не больше двадцати! Ну ладно – двадцать пять. Дети? Козявки ещё, хоть и в третьем классе. Маме, правда, под семьдесят. Мама! Вот о чём забылось! Позвонить же надо было. Теперь обиделась, поди: скажет: в выходные обещала – не пришла, с утра не позвонила. Ладно, в обед звякнуть – не забыть.
Алла несколько раз повторила про себя сбегающую из памяти фразу, пытаясь закрепить её в голове покрепче. Вроде, закрепила. Работа пошла быстрее. Обед приближался со скоростью триста знаков в минуту и родился из первых звуков тишины, когда надрывом слышен вдох и боишься сделать выдох, когда буквально цепенеешь в краткой длительности безмолвия. Четыре клавиатуры умолкли не сговариваясь. За несколько лет каждая из наборщиц обзавелась самыми точными часами в мире – внутренними биологическими.
Алла нарочито громко отодвинула стул, Васса от души чихнула, Кира хмыкнула, а Чебакова – Валентина Васильевна – бесшумно встала и подошла к затянутому в жалюзи окну.
– Всё тает, девочки, – безучастно сказала она, раздвинув створки. – Не дорога, а горки американские. Берегись, травмпункт. – И без перехода: – Вчера «Жди меня» смотрели?
– «Жду тебя», – поправила Васса, почёсывая нос: весна-Даная вновь дарила аллергию, и отказаться было невозможно. Васса чихала до первых гроз, а потом что-то менялось в атмосфере, и напасть отступала.
– Какая разница? Главное, там страсть что было! Я вся обрыдалсь.
Валентина Васильевна приготовилась в красках живописать человеческую драму из телевизора. Алла замешкалась на выходе: послушать, что ль? Пять минут, не больше.
– Ну, и? что показывали? – спросила нетерпеливо.
Чебакова провела рукой по лондеэколорированным рыжим волосам, заправляя выбившиеся седые прядки, и, обращаясь к Алле, начала рассказывать.
– Что? Одна бабуля, лет эдак по девяносто, может, меньше, вздумала найти внучку, которую воспитывала полвека назад. Обратилась в передачу. Та ей внучку отыскала: в Москве живёт. А бабуля – где-то в Сибири, а то и в нашем зарубежье. И вот. Дают старушке адрес, та на радостях несётся со своей тьму-таракани в Москву, а памяти-то нет! Она думала, её «встренут». А внучка передаче в ответ на её «Встречайте!» заявляет: «А я вас просила?» И на вокзал не поехала. Представляете?!
– Ну-ну! И что бабка? – заволновалась Васса, мучая пальцами переносицу.
Кира хмыкнула в ожидании чёрной людской неблагодарности. Так оно и вышло. Рассказ закончился трагически.
– Что бабка… Помыкалась-помыкалась на вокзале: вещи у неё украли, деньги тоже, – куда ехать в Москве, не знает, домой назад – не на что. Села на лавочку да так и не встала с неё. Милиция ею заинтересовалась, когда она Богу душу отдала.
– Умерла?! – вскрикнули все трое.
– Умерла, – торжествующе подтвердила Чебакова. – Уж я рыдала-а! До ста лет дожить, чтоб на вокзале дни закончить. Внучку расстрелять мало!
Помолчали. Алла потеребила дверную ручку и вдруг представила себе эту гадкую внучку. Лет ей, поди, не меньше, чем Валь Васильне, дети-внуки на шее; может, живёт в однокомнатной, а то и в коммуналке, а тут бабку вековую чёрте откуда на голову ссыпали. Свинство, конечно, старушку не пристроить, но передача тоже хороша: адресок достала и ждёт хэппи-энда в стороне. И Алла неуверенно сказала:
– Ну, стрелять, это круто, а вот самой в такую шкуру попасть – самое то будет. Только куда же, простите, передача смотрела? Там что, не контролируют ничего? Или только счастливое воссоединение через месяц по ящику показывать привыкли?
Валентина Васильевна от такой постановки вопроса растерялась. В её глазах отразилось смятение, щёки порозовели, и она возмущённо выдохнула:
– Ал, ты вечно пальцем в небо! О чём рассуждать-то? Это её прямая обязанность, внучкина, заботиться о старом человеке. Родственнице. Ты бы вот отправила свою мать к чёрту на куличики? и бросила там?
– Во-во! И я о том же! – подхватила Алла и почувствовала, как запылало лицо. – Отправить полоумную бабку с одного края света на другой и даже не поинтересоваться – а доехала ли? А встретили ли её? Внучка-то, она только зовётся молодо, а лет ей, наверно, как тебе, Валентин Васильн, а то и больше. Правильно она сказала: кто-нибудь у неё спросил, нужен ей ещё один рот в семье?
Кира сдвинула бумаги и села на стол, показав красивые лодыжки, которые, впрочем, мини-юбка особо и не скрывала. Кире плевать на руководство. Она так и говорила всем: «Оно совершенно безвкусное, это ваше руководство! Полагаться можно только на собственный вкус. И на интуицию». В данный момент интуиция подсказала ей, что день будет крррайне интересным. И содержательным.
Васса, наконец, чихнула три раза подряд и успокоилась. Это означало, что она готова в ближайшие минуты присоседиться к сильнейшей: Васса всегда была на стороне победителя.
Алла поняла, что зря связалась. Ещё бы: Чебакова пошла пятнами, шумно вдохнула и на давящемся выдохе прошипела:
– Нет, вы послушшшш… вы только послушшшайте! По-твоему выходит, что внучка права?! Оставила бабку умирать на вокзале – и права?! Хороша, нечего сказать! А бабка, по-твоему, дура? И передача дура?! Они доброе дело делают!
– Ага. Благодетели. Вот к вам в общагу на двенадцать метров притащат деда какого-нибудь, и ни пенсии вам, ни льгот. А у вас зарплата – только на кашу манную с водой. Каково?
Алла перехватила изумлённо-осуждающие взгляды девчонок, но было поздно. По больному бить нельзя, да. Чебакова разозлилась. Тут же призвала в свидетельницы обалдевших от такого финта слушательниц и потребовала подтверждения разнообразности её обеденного меню. Потому что «эта молодая, ранняя нелюдь» должна знать, что, кроме всяких каш, в её тарелке обитают деликатесы всех морей и океанов, что она икру красную, чёрную и «заморскую – баклажанную» уплетает ложками, и вообще, что это не её дело, выискалась тут, понимаешь!..
Алла хлопнула дверью, не дослушав, но вслед ей понеслось: «Да она сама такая! За что таким счастье даётся?! Квартира, машина, дача, дети, деньги, муж! Что ты за человек? Да ты не человек вовсе!»
До двухэтажного здания столовки долетела – не дошла: «нелюдь» подгоняло хлеще плётки. Есть расхотелось и, если бы народу было чуть больше, чем три скучно стоявших у кассы человека, Алла наверняка бы пошла прогульнуться и остыть. А так – взяла бифштекс, салат из морской капусты и компот из сухофруктов, по детской привычке выискивая в стакане грушу. Груши в компоте не попадались уже лет двадцать. Не случилось чуда и теперь. Алла устроилась за столиком на двоих – в уголочке, отгородившемся от мира большим напольным цветком, лимоном или китайской розой. С другой стороны находилось окно. Ела не спеша, изредка вглядываясь в серое небо, зацепившееся облаками за антенны.
Внутренняя дрожь прошла, кровь успокоилась, мысли упорядочились. «Не человек»! Никогда и не думалось, что нечто подобное не только прозвучит в её адрес, но и ударит по нервам. Нелюдь. Это ведь что-то страшное. Это даже не… не… Короче, слов нет! Но она тоже хороша! У Чебаковой к пятидесяти годам ни мужа, ни детей. И не из-за какой-нибудь трагедии, а по причине вообще ужасной – разменялись, называется. Сначала она сама разъехалась с мужем, изменившей ей с горячей женщиной Водкой, а уж потом старшая дочь мягко попросила разрешить им с мужем пожить «отдельно от её жизненного опыта». Младшая пошла ещё дальше: безаппеляционно заявила, что имеет полное право на самостоятельную жизнь с кем угодно, когда угодно и сколько угодно. А если её это не устраивает, то пусть выбирает: комната в общежитии или домик в деревне. Валентина Васильевна выбрала домик в деревне, но цены словно взбесились от такого решения, и пришлось довольствоваться двенадцатиметровкой в общаге. Младшая махнула маме ручкой и сбежала из «этого клоповника» в гостинку. За три года ни разу не появилась. Так вот в жизни бывает.
Алла допила сок, посмотрела на часы, подмаргивающие красными цифрами со стены, и заторопилась назад. Она надеялась, что Чебакова успокоилась. Но Чебакова отпросилась и ушла домой. Виновница поймала на себе косой взгляд сострадательной Кваксы и удивлённо-размышляющий – Киры. Пять несложных листов текста Алла печатала до вечера. В конце дня принтер выдал «замятие бумаги», и документы отправились в мусор.
Вторник
Будильник не прозвенел. А может, и прозвенел – не слышали. Так или иначе, но на работу Алла проспала. И намного. Сорвалась с постели, забегала по комнатам, поднимая мужа, детей, на ходу натягивая первое, что попалось под руки. На улицу выскочила полуодетая, без шапки и шарфа, накинула на голову капюшон и раздражённо отмахнулась от нервного голоса мужа:
– Машина на стоянке, давай, я мотоцикл выведу!
Двухколёсный старый «Минск», который разве что не заржавел от безделья, мирно жил под лестницей на первом этаже, в самодельном деревянном гаражике, замаскированном под хранилище картошки. Канистра бензина стояла там же. Толя бросился заливать бак. Алла бросилась на остановку. Троллейбусы бросились… Троллейбусы никуда не бросились: их отключили. За неуплату. Ездят, понимаешь, на бесплатном электричестве, а оно, оказывается, денег стоит! На конечной остановке, где рогатые монстры делали круг, было пусто. На фонарном столбе намертво приклеено объявление: «2 марта – акция протеста против повышения цен на электроэнергию. Троллейбусы ходить не будут».
Алла от отчаянья замахала обеими руками перед грязным, но величественным «Камазом», притормаживающим перед «зеброй». Водитель подумал – о чём, неизвестно, – и открыл дверцу. Она неловко взгромоздилась на далёкое от земли сиденье и чуть слышно пояснила: «Мне до первого поворота. А там дойду». Шофёр окинул её быстрым взглядом, понял, что ошибся («Да и правда: в городе, с утра пораньше… Редкость»), но высаживать не стал, сказал равнодушно: «Полтинник». И, не заметив округлившихся глаз, нажал на газ.
В боковое зеркало Алла успела увидеть, как за ними устремился мотоциклист без шлема и очков – её муж. Следовало тут же сказать об этом водителю, но отчего-то стало стыдно, к тому же, поворот должен был случиться минут через десять, и она промолчала. Никак не отреагировала и на грубое замечание дальнобойщика в адрес дурака-гонщика, который пытался теперь уже не просто догнать, а обойти мощную машину. Со странным безразличием Алла отметила превышение скорости бесстрашным лихачом и ответную реакцию «своего» шофёра: тот резко вывернул руль, вильнул влево, после чего мотоциклист в зеркале больше не мелькал. Водитель довольно хмыкнул, долгим взглядом проводил исчезающее изображение в зеркале и весело спросил:
– Тебе вообще-то куда?
– Мне? Можно здесь.
Спокойствие было нереальным. Что произошло с мужем, Алла не знала; хуже того, хочет ли выяснить это – не знала тоже. Говорила и действовала сейчас вовсе не она, а кто-то, сидящий внутри и отвечающий за соблюдение внешних приличий.
– Ты ж говорила – до поворота! – удивился шофёр, выпустив на волю чесночно-луковый дух.
– Мне здесь надо, – упрямо повторила и посмотрела на водителя невидящим взглядом.
– Полтинник, – буркнул тот и протянул шершавую руку прямо ей в лицо.
– У меня нет. Я проспала. Вы разве не поняли?
– Так какого же?! А ну вон отсель, пока я тя, цыпа, не вздул!
Алла спрыгнула на землю. «Камаз» взревел, пробуксовывая на месте, и обдал её грязью из-под колёс. Но она уже медленно двинулась прочь. Назад. Туда, где можно было что-нибудь выяснить про Толю.
«Минск» валялся на обочине, колёса ещё крутились с бешеной скоростью. Толя, грязный и злой, пытался справиться с выскальзывающей из рук зажигалкой; вокруг собиралась толпа любопытных. Алла протиснулась вперёд, подошла к мужу, взяла его за руку, отобрала зажигалку и повела домой. Он как-то странно посмотрел на неё, но ничего не сказал.
Дома она переоделась сама, нашла свежую одежду для мужа и, удостоверившись, что с ним всё нормально, тихо произнесла:
– Я всё-таки схожу на работу. И тебе советую.
И ушла.
Анатолий потерянно вслушался в голоса детей, выясняющих, кто пролил чай, пытаясь хоть в них найти успокоение. Руки до сих пор тряслись. Он позвонил на работу и предупредил, что не придёт.
Алла в офисе появилась к концу обеда. Всё устроилось как нельзя лучше: в связи с неожиданным отключением электроэнергии проектное бюро просиживало в бездействии. Поэтому, получив стандартный выговор за опоздание, она углубилась в изучение документации. Валентина Васильевна оформила несколько дней за свой счёт, объяснив это решением отдохнуть. На лице у Вассы было написано всё, что она думает про бесчеловечную коллегу, доведшую бедную женщину до инф… тьфу ты! – до вынужденной безработицы. А вот Кира явно была на стороне Аллы: несколько ободряющих кивков сразу и тёплые взгляды чуть позже. Остаток дня прошёл в молчании, и лишь в самом конце Квакса вдруг обрушилась на Киру:
– А ты, фифа, будь добра носить на работе то, что требуется по этикету. А то шеф пригрозил лишить всех премии из-за твоей рваной короткой юбки! Понятно?!
– Слушаюсь! – насмешливо отозвалась Кира, сверкнув кружевными трусами перед носом возмущённой «пуританки». – И повинуюсь. Что хочу, то и ношу. Моя «рваная» короткая юбка стоит в пятнадцать раз больше того, что зарабатывает твой шеф, раздавая замечания направо и налево. Всё ясно?
– Ну и сидела бы дома, раз богатая такая.
Васса зыркнула на Аллу, ожидая, что та решит поддержать задиристую содержанку, но та с отсутствующим видом смотрела в окно и думала о вещах более серьёзных, чем какие-то рваные, но дорогие шмотки. Её сегодняшняя жестокость по отношению к мужу казалась… чем казалась? Алла поиграла в уме сравнениями и остановилась на: «…неудачной фразой из прекрасно написанной книги. Причём неудачной намеренно».
Да. Алла чётко отделяла первоначальную случайность от дальнейшей спланированности. Ложный стыд за неловкость мужа, тщившегося обогнать «Камаз» на мотоцикле, бессознательный интерес – а догонит ли? – неуместное упрямство: не скажу, что этот лихач – мой муж, и в результате – почти трагедия. А если бы он разбился?! Насмерть. Не просто упал бы, а совсем… И всё из-за того, что она постеснялась признаться, что он её муж. Что же выходит: она, Алла, простая наборщица текстов, стесняется своего мужа – главного инженера завода? Почему?
Ответ во вторник найден не был. Вечер вторника вообще прошёл безмолвно. Сыновья крутились под ногами, пытаясь развеселить то папу, то маму, но добились лишь того, что их раньше времени уложили спать. Алла долго ворочалась, не смея обнять мужа, но и не умея спать без него. Мысли хаотично возникали и, не оформившись, терялись. Столько всего надо было обдумать, что проще оказалось всё-таки уснуть.
Среда
Толя встал ещё до будильника, молча ткнул её в бок и ушёл на кухню, где всё утро пил кофе тройной крепости. Алла виновато чмокнула его в щёку, но он даже не взглянул на неё, продолжая тупо изучать какую-то книгу. Что ж… Она не из тех женщин, что ищут примирения любой ценой. Подняла детей, оделась и ушла.
На работу добралась без приключений. И даже без опозданий. Ближе к обеду в отдел зашёл шеф. Он привёл с собой немолодую, ухоженную даму и, источая елей, сказал: «Евгения Николаевна посмотрит на вас в работе, девочки», после чего, говоря Кириным языком, пообещал «сюрпрайс». Сюрприз достался Алле. Дама отбирала кандидаток для участия в конкурсе «Делопроизводитель года».
– Какой из меня делопроизводитель? – попробовала сфилонить «счастливица». Она вдруг кое-что вспомнила и честно попыталась отбрыкаться от возникающей заминки. – Я н-не могу сегодня.
– Вот как?! – красноречиво поправляя свои большие наручные часы, произнёс шеф.
Алла поняла. Ей слишком многое и часто прощалось, в том числе и вчерашний, фактически, прогул.
– Аллочка, выручите, вы очень меня обяжете! – попробовала смягчить ситуацию Евгения Николаевна. – Конкурс в самом разгаре, а кандидатка от нашего НИИ почему-то не явилась.
Кира и Васса с упоением изучали напечатанные документы.
– Хорошо, – сникла Алла. – Идти сейчас?
…Домой она попала гораздо позже обычного. Анатолий ни о чём не спросил, а она не стала сообщать ему, что в новостях, наверняка, показывают репортаж с конкурса, где она смущённо принимает поздравления от незнакомых людей: Алла обошла всех претендентов и получила диплом «Лучший работник месяца». Денег не дали.
Среда завершилась визгом играющих детей и молчанием их родителей.
Четверг
– Ты была там?
– Нет.
– Там была ты.
– Нет.
– Ты сидела в машине!!!
– Я не понимаю, о чём ты.
– Алла! Ну зачем ты так? Ты же была там, я видел. Почему ты не признаешь этого?
– Я хочу спать.
– Пора вставать, уже шесть.
– Только что было четыре.
– А сейчас шесть. Ты была в машине?
– Нет! Боже мой! Если и впрямь уже шесть, то два часа об одном и том же – это не слишком?!
– Как ты тогда узнала, что со мной произошло?
– Десятое чувство. Отстань.
– Ал, признайся и забудем.
– Да не было меня в этой чёртовой машине! Что ты ещё от меня хочешь?!
На том и расстались. Алла впопыхах собрала детей в школу. Толя ушёл, не закрыв дверь. Но то, что они начали говорить на больную тему, уже радовало. Правда, Алла опять сотворила глупость: отрицать очевидное – это уже не смешно. И, тем не менее… Отражение пассажирки в кривом зеркале нельзя назвать стопроцентной копией оригинала, так что не мудрено и ошибиться. Что, по всей видимости, и произошло с её мужем. За два часа препираний и упрёков Алла уже и сама не верила, что могла т а к поступить. Возможно, ей вообще всё это привиделось, а потом она заразила галлюцинациями и Толю.
Март решил показать характер: завьюжил и заморозил. Ветер едва не сбил её, полусонную, с ног, мороз напомнил об отсутствии перчаток, а два падения подряд на бугристом ледяном ковре – о Валентине Васильевне. Интересно, выйдет она сегодня или нет? И кто просил её рассказывать эту дурацкую историю про внучку?! Блин, сама же и попросила. Но кто знал? Поссорились из-за телепередачи! Кому сказать – не поверят. Ведь добрая она – «Валь Васильн». И разве виновата она, что дети ей не ахти достались, под старость без жилья оставили? От своей-то трёх-когда-то-комнатной квартиры! И зарплата – мизер. Не на кашу без молока, конечно, но и не на икру трёх сортов. Хотя, наверно, и Чебаковская есть в том вина: так воспитала. «Интересно, как я своих воспитаю?..»
Чебакова на работу не вышла. По словам Вассы, ждать можно только завтра.
– Ну, и сидела бы дома до понедельника, – Алла вздёрнула плечами. – Чего тут в пятницу делать?
Кира фыркнула, чувашка смолчала.
Лучшего «работника» весь день поздравляли, так что нормального рабочего дня не получилось. Зато все трое помирились. И Алла тут же высказала Вассе всё, что она думает о её манере одеваться.
– По-моему, у меня хорошая фигура, – оправдывалась Квакса, – и я могу позволить себе брюки.
– Ничего подобного! Создаётся впечатление, что у тебя кривые ноги, – встряла в разговор Кира.
– У меня нормальные ноги! – начала раздражаться Бэлла, и задрала штанину до колена, явив взглядам круглую коленку.
– Ну, так и покажи их всем! – воскликнула Алла. – Что ты их прячешь? Будь ты в себе поуверенней.
– Я уверенна! Завтра приду в юбке. Но зима же, холодно.
– Ты не на улице работаешь, – теряя интерес к теме, напомнила Алла, уже не сомневаясь, что все эти разговоры ни к чему не приведут.
– Ладно! Давайте потом, а то у меня уже чай остыл, да и попечатать надо.
Алла сказала, что ей придётся уйти пораньше – на родительское собрание. Собрание затянулось до девяти вечера.
Пятница
По утрам Алла вела, как ребёнок.
– То-о-оль! Я проснулась, хочу кофе!
Муж носил ей кофе в постель, иногда с пирожными.
– Встань и свари сама, – сухо ответил он на этот раз.
Сразу вспомнилось, что так резко изменило устоявшуюся традицию. Алла прикусила язык и неслышно скользнула в ванную. Сознайся она, и всё пошло бы на поправку. Толик, он такой: ему наплети с три короба слезливых объяснений, и он сам выберет, чему верить. Ещё и успокаивать начнёт. Но – нет. Алла упрямо стояла на своём: не было меня ни в какой машине, тебе приснилось всё на днях. Муж замкнулся в обиде и с вопросами больше не приставал. На работу разъехались молча: близняшки тенями мелькали то тут, то там, но разговорить ни маму, ни папу не смогли.
В секретариате конструкторского отдела правила бал растерянность: Валентина Васильевна на рабочем месте не появилась, на телефонные звонки не отвечала, а дверь её комнаты в общежитии оказалась запертой: ключ торчал изнутри. Обо всём этом стало известно в полдень, когда приехала Васса, посланная к Чебаковой на дом с «беспокойным» визитом.
– И что теперь? – растерялась и Алла, не зная, чувствовать себя виноватой или нет.
– Понятия не имею! – огрызнулась Васса и попыталась натянуть на колени узкую, совершенно «минюсенькую» юбочку, неожиданно вынырнувшую из-под расстёгнутой шубы.
– Ты уверена, что ключ с другой стороны? – Алла замерла в ожидании ответа.
– Ну да, – неуверенно пробормотала Квакса, почесав переносицу, и вновь запахнула шубу.
Кира хмыкнула:
– И чего ты её прячешь? Ноги красивые, юбка тоже – чё стесняться-то?
– Дура! – вдруг взорвалась Алла и, рывком сорвав с вешалки дублёнку, ринулась к выходу.
– Ты куда?! – в один голос завопили девчонки. – Мы наврали!
«Наврали» садануло в спину и опрокинуло на пол, ткнув лицом в чьи-то заплатанные сапоги. Пухлая, отороченная венами немолодая рука тянулась к ней с явным намерением поднять. Алла встала сама. Валентина Васильевна с виноватой полуулыбкой попыталась поймать её взгляд, но Алла отвернулась.
– Алла… Александровна, – смущённо начала Васса, – мы ничего такого. Не хотели. Просто как-то… само собой. На ум пришло.
– А, ну да, – услышала она свой безразличный голос, – вы хотели выяснить, человек ли я. Ну и?!
– Аллочка! Ты не думай, я ничего против тебя… – пробормотала Валентина Васильевна, раздеваясь. – Это у меня вырвалось тогда. Ты – прекрасный человек!
Алла вдруг засмеялась – неестественно и некрасиво.
– А вот тут вы ошибаетесь. Я себя знаю. И не обольщаюсь на свой счёт. Понятно?!
Она села за компьютер и, не допустив ни единой ошибки, за час с небольшим отпечатала целую стопу документов.
Суббота-Воскресенье
Субботы она не увидела. Не было субботы! Может, где-то и пробегала, но в её семейство не пришла. Дети с папой ушли в цирк. Её не взяли. А она и не просилась. Проспала весь день и только вечером вышла на улицу, в магазин. Добежала туда-обратно, мимоходом подняв осевшую в сугроб старушку:
– Что ж, бабуль, сама за хлебом ходишь? Больше некому?
– Дак дочка далёко, ездит редко, – бодро ответствовала бабуля, поправляя сбившийся на глаза полушалок.
– А вон и мои пришли, – заметила вскользь Алла и расставила руки, ловя бегущих к ней мальчиков.
Утро следующего дня наступило после полудня: именно во столько Алла проснулась. Мужа не было, детей тоже. Вот чем хороши ссоры! Отцы сразу находят время для детей! Алла усмехнулась и попыталась угадать, куда же Толя повёл их на это раз. Или нет, лучше подумать о том, чем заняться ей. А что тут думать? Она быстро оделась и вышла из дома.
– Алка! Аллочка! Как же я вовремя, а то б разминулись!
Алла поначалу опешила, а потом бросилась на шею даме в песцах: Светка, подруга, школьная, единственная и неповторимая! Из Москвы.
– Светка! Ой, Светка! Ты когда? Ты надолго? Как же я соскучилась! Ну и шуба! Это кто?
– Песец, само собой! Поехали ко мне, я сейчас у мамы. А вечером – поезд.
Алла замялась:
– Я вообще-то…
– Ой, ну, Алка! Вечно твоё «не знаю»!
– А давай ко мне? Ты всё равно ко мне шла.
– Я не к тебе шла, а за тобой. У тебя что, пять минут – и в разбежку. Я вам звонила, но никто не отвечает.
– У меня телефон не работает, мастер будет только завтра.
– Пошли! Чокнемся за встречу! Мне от дома до вокзала – минута, так что гульнём, как положено! Решайся!
Развеяться хотелось. Пожаловаться на жизнь – тоже. Опять же, Светка приезжает нечасто. И Алла решилась.
Понедельник
Едва оторвав голову от подушки, Алла почувствовала, как во лбу разрывается бомба. Осколки полетели в затылок, впились в виски, тело налилось тяжестью, и в глазах позеленело. «Тип погоды третий, неблагоприятный», – нашла в себе силы пошутить, и с болезненным стоном свесила ноги на пол. Мужа рядом не было, он пил кофе на кухне. «Холодная война» продолжалась.
«Выйти пораньше и забежать к матери, – привычно мелькнуло в голове, но тут же и отступило без боя. – О нет! Только не сегодня! И только не сейчас!» Всё же мысль угнездилась в сознании и мешала собираться на работу. Совсем некстати всплыло воспоминание о старушке в снегу; почему-то резануло по сердцу, что мать утрами выстаивает очередь за молоком: разливное – оно дешевле. И уж абсолютно ни к чему привязалось назойливое: «Мамочка моя. Мама!» Не виделись они почти месяц.
Алла вышла из подъезда, кинула взгляд на небо, тёмное и беззвёздное, и неуверенно направилась к дому напротив. Глаза привычно нащупали на фасаде старой пятиэтажки знакомые окна, балкон с почерневшим деревянным цветником и сонную тьму когда-то родной квартиры. Ноги не шли. Ну, не шли, и всё тут! И что ей в голову взбрело? С утра пораньше! Выдумала. Да вечером зайдёт, и дело с концом! А сейчас мать спит, поди! И тут дочка, как снег на голову, свалиться: «Здравствуй, мама, я пришла!»
Алла остановилась. Ветер тут же подтолкнул её в спину. Она пошла, но неохотно, словно, если бы не ветер, то – зачем? А он будто почувствовал её нежелание подчиняться и не стал навязываться, затих. Она вновь остановилась, почертила носком сапога рыхлый снег и неуверенно развернулась в обратную сторону. Прибавила шагу и почти бегом припустила к слабо освещённой остановке.
Светало. Народ толпился в ожидании транспорта на сузившемся пятачке заснеженной дороги. Алла только-только влезла в салон своего троллейбуса, как где-то сбоку (или спереди?) раздался визг тормозов и женщин. Люди сыпанули к окнам, у Аллы отчего-то всё сжалось внутри, она захотела выйти и посмотреть, что случилось, как это сделали многие. Но не вышла. Она уже успела заплатить за проезд, и было жалко терять какие-никакие, но всё-таки деньги. К тому же, по времени выходило, что, промедли она ещё чуть-чуть, и выговора за очередное опоздание не миновать. А так мечталось начать хоть один понедельник нормально!
Троллейбус лениво сдвинулся с места; Алла протиснулась поближе к окошку. Она успела заметить сквозь быстро густеющую толпу занесённую на тротуар «легковушку» и рядом, чуть не под ней, неестественно вывернутую руку пожилой женщины. Почему пожилой? Так показалось. В этот момент водитель троллейбуса ловко объехал желтоватый предмет на дороге. Алла по инерции проводила его взглядом: это был покорёженный ударом бытовой трёхлитровый бидон.
Сердце сорвалось в пропасть... Следовало выйти на первой же остановке, но она проехала дальше. Сошла на следующей. Всю дорогу бежала. Уже слышался гул возмущённой толпы и даже чьи-то рыданья, и Алла хотела свернуть в страшную гущу, но что-то опять оттолкнуло её. Она пробежала мимо – в направлении маминого дома.
Не дыша, взлетела на пятый этаж. Нажала на кнопку звонка. Через пару секунд ещё раз. Через пять минут её палец пристыл к чёрной кнопке. Звонок поперхнулся надрывом и смолк, но она всё вжимала и вжимала его, в остервенении не давая воли слезам, уже рвавшим хрипом горло. Захлопали соседние двери, к ней потянулись чьи-то руки, и Алла, душой понимая, что никто ей не откроет, отстранённо подумала, что это явно не тот понедельник, с которого стоило бы начинать неделю. И это была последняя мысль перед тем, как она упала на пол…
***
Пояснительная записка от автора
1. Посыл рассказа: за повседневностью забывается главное – родственные связи. А когда «вспомнишь», может быть уже поздно.
2. Разбивка – по дням недели
1. Передача про бабку и как следствие – героиня «нечеловек».
2. Предательство
3. Банальная победа
4. Разборки дома – поздравления на работе
5. Розыгрыш
6. Чужая бабка, встреча с подругой
7. Повтор предательства. Итог.
3. Сильные позиции текста: не вижу сильных позиций. Разве что последний «Понедельник» - весь. В нём и соль.
Рассказ оказался слишком размазанным, ненапряжённым. Хотелось бы его сконцентрировать или что-то в этом роде.
***
Вопросы для обсуждения:
1. Как, по-вашему, построено повествование:
- идет плавно по нарастающей (напряжение последующих сцен выше предыдущих, финальная – самая сильная)
- действие развивается скачкообразно (идет чередование сцен с сильным напряжением и со слабым)
- все сцены одинаковы
2. Есть ли в рассказе центральная сцена? (на которой держится все повествование).
- да, это 1 сцена (указать, какая)
- да, сцен несколько (указать, какие)
- не обнаружил таких
3. Распределите сцены, обозначенные автором по группам:
- сцены с большим внешним напряжением и большим внутренним
- сцены с малым внешним напряжением и большим внутренним
- сцены вообще без всякого напряжения
4. На основании чего вы отнесли определенную сцену к определенной группе? (может быть несколько ответов, но ВСЕ с примерами!)
- ориентировались на сюжетное событие как таковое (независимо от изложения)
- ориентировались на лексику изложения
- ориентировались на способ изложения (диалог, описание, перечисление, действие, передача мыслей и чувств
- другое (расшифруйте, на что именно)
5. Есть ли в повествовании сюжетные повороты?
- Да (примеры)
- Не обнаружил
6. Считаете ли вы, что выбранная сюжетная схема полностью соответствует выбранной посылке (развернутые пояснения будут встречены с благодарностью)
- да, вполне
- скорее да, чем нет
- скорее нет, чем да
- совсем нет
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2015
Свидетельство о публикации №215102901281
обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2015/10/29/1281