Была осенняя дождливая суббота, я возвращался из области на электричке. Мы подъезжали к Москве, превращенной ливнем в расплывчатого и переменчивого газового гиганта, узнаваемого только по мутным опорам кольцевой дороги и большим желтым пятнам жилых домов. «Мы прибываем на конечную ста—» — начал голос по громкой связи, но машинист зачем-то оборвал его, как будто знал, что я один в вагоне. Или просто станция перестала существовать, и теперь наш путь лежал в бесконечность. Мне вспомнился рисунок неизвестного художника, на котором был изображен мужчина, сидящий со стаканом чая за стандартным пластиковым столом в купе поезда и смотрящий в окно, где простирается открытый космос.
Мы пролетали Сатурн, молчаливый и гладкий — наверно, беснующийся и странно шумящий где-то там в толще атмосферы, но из моего пыльного иллюминатора — беззвучно ползущий через тьму мимо. «Недостаточно памяти для снимка», — сообщил мне телефон, я стал чистить память и, как это часто бывает, наткнулся на твою фотографию. Ничего особенного, случайная фотка из земного лета — из undefined undefined, потому что ни Земли, ни времен года уже нет, но все же: жаркий солнечный день, ты сидишь на растрескавшихся ступеньках какого-то древнего здания в старой части Рима и пытаешься гладить маленькую беспокойную собачку. Она вырывается у тебя из рук, а ты держишь ее под лапами, смотришь в камеру, хохочешь и кричишь: «Ну! Быстрее! Есть?»
— Есть! — говорит тебе тот, кто за кадром.
Ты нацепляешь собачке поводок, она дышит, высунув язык, и суетливо вертит носом, ты поднимаешься со ступенек и отряхиваешь платье — твое любимое зеленое в горошек.
— Посмотри, я не запачкалась? — спрашиваешь ты, подходя к камере вплотную. — Ты чего, снимаешь еще?
— Да, я видео просто сделал, — говорит твой приятель. — Просто на памьять сделал нам.
Он опускает фотоаппарат, оставив его висеть на шее, опускает руки и открыто смотрит на тебя, улыбаясь своей немецкой улыбкой и щурясь своими ковбойскими морщинками, блестя своей ранней лысиной и дыша большими человеческими легкими на жарком земном солнце. Ты хочешь обнять его, твои руки делают короткое неловкое движение вверх и сразу вниз, как крылья у пингвина, ты хочешь обнять его, но этот объектив. Он быстро сдвигает торчащий фотоаппарат и обнимает тебя, ты обнимаешь его желтую футболку и широкую спину, ты вспоминаешь, как в школе на выпускном тебя обнимал худой и высокий одноклассник, с дурацкой провинциальной челкой, с большой русской душой, обнимал и вел в танце, неуклюже наступая на ноги. «Куда…» — говорила ты, уходя от столкновения с деревянными школьными сиденьями и маневрируя между сдвинутыми партами с едой. «Я хочу сказать то что я тебя люблю», — бубнил он. «Дурак ты, — уворачивалась ты от его растрескавшихся каменных губ. — Ты меня не знаешь даже». Но я, говорил он, все, Вань, говорила ты, всье, Тань, говорил Маркус, все, закрывала глаза хозяйка комнаты, которую вы снимали в Риме, все, опускал забрало шлема первый пилот, все, показывал большой палец второй пилот, поехали, счастливого пути, отвечали на Земле, ты смотрела то на трясущихся рядом членов экипажа, то на матовый стерильный лишенный какой-либо эмоциональной окраски потолок, то на мигающие лампы, то на афишу юбилейного концерта Игоря Николаева и думала то о темной материи и пустоте, то о большом взрыве и бесконечной плотности, то о песне, написанной Николаевым в одной из параллельных вселенных: «Как два электрона с разными спинами...»
— Ярославский вокзал, конечная, — объявила женщина-робот по громкой связи, вечно радостная, вечно молодая и задорная. Когда Солнце взорвется и Земля будет погружаться в океан плазмы, когда Млечный Путь столкнется с галактикой Андромеды, она будет говорить с той же назидательно-дружелюбной интонацией: «Уважаемые жители и гости Подмосковья! От нас с вами зависит сохранность уникального природного региона — Подмосковье…»
Я вышел на мокрую платформу, вздрогнув и поморщившись от неминуемых капель с крыши электрички. Ливень закончился. «Такой дождь сейчас был!»,— пришло сообщение с фотографией из окна кухни. Я отложил его, чтобы ответить через полчаса. Я же с Марса. Ты же с Венеры. Мы же не пара.