Я родилась в городе Николаеве в пятидесятые годы.
В том самом Николаеве, который расположен на полуострове, омываемый водами рек Южного Буга и Ингула. Пятидесятые годы прошлого века вместили в себя множество важных событий: смерть Сталина, разоблачение «культа личности» Хрущевым, первая политическая «оттепель»… и рождение Комитета государственной безопасности. Мамин брат дядя Коля был офицером этой самой безопасности, службу нес в Николаеве, куда и явилась моя мама с мужем Сашей.
Поженились они, когда мой отец вернулся с войны, вернее, после госпиталя, где он лежал после ранения. Мама в то время была председателем сельсовета, скакала на лошади, имела авторитет и буйный характер. О ней можно сказать так: « И коня на скаку остановит и… всаднику морду набьет…». Саша практически стащил ее с коня, на котором она скакала по деревням, и привел в дом к своей матери. Брак был совершен «самоходкой», что было весьма распространённым явлением в Вологодской области. «Самоходкой» молодые вступали в брак без согласия родителей, часто вообще без их ведома. При «самоходке» свадьбы в обычном понимании как праздника, торжества – не было, и после того, как парень уводил девушку в свой дом, всё заканчивалось примирением с родителями невесты. Послевоенные годы были очень тяжелыми: голод страшный и мама написала письмо старшему брату Коле, который служил на Украине, с просьбой приютить молодую неокрепшую семью. Коля дал согласие, и молодожены двинулись в дальний путь.
Украина переживала в послевоенные годы тоже не лучшие времена, после засухи в 1946 году голодом было охвачено большинство областей Украины. В Николаеве мама устроилась в чайную марочницей, а муж Саша спасателем на Бугском лимане. Работа марочницы была тесно связана с кухней и мама понимала, что и сама будет сыта и домой что-нибудь принесет.
Мама обеспечивала семью едой, обшивала себя и соседок и потихоньку жизнь налаживалась. Через четыре года в семье появился ребенок, родилась я. И может быть моя мама никогда не вышла бы больше замуж, но празднование на лимане Дня Октябрьской революции закончилось арестом мужа Саши. Сашу посадили на пять лет за нанесенный ущерб социалистическому имуществу, а именно катеру, на котором работал Саша. Катер сел на мель во время отлива на Бугском лимане, пока Саша бегал за водкой. Мамина жизнь в 1955 году сделала крутой поворот, и поворот был в сторону Казахстана.
Страна уже жила целиной. На целину ехали со всех самых отдаленных уголков союзного государства. Ехали весело, с песнями – «Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная! Здравствуй, простор широкий, весну и молодость встречай свою!»
Мама встретила и весну и мужа Васю. Вася был с Северного Кавказа, высокий, мускулистый, поджарый, как скаковая лошадь. Маме не впервой было выходить замуж «самоходкой», без белого платья, фаты и свадебных расходов и через год на казахской земле появилась хатка и мой брат Генка. В 1956 году Казахстан сдал в государственные закрома первый миллиард пудов зерна, но мама слушала Васины рассказы о благодатной ставропольской земле. Работавших на целине стимулировали материально, поддерживали льготами, премиями, надбавками. Летом 1957 года, с честно заработанными денежками, мама начала новый этап своей жизни в станице Новопавловской Ставропольского края. Купили участок земли (на местном языке: купили «план») на центральной улице станицы и начали строить дом. Вася и по хозяйству управлялся, и в РТС, где работал водителем был не из худших. Появились кролики, куры, а саду черешни, абрикосы, яблоки и груши. Росла и множилась и станица, в семидесятых годах ее переименовали в город районного значения Новопавловск. И конечно, к этому всему благоденствию появился мальчик Сережа, мой младший брат.
Дом построили и жить бы да жить, но Вася оказался «с наследством», то есть с заболеванием, который носит наследственный характер. В дни, когда он приходил домой «выпивши» покоя не было никому. Он строил нас, детей, и вел строем на турник - «крутить солнце» или требовал от меня, комсомолки, доложить о том, какие комсомольские дела делаю я. Это звучало так: « В Казахстане комсомольцы настригли с каждой овцы по 5-6 кг шерсти, а что сделала ты?». При этом он восседал на стуле, как горный орел на вершине Кавказа и «зыркал» на меня глазами. Я забыла сказать, что нос у него был крупный, с горбинкой, глаза яркие, с янтарной россыпью и подпитанные алкоголем, они сверкали, как драгоценные камни. Он долго мог выяснять мою гражданскую позицию, пока на моих глазах не появлялись слезы, а потом удалялся и по его виду, я понимала, что я совсем никчемный человек. Да и все бы ничего в этих выпивках, но Вася жутко ревновал маму, периодически таскал ее за волосы и даже пытался ее убить перочинным ножичком. В «пьяные дни» мы убегали из дома, мама пряталась у подруг, чтобы контролировать ситуацию в доме, а я с братьями жила у бабушки Оли, через несколько улиц в ее доме на склоне поймы реки Куры.
После десятилетки я думала поступать в Пятигорский институт иностранных языков, но мамина личная жизнь круто изменила мои планы. В один из сентябрьских дней мама вытащила из-под кровати два больших чемодана, к дому подкатило такси и мы покинули Новопавловск, пока Вася был на работе. Мама всю дорогу тряслась, оглядывалась по сторонам и вздохнула полной грудью только когда тронулся поезд. Поезд мчал нас в город Кремгэс, который на берегу Кременчугского водохранилища реки Днепр. Почему в Кремгэс? Да потому, что мамин брат дядя Коля в те годы служил на этой самой Кременчугской ГЭС. Мама убежала от Васи, что бы начать новый этап своей жизни: «без Васи»…
Новый этап и новый муж у мамы появится, только позже, через пять лет. А тогда из Кремгэса маму Вася вернул, но через какое-то время мама опять сбежала и уже не на юг, а на север. В город Кемерово ее позвал кто-то из знакомых, поманив северными надбавками. Мама с трудом, но все-таки развелась с Васей, хотя он угрожал «порешить» и ее и нового избранника. Я уже жила в Ленинграде и узнав, что мама опять выходит замуж, позвала подружек в гости, что бы выпить винца за появление нового «папы», которого звали его Александр Логинович. А Вася или Василий Иванович, как его величали в станице, утонул по пьяному делу в местном пруду.
Да, вернемся к третьему маминому мужу. Он был сибиряк: высокий, здоровый, с вьющимися густыми волосами и с первого взгляда вызывал у собеседника уважение. Однако мое восприятие нового «папы» было совсем неуважительным. Я дала ему кличку «Бегемот» и старалась не оставаться с ним наедине. Он давил всех своим «бегемотским» авторитетом:
- Я Валю взял с тремя детьми!- провозглашал он за столом и оглядывал всех сидящих, видимо ожидая громких аплодисментов. Аплодисменты бывало и звучали, если в гостях были мамины подруги или соседки. Мама с восхищением смотрела мужа, поддакивала и выдавала к столу порции великих дел «мастера»:
- Саша все умеет!
- Саша забор починил!
- Саша гараж построил!
Семейная жизнь мамы текла полноводной рекой. Мама могла говорить о своем муже только с гордостью и восхищением. Она даже перешила свою единственную мутоновую шубу на полушубок для глубокоуважаемого Саши. Но оказалось, что «Бегемот» получал высокие оценки не только от моей мамы, а еще от одной женщины. Женщина имела приятную наружность, должность вахтера в Доме культуры и фамилию «Карасева». Мама, узнав о служебном романе своего мужа с этой самой Карасевой, отлупила вахтершу шлангом для полива воды, но результат был неутешительным: «Бегемот» выбрал Карасеву.
Мама сообщила мне о своем разводе по телефону, вызвав меня телеграммой на почтовый переговорный пункт. Я оставила на мужа детей и помчалась в Новопавловск, спасать мамино семейное счастье и нажитое имущество. Имущество состояло из дома на берегу Куры и того, что находилось в доме. «Бегемот» делил все, до последней вазочки и когда все было продано или отдано, мама навсегда покинула Северный Кавказ.
Четвертое мамино замужество мы праздновали как настоящую свадьбу. Маме было 64 года и нам, молодым, казалось, что этот мужчина, уж точно, наш последний «папа». Владимир Петрович владел половиной земельного участка и дома в пригороде Ленинграда и мама после свадьбы с радостью бросилась наводить порядок в его хозяйстве. Был вспахан, заросший бурьяном, огород, обрезаны и побелены деревья в саду, перекрыта крыша и обшит фронтон. В доме тоже появились новые предмета быта: ковры на стенах и дорожки на полу. Мама была востребована! Мама готовила борщи, вареники, котлеты и через месяц Владимир Петрович сидел на крылечке причесанный и потолстевший. Прибавка в весе проявилась и на лице: щеки «папы» стали как-будто набиты зерном, за что он и получил от меня кличку «Хомяк».
Мама была очень довольна своим семейным положением с Хомяком! Как-то приехала из Новопавловска моя подруга детства – Анна и мы с ней поехали навестить маму. Мама нас приняла с радостью, мы долго пили-ели, пели песни, а когда прощались, мама сказала: «Аня, ты расскажи там, в станице, всем, что я хорошо тут живу». Анна пообещала.
В следующий приезд Анны мама сразу же просила у нее:
- Ты всем рассказала в Новопавловке о том, что я хорошо живу с новым мужем?
- Да, тетя Валя, конечно, я рассказала.
- А Мозгуновым рассказала?
- Рассказала.
- А Кочерыгиным рассказала?
- Рассказала.
- Еще расскажи,- приказала мама.
Кстати, «Хомяк» был приобретен мамой за десять рублей у грузчика Гришки. Гришка оказывал маме знаки внимания и предлагал руку и сердце. Веселый и добрый Гришка был пьяницей и мама каждый раз отвергала его предложения.
- Гришка, а хочешь я тебе десять рублей дам?- спросила как-то мама грузчика.
- Еще как хочу,- оживился Гришка,- А что надо сделать?
- А найди мне хорошего человека, вот за него замуж и пойду.
Гришка не заставил себя долго ждать и уже на следующий день пригласил маму после работы поехать в пригород для знакомства с женихом. Мама все держала в тайне и сообщила мне о предстоящем знакомстве перед тем, как жених появился на пороге моей квартиры. Жених держал в руке три гвоздики: «Как на «День советской Армии и Военно-Морского Флота» - подумала я, но дала свое «благословение» и мама стала собирать свои вещи.
Прожили «молодые» не долго: через год Владимир Петрович заболел, у него обнаружили онкологию и через пол-года мы его похоронили на местном кладбище. После похорон я помогала маме убраться в доме и нашла под матрасом, в старых желтых газетах, трудовую книжку «Хомяка» и, узнала, что Владимир Петрович был судим за подделку документов. Мы с братом долго смеялись и над «золотой» фигуркой лошади, которую он нам показывал, рассказывая о трудной работе инженера на предприятиях по добыче полезных ископаемых.
Итак, мама опять оказалась свободной. Пол-дома Владимира Петровича у мамы отобрали откуда-то вдруг возникшие жена и сын, о существовании которых никто не подозревал. Предыдущая «хомякова» жена совала маме свидетельство о браке, свидетельство о рождении сына и утверждала, что развода с мужем, то есть с Владимиром Петровичем, не было и, они имеют полное право на его имущество. Мама вначале спустила жену с сыном с крыльца, но потом сходила в ЗАГС, припомнила рукотворные «таланты» мужа и начала искать новое место проживания.
«Право на жилище» было вписано в конституцию СССР, поэтому выселить вникуда, прописанную в доме «хомяка» маму, не могли и, она получила земельный участок в этом же поселке, под строительство жилого дома.
Мама начала строить дом. Мы с братом обязались ей помочь и стройка началась. Однажды я принесла маме путевку в санаторий и сказала:
- Мама, ты так мало отдыхала в этой жизни, поезжай, отдохни.
- А стройка?- испуганно спросила мама.
- Три недели ничего не изменят, поезжай, - настаивала я.
Мама согласилась, я ее приодела в модные одежки и она уехала. Маме было 67 лет.
Она позвонила из Зеленогорска через 5 дней:
- Я хочу тебя познакомить с хорошим человеком. Он из Вологодской области…
- Мама, я не хочу ни с кем знакомиться! Отдыхай, слышишь, просто отдыхай!- кричала я ей в трубку.
Но, видимо, мой крик не был услышан. Видимо, телефонная связь через будки-автоматы была не качественной. Видимо, мама вспомнила про распространённое явление в Вологодской области: замуж «самоходкой», тем более что жених был из тех мест.
Пятый «папа» вскоре и появился на пороге моей квартиры с тремя гвоздиками в руках. Я была в гневе от его желания «взять Валечку замуж и жить «по-хорошему»», как заявил мне претендент на мамину руку. Но вскоре брак они зарегистрировали (без моего согласия), и опять «самоходкой», без свадебных мероприятий.
Дом достраивали с «Председателем» (так я назвала Николая Алексеевича - пятого маминого мужа). Он был старше мамы на три года и действительно был когда-то председателем колхоза в Вологодской области. Он любил выступить с речью на семейных праздниках, говорил долго и нудно и обязательно упоминал, что был «тридцать шесть лет на руководящей работе».
«Молодожены» распахали огород, как колхозное поле: картошка «квадратно-гнездовым» способом, клубника, огурцы, помидоры, лук, капуста... Добро множилось день ото дня. В подвале, на полках строгими рядами стояли банки с «закрутками», в ящиках с песком морковь и свекла, в бочках квашеная капуста…
Я «отбила» полоску земли для цветов перед домом, посеяла астры, но не дождалась всходов, «Председатель» завалил их дровами. Во дворе не было ни одного сантиметра земли, которое не было бы засеяно какой-нибудь «культурой».
- Мам, а где можно позагорать? – как-то спросила я, увидев солнышко на небе.
- А вон, на крышу сарая залезай и загорай! – ответила мама.
- Ну, уж нет, - мрачно подумала я – там еще рыбья чешуя не слетела.
На крыше сарая недавно сушилась рыба, которую мой брат Генка не успел реализовать по причине своей «нерасторопности», а мама ее засолила и высушила, то есть превратила в товарный вид. Вот туда мне и было предложено прилечь, ужас!
Кстати, брат очень был рад маминому решению, он сушеную рыбу использовал пол-года в качестве закуски к пиву. Каждые выходные можно было наблюдать картинку: утром он уходил с вязанкой рыбы на шее, а возвращался после обеда с полным пузом пива и дурманом в голове.
Мама называла мужа «Колюкой» и гордилась перед родственниками и соседками:
- Работящий, не пьющий, меня любит, слова поперек не скажет…
Вологодская мужнина родня маму признала, она ездила туда с радостью: и себя показать и родные места посетить. Из вологодской привозили грибы, ягоды и пополняли свои «закрома»…Мамина жизнь удалась!
Мои отношения с отчимом не сложились, вернее, не было никаких отношений. Он был не радостный человек: почти всегда молчал и поглядывал (или разглядывал) присутствующих, а если встретишься с ним взглядом, он тут же отводил глаза. Часто я ловила его на том, что он подслушивал наши застольные разговоры: присядет за дверью на батарею и стоит: типа он греется…Видимо, недаром он служил в НКВД писарем, умел подсматривать, подслушивать, да и почерк имел каллиграфический ….
Однажды я присутствовала при получении его пенсии и отчим расписался в бланке почтальона такой закрученной размашистой подписью, что я не удержалась и воскликнула: « Вот это подпись!». На что мне было сказано: « Так тридцать шесть лет провел на руководящей роботе!». Да, Николай Алексеевич много лет возглавлял колхоз и наверняка, у него был интересная жизнь. Я где-то читала, что сразу после войны председателей стали заме¬нять молодыми мужчинами, пришедшими с фронта. Но моя «не любовь» к отчиму не вызывала желания слушать его подвиги. А зря (это я сейчас так думаю)!.
Потом дом продали для решения вопроса проживания моего разведенного братца. Жили мои старики в благоустроенной двухкомнатной квартире, недалеко от моей дачи. Я виделась с ними почти каждые выходные. Часто вывозила их к себе на дачу.
Мама прожила с последним мужем двенадцать лет. Вначале похоронили Николая Алексеевича, а потом, через шесть лет я и с мамой попрощалась.
Я скучаю по маме…