Степной король Лир

пьеса Игоря Древалёва

по произведениям и мотивам произведений И.С.Тургенева,
а также его дневникам и письмам


в двух актах


действующие лица:

Наталья Николаевна, богатая помещица
Митя, ее сын
Бычков по прозвищу "Сувенир", приживал в доме Натальи Николаевны
Мартын Петрович Харлов, помещик
Анна,
Евлампия - его дочери
Слёткин, его зять
Квицинский, управляющий в имении Натальи Николаевны, поляк
Гаврило Федулыч Житков, отставной майор
Федотыч, странник
Дуняша,
Маша – дворовые девки, крепостные актрисы
Максимка, казачок
Исправник
Батюшка
Стряпчий

дворовые девки, мужики, бабы, лакеи, горничные

Действие происходит в Орловской губернии в конце первой половины XIX в. Последняя сцена (условно) - под Петербургом.



1 акт.


1.

Причитальщица (лица не видно), дворовые.

ПРИЧИТАЛЬЩИЦА.  (поет-причитает)
Как сегодня да день сегодняшной
Я и стала рано да поранёшеньку до свету
Я всё спешила да торопилася
К тебе на ямушку глубокую
И на могилушку высокую
Я к тебе родитель-матушка
Ты рассыплись да мать сыра земля
Ты росколися да гробова доска
Ты подкинься да полотенечко
Ты моя родитель-матушка
Возьми ты в ретиво сердцо дыханьицо…


2.

Беседка перед усадьбой Натальи Николаевны. Начало июня, солнечно. Пух от тополей, лепестки яблонь, легкий ветерок. Цветы. Середина дня. Митя гуляет, потом подходит к беседке. Дуняша, Маша и Сувенир репетируют "Вздорщицу" Сумарокова. Дуняша за Бурду, Маша за Финетту, Сувенир за Дурака. Митю не видят.

ДУНЯША. Финетта!.. Розмарин, Розмарин, Финетта!.. или они померли, или с ума сошли!.. Финетта, Розмарин!
   
МАША. (появляется) Чего изволите?
   
ДУНЯША. Вот те так… А кто же за Розмарина?

МАША. Степка или господин Житков. Наталья Николаевна сказали, что, может, что и гости будут участвовать. Я его покамесь не видела, а Степка - тот индюка ловит.

ДУНЯША. Индюка?

СУВЕНИР. Какого индюка?

МАША. А такого. Индюк этот барыню, Наталью Николаевну, рассердил крепко, петуха ее любимого, Сигизмунда, как есть заклевал. Петух – брык, и дух из него вон... Осерчала, понятное дело… Министру двора велено индюка изловить и наказать примерно. Вот Степка и ловит.

ДУНЯША. Долго ловит. Как же мы без Розмарина?

МАША. Дуняш, ну, я покамесь и за него почитаю. Придет-с.  …("мужским" голосом) Чего прикажете?

ДУНЯША. О-хо-хо… Так… (в роли)…Вы только то помните, что вы помолвлены, да целуетесь, а госпожу-то и позабыли? Не можно вас докричаться! Инда я осипла. (откашливается)  Где вы были?

МАША. (своим голосом) Я, сударыня, шила. ("мужским" голосом) Она, сударыня, шила...
   
ДУНЯША. ("Розмарину") Да ты что делал?

МАША. ("мужским" голосом)  Она, сударыня, шила...

ДУНЯША.  Да ты о себе говори.

МАША.  ("мужским" голосом) Вы не даете мне договорить. Она, сударыня, шила...

ДУНЯША. Я не о ней спрашиваю; ты что делал?

МАША.  ("мужским" голосом) Я вам доносил то, что она шила...

ДУНЯША. Это я уж слышала.

МАША.  ("мужским" голосом)  И при том пела она песню...

ДУНЯША. Я не о ней с тобою говорю...

МАША.  ("мужским" голосом) А я песню эту слушал; вить вы знаете, что я до музыки охотник и что и сам припеваю. (напевает)

ДУНЯША. У меня ты скоро и свиньею завизжишь.

МАША.  ("мужским" голосом) Я, сударыня, самец, а не самка; так прикажите мне лучше визжать боровом! (повизгивает)

ДУНЯША. Ты еще балагуришь!.. ("Финетте") А ты где была?  …Нет, Маш, не могу, так не получится, путаюсь я.

СУВЕНИР.  Давай, Дуняшка, я за Степку. (приобнимает ее)  И за Машку… (хватает Дуняшу за грудь, "женским" голосом)  А я Розалии чай подавала.

ДУНЯША. Отстаньте, Сувенир Тимофеич. Уже выпили, небось? Я барыне скажу. Давайте с ваших слов.

СУВЕНИР. (убирает руку)  Барыне… благодетельнице… Ничего я не пил... После Покрова, промежду прочим,  она весь свой театр внаем сдает… В Орел. С потрохами-с. Аж до Рождества.

МАША. Как!?

СУВЕНИР. Ужо там поверещите, покочевряжитесь…

ДУНЯША. (пауза) Вам в другие дни, кроме праздников, пить не велено. (пауза) Давайте с ваших слов, Сувенир Тимофеич. (пауза)  Я Мартыну Петровичу скажу. Он заступится. Его барыня слушает, он ей жизнь спас… А вас зашибет.

СУВЕНИР. Ох, зашибет, зашибет… Здоров бугай… На медведя с голыми руками ходил… (водит пальцем, ищет нужное место в тексте) А вот зачем-с? - вот вопрос… И что за пиесу Наталья Николаевна для маскераду нашла, право-слово… И не было-то никакого медведя вовсе, я полагаю, а всё он выдумал… Чичас… Чичас… И меня вот припрягла, благодетельница, комедию представлять… Давай, говорит, Сувенир… Вот оно дожил…

МАША. Сувенир Тимофеич, скорей.

СУВЕНИР. …и дворня имени моего не знает …и сам забыл напрочь, всё Сувенир, Сувенир… А хоть и заступился бы Харлов, дак воля ея! и ей что человек, что вещь... всё едино… Да и что он противу Натальи Николаевны? У него душ, дай бог, с три десятка наберется, а у нее пять тыщ, да шестьсот тыщ денег, да крепче помещицы во всей губернии не сыщешь… хотя и вдова… Заступится он… (находит место)   Вот!

ДУНЯША. Читайте.

СУВЕНИР. (Дуняше, Маше) Так что уж вам теперь?.. (бесцеремонно обнимает их, они не отстраняются) ("в роли") Да барыня-то меня поит да кормит, одевает и обувает, и сделала мне конфидуратскую шапку, да и перушко воткнула.

ДУНЯША. А ты много шумишь! (отходит в сторону, плачет)

СУВЕНИР. Едакая бы барыня и не нашему брату, каков я, и мужу ее годилась. Его и меня дураками называют, а ее никто. Меня за то, что я в пестром хожу платье; будто человек глуп и умен по платью! По платью встречают только, а провожают по уму: а его зовут дураком за то, что он по жениной пляшет дудке. (Дуняше, Маше "не в роли") Хоть он парень был не промах – и жену отхватил, пусть старше, да с деньгами, и покуролесил ого-го как… ("в роли") Что дела кому до этого, по чьей бы дудке я ни плясал?.. Розмарин! (целует Машу) Да когда барин-ат наш по ее дудке плясал, и когда она на дудке играла. Видала ль ты это, Финетта? (целует Дуняшу) А я этого не видывал. А вить я хотя и дурак, а глаза у меня есть. Добрая ты, барыня! За тебя-то я шумел!

МИТЯ. (заходит в беседку) Сувенир!

СУВЕНИР. Дмитрий Сергеевич!

МИТЯ. Сувенир!

Удар усадебного колокола.

СУВЕНИР. А мы вот к маскераду пиеску… того-с… Наталья Николаевна велели-с… такая пиеска занимательная… комедия-с… Всех велели-с привлечь… И кто в ейном театрике, актеры… И мы вот… И гости участие примут-с…

МИТЯ. Сувенир!

СУВЕНИР. А что это колокол ударил? Никак птиц кормить будут?

МАША. Да ведь кормили уже. Это или почту привезли, или приехал кто.

СУВЕНИР. Или и то и другое разом. Вот.

Сзади, вдали, проходит Харлов. За ним семенит Максимка.

ДУНЯША. (Сувениру) Это Мартын Петрович Харлов приехали.

СУВЕНИР. Приехал… Мартын Петрович… Здоров бугай…

К Харлову подходят, кланяются, что-то говорят. Он секунду размышляет, смотрит по сторонам, замечает Митю, идет к беседке. Взъерошен, ни на что вокруг не обращает внимания.

СУВЕНИР.  Вы не сумневайтесь, Дмитрий Сергеич, тут так и написано… (показывает, читает по бумажке) " А вить я хотя и дурак, а глаза у меня есть. Добрая ты, барыня! За тебя-то я шумел". Наталья Николаевна сами пиеску выбирали-с.

МАША. Может, уговорить барыню, взять другую комедию-то , а ну как осерчает потом?

СУВЕНИР. Да что ж тут взять? (смотрит бумаги, пьесы, лежащие на стуле)

МИТЯ. Как тебе не совестно.

СУВЕНИР. Чичас. (читает) "Венецианская монахиня"… Однако. "Альцеста"… опера… хм… "Гонимые". Слёзная драма.

ХАРЛОВ. (подходит к беседке) Слезная. (пауза) Это разуметь надо… Слезная.

МИТЯ. Здравствуйте, Мартын Петрович.

ХАРЛОВ. Здравствуйте, Дмитрий Семенович.

СУВЕНИР. Почтеньице наше-с. (Дуняша и Маша кланяются) А у нас тут урок, репетиция, стало быть. (Дуняше, Маше) Да? (сжимает Дуняше руку до боли, Митя и Харлов не видят)

ХАРЛОВ. (не обращает на него внимания) Я хоть и не учен, а… Слезная… Вот, растолкуйте мне, вы всё ж таки в университетах учитесь… Максимка! Дай книгу. (Максимка подбегает, дает книгу, Харлов ее открывает на закладке)  Читай здесь. (дает книгу Максимке)

МАША. Господи, это ж к звонили, - Наталья Николаевна рапорты принимать будет, собирают. Надобно бежать, Фому читать. Дуняша!

Освобождаются от Сувенира, кланяются, убегают. Сувенир отходит, но остается.

СУВЕНИР. Одна книга у тебя и есть, Мартын Петрович, да и та дурь масонская. Хе-хе!  Как, бишь, оно… "Тру-до-лю-бец"(*).

ХАРЛОВ. (не глядя на Сувенира) В той книге про всё прописано. (Максимке)  Читай! А то те попы... Ничего они не могут эти попы… (садится на стул, на пьесы) Ну!

МАКСИМКА. Человек, обуреваемый насильственными волнениями различных страстей…

ХАРЛОВ. (Максимке)  Погоди.  Человек… обуреваемый… насильственными… что это  "насильственными"? …волнениями… различных… страстей…

МАКСИМКА.  …бывающими часто в нем  причиною печальных следствий , заслуживает всё наше внимание. От укрощения оных и приведения в надлежащее устройство, без сомнения, зависит немалая часть  блаженства нашей жизни…

ХАРЛОВ. От укрощения оных и приведения в надлежащее устройство, без сомнения, зависит немалая часть  блаженства нашей жизни… Особливо, ежели… скоро… жизнь-то эта…

СУВЕНИР. Жизнь, хе-хе. А сестрицу-то мою, жену свою, Маргариту Тимофеевну, зачем уморил, а!? зачем!? Загнал в чахотку у-пот-реб-ле-ни-ем! (смеется) Совсем ведь ребеночек была, совсем... Ужо будет тебе… маскерад! (смеется)

Харлов встает, но сдерживается.

МИТЯ. Сувенир!

СУВЕНИР. Будет! (уходит)

ХАРЛОВ.  От укрощения… оных… Сон мне был опять… Рапорт у Натальи Николаевны, матушки вашей. Кто ж это посеред дня рапорты принимает?

МИТЯ. Так ведь к празднику приготовляемся.

ХАРЛОВ. А то поедем ко мне, в Еськово, после рапорта-то. Три версты – оно недалече. Посмотрите на мое житье-бытье. Я хозяин изрядный. Опять же, дочерям и зятьку моему развлечение. (пауза) Пойду. Поброжу пока.  (пауза) Почитай, десять лет вместе прожили. Тому уж больше прошло… (пауза)  Я ее на руках носил. (уходит)

-----------------

БАТЮШКА. Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый: Сам, Господи, упокой душу усопшия рабы Твоея Марины, в месте светле, в месте злачне, в месте покойнее…

------------------

ПРИЧИТАЛЬЩИЦЫ.

…Я к тебе родитель-матушка
Ты рассыплись да мать сыра земля
Ты росколися да гробова доска
Ты подкинься да полотенечко…


3.

Сад. Пенье птиц.

МИТЯ. Федотыч!

ФЕДОТЫЧ. А, барчук, здравствуйте. (трет металлические чашечки друг о дружку, они поют)

МИТЯ. Здравствуй, Федотыч.

ФЕДОТЫЧ. Вот видите, птичек на пение вызываю. Зяблики отлично ответствуют! Вас, по младости ваших лет, пение пернатых должно услащать беспременно! Извольте прислушать: я стану щебетать,  а они за мною сейчас – как приятно! (щебечет)

Слушают птиц.

МИТЯ. Как поживаешь, Федотыч?

ФЕДОТЫЧ. Милостью Божией и вашей матушки. Богаделенка-то у нее какая славная. А что мне по старости еще надобно-то? Даст бог, не выгонит.  Ох, хорошохонько! Отличнейший у вас сад! Ох, ох-хо! (снимает картуз, гладит голову) Какие были волосы! Золотое руно, подобное тому, за которым аргонавты переплывали морские пучины.

Слушают птиц.

МИТЯ. Так ты, стало быть, и мифологии учился, Федотыч?

ФЕДОТЫЧ. Изучал и этот предмет, барчучоночек мой миленький, в жизни моей всего было достаточно… Ох, здесь бы задержаться подоле. А то странствуешь, странствуешь, приюта не обретается, тревоги житейские не прекращаются, душа сомущается...

МИТЯ. Я матушку попрошу.

ФЕДОТЫЧ. Да послушает ли она, вот какое дело.

МИТЯ.  Она…

ФЕДОТЫЧ. Тсс-с… Нет, барчучоночек дорогой, не злая она. А несчастная.

МИТЯ. А ты что же, может… из духовного звания?

ФЕДОТЫЧ. А какая сему вопросу причина, отроче мой любезный?

МИТЯ. Да говоришь иногда так, как в церкви читают.

ФЕДОТЫЧ. Что славянские-то речения я употребляю? Мда… Положим, в обыкновенной беседе подобные речения не всегда уместны; но как только воспаришь духом – так сейчас и слог является возвышенный… Да уж, побыл, поучился в семинарии… Давно это было. Розог, барчучонок, не вынес. Поронциями мы сии экзекуции называли. Так вот... "А извольте-ка на поронцию"… Сбежал… Так с тех пор по свету и мыкаюсь.

МИТЯ. А помещика Харлова знаешь?

ФЕДОТЫЧ. Мартын Петровича? Как же. Бывал и в его деревеньке… Мечется его душа, мечется. Далёко он желает смотреть, а близехонькое не примечает. Вопросы мудреные уразуметь хощет, …а зятек его будущий,  шесть лет тому Анну-то, дочь, девицу, соблазнил, да девства-то и лишил. Плакала, рассказывала мне… Вот тебе и пансион. А Мартын Петрович, я полагаю, до  сих пор и не знает. Вот тебе и "Покоящийся трудолюбец", и Новиков, и Бобров. А Анна-то как хороша…

МИТЯ. Хороша… Бездетна она после всего. Маменька сказывала.

ФЕДОТЫЧ. (бросает быстрый взгляд на Митю)  И сестра ее младшая, Евлампия, красивая девушка… А я тут рядом представьте, что нашел! Кукушкино яйцо в гнезде у горихвостки! Чудеса!

МИТЯ. А про жену его говорят…

ФЕДОТЫЧ.  Маргариту… Тимофеевну?..  И впрямь Фауст какой-то деревенский, а? А то, может, и Лир, король. В степях русских заплутавший и в себе самом…  Про жену его почившую сами когда-нибудь всё поймете, тут время должно пройти. Тут что ни говори, а каждый сам постичь должон...  Что толку  далёко смотреть? Может, ближний твой рядом мается. И страждет. И слёзы льет.

МИТЯ. Слезы.

ФЕДОТЫЧ. Точно так. Человеческая судьба высокого штиля требует. Потому -  судьба!.. А вот я, кстати, и книжицу прихватил, как знал, что вы в наше местечко потаенное заглянете.  А?

МИТЯ. Я затем и пришел.

ФЕДОТЫЧ. (раскрывает книгу,  читает)
"Я век свой по свету за пищею скитался, (0)
 Пристанища себе нигде я не имел,
 Везде я странствовал, жил тамо, где хотел,
 Чужим я был одет, чужим я и питался.

 Убогим сиротой от матери остался,
 Но свет, прияв меня, как сына воспитал,
 Всяк пищу мне давал, и мною всяк гнушался,
 Но я отцами всех на свете почитал"…
А? Каково? Чудо!

МИТЯ. Да, хорошо.

ФЕДОТЫЧ. То-то. (читает)
"Великое число светил
 Творец вселенныя вместил (1)
 Безмерной высоты в пространстве:
 Когда возводим очеса
 При лунном свете в небеса,
 Мы видим их в златом убранстве.

 В широком поле горних мест
 Открылась смесь несчетных звезд;
 Погружены в пучине вечной,
 Иные видимы в ночи,
 Как будто солнечны лучи,
 Рекой другие зрятся млечной.

 Во светах света нет уму,
 Во тьме ночной впадает в тьму,
 Как дым, мгновенно исчезает;
 Постигнуть небо хощет он,
 Но, в томный погруженный сон,
 Что мыслит, сам не постигает.

 И се небесный синий свод
 Планеты кажет новый род,
 Течет во сфере кривизнами,
 Страшна в полночные часы,
 Распущены у ней власы,
 Огонь горит ее следами".
Это про комету, странницу небесную, знак Божий и предупреждение нам… Вот и еще.
(читает)
В земле, на высоте небесной,
 В былинке, коль Господь велик,
 Не может изрещи язык,
 Ни наш понять рассудок тесной.

 Не мир подвигся Бог зажечь,
 Но, огненный иссунув меч,
 Ко грешникам речет в комете:
 «Я мрачны ваши зрю сердца;
 О тварь! не раздражай творца,
 Коль хочешь жить еще на свете».
Ну!?

МИТЯ. Хорошо.

ФЕДОТЫЧ. То-то, что хорошо. Херасков – тот спуску не дает. Иной раз такой выдвинет стишок – просто зашибет... Только держись!... Ты его постигнуть желаешь, а уж он – вон где! и трубит, трубит, аки кимвалон!

МИТЯ. Да.

ФЕДОТЫЧ. Не то, что Кантемир, или, скажем, Ломоносов, или там Державин, тот царедворец есть более, чем пиита... А этот в лирном бряцанье саму суть чует. Зато уж и имя ему дано! Одно слово: «Херррасков!» Ну, барчучоночек мой любезный, а свои вирши не почитаете?

МИТЯ. Федотыч, а если бы ты с Харловым поговорил? Плохо ему.

ФЕДОТЫЧ. Ох, милый мой, где я и где Мартын Петрович? Он и слушать не будет. Барин. Вон у вас дворянская-то кровь сейчас видна, так в глазенках и бегает, так и играет... ж... ж... ж... Он - гордый. Стало быть, пострадать ему надо, никак без этого.

МИТЯ. Федотыч… я после почитаю.

ФЕДОТЫЧ. (внимательно смотрит на Митю) Ну, я тогда побегу к обеду поспеть. А то неровён час и без каши останешься. (щебечет, птицы щебечут в ответ, уходит)

МИТЯ.

Когда томительное, злое
Берет раздумие меня... (2)
Когда, как дерево гнилое,
Всё распадается святое,
Чему так долго верил я...
Когда так дерзко, так нахально
Шумит действительная жизнь —
И содрогается печально
Душа — без сил, без укоризн...
Когда подумаю, что даром
Мой страстный голос прозвенит -
И даже глупым, грубым жаром
Ничья душа не загорит...
Когда ни в ком ни ожиданья,
Ни даже смутной нет тоски,
Когда боятся так страданья,
Когда так правы старики...
Тогда — тогда мои молитвы
Стремятся пламенно к нему,
Стремятся жадно к богу битвы,
К живому Богу моему.

----------------------

Слеткин раздевает Анну, та пытается его оттолкнуть, сдается. Любовная сцена.

БАТЮШКА. Имаши ли, Владимир, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию, Анну, юже зде пред тобою видиши?

СЛЕТКИН. Имею, честной отче.

БАТЮШКА. Не обещался ли еси иной невесте?

СЛЕТКИН. Нет, честной отче.

БАТЮШКА. Имаши ли произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужа сего Владимира, егоже пред тобою зде видиши?

АННА. Да… честной… отче…

БАТЮШКА. Не обещалася ли еси иному мужу?

АННА.  Нет… честной… отче…

БАТЮШКА. Благословено Царство Отца и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков.

СЛЕТКИН. Аминь.

АННА. А-а!..

--------------

МИТЯ.
Гуляют тучи золотые
Над отдыхающей землей;(3)
Поля просторные, немые
Блестят, облитые росой;
Ручей журчит во мгле долины,
Вдали гремит весенний гром,
Ленивый ветр в листах осины
Трепещет пойманным крылом.



4.

Усадьба Натальи Николаевны. Зал. Лакеи в средневековых костюмах. На "троне" Наталья Николаевна в обычном платье, в руках четки. Справа и слева от нее Дуняша и Маша в одеждах монашек-кармелиток. Флейтист играет. Квицинский, Житков, Сувенир.

ДУНЯША. (читает по книге)
…"Il est vrai que chacun volontiers se conseille, (4-0)
 Qu’il aime que son sens regle ses actions,
 Et tourne avec plaisir ses inclinations
 Vers ceux dont la pensee a la sienne est pareille";

МАША. (читает по книге)
"Mais si le Dieu de paix regne au fond de nos coeurs,
 Il faut les arracher a toutes ces douceurs,
 De tous nos sentiments soupconner la faiblesse,
 Les dedire souvent, et pour mieux le pouvoir,
 Nous souvenir qu’en terre il n’est point de sagesse
 Qui sans aucune erreur puisse tout concevoir"...

НАТ.НИК. Хорошо, довольно. (встает, крестится православно) (негромко) Notre Pere, qui etes aux cieux, que votre nom soit sanctifie, que votre regne arrive, que votre volonte soit faite sur la terre comme au ciel. Donnez-nous aujourd'hui notre pain quotidien. Et pardonnez-nous nos offenses, comme nous pardonnons a ceux qui nous ont offenses. Et ne nous laissez pas succomber a la tentation. Mais delivrez-nous du mal. Ainsi soit-il. Amen(4-1).  (крестится, садится) Министр двора.

КВИЦИНСКИЙ. (в белом фраке и галстуке) (с легким польским акцентом) Я здесь, сударыня.

НАТ.НИК. (не глядя) Продолжай.

КВИЦИНСКИЙ. (открывает папку, читает) "Вчерашний день. Крестьяне села Введенского, всего сто тридцать четыре тягла, заняты были сенокосом"…

НАТ.НИК. Что ты это мне читаешь?

КВИЦИНСКИЙ. Полевые и прочие работы, как изволили приказывать.

НАТ.НИК. Мне это не нужно сегодня. Получены ли из деревень донесения?

КВИЦИНСКИЙ. Получено три – из Лисицына, из Гагина, из Кириллова.

НАТ.НИК. Читай рапорт из Лисицына.

КВИЦИНСКИЙ. Прикажете рапорт или экстракт?

НАТ.НИК. Рапорт.

КВИЦИНСКИЙ. (читает) "Рапорт Евстигнея Семенова, Лисицынского старосты. Пункт первый. В имении ее высокоблагородия, Лисицыне, милостью Божиею обстоит всё благополучно. (смотрит на Наталью Николаевну, она молчит) Пункт второй. Вчерашнего числа"…

НАТ.НИК. Не читай мне всего... Посмотри только, что он о пасеке пишет... (Квицинский смотрит) Нынче гречишный год,  меду будет много... Я видела матку, несущую яйца… И потом, когда она было вылетела погулять и захватил дождь…  как она обсушивалась… как ее пчелы облизывали, обтирали, и как она важно протягивала лапки, кокетствовала, притворялась едва дышащей... О! женщина во всяком создании одинакова! (Маша смеется, Наталья Николаевна строго смотрит на нее)

КВИЦИНСКИЙ. Он о пасеке не доносит.

НАТ.НИК. Прекрасно! Хорош староста, нечего сказать. Да и ты, Квицинский, хорош. Это ты, должно быть, его в старосты поставил? Сделать ему строжайший выговор с особенным замечаньем.

КВИЦИНСКИЙ. (делает отметку в бумаге) Прикажете читать дальше?

Наталья Николаевна  не отвечает.

Удар колокола. Звеня колокольчиком, с подносом входит дворовой.

ДВОРОВОЙ. Барыня, письма да газеты свежие, вот, извольте.

НАТ.НИК. Как ты смел ко мне обратиться, когда я приказа не давала?.. "Министр почт"… Да знаешь ли ты, где я сейчас была? Я была в Париже… Оставь, и пошел вон. (дворовой уходит)

Флейтист разглядывает письма и играет мелодии сообразно характеру конвертов и адресов.

НАТ.НИК. А что до того колокол ударил?

ЖИТКОВ. То Харлов Мартын Петрович…

СУВЕНИР. Приехали-с.

НАТ.НИК. Так что ж не заходит?

КВИЦИНСКИЙ. Ждет, пока рапорт закончится.

НАТ.НИК. Вот ещё. Звать немедленно. Один он друг остался… (Квицинский дает знак рукой, бегут за Харловым) Знать,  неспроста приехал… (Квицинскому) Достань "Записки барыни". Прочти мне, что я тебе вчера продиктовала. Да прикажи министра почт высечь, чтоб другой раз знал как докладывать. (встает, задумывается, ходит)

КВИЦИНСКИЙ. (читает) "Понедельник, третьего дня.  Во-первых: дворовым я желаю сделать другое распоряжение; хочу из дворовых сделать колонистов; а колонисты мои будут делать разные работы, домашние и прочие; построю им каменные флигеля; заведу фабрики, как швейные, так и кружевные, - ткацкую, белильную - и доведу до того, чтобы фабрики мои были известны в России; а ненужных дворовых продам или отпущу по разным местам. Начальник моих колонистов -- Куприян Семенов". Далее.

НАТ.НИК. Какая по этому сделана отметка?

КВИЦИНСКИЙ. Принято к соображению. А насчет Куприяна – исполнено. Далее. (читает) "Я собрала посмотреть моих господских коров... Фи! Фи! Ну, что это за коровы? Но почему же и мне не иметь коров, которые бы давали удою три ведра, как говорил швейцар. Je reglerai, tout cela, je reglerai (4-2).   Возьму швейцара, тирольца, овцевода, возьму лифляндку, немку, польку. Ах, когда же это случится: после дождичка в четверг". Отметка... отметки нет.

НАТ.НИК. Нет отметки? (подходит, в упор смотрит на Квицинского) А я тебе скажу, какая должна быть отметка. Пиши. Всё это исполнится и непременно исполнится, когда у меня будет настоящий управляющий.

Житков многозначительно кашляет. Все смотрят на Житкова.

КВИЦИНСКИЙ. (записывает) Далее. (читает)  "Сказать матерям отпущенных по оброку актрис, чтобы они к ним написали и советовали бы им вскорости откупиться; а то-де вас вернут и здесь в работу определят. Мы-де вас предваряем от себя". Отметка: "Актрисиным матерям сообщено".

Дуняша и Маша переглядываются.

НАТ.НИК.  Да, кстати, я желаю знать, кто у меня в Бабкове при тамошнем господском доме дворником? Уж не Никита ли Голанец?

КВИЦИНСКИЙ.  Точно так.

НАТ.НИК.  Да не будет Никита Голанец дворником ни при Бабковском господском доме - нигде. Он умер.

Все смотрят на Наталью Николаевну.

НАТ.НИК. Для меня он умер. Я заметила, что в какой деревне он живет, там у меня непременно пожар случится. При нем в Лисицыне флигель сгорел. Отставить его от должности дворника и отослать в какую-нибудь оброчную деревню.

КВИЦИНСКИЙ. Слушаю.

НАТ.НИК. А теперь подайте бумаги, какие мне подписывать нужно.

Квицинский подает бумаги, Нат.Ник. подписывает.

Входит Харлов как-то бочком, старается никого не задеть и ничего не опрокинуть.

НАТ.НИК. Мартын Петрович, ты что же это? Здравствуй.

ХАРЛОВ. Здравия желаю Да я вот… Не закончили ещё?

НАТ.НИК. Да ты проходи, садись. Что это ты как не в себе?

ХАРЛОВ. Я… вот… после… по одному делу... которое... такого рода, что по причине... Я после…

НАТ.НИК. Да что "после"? Сейчас обедать будем. Мы тебе каши наготовили, отдельно, целый чан. (шутливо) А то ведь ты меня объешь?

ХАРЛОВ. И то, сударыня, объем.

НАТ.НИК. Ну, вот что. Никуда я тебя не отпущу. Сейчас пообедаем, всё мне расскажешь.

ЖИТКОВ. А правду говорят, Мартын Петрович, что вы свой род от шведов ведете?

ХАРЛОВ. Хм… (пауза) От вшеда Харлуса… та;к вот… он в княжение Ивана Васильевича Темного приехал в Россию. 

ЖИТКОВ. Неужто же Ивана Васильевича?

ХАРЛОВ. Да… и не пожелал тот вшед Харлус быть чухонским графом - а пожелал быть российским дворянином и в золотую книгу записался. Вот мы, Харловы, откуда взялись... И по той самой причине мы все, Харловы, урождаемся белокурые, очами светлые и чистые лицом… потому снеговики…

ЖИТКОВ. Да, Мартын Петрович,  Ивана Васильевича Темного не было вовсе, а был Иван Васильевич Грозный. Темным прозывался великий князь Василий Васильевич.

ХАРЛОВ. Ври еще! Коли я говорю, стало оно так и было.

ЖИТКОВ.  Это когда же? При царе Горохе?

ХАРЛОВ.  Нет, не при царе Горохе, а при великом князе Иване Васильевиче Темном.

ЖИТКОВ.  А я так полагаю, что род ваш гораздо древнее и восходит даже до времен допотопных, когда водились еще мастодонты и мегалотерии...

ХАРЛОВ.  Может быть, наш род точно оченно древний. В то время, как мой пращур в Москву прибыл, сказывают, жил в ней дурак не хуже тебя, а такие дураки нарождаются только раз в тысячу лет.

СУВЕНИР. Ха-ха-ха!

НАТ.НИК. Мартын Петрович!

ХАРЛОВ. А то урок ему, сударыня, -  не наскакивай зря, спросись прежде, с кем дело имеешь. Млад  еще больно, учить его надо…  Ох! Нет уж… я после… после…  после! А-а! (машет руками, убегает вон)

НАТ.НИК. Господи, да что это с ним? Воротить, воротить немедленно! (слуги бросаются за Харловым) 

ЖИТКОВ. Как же, воротишь его… Он, к слову сказать про пчел, говорят, на пасеке у себя застал как-то мужика чужого, вора, да так его вместе с телегой и лошадью взял,  да и перебросил через плетень.

НАТ.НИК. (Житкову) А ты тоже хорош, Гаврило Федулыч. Это как я буду тебя за Евлампию сватать, коли ты так с будущим тестем разговариваешь?

ЖИТКОВ. Дак пошутить хотел.

НАТ.НИК. Славно пошутил. И то сказать, дурак-дураком! Только что на гитаре бренчишь.

ЖИТКОВ. А что я? Я ничего. Я в полку ротой командовал.


5.

Еськово. У пруда на плоту баба колотит валиком белье.

ХАРЛОВ. Вот она, моя держава! Все мое! (громовым голосом) Аксинья! (баба от неожиданности подскакивает)  Мужу портки моешь?

БАБА. (кланятся в пояс)(испуганно) Портки, батюшка.

ХАРЛОВ. То-то! (Мите) Вот посмотри, -  это моя конопля. А та вон – крестьянская.
Разницу видишь? А вот это мой сад. Яблони я понасажал, и ракиты -- тоже я. А то тут и древа никакого не было. Вот так-то - учись.

Идут. Собачий лай.

ХАРЛОВ. Овчары! Настоящие крымские! Цыц, оглашенные! Вот возьму да всех перевешаю.

Идут. Слеткин появляется, кланяется, уходит.

ХАРЛОВ. Анна! Натальи Николавнин сынок к нам пожаловал; попоштовать его надо. Да где  же младшенькая, где Евлампиюшка?

АННА. Дома нет. В поле за васильками пошла.

ХАРЛОВ.  Творог есть?

АННА. Есть.

ХАРЛОВ. И сливки есть?

АННА. Есть.

ХАРЛОВ. Ну, тащи на стол, а я им пока кабинет свой покажу. Пожалуйте сюда, сюда.

Заходят в дом.

ХАРЛОВ. Вот где я пробываю. А вот и мой кабинет. Милости просим!
               
Комната пуста, неоштукатурена, на неровно вбитых гвоздях висят две нагайки, треугольная порыжелая шляпа, одноствольное ружье, сабля, хомут с бляхами и картина, изображающая горящую свечу, на которую дуют ветры с четырех сторон. В углу деревянный диван, покрытый пестрым ковром, на диване книга. Жужжат мухи.

ХАРЛОВ.  Что ж, хорош кабинет?

МИТЯ. Очень хорош.

ХАРЛОВ. Ты посмотри, вон у меня голландский хомут висит. Чудесный хомут! У жида выменял. Ты погляди-ка!

МИТЯ. Хомут хороший.

ХАРЛОВ. Самый хозяйственный! Да ты понюхай... какова кожа!

Митя  берет хомут, нюхает.

ХАРЛОВ. А? Какова?.. А посмотри-ка ружьецо!

Митя снимает ружье. Через открытую дверь видит, как Анна накрывает на стол. Анна изредка смотрит на Митю.

МИТЯ. А вы ведь, Мартын Петрович, и с французами воевали?

ХАРЛОВ. Было. Служил в ополчении.

МИТЯ. Расскажите.

ХАРЛОВ. Да что рассказывать… От долгих речей одышка бывает.

МИТЯ. Ну, какие они были, французы?

ХАРЛОВ. Да какие там французы? Французов, настоящих, в Россию не приходило, а так, мародеришки с голодухи набежали... Много я этой швали по лесам колачивал.

МИТЯ. Ну?

ХАРЛОВ.  Что ж "ну"?.. Коли десница у меня благословенная,  так на то была воля Божия! (подходит к картине) Жизнь человеческая яко свеча со всех сторон ветрами судьбы обдуваемая. Они дуют, а она горит себе… пока не погаснет…  (читает подпись на картине) "Такова жизнь человеческая". (поворачивает картину лицом к стене, садится на диван) Всё пойдет прахом, увянет, яко былие; прейдет -- и не будет! Ну, присядьте - вон там на стульчике, будьте гости.

Пауза.

ХАРЛОВ. Максимка!

Появляется Максимка.

ХАРЛОВ. (берет книгу с дивана, дает Максимке) Читай, где заложено.

МАКСИМКА. (читает) "Но человек страстный выводит из сего пустаго места, которое он находит в тварях совсем противныя следствия. Каждая тварь особо, сказывает он, не сильна сделать меня счастливым. Но если бы мне их всех соединить, если бы я мог извлечь, так сказать, всё, что оне имеют твердаго, то бы, без сомнения, не доставало ничего к моему благополучию".

ХАРЛОВ. Ступай. (Максимка уходит)

Пауза.

ХАРЛОВ. (поет почти про себя) Не… одна… одна…  (внезапно)  Анна! Что ж ты? Поворачивайся! Аль не слыхала?

АННА. Все готово, батюшка, пожалуйте. Творог, сливки, хлебушек пшеничный, сахар толченый, с имбирем…

Митя проходит в другую комнату, садится за стол, ест. Анна стоит напротив, неподвижно, с опущенными глазами, иногда поглядывая на Митю.

ХАРЛОВ. Кушай, дружок, кушай, голубчик, не брезгай нашей деревенской снедью.

За окном по двору бродит Слеткин.

ХАРЛОВ. (напевает) Не одна… в поле дороженька…

МИТЯ. (шепотом) Какая же ты умница.

Анна поднимает глаза. Улыбается злой улыбкой.

ХАРЛОВ. (напевает)

Ах, не одна-то, не одна, ах, во поле доро...
 Ах, во поле дороженька, в поле пролега... эх,
 В поле пролега... ах, в поле пролегала.

МИТЯ. (шепотом)  И злюка.

ХАРЛОВ. (напевает)
Ах, да частым е... эх, ельничком, бере...
 Ах, ельничком, березничком она заростала,
 Ах, она зароста... ох, она заростала.

АННА. (шепотом) Балованный барчонок.

ХАРЛОВ. Анна! Ты бы на фортепьянах побренчала… Молодые господа это любят.

АННА. Слушаю, батюшка. (глядя на Митю) Только что же я им буду играть? Им это не будет интересно.

ХАРЛОВ. Так чему ж тебя обучали в пинсионе?

АННА. Я всё перезабыла… да и струны полопались.

ХАРЛОВ. Анна моя… Евлампиюшка, та другая. Вольница, казачья кровь. Ну. (несколько секунд размышляет, встает, подходит)  Ну, так не хотите ли гумно посмотреть, полюбопытствовать? Вас Володька, зятек, проводит. Эй, Володька, (входит Слеткин) проводи вот их на гумно… Та вообще покажь мое хозяйство. А мне соснуть надо. Так-то. Счастливо оставаться. (выходит)

Слеткин выходит,  Митя выходит за ним. У порога оборачивается, Анна как будто не замечает. Улыбается зло.

Идут.

СЛЕТКИН.  Добрый конек у вас. Вот бы мне такую лошадку! Да где! Счастье мое не такое. Хоть бы вы матушку вашу попросили... напомнили.

МИТЯ. А она вам обещала?

СЛЕТКИН. Кабы обещала! Нет, но я полагал, что по великому ее благодушеству...

МИТЯ. Вы бы к Мартыну Петровичу обратились.

СЛЕТКИН. К Мартыну Петровичу! Для него - что я, что какой-нибудь ничтожный казачок Максимка - все едино. Как есть в черном теле нас содержит, и никакой от него награды не видать за все пруды.

МИТЯ. Неужели?

СЛЕТКИН.  Да, ей-богу же. Как скажет: "Мое слово свято!" -  ну, вот точно топором отрубит. Проси, не проси - все едино. Да и Анна Мартыновна, супруга моя, такого авантажа перед ним не имеет, как Евлампия Мартыновна. (вдруг бросается вперед, отбегает)(издали) Ах, Господи Боже мой, батюшка! Посмотрите: что это? Целый полуосьминник овса, нашего овса, какой-то злодей выкосил. Каков?! Вот тут и живи! Разбойники, разбойники! Вот уж точно правду говорят, что не верь Еськову, Беськову, Ерину, Белину. Ах, ах, что это! Рубля, почитай, на полтора, а то и на два - убытку!

С той стороны, где Слеткин, появляется в васильковом венке Евлампия, молча стоит возле Слеткина. Митя и Евлампия кланяются друг другу. Слеткин оборачивается, Митя машет ему рукой, тот машет в ответ.

Митя уходит. Оборачивается. Слеткин целует Евлампию, они опускаются в траву.

Митя подходит к дому. В окне показывается  Анна, смотрит на Митю и исчезает.

Слышны звуки фортепиано.

------------

МИТЯ.
Меня несла, несла волна, (5)
Широкая, как волны моря.
В душе стояла тишина
Превыше радости и горя...
Едва себя я сознавал:
Мне целый мир принадлежал.

Зачем не умер я тогда?
Зачем потом мы оба жили?
Пришли года... прошли года -
И ничего не подарили,
Что б было слаще и ясней
Тех глупых и блаженных дней.


6.

Усадьба Натальи Николаевны.

ЖИТКОВ. (стоит навытяжку) Я, Наталья Николаевна, человек, конечно, немолодой, да-с… Но, как говорится, битый да ломаный, дело знаю. Ежели у вас, это я только для примеру, вдруг какие нелады- с… э-э… как у вас говорят, с министром двора, с управляющим… это я только для примеру, так сказать, только повелите.

Удар колокола. Наталья Николаевна встает, почти не слушает Житкова, нетерпеливо смотрит в окно.

ЖИТКОВ. Что другое-с, а зубье считать у мужичья - это я до тонкости понимаю, потому - привык в прежней моей должности.

НАТ.НИК. А считать-то ты умеешь, Гаврило Федулыч?

ЖИТКОВ. Что считать-с? Я хоть и отставной да майор. А ежели вы и с Евлампией Мартыновной пособите, век буду благодарен. Я человек небогатый, но честный. За то ручаюсь.

НАТ.НИК. Да, пособишь тебе… (звонит в колокольчик, входит лакей) Ну, что, кто там приехал?

ЛАКЕЙ. Мартын Петрович Харлов пожаловать изволили.

НАТ.НИК. Так зови, зови скорей! (лакей убегает) (Житкову) Наломал дров. (Житков вздыхает) Ну, да это ничего, дело поправимое. Только сладишь ли ты с ней, отец мой?
 
ЖИТКОВ.  Помилуйте, Наталья Николаевна! Целую роту в порядке содержал, по струнке ходили, а это что же с? Плевое дело.

НАТ.НИК. То рота, отец мой, а то девушка благородная, жена.

ЖИТКОВ. Помилуйте-с! Наталья Николаевна! Это мы все очень понять можем. Одно слово: барышня, особа нежная!

НАТ.НИК. (секунду размышляет) Ну, Евлампия себя в обиду не даст.

Входит Харлов.

НАТ.НИК. Мартын Петрович!

ХАРЛОВ. (видит Житкова, поднимает палец) (грозно) От вшеда!

ЖИТКОВ. Так точно-с! (теряется, мечется, уходит строевым шагом)

НАТ.НИК.  Сказывай, батюшка, сказывай, что это с тобою поделалось? Я, право, вчера подумала: господи - уж не рехнулся ли старик наш в рассудке своем?

ХАРЛОВ. Не рехнулся я, сударыня, в рассудке своем. Не таковский я человек. Но мне нужно с вами посоветоваться.

НАТ.НИК. О чем?

ХАРЛОВ. Только сомневаюсь я, будет ли вам сие приятно...

Входит Митя, останавливается в дверях, Наталья Николаевна машет ему, чтоб заходил. Проходит.

НАТ.НИК. Говори, говори, отец, да попроще. Не волнуй ты меня! К чему тут сие? Говори проще. Али опять меланхолия на тебя нашла?

ХАРЛОВ. (смотрит на Митю, садится) Нет, не меланхолия - она у меня к новолунию бывает. А позвольте вас спросить, сударыня, вы о смерти как полагаете?

НАТ.НИК. О чем?

ХАРЛОВ. О смерти. Может ли смерть кого ни на есть на сем свете пощадить?

НАТ.НИК. Это ты еще что вздумал, отец мой? Кто из нас бессмертный? Уж на что ты великан уродился - а и тебе конец будет.

ХАРЛОВ. Будет! Ох, будет!.. Случилось со мною сонное мечтание...

НАТ.НИК. Что ты говоришь?

ХАРЛОВ. Сонное мечтание. Я ведь сновидец.

НАТ.НИК. Ты?

ХАРЛОВ.  Я! А вы не знали?.. Ну, вот... Прилег я как-то, сударыня, неделю тому назад с лишком, прилег я после обеда отдохнуть маленько, ну и заснул! И вижу, будто в комнату ко мне вбег вороной жеребенок. И стал тот жеребенок играть и зубы скалить. Как жук вороной жеребенок.

НАТ.НИК.  Ну?

ХАРЛОВ.  И как обернется вдруг этот самый жеребенок, да как лягнет меня в левый локоть, в самый как есть поджилок! Я проснулся - ан рука не действует и нога левая тоже. Ну, думаю, паралич. Однако поразмялся и снова вошел в действие; только мурашки долго по суставцам бегали и теперь еще бегают. Как разожму ладонь, так и забегают.

НАТ.НИК.  Да ты, Мартын Петрович, как-нибудь руку перележал.

ХАРЛОВ.  Нет, сударыня; не то вы изволите говорить! Это мне предостережение... К смерти моей, значит.

НАТ.НИК. Ну вот еще!

ХАРЛОВ. Предостережение! Готовься, мол, человече! И потому я, сударыня, вот что имею доложить вам, нимало не медля. Не желая, чтоб та самая смерть меня, раба Божия, врасплох застала, положил я так-то в уме своем: разделить мне теперь же, при жизни, имение мое между двумя моими дочерьми, Анной и Евлампией, как мне Господь Бог на душу пошлет… Нимало не медля.

НАТ.НИК. Что ж? Это дело хорошее, я сама духовную составляла, тебя звала. Только, я думаю, ты напрасно спешишь.

ХАРЛОВ. И так как я желаю в сем деле должный порядок и законность соблюсти, то покорнейше прошу вашего сыночка, Дмитрия Семеновича, - вас  я, сударыня, обеспокоивать не осмеливаюсь, - прошу оного сыночка, Дмитрия Семеновича, родственнику же моему Бычкову в прямой долг вменяю - при совершении формального акта и ввода во владение моих двух дочерей, Анны замужней и Евлампии девицы, присутствовать; который акт имеет быть в действие введен послезавтра, в двенадцатом часу дня, в собственном моем имении Еськове, Козюлькине тож, при участии предержащих властей и чинов, кои уже суть приглашены.

НАТ.НИК. (пауза) И ты уже составил раздельный акт?  Когда это ты успел?

ХАРЛОВ. Успел... ох! Не пимши, не емши...

НАТ.НИК. Сам писал?

ХАРЛОВ. Володька... ох! помогал.

НАТ.НИК. И прошение подал?

ХАРЛОВ. Подал, и палата утвердила, и уездному суду предписано, и временное отделение земского суда... ох!.. к прибытию назначено.

НАТ.НИК.  Ты, я вижу, Мартын Петрович, уже совсем, как следует, распорядился, и как скоро! Знать, денег не жалел?

ХАРЛОВ. Не жалел, сударыня!

НАТ.НИК. То-то! А говоришь, что со мной посоветоваться желаешь. Что ж, пускай Митенька едет; я и Сувенира с ним отпущу, и Квицинскому скажу... (осторожно) А Гаврилу Федулыча ты не приглашал?

ХАРЛОВ. Гаврила Федулыч... господин Житков... от меня такожде... извещен. Ему как жениху следует! (встает)  За согласие благодарен!

НАТ.НИК. Куда же ты? Посиди; я велю закуску подать.

ХАРЛОВ. Много довольны. Но не могу... Ох! нужно домой. (боком идет к двери)

НАТ.НИК. Постой, постой, неужто ты все свое именье без остатку дочерям предоставляешь?

ХАРЛОВ. Вестимо, без остатку.

НАТ.НИК. Ну, а ты сам... где будешь жить?

ХАРЛОВ. Как где? У себя в доме, как жил доселючи... так и впредь. Какая же может быть перемена?

НАТ.НИК. И ты в дочерях своих и в зяте так уверен?

ХАРЛОВ. Это вы про Володьку-то говорить изволите? Про тряпку про эту? Да я его куда хочу пихну, и туда, и сюда... Какая его власть? А они меня, дочери то есть, по гроб кормить, поить, одевать, обувать... Помилуйте! Первая их обязанность! Я ж им недолго глаза мозолить буду. Не за горами смерть-то - за плечами.

НАТ.НИК. В смерти Господь Бог волен, а обязанность это их, точно. Только ты меня извини, Мартын Петрович; старшая у тебя, Анна, гордячка известная, ну, да и вторая волком смотрит...

ХАРЛОВ. Наталья Николаевна! Что вы это?.. Да чтоб они... Мои дочери... Да чтоб я... Из повиновенья-то выйти? Да им и во сне... Противиться? Кому? Родителю?.. Сметь? А проклясть-то их разве долго? В трепете да в покорности век свой прожили - и вдруг... Господи!

НАТ.НИК. Ну, хорошо, хорошо, только я все-таки не понимаю, зачем ты теперь делить их вздумал? Все равно после тебя им же достанется. Всему этому, я полагаю, твоя меланхолия причиной.

ХАРЛОВ. Э, матушка! Зарядили вы свою меланхолию! Тут, быть может, свыше сила действует, а вы: меланхолия! Потому, сударыня, вздумал я сие, что я самолично, еще "жимши", при себе хочу решить, кому чем владеть, и кого я чем награжу, тот тем и владей, и благодарность чувствуй, и исполняй, и на чем отец и благодетель положил, то за великую милость...

НАТ.НИК. Ну полно же, полно, отец мой, а то я впрямь вороной жеребенок появится.

ХАРЛОВ. Ох, Наталья Николаевна, не говорите мне о нем! Это смерть моя за мной приходила. Прощенья просим. (Мите) А вас, сударик мой, к послезавтрашнему дню ожидать буду честь иметь!

Уходит.

НАТ.НИК. (качает головой)  Не к добру это, не к добру. Ты заметил, он говорит, а сам будто от солнца все щурится? Знай: это примета дурная. У такого человека тяжело на сердце бывает и несчастье ему грозит. Поезжай послезавтра с Викентием Осиповичем и с Сувениром.


7.

Еськово. Полдень.

Двор и крыльцо дома украшены березовыми ветвями. Появляются Митя, Квицинский, Сувенир. Дворовые и Максимка кланяются.

СУВЕНИР. Посмотрим ужо, посмотрим, что мой братец любезный учудит. Может, и мне чего отпишет, кикимора, а? То-то уж я порадуюсь, то-то порадуюсь. Да уж верно, ничего не предоставит, идол. Ни тростиночки, ни стебелечка, ни комнатушки захудалой какой, лошаденки заезженной, худосочной, от щедрот своих.

КВИЦИНСКИЙ. И охота вам, такое всё несообразное болтать? И неужели невозможно без этих никому не нужных пустяков?

СУВЕНИР. Ну, чичас, чичас. Торжество из торжеств, хе-хе.

Входят в дом. Харлов в сером казакине с черным стоячим воротником, на груди бронзовая медаль, сбоку сабля. Стол покрыт красным сукном. Исправник, стряпчий, батюшка, Анна, Евлампия, Слеткин, Житков.

ХАРЛОВ. Прошу. (показывает на стулья) Милостивые государи! Я пригласил вас по следующему случаю. Становлюсь я стар, государи мои, немощи одолевают... Уже и предостережение мне было, смертный же час, яко тать в нощи, приближается... Не так ли, батюшка?

БАТЮШКА. Тако, тако.

ХАРЛОВ. И потому, не желая, чтобы та самая смерть меня врасплох застала, положил я в уме своем разделить мне теперь же, при жизни, имение мое между двумя моими дочерьми, Анной и Евлампией, как мне Господь Бог на душу пошлет. В силу сего моего решения,  сей акт (бьет ладонью по бумагам на столе) составлен мною, и предержащие власти в свидетели приглашены, и в чем состоит оная моя воля, о том следуют пункты. Поцарствовал, будет с меня! (надевает круглые железные очки, берет бумагу, читает)  "Раздельный акт имению отставного штык-юнкера и столбового дворянина Мартына Харлова, им самим, в полном и здравом уме и по собственному благоусмотрению составленный, и в коем с точностию определяется, какие угодия его двум дочерям, Анне и Евлампии"… (дочерям) кланяйтесь! (Анна и Евлампия кланяются) "Анне и Евлампии предоставляются, и коим образом дворовые люди и прочее имущество и живность меж оными дочерьми поделяется! Рукою властной!"

ИСПРАВНИК. (Квицинскому, вполголоса)  Это ихняя бумажка,  они ее для красоты слога прочитать желают, а законный акт составлен по форме, безо всех этих цветочков.

ХАРЛОВ. (косится на исправника) Согласно с моею волею!

ИСПРАВНИК. Во всех пунктах согласно, только форму, вы знаете, Мартын Петрович, никак обойти нельзя. И лишние подробности устранены. Ибо в пегих коров и турецких селезней палата никаким образом входить не может.

ХАРЛОВ. (Слеткину) Подь сюда ты! На, возьми, читай! А то мне трудно. Только смотри, не лотоши! Чтобы все господа присутствующие вникнуть могли.

СЛЕТКИН. (читает) "Анне Мартыновне последует часть и строения: амбар-сеновал новый, житница старая, половина двора задняя часть и ещё клев с потолком, и сени, и забор от двора, и ещё из скотины: кобыла серая и карий жеребец, корова одна красная, бык и ещё две овцы рогатые, и вороная кобыла"...

МИТЯ.
Перед воеводой молча он стоит;
Голову потупил - сумрачно глядит. (6)

С плеч могучих сняли бархатный кафтан;
Кровь струится тихо из широких ран.

Скован по ногам он, скован по рукам:
Знать, ему не рыскать ночью по лесам!

Думает он думу - дышит тяжело:
Плохо!.. видно, время доброе прошло…

СЛЕТКИН.  … "И ещё горница, и в сенях подволоки две, и лицевой забор, и ещё верхи на избе".

ХАРЛОВ. Слышь, это тебе, Анна, за твое усердие! (Анна кланяется в пояс)

СЛЕТКИН. "И дочери моей, Евлампии Мартыновне, усадебный дом – новый флигелек, яко младшей дочери по извечному обычаю, (Житков ухмыляется, Евлампия бросает на него презрительный взгляд) и еще из строения амбар-сеновал старый,  житница хлебная новая, половина двора передняя часть и с воротами"…

МИТЯ.
"Что, попался, парень? Долго ж ты гулял!
Долго мне в тенёта волк не забегал!

Что же приумолк ты? Слышал я не раз -
Песенки ты мастер петь в веселый час;

Ты на лад сегодня вряд ли попадешь...
Завтра мы услышим, как ты запоешь".

СЛЕТКИН.  …"из рогатаго скота две коровы красные белоголовые, и ещё две овцы комолые".

ХАРЛОВ. Это тебе, Евлампиюшка, жалую! (Евлампия кланяется головой, Харлов берет у Слеткина лист, читает) "Самому себе же предоставляю я право жить в своих комнатах и опричь того иметь  полное содержание натуральною провизиею и десять рублей ассигнациями в месяц на обувь и одежду. И сию мою родительскую волю  дочерям моим исполнять и наблюдать свято и нерушимо, яко заповедь. Ибо я после Бога им отец и глава, и никому отчета давать не обязан и не давал. И будут они волю мою исполнять, то будет с ними мое родительское благословение, а не будут волю мою исполнять, чего Боже оборони, то постигнет их моя родительская неключимая клятва, ныне и во веки веков, аминь!" (поднимает бумагу над головой)

Анна становится на колени и отвешивает земной поклон. За ней Слеткин.

ХАРЛОВ. (Евлампии) Ну, а ты что ж?

Евлампия вспыхивает, отвешивает земной поклон. Житков кланяется в пояс.

ХАРЛОВ. Подпишитесь! Здесь. Благодарю и принимаю, Анна! Благодарю и принимаю, Евлампия!

Анна и Евлампия подписывают. Слеткин подходит тоже, но Харлов его останавливает, упершись в грудь пальцем.

Пауза.

ХАРЛОВ. (негромко) Ну, теперь всё ваше.

ИСПРАВНИК. Позвольте теперь, Мартын Петрович, как положено, по закону. (открывает папку, читает) "Тысяча восемьсот сорокового года июня двадцать третьего дня столбовой дворянин Мартын Петрович Харлов в присутствии членов Временного уездного суда"…

Исправник читает акт, затем приглашает Харлова, Анну и Евлампию выйти на крыльцо к крестьянам. Харлов отрицательно качает головой. Исправник выходит с Анной и Евлампией, объявляет крестьянам новых владелиц, показывая на них и жестикулируя. Батюшка надевает ризу, раздувает кадило. Начинает молебен с водосвятием.

МИТЯ.
Взговорил он мрачно: "Не услышишь, нет!
Завтра петь не буду - завтра мне не след;

Завтра умирать мне смертию лихой;
Сам ты запоешь, чай, с радости такой!..

Мы певали песни, как из леса шли -
Как купцов с товаром мы в овраг вели...

Ты б нас тут послушал - ладно пели мы;
Да недолго песней тешились купцы...

Да еще певал я - в домике твоем;
Запивал я песни - всё твоим вином;

Заедал я чарку - барскою едой;
Целовался сладко - да с твоей женой".

Присоединяется к молебну.

КВИЦИНСКИЙ.  Барские русские фантазии. Уж эти мне русские. (отходит в сторону, не молится)

ИСПРАВНИК. (крестьянам)  Вам известны, дьяволы, какие-либо препятствия ко введению во владение сих единственных и законных наследниц и дочерей Мартына Петровича Харлова?  Известны, черти?

ПЕРВЫЙ МУЖИК. Ничего, ваше благородие, нам не известно.

ХАРЛОВ. (перестает молиться, в окно) Повиноваться!

Возвращается к молебну, исправник присоединяется к молебну.

ВТОРОЙ МУЖИК. Ну, да и смельчак же ты, Еремеич!

Крестьяне расходятся. Молебен заканчивается. Дворовая девка вносит поднос с вином в фужерах.

ИСПРАВНИК. Разрешите мне, как представителю власти, так сказать,  и главе уездной полиции,  тост за здоровье прекрасных владелиц и наипочтеннейшего и наивеликодушнейшего Мартына Петровича!

Чокаются, пьют, Слеткин пытается поцеловать Харлова.

ХАРЛОВ. (отстраняет его) Ну, хорошо, хорошо, не надо.

СУВЕНИР. Великодушный! Великодушный! А вот мы посмотрим, по вкусу ли ему самому придется это великодушие, когда его, раба Божия, голой спиной... да на снег!

ХАРЛОВ. Что ты врешь? Дурак!

СУВЕНИР.  Дурак, дурак! Единому всевышнему Богу известно, кто из нас обоих заправский-то дурак. А вот вы, братец, сестрицу мою, супругу вашу, уморили - за то теперь и самих себя похерили... ха-ха-ха!

СЛЕТКИН. Как вы смеете нашего почтенного благодетеля обижать? Да знаете ли, что если наш благодетель того пожелает, то мы и самый акт сию минуту уничтожить можем?..

СУВЕНИР.  (прячется за Квицинского) А вы все-таки его голой спиной - на снег...

ХАРЛОВ. Молчать! Прихлопну тебя, так только мокро будет на том месте, где ты находился. (Слеткину) Да и ты молчи, щенок! Не суйся, куда не велят! Коли я, Мартын Петров Харлов, порешил оный раздельный акт составить, то кто же может его уничтожить? Против моей воли пойти? Да в свете власти такой нет...

СТРЯПЧИЙ.  Мартын Петрович! Ну, а как господин помещик правду сказать изволил! Дело вы совершили великое, ну, а как, сохрани Бог, действительно... вместо должной благодарности, да выйдет какой афронт?

АННА.  Батюшка,  они нас не знают и потому так о нас понимают; а вы себе не извольте повредить. Напрасно вы гневаться изволите; вот у вас личико словно перекосилось.

Харлов смотрит на Евлампию, она молчит.

ХАРЛОВ.  Спасибо тебе, дочь моя Анна,  ты у меня разумница. Я  на тебя надеюсь и на мужа твоего тоже. Этот шалопай, (кивает на Сувенира) рад дразнить меня. (стряпчему) Но вам, милостивый государь мой,  вам о Мартыне Харлове судить не приходится, понятием еще не вышли. И чиновный вы человек, а слова ваши самые вздорные. А впрочем, дело сделано, решению моему отмены не будет... Ну, и счастливо оставаться! Я уйду. Я здесь больше не хозяин, я гость. Анна, хлопочи ты, как знаешь; а я к себе в кабинет уйду. Довольно!


8.

Усадьба Натальи Николаевны. Вечер. Праздник Ивана Купалы.
Всё в огнях. На маленькой сцене в костюмах XVIIIв. Дуняша, Маша; В костюме и маске ворожеи Житков; в пестром одеянии дурака Сувенир. Наталья Николаевна и Митя смотрят представление впереди, отдельно от всех. За ними Квицинский, Харлов, Анна, Слеткин, Евлампия. Поодаль дворовые. Далеко за сценой горят костры. Песни.

Играет оркестр.

СУВЕНИР.   Нет меня счастливее во всей Москве! Ем, пью, сплю, одеваюсь, обуваюсь хорошо. Голова у меня никогда не болит, брюхо не вурчит, да у меня ж еще и золотая денежка. Все меня любят, и мне многие говорят: не дерись, не лги, не крадь, не бранись, не обманывай, люби и почитай господ, в праздники ходи в церковь - и ежели-де ты это делати станешь, так тебе хорошо и на том свете будет. А я все это делаю, зовут меня дураком. Да самые-то умные люди в старину бывали, а ныне их и всех-то, сказывают, немного: такая ли встарь работа бывала! Что ныне ни сделают, портится скоро, а солнце-то да месяц не испорчены и поныне, да и починки им не надобно. Ой, что это? ("прячется")

ДУНЯША. Скажи мне что доброе.

ЖИТКОВ. Погибавши, окаянная.

ДУНЯША. Ах, преизящный!

ЖИТКОВ. Много твориши беззакония, и несть ни единыя минуты, все же бы не шумети тебе; от гласа твоего вся улица трепещет.

ДУНЯША. Да как, ваше преизящество, не шуметь! Вот и теперь слуга провалился сквозь землю, и не знаю, где его сыскать. Розмарин! Розмарин!

ЖИТКОВ. Изжени его из дома, и аще имат жену, изжени...

ДУНЯША. Он холост...

ЖИТКОВ. Не имат ли невесты или любовницы?

ДУНЯША. (показывает на Машу) Вот на этой девке жениться хочет, да и ее избаловал; только и дело ей, что на него глаза пялит.

ЖИТКОВ. (Маше) Дево, изыди из дома cero и не возмущай души сея миролюбивыя боярыни!

ДУНЯША. Я этому и рада.

МАША. За что вы меня хотите выгнать?

ДУНЯША. Молчи ж, дура!.. Вот какие досады!

ЖИТКОВ. Безмолвствуй, дево!

СУВЕНИР. Безмолвствуй! (щиплет Машу)

Дивертисмент.

МИТЯ. Матушка, зачем у нас Сувенир живет?

НАТ.НИК. Он вместе со мной вырос и сирота… А знаешь ли, что такое сиротский хлеб? Я вот в падчерицах походила, попробовала… Митенька, я письмо получила. У моей сестры сводной… муж умер. Надо ехать.

МИТЯ. Когда вы собираетесь?

НАТ.НИК. Завтра же. Со мной поедешь. Я одна не могу... (пауза) Проклятое это место, проклятое… Отчим мой… (пауза) Я тогда ушла в чем была… Шестьдесят верст пешком прошла… Ночью… К дяде, в имение… Господи…

МАША. Да мне одной-то из дома не хочется.

ДУНЯША. (Житкову) Вот, высокопреизящный!.. (Маше) С двора домой, негодная!

МАША. Мне и от того польза: за Розмарина идти я раздумала, так я его и избавлюся.

ДУНЯША.  А я тебя сильно за него выдам.

МАША. Силою не обвенчают.

ДУНЯША. (Житкову) Вот, сиятельно-премудрый!.. Можно ли с едакими людьми ужиться! Я думаю, чтоб они и твое благоговение смутили!

ЖИТКОВ. Тверд есмь и постоянен, а ты аще не хошеши смиренномудрия; исчезнешь, горе тебе!

Дивертисмент.

НАТ.НИК. Завтра чуть свет и поедем. Там пожить надо немного… Тяжело ей сейчас, по себе знаю. Что это у тебя за книга? Не стихи ли, чай? Не читай, Митенька, стихов. Нет ничего пошлее русских стихов. А то, упаси Бог, сам писать начнешь… Это дело не дворянское. Что писатель, что писец одно и то же. За деньги бумагу марают... И будет тебя, дворянина, какой-нибудь попович ругать, дураком обзывать, а ты будешь кланяться… (вдруг закрывает лицо руками) Матушка, Митенька мои! Простите меня! И ты,  Боже, прости меня, ибо гордыня, этот смертный грех, была всегда моим грехом. (пауза, берет себя в руки, сухо) Моя жизнь, Митенька, от тебя зависит. Как нитка в иголке; куда иголка, туда и нитка. Я иногда боюсь, чтобы тебя не слишком ожесточить своими упреками и наставлениями...  Но… ты должен принять мое оправданье. Век мой имела я одних врагов, одних завистников.

ЖИТКОВ. Рцы!

ДУНЯША. Ах! мудрый мудрец!

ЖИТКОВ. Рцы!

ДУНЯША. Выходи, воровка, за кого ты хочешь! Я тебя благословляю, хотя и не хочу.

ЖИТКОВ. А девушку-то изжени и с тем... как бишь его зовут?

МАША. Розмарином.

ЖИТКОВ. Изжени и с Розмарином.

ДУНЯША. Об этом деле и говорить нечего: провалитесь они сквозь землю.

ЖИТКОВ. И о них свое благоволение заручите. А вот оно и написано. На то, чтобы вы после не властны были этого переменить.

ДУНЯША. На что подписывать; пропасть вас и без подписки поглотить может.

ЖИТКОВ. Иде же слово твое, тамо и рука твоя да будет!

ДУНЯША. (становится на колени)  Помилуй, превысоковсещедрейший, и избавь меня от едакой напасти!

ЖИТКОВ.  Аще едино противно слово речеши, абие погибнеши.

ДУНЯША. Дай мне хотя постонати.

ЖИТКОВ. Подпиши и после стонай, елико хощеши.

Дуняша подписывает.

СУВЕНИР. (сбрасывает с Житкова маску). А!.. Да это Розмарин наш!..

ДУНЯША. Розмарин!

СУВЕНИР. Здравствуй, брат.

МАША.  Розмарин!

СУВЕНИР. А вить бумага-то подписана.

ДУНЯША. (бросает в Сувенира башмак). Чтоб тебе и в тартаре места не было. (бросает другой башмак в Житкова) Чтобы ты и с невестою своею исчез, и чтобы твоего праха не осталось, чтобы  вы  ссорилися и бранилися и денно, и нощно, и грызлися бы как собаки!

СУВЕНИР.  А ты бы впредь молчала!

Аплодисменты. Кланяются.

КВИЦИНСКИЙ. Теперь всех просим на водную феерию, прыганье через костры, фейерверк и прочее.

Все встают, расходятся. Харлов стоит, задумавшись. Наталья Николаевна подходит к Харлову.

НАТ.НИК.  Ну, ты теперь свободный человек, и должен себя легче чувствовать.

ХАРЛОВ.  Легче-то легче, сударыня… Можно теперь и о душе помыслить и к смертному часу как следует приготовиться.

НАТ.НИК.  А что, мурашки у тебя по руке всё бегают?

ХАРЛОВ. Бегают, сударыня. И что я вам еще доложу: как начну я засыпать, кричит кто-то у меня в голове: "Берегись! берегись!"

НАТ.НИК. Это нервы. Сказывали мне, не всё там у тебя гладко прошло?

ХАРЛОВ.  Ну да, да, было там кое-что... неважное. Только вот что доложу вам…  Не смутили меня вчерась пустые Сувенировы слова; даже сам господин стряпчий, хоть и обстоятельный он человек, - и тот не смутил меня; а смутила меня...

НАТ.НИК.  Кто?

ХАРЛОВ. Евлампия!

НАТ.НИК. (смотрит на равнодушно слушающую Житкова Евлампию)  Евлампия? Дочь твоя? Это каким образом?

ХАРЛОВ. Помилуйте, сударыня, - точно каменная! истукан истуканом! Неужто же она не чувствует? Сестра ее, Анна, - ну, та все как следует. Та - тонкая! А Евлампия, - ведь я ей - что греха таить! - много предпочтения оказывал! Неужто же ей не жаль меня? Стало быть, мне плохо приходится, стало быть, чую я, что не жилец я на сей земле, коли все им отказываю; и точно каменная! хоть бы гукнула! Кланяться - кланяется, а благодарности не видать.

НАТ.НИК. Вот постой, выдадим мы ее за Гаврилу Федулыча... у него она помягчеет.

ХАРЛОВ. Ну разве вот Гаврила Федулыч! Вы, знать, сударыня, на него надеетесь.

НАТ.НИК. Надеюсь.

ХАРЛОВ. Так-с; ну, вам лучше знать. А у Евлампии, доложу вам, - что у меня, что у ней: нрав все едино. Казацкая кровь - а сердце, как уголь горячий!

НАТ.НИК.  Да разве у тебя такое сердце, отец мой?

Пауза. Крики дворовых, прыгающих через костры. Смех.

НАТ.НИК. Что же ты, Мартын Петрович, каким образом намерен теперь душу свою спасать? К Митрофанию съездишь или в Киев? Или, может быть, в Оптину пустынь отправишься? Там, говорят, такой святой проявился инок... отцом Макарием его зовут, никто такого и не запомнит! Все грехи насквозь видит.

ХАРЛОВ. Если она точно неблагодарной дочерью окажется,  так мне, кажется, легче будет ее из собственных рук убить!

НАТ.НИК. Что ты! Что ты! Господь с тобою! Опомнись! Какие ты это речи говоришь? Вот то-то вот и есть! Послушался бы меня намедни, как советоваться приезжал! А теперь вот ты себя мучить будешь - вместо того, чтобы о душе помышлять! Мучить ты себя будешь - а локтя все-таки не укусишь! Да! Теперь вот ты жалуешься, трусишь...

ХАРЛОВ. (глухо) Не таковский я человек, сударыня Наталья Николаевна, чтобы жаловаться или трусить. Я вам только как благодетельнице моей и уважаемой особе чувства мои изложить пожелал. Но Господь Бог ведает, что скорее шар земной в раздробление придет, чем мне от своего слова отступиться, или... или трусить, или раскаиваться в том, что я сделал! Значит, были причины! А дочери мои из повиновения не выдут, во веки веков, аминь!

НАТ.НИК. Что это, отец, как труба трубишь! Коли ты в самом деле в домочадцах своих так уверен, ну и слава тебе, Господи! Голову ты мне совсем размозжил!

ХАРЛОВ. Ох, простите, Наталья Николаевна, простите… Нужно, нужно… И в Киев нужно, и в Оптину к Макарию… о душе подумать… (сжимает и разжимает руку, смотрит на ладонь) Страшнее всего умереть без покаяния, от удара… Потому я себе зарок дал - не сердиться. Ибо от сердца кровь портится и к голове приливает...  Да притом я же теперь от всего отстранился, с какой стати  сердиться? Пусть другие теперь трудятся и кровь себе портят! (вытаскивает из-за пазухи книгу, сует Наталье Николаевне)

НАТ.НИК. Что это? Опять твой "Трудолюбец"?

ХАРЛОВ. Прочтите... вот тут, где уголок загнут, о смерти. Сдается мне, что больно хорошо сказано, а понять никак не могу. Не растолкуете ли вы мне, благодетельница? Я вот вернусь, а вы мне растолкуете.

НАТ.НИК. Да ты что, едешь уже?

ХАРЛОВ. (уходит) Я вернусь, а вы мне растолкуете!

НАТ.НИК.  Неладно. Эх, неладно. (раскрывает книгу, читает) "Смерть есть важная и великая работа натуры. Она не что иное, как то, что дух, понеже есть легче, тоньше и гораздо проницательнее тех стихий, коим отдан был под власть, но и самой электрической силы, то он химическим образом чистится и стремится до тех пор, пока не ощутит равно духовного себе места..."  Тьфу! (выбрасывает книгу)

КВИЦИНСКИЙ. Феерия!

Взрывы петард, крики, хохот.



2 акт.


9.

Осень, падающие листья.

Усадьба Натальи Николаевны.

Митя в дорожном костюме входит, следом дворовой вносит сумку и чемодан, Митя о чем-то расспрашивает его, тот рассказывает, изображая стрельбу по птице.

---------------------

Митя ходит по двору, смотрит за работниками.

--------------------

Митя с ружьем в лесу. Целится, стреляет, не попадает, идет.

-------------------

Максимка пашет вдалеке.

МИТЯ. Максимка!

Максимка подбегает.

МАКСИМКА. Дмитрий Семенович, здравствуйте! (кланяется, рад)

МИТЯ. Здравствуй, здравствуй. А что это… Мартын Петрович… жив?

МАКСИМКА. Жив.

МИТЯ. Да ведь это его лошадь? Разве он продал ее?

МАКСИМКА. Лошадь точно его. Только продавать они ее не продавали. Взяли ее у них,  да вот сюда и поставили.

МИТЯ. Как так взяли? И он согласился?

МАКСИМКА. Согласия ихнего не спрашивали. Теперь Слеткин господин всем командует.

МИТЯ. А Мартын Петрович?

МАКСИМКА.  А Мартын Петрович самым, как есть последним человеком стал. На сухояденье сидит, порешили его совсем. Того и смотри, со двора сгонят.

МИТЯ. Быть не может!  А Житков-то чего смотрит? Ведь он женился на второй дочери… на Евлампии?

МАКСИМКА. Женился? Эх, барин, да его и в дом-то не пускают. Не надо, мол; поверни, мол, оглобли назад. Сказанное дело: Слеткин всем заправляет.

МИТЯ. А невеста-то что?

МАКСИМКА. Евлампия-то Мартыновна? Эх, барин,  дела тут подошли такие, что и... (машет рукой, бежит пахать)

----------------------

Митя идет по лесу. Останавливается, видит усадьбу Натальи Николаевны и то, что там происходит.

----------------------

Усадьба. Наталья Николаевна проходит, за ней Квицинский, Житков, Сувенир.

НАТ.НИК. (Квицинскому)  Викентий Осипыч,  прошу вас послать завтра за Мартыном Петровичем экипаж, так как я известилась, что у него своего не стало; и велите ему сказать, чтобы он непременно приехал, что я желаю его видеть.  И Слеткину дайте знать,  что я ему приказываю ко мне явиться... Слышите? При...ка...зываю!

ЖИТКОВ. Вот уже именно... этого негодяя следует... (Наталья Николаевна грозно смотрит на него)

НАТ.НИК. (Квицинскому)  Слышите? Я приказываю!

КВИЦИНСКИЙ. Слушаю-с.

СУВЕНИР. Не приедет Мартын Петрович! Вы посмо;трите, что с ним сталось! Уму непостижимо! Я полагаю, он, что и говорят-то ему - ничего не понимает. Да! Прижали ужа вилами! (смеется)

НАТ.НИК. Замолчи, Сувенир!

---------------------------

Митя бежит по лесу. Останавливается, смотрит на усадьбу.

-------------------------

КВИЦИНСКИЙ. (читает письмо) "Ейже-ей, не могу. Стыд убьет. Пущай так пропадаю. Спасибо. Не мучьте. Харлов Мартынко".

НАТ.НИК.  Харлов Мартынко…

-------------------------

Митя бежит по лесу. Останавливается, смотрит на усадьбу.

------------------------

Слеткин выходит из кабинета  Натальи Николаевны, выплясывает каскад цыганочки перед дворовыми девками. Сбоку стоят Житков и Сувенир.

СЛЕТКИН.  Да и вовсе не похож я на жиденка, врет всё, Наталья Николаевна! Хоть волос у меня черный да кучерявый, на самого себя я похож! Вот так! (убегает)

НАТ.НИК. (выходит) Чтоб знали все - господина Слеткина ни под каким видом ко мне вперед не допускать. А коли Мартына Петровича дочери вздумают явиться - наглости на это у них станет, им также отказывать. Каков дрянной жиденок! Я ж его за уши из грязи вытащила, я ж его в люди вывела, он всем, всем мне обязан - и он смеет мне говорить, что я напрасно в их дела вмешиваюсь! Что Мартын Петрович блажит - и что ему потакать невозможно. Потакать! каково? Ах, он неблагодарный пащенок! Жиденок мерзкий!

ЖИТКОВ. Наталья Николаевна!..

НАТ.НИК. Ну уж и ты хорош, мой отец! С девкой не умел сладить, а еще офицер! Ротой командовал! Воображаю, как она тебя слушалась! В министры двора, в управляющие метил! Хорош бы вышел управляющий! (уходит)

СУВЕНИР. Как это у вас, Гаврила Федулыч, с Евлампией Мартыновной дело расстроилось?

ЖИТКОВ. Змей подколодный. Жалом своим меня уязвил и все мои надежды в жизни в прах обратил!

СУВЕНИР. (вздыхает) Да-да…

ЖИТКОВ. Терпеть... терпеть... больше ничего не остается! Терпи, старый служака, терпи! Царю служил верой-правдой... беспорочно... да! Не щадил пота-крови, а теперь вот до чего довертелся! Будь то в полку и дело от меня зависящее, я б его... я б его фухтелями в три перемены... то есть до отвалу...

СУВЕНИР. Да-да…

-------------------------

Митя бежит, переходит на шаг, запыхался, останавливается.

-------------------------


10.

В лесу.

ЕВЛАМПИЯ. Так бы ты и сказал.

СЛЕТКИН. Толкуй! Нешто можно все разом? (видят Митю) А, Дмитрий Семенович, почтенье наше. Что, много вальдшнепов заполевали? Вы в нашей роще охотитесь... Милости просим! Мы не препятствуем... Напротив!

МИТЯ. Сегодня я ничего не убил, а из рощи вашей я сейчас выйду.

СЛЕТКИН. Помилуйте, зачем же? Мы вас не гоним, и даже очень рады... Вот и Евлампия Мартыновна то же скажет. Евлампия Мартыновна, пожалуйте сюда! Куда вы забились? Мне, признаться сказать, даже очень приятно, что встрелся с вами. Вы хоть еще молоды, но разум уже имеете настоящий. Матушка ваша на меня прогневаться изволила - никаких от меня резонов принять не хотела, а я как перед Богом, так и перед вами доложу: ни в чем я не повинен. С Мартыном Петровичем иначе поступать невозможно: совсем он в младенчество впал. Нельзя же нам исполнять все его капризы, помилуйте. А уважение мы ему оказываем как следует! Спросите хоть Евлампию Мартыновну.

МИТЯ. Но зачем же вы, Владимир Васильевич, Мартын Петровичеву лошадь-то забрали?

СЛЕТКИН.  Лошадь-то ихнюю зачем забрали-с? Да помилосердуйте - куда же она годилась? Только сено даром ела. А пахать все-таки может. А Мартыну Петровичу - коли вздумается куда выехать - стоит только у нас попросить. Мы в экипаже ему не отказываем. В нерабочие дни с нашим удовольствием!

ЕВЛАМПИЯ. Владимир Васильевич!

СЛЕТКИН. Вот еще насчет казачка Максимки. Мартын Петрович жалуется, зачем, мол, мы его у него отняли. Но извольте сами рассудить: ну, что бы он стал у Мартына Петровича делать? Баклуши бить; больше ничего. И служить-то как следует он не может - по причине своей глупости и младых лет. А теперь мы его к шорнику в учение отдадим. Выйдет из него мастер xopoший - и себе пользу принесет, и нам будет оброк платить. А в нашем маленьком хозяйстве это вещь важная-с! В нашем маленьком хозяйстве ничего упускать не следует!

МИТЯ. Но кто же теперь Мартыну Петровичу читает?

СЛЕТКИН. Да что читать-то? Была одна книга - да, благо, запропастилась куда-то... И что за чтение в его лета!

МИТЯ. А бреет его кто?

СЛЕТКИН. Да никто. Сперва он себе бороду свечой подпаливал, а теперь и вовсе запустил ее. И чудесно!

ЕВЛАМПИЯ. Владимир Васильевич!

СЛЕТКИН. Обут, одет Мартын Петрович, кушает то же, что и мы; чего ж ему еще? Сам же он уверял, что больше ничего в сем мире не желает, как только о душе своей заботиться. Хоть бы он то сообразил, что теперь всё как-никак - а наше. Говорит тоже, что жалованье мы ему не выдаем; да у нас самих деньги не всегда бывают; и на что они ему, когда на всем готовом живет? А мы с ним по-родственному обращаемся; истинно вам говорю. Комнаты, например, в которых он жительство имеет, уж как нам нужны! без них просто повернуться негде; а мы - ничего! - терпим. Даже о том помышляем, как бы ему развлечение доставить. Вот я к Петрову дню а-атличные крючки в городе ему купил - настоящие английские: дорогие крючки! чтобы рыбу удить. У нас в пруду караси водятся. Сидел бы да удил! Часик, другой посидел - ан ушица и готова. Самое для старичков степенное занятие!

ЕВЛАМПИЯ. Владимир Васильевич! Я уйду! Я уйду, Владимир Васильевич! 

СЛЕТКИН. Я сейчас, Евлампия Мартыновна, сейчас! (Мите) Сам Мартын Петрович теперь нас одобряет. Сперва он обижался, точно, и даже роптал, пока, знаете, не вник: человек он был, вы изволите помнить, горячий, крутой - беда! Ну, а ныне совсем тих стал. Потому - пользу свою увидел. Маменька ваша - и Боже ты мой! - как опрокинулась на меня... Известно:  барыня властью своею дорожит тоже, не хуже, как, бывало, Мартын Петрович; ну, а вы зайдите сами, посмотрите - да при случае и замолвите словечко. Я Натальи Николаевны благодеянья очень чувствую; однако надо же жить и нам.

МИТЯ. А Житкову как же отказано было?

СЛЕТКИН. Федулычу-то? Талагаю-то этому? Да помилуйте, на что же он мог быть нужен? Век свой в солдатах числился - а тут хозяйством заняться вздумал. Я, говорит, могу с крестьянином расправу чинить. Потому - я привык по роже бить. Ничего-с он не может. И по роже бить нужно умеючи. А Евлампия Мартыновна сама ему отказала. Совсем неподходящий человек. Всё наше хозяйство с ним бы пропало!

ЕВЛАМПИЯ.  Ау!

СЛЕТКИН. Сейчас! Сейчас! (протягивает руку, Митя неохотно пожимает ее)  Прощения просим, Дмитрий Семенович. Стреляйте себе вальдшнепов на здоровье; птица прилетная, никому не принадлежащая; ну, а коли зайчик вам попадется - вы уж его пощадите: это добыча - наша. Да вот еще! Не будет ли у вас щеночка от вашей сучки? Очень бы одолжили!

ЕВЛАМПИЯ. Ау!

СЛЕТКИН. Ау, ау.

ЕВЛАМПИЯ. (поет)   
   Ты найди-ка, ты найди, туча грозная,
   Ты убей-ка, ты убей тестя-батюшку.
   Ты громи-ка, громи ты тещу-матушку,
   А молодую-то жену я и сам убью!

СЛЕТКИН. (улыбается Мите)  Вишь ты! И чего им только в голову не взбредет!

ЕВЛАМПИЯ.  А что?

СЛЕТКИН.  Что? Какие ты это речи произносишь?

ЕВЛАМПИЯ. Из песни, Владимир Васильевич, ты сам знаешь, слова не выкинешь (уходят)


11.

Усадьба  Харлова. Митя идет к дому сквозь заросли, но подойдя к забору видит на крыльце Анну и останавливается. Подойти к ней он не решается, стоит, смотрит.
               
Анна заходит в дом, и он видит ее через окно, другое, третье. Она одета небрежно, видно, что что-то занимает ее мысли, волнует. Она бродит по комнате, начинает играть на фортепиано, бросает, не доиграв, поправляет прическу, одежду, снова выходит на крыльцо…

АННА. (мужику) Барина видел?

МУЖИК. (снимает шапку) Владимир Васильича? Он никак в рощу пошел. (машет рукой в сторону рощи)

АННА. Знаю, что в рощу. Не вернулся он? Не видал его?

МУЖИК. Не видал... нетути.

АННА. Ну, ступай… Или нет... постой... Мартын Петрович где? Знаешь?

МУЖИК. А Мартын Петрович сидит тамотка у пруда, с удою. В камыше сидит и с удою. Рыбу, что ль, ловит, бог его знает.

АННА.  Хорошо... Ступай,  да подбери колесо, вишь, валяется.

Анна бродит по двору, снова заходит в дом, снова выходит, грозит рукой в сторону рощи, заходит в дом.

АННА. Аксютка!


12.

Пруд.

Харлов сидит неподвижно. Без шапки, взъерошенный, в порванном по швам кафтане. Один конец удочки у него в руке, другой лежит на воде.

МИТЯ. Что это вы, Мартын Петрович, рыбу здесь ловите?

ХАРЛОВ. Да... рыбу. (дергает удочку, на ней нет крючка и леска порвана)

МИТЯ. У вас леска порвана.

ХАРЛОВ. Порвана? Но это всё едино! (закидывает удочку)

Пауза.

ХАРЛОВ. Натальи Николаевны сынок?

МИТЯ. Точно так.

ХАРЛОВ. Здравствует?

МИТЯ. Матушка моя здорова. Она очень огорчилась вашим отказом, она никак не ожидала, что вы не захотите к ней приехать.

Пауза.

ХАРЛОВ.   А был ты... там?

МИТЯ. Где?

ХАРЛОВ. Там... на усадьбе. Не был? Сходи. Что тебе здесь делать? Сходи.
Разговаривать со мной нечего. Не люблю.

Пауза.

ХАРЛОВ. Тебе бы все с ружьем баловаться! В младых летах будучи, и я по этой дорожке бегал. Только отец у меня... а я его уважал; во как! не то, что нынешние. Отхлестал отец меня арапником - и шабаш! Полно баловаться! Потому я его уважал... Да...

Пауза.

ХАРЛОВ. А ты здесь не оставайся, ты на усадьбу сходи. Там теперь хозяйство идет на славу. Володька... Володька у меня на все руки. Молодец! Ну да и бестия же!.. И дочерей посмотри. Ты, чай, помнишь, у меня были дочери. Они тоже хозяйки... ловкие. А я стар становлюсь, брат; отстранился. На покой, знаешь...

МИТЯ. Мартын Петрович! Вам непременно надо к нам приехать.

ХАРЛОВ. Ступай, брат, прочь, вот что.

МИТЯ. Не огорчайте маменьку, приезжайте.

ХАРЛОВ. Ступай, брат, ступай. Что тебе со мной разговаривать?

МИТЯ. Если у вас экипажа нет, маменька вам свой пришлет.

ХАРЛОВ. Ступай!

МИТЯ. Да, право же, Мартын Петрович! Право, приезжайте, что вам тут сидеть-то? Себя мучить?

ХАРЛОВ. Как так мучить?

МИТЯ.  Да так же – мучить. Мартын Петрович! Я ведь все знаю, решительно все! Я знаю, как ваш зять с вами поступает - конечно, с согласия ваших дочерей. И теперь вы в таком положении... Но зачем же унывать? Конечно, вы поступили неосторожно, что все отдали вашим дочерям. Это было очень великодушно с вашей стороны - и я вас упрекать не стану. В наше время это слишком редкая черта! Но если ваши дочери так неблагодарны, то вам следует оказать презрение... именно презрение... и не тосковать...

ХАРЛОВ.  Оставь! Уйди!

МИТЯ. Но, Мартын Петрович...

ХАРЛОВ. Уйди, говорят... а то убью!

МИТЯ. Что вы такое сказали, Мартын Петрович?

ХАРЛОВ. Убью! Говорят тебе: уйди! Возьму да брошу тебя со всеми твоими дурацкими советами в воду, - вот ты будешь знать, как старых людей беспокоить, молокосос!  Уйди, а то убью тебя, ей-богу, чтобы другим повадно не было!

Митя убегает.


13.

Усадьба Натальи Николаевны. Возле дома. Сумрачно, накрапывает мелкий дождь, резкие порывы ветра.

МИТЯ. Что же это, Федотыч? Как же так может быть?

ФЕДОТЫЧ. Э-э, барчучоночек мой дорогой, то ли еще на белом свете бывает.

МИТЯ. Дождь начинается, не простудился бы ты.

ФЕДОТЫЧ. Не простужусь,  сейчас в комнатку свою пойду, в богаделенку, чайку горячего выпью, да отогреюсь. Да прежде, вот гляньте, я книжицу раздобыл с виршами, ах, хороши-то как.

Наталья Николаевна появляется, за ней Житков и Сувенир.

НАТ.НИК. Митя, ты что здесь? Холодно, ступай в дом, гроза начинается… (окидывает взглядом Федотыча) Это что же ты, приятеля себе нашел? (Федотыч снимает картуз)

МИТЯ. Матушка…

НАТ.НИК. Виданное ли это дело? Да и смотрит как. Мне тут такие, что исподлобья смотрят не нужны.

МИТЯ. Это он от смущения, матушка.

НАТ.НИК. (Федотычу) Что это за книга у тебя? Покажи.

Житков берет у Федотыча книгу, дает Наталье Николаевне. Дождь и ветер усиливаются.

НАТ.НИК. (смотрит книгу, возвращает Житкову, пауза) Вещи собирай и из моего дома вон!

МИТЯ. Матушка!

НАТ.НИК. Вон!

ФЕДОТЫЧ. Помилуйте… осень на дворе… куда же я?

НАТ.НИК. Я в своем имении вольна.

Житков возвращает книгу Федотычу.

ФЕДОТЫЧ. (Мите) Урок вам, молодой господин… Сердце у вас доброе... Смотрите, берегитесь - этак ведь нельзя… Помните!

МИТЯ. (пауза) Буду помнить, Федотыч.

Федотыч начинает уходить. Ветер усиливается. Начинает лить дождь.

НАТ.НИК. Ты, говорят мне, Митя, у Мартын Петровича был?

МИТЯ. Был.

НАТ.НИК. Ну, что он?

ФЕДОТЫЧ. (издалека)
Восстань, всесильный Бог! Да судит
Земных богов во сонме их! (7)
Доколь вам, рек, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых?

НАТ.НИК. Что Мартын Петрович?

ФЕДОТЫЧ.
Ваш долг – спасать от бед невинных,
Несчастливым подать покров.
От сильных защищать бессильных...
Исторгнуть бедных из оков!
Воскресни, Боже, Боже правый!..
Приди, суди, карай лукавых —
И будь один царем земли! (уходит)

ЖИТКОВ. Экой паяц!

СУВЕНИР. Недостаточно пороли в юности.

Гроза усиливается.

НАТ.НИК. Пойдемте скорее в дом, там всё расскажешь.

МИТЯ. Мартын Петрович сидит целыми днями на пруду, оборванный весь, рыбу ловит. Шапки на нем нет.

СУВЕНИР. Эх, посмотрел бы я, как этот "вшед" Харлус…

МИТЯ. Сходите к нему на пруд, коли вам так любопытно.

ЖИТКОВ. Придется к полиции обратиться, а пожалуй, и за воинской командой нужно будет послать. Вообще-то по закону, в случае каких нарушений, можно всё и обратно вернуть.

НАТ.НИК. Да не в законе тут дело, не в законе.

От порыва ветра бьет колокол.

НАТ.НИК. Пойдемте в дом.

Грязный, мокрый, растерзанный появляется Харлов.

НАТ.НИК. Мартын Петрович! Ты ли это? Господи, Боже милостивый!

ХАРЛОВ.  Я... я...  ох! Я!

К нему бросаются, втаскивают в дом. Выглядывают и исчезают лакеи, появляется Квицинский, за ним горничные.

НАТ.НИК. Но что это с тобою, Господи?!

ХАРЛОВ. Наталья Николав... на... я к вам... прямо из дому бе... жал пешком...

Наталья Николаевна машет руками на Житкова и Сувенира, они уходят.

НАТ.НИК. По этакой грязи! Да ты на человека не похож. Встань, сядь по крайней мере... (горничным) А вы поскорей сбегайте за полотенцами. (горничные убегают) (Квицинскому) Да нет ли какого сухого платья?

КВИЦИНСКИЙ. (разводит руками, мол, где же на такой рост) Одеяло можно принести, не то попона есть новая. (уходит)

НАТ.НИК. Да встань же, встань, Мартын Петрович, сядь.

ХАРЛОВ. Выгнали меня, сударыня. Выгнали, Наталья Николаевна! Родные дочери из моего же родного пепелища... 

НАТ.НИК. Что ты говоришь! Выгнали! Экой грех! Экой грех! (крестится)  Только встань ты, Мартын Петрович, сделай милость!

ХАРЛОВ. Выгнали, сударыня, выгнали.

Квицинский возвращается с одеялом, останавливается в дверях, за ним горничные с полотенцами.
 
НАТ.НИК.  Мартын Петрович, встань! Сядь! и расскажи мне все по порядку.

Харлов, шатаясь, садится на стул, Квицинский пробует накинуть одеяло, Харлов отстраняет его. Наталья Николаевна машет горничным, они оставляют полотенца, уходят.
 
НАТ.НИК. Как же это тебя выгнали?

ХАРЛОВ. Сударыня! Наталья Николаевна! Буду правду говорить: больше всех виноват я сам.

НАТ.НИК. То-то вот. Не хотел ты меня тогда послушаться.

ХАРЛОВ. Ох, не тем я провинился, сударыня, а гордостью. Гордость погубила меня, не хуже царя Навуходоносора. Думал я: не обидел меня Господь Бог умом-разумом; коли я что решил - стало, так и следует... А тут страх смерти подошел... Вовсе я сбился! Покажу, мол, я напоследках силу да власть свою! Награжу -- а они должны по гроб чувствовать... Как пса паршивого выгнали из дому вон! Вот их какова благодарность!

НАТ.НИК. Но каким же образом?

ХАРЛОВ. Казачка Максимку от меня взяли, экипаж отняли, месячину урезали, жалованья выговоренного не платили - кругом, как есть, окорнали - я все молчал, все терпел! И терпел я по причине... ох! опять-таки гордости моей. Чтобы не говорили враги мои лютые: вот, мол, старый дурак, теперь кается; да и вы, сударыня, помните, меня предостерегали: локтя, мол, своего не укусишь! Вот я и терпел... Только сегодня прихожу я к себе в комнату, а уж она занята - и постельку мою в чулан выкинули! Можешь-де и там спать; тебя и так за милость терпят; нам-де твоя комната нужна для хозяйства. И это мне говорит - кто же? Володька Слеткин, смерд, паскуд...

НАТ.НИК. Но дочери-то твои? Они-то что же?

ХАРЛОВ. А я все терпел, горько, горько мне было во как, и стыдно... Но глядел бы на свет Божий! Оттого я и к вам, матушка, поехать не захотел - от этого от самого от стыда, от сраму! Ведь я, матушка моя, все перепробовал: и лаской, и угрозой, и усовещивал-то их, и что уж! кланялся... вот так-то (показывает) И все понапрасну! И все-то я терпел! Сначалу-то, на первых-то порах, не такие у меня мысли были: возьму, мол, перебью, перешвыряю всех, чтобы и на семена не осталось... Будут знать! Ну, а потом - покорился! Крест, думаю, мне послан; к смерти, значит, приготовиться надо. И вдруг сегодня, как пса! И кто же? Володька! А что вы о дочерях спрашивать изволили, то разве в них есть какая своя воля? Володькины холопки! Да!

НАТ.НИК. Про Анну я еще это понять могу; она - жена... Но с какой стати вторая-то твоя...

ХАРЛОВ. Евлампия-то? Хуже Анны! Вся, как есть, совсем в Володькины руки отдалась. По той причине она и вашему солдату-то отказала. По его, по Володькину, приказу. Анне - видимое дело - следовало бы обидеться, да она и терпеть сестры не может, а покоряется! Околдовал, проклятый! Да ей же, Анне, вишь, думать приятно, что вот, мол, ты, Евлампия, какая всегда была гордая, а теперь вон что из тебя стало!.. О... ох, ох! Боже мой, Боже!

НАТ.НИК. Очень сожалею, Мартын Петрович,  что мой бывший воспитанник причинил тебе столько горя и таким нехорошим человеком оказался. Но ведь и я в нем ошиблась... Кто мог это ожидать от него!

ХАРЛОВ. Сударыня, не могу я снести неблагодарность моих дочерей! Не могу, сударыня! Ведь я им все, все отдал! И к тому же совесть меня замучила. Много... ох! много передумал я, у пруда сидючи да рыбу удучи! "Хоть бы ты пользу кому в жизни сделал! -- размышлял я так-то, -- бедных награждал, крестьян на волю отпустил, что ли, за то, что век их заедал! Ведь ты перед Богом за них ответчик! Вот когда тебе отливаются их слезки!" И какая теперь их судьба: была яма глубока и при мне - что греха таить, а теперь и дна не видать! Эти все грехи я на душу взял, совестью для детей пожертвовал, а мне за это шиш! Из дому меня пинком, как пса!

НАТ.НИК. Полно об этом думать, Мартын Петрович.

ХАРЛОВ. И как он мне сказал, ваш-то Володька, как сказал он мне, что мне в моей горенке больше не жить, а я в самой той горенке каждое бревнышко собственными руками клал - как сказал он мне это - и бог знает, что со мной приключилось! В головушке помутилось, по сердцу как ножом... Ну, либо его зарезать, либо из дому вон!.. Вот я и побежал к вам, благодетельница моя, Наталья Николаевна... И куды ж мне было голову приклонить? А тут дождь, слякоть... Я, может, раз двадцать упал! И теперь... в этаком безобразии...

НАТ.НИК. Полно тебе, полно, Мартын Петрович, какая в том беда? Что ты пол-то замарал? Эка важность! А я вот какое хочу тебе предложение сделать. Слушай! Отведут тебя теперь в особую комнату, постель дадут чистую - ты разденься, умойся, да приляг и усни...

ХАРЛОВ. Матушка, Наталья Николаевна! Не уснуть мне! В мозгах-то словно молотами стучат! Ведь меня, как тварь непотребную...

НАТ.НИК. Ляг, усни.  А потом мы тебя чаем напоим, ну, и потолкуем с тобою. Не унывай, приятель старинный! Если тебя из твоего дома выгнали, в моем доме ты всегда найдешь себе приют... Я ведь не забыла, что ты мне жизнь спас... Как ты повозку-то не выпускал из рук, когда лошади уже в овраге были… Уж и постромки порвались, а ты всё колесо держал, всё держал… да кровь из под ногтей брызгала… Я ведь помню.

ХАРЛОВ. Благодетельница! Спасите вы меня теперь!

НАТ.НИК. Помогу, Мартын Петрович, всем, чем только могу. Но ты должен обещать мне, что будешь вперед меня слушаться и всякие недобрые мысли прочь от себя отгонишь.

ХАРЛОВ. Коли нужно, я ведь и простить могу!

НАТ.НИК. Очень мне приятно видеть тебя в таком истинно христианском расположении духа, Мартын Петрович. Но речь об этом впереди. Пока приведи ты себя в порядок - а главное, усни. (Квицинскому) Отведи ты Мартына Петровича в зеленый кабинет покойного барина, и что он только потребует, чтобы сию минуту было!

КВИЦИНСКИЙ.  Слушаю.

НАТ.НИК. А как он проснется, мерку с него прикажи снять портному. Да бороду надо будет сбрить. Не сейчас, а после. Платье его прикажи высушить и вычистить, а белье, какое понадобится, спроси сейчас у кастелянши - слышишь?

КВИЦИНСКИЙ.  Слушаю. (уходит)

НАТ.НИК. Митенька проводи Мартын Петровича.

МИТЯ. Мартын Петрович, пожалуйте.

Харлов встает, отвешивает Наталье Николаевне поясной поклон, трижды крестится на икону. Наталья Николаевна уходит.

МИТЯ. Пойдемте, Мартын Петрович.

Озираясь, входит Сувенир.

СУВЕНИР. Вшед! Вшед Харлус! Великий основатель знаменитого рода Харловых, воззри на своего потомка! Каков он есть? Можешь его признать? Ха-ха-ха! Ваше сиятельство, пожалуйте ручку! Отчего это на вас черные перчатки?

МИТЯ. Сувенир, как не стыдно!

СУВЕНИР. Стыдно? Приживальщиком меня величал, дармоедом! "Нет, мол, у тебя своего крова!" А теперь небось таким же приживальщиком стал, как и аз грешный! Что Мартын Харлов, что Сувенир проходимец - теперь все едино! Подачками тоже кормиться будет! Возьмут корку хлеба завалящую, что собака нюхала, да прочь пошла... На, мол, кушай! Ха-ха-ха!  Мартын Харлов, столбовой дворянин! Важность-то какую на себя напустил, фу ты, ну ты! Не подходи, мол, зашибу! А как именье свое от большого ума стал отдавать да делить - куды раскудахтался! "Благодарность! - кричит, - благодарность!" А меня-то за что обидел? Не наградил? Я, быть может, лучше бы восчувствовал! И значит, правду я говорил, что посадят его голой спиной...

МИТЯ. Сувенир!

СУВЕНИР.  А еще воин!  В двенадцатом году отечество спасал, храбрость свою показывал! То-то вот и есть: с мерзлых мародеров портки стащить - это наше дело; а как девка на нас ногой притопнет, у нас у самих душа в портки...

МИТЯ. Сувенир!

ХАРЛОВ. Смотри, брат, не допрыгайся до беды!

СУВЕНИР. Ох, как вы меня испугали, братец почтеннейший! уж как вы страшны, право! Хоть бы волосики себе причесали, а то, сохрани Бог, засохнут, не отмоешь их потом; придется скосить косою. Еще куражитесь! Голыш, а куражится! Где ваш кров теперь, вы лучше мне скажите, вы все им хвастались? У меня, дескать, кров есть, а ты бескровный! Наследственный, дескать, мой кров!

МИТЯ. Господин Бычков! Что вы делаете! Опомнитесь! Перестаньте, я маменьке скажу.

СУВЕНИР.  Да, да, почтеннейший! Вот мы с вами теперь в каких субтильных обстоятельствах обретаемся! А дочки ваши, с зятьком вашим, Владимиром Васильевичем, под вашим кровом над вами потешаются вдоволь! И хоть бы вы их, по обещанию, прокляли! И на это вас не хватило! Да и куда вам с Владимиром Васильевичем тягаться? Еще Володькой его называли! Какой он для вас Володька? Он - Владимир Васильевич, господин Слеткин, помещик, барин, а ты - кто такой?

ХАРЛОВ. Кров! - говоришь ты… Проклятие! - говоришь ты... Нет! я их не прокляну... Им это нипочем! А кров... кров я их разорю, и не будет у них крова, так же, как у меня! Узнают они Мартына Харлова! Не пропала еще моя сила! Узнают, как надо мной издеваться!... Не будет у них крова! Не будет! (выбегает вон )


14.

------------------

Харлов идет по степной дороге.

-------------------

НАТ.НИК.  Так это все ты! Твой пакостный язык всему виною!

СУВЕНИР. Помилуйте, я чичас, чичас...

НАТ. НИК.  Чичас... чичас... Знаю я твое чичас! Убирайся вон! (Сувенир убегает) (Квицинкому) Викентий Осипыч, немедленно отправляйтесь с экипажем в Еськово, во что то ни стало отыщите Мартын Петровича и везите его сюда. Без него не являйтесь! (Квицинский уходит)

-----------------------

Слеткин и  Анна пьют чай. Дворовые им прислуживают.

-----------------------

Митя подходит к окну. Федотыч с котомкой за плечами машет ему рукой.

-----------------------

Харлов идет по степной дороге.

---------------------

Евлампия причесывается перед зеркалом. Разглядывает в зеркале лицо, расстегивает блузу, разглядывает грудь.

-------------------

Харлов идет по степной дороге.

-------------------

Входит Квицинский, за ним Митя и Житков.

НАТ.НИК. Ну? привезли его?

КВИЦИНСКИЙ.  Не привез. И не мог привезти.

НАТ.НИК.  Это почему? Вы его видели?

КВИЦИНСКИЙ. Видел.

НАТ.НИК.  С ним что случилось? Удар?

КВИЦИНСКИЙ. Никак нет; ничего не случилось.

НАТ.НИК. Почему же вы не привезли его?

КВИЦИНСКИЙ.  А он дом свой разоряет.

НАТ.НИК. Как?

КВИЦИНСКИЙ.  Стоит на крыше нового флигеля - и разоряет ее. Тесин, полагать надо, с сорок или больше уже слетело; решетин тоже штук пять.

НАТ.НИК.  Один... на крыше стоит и крышу разоряет?

КВИЦИНСКИЙ.  Точно так-с. Ходит по настилке чердака и направо да налево ломает. Сила у него, вы изволите знать, сверхчеловеческая! Ну и крыша, надо правду сказать, лядащая; выведена вразбежку, шалевками забрана, гвозди - однотес.

НАТ.НИК. Шалевками вразбежку… Ну, так что ж вы?

КВИЦИНСКИЙ.  Приехал за инструкциями. Без людей ничего не поделаешь. Тамошние крестьяне все со страха попрятались. Если вы разрешите, надобно взять несколько конюхов, садовников и других дворовых… Попытаемся… Но за результат невозможно ручаться.

НАТ.НИК. Да, да,  попытайтесь, любезный Викентий Осипыч! Только поскорее, пожалуйста, а я все беру на свою ответственность!

ЖИТКОВ. Вы, господин  министр двора, веревок побольше захватите да пожарных крючьев, и коли сеть имеется, то и ее тоже взять недурно. У нас вот так-то однажды в полку...

КВИЦИНСКИЙ. Не извольте учить меня, милостивый государь, я и без вас знаю, что нужно.


15.

Харлов на крыше, ломает балки.

Внизу дворовые, Анна стоит молча, неподвижно; Слеткин с ружьем, Евлампия, Митя, Сувенир.

СЛЕТКИН. Посмотрите, посмотрите, что тут происходит! Посмотрите! Он с ума сошел, взбеленился... и вот что делает! Я уж за полицией послал - да никто не едет! Никто не едет! Ведь если я в него выстрелю, с меня закон взыскать не может, потому что всякий человек вправе защищать свою собственность! А я выстрелю!.. Ей-богу, выстрелю! (Харлову) Мартын Петрович, берегитесь! Если вы не сойдете, - я выстрелю!

ХАРЛОВ. Стреляй! Стреляй! А вот тебе пока гостинец!

Харлов сваливает вниз балку. Грохот. Крик толпы.

СУВЕНИР. Господи Иисусе!

СЛЕТКИН. (хватает мужика за шиворот) Да полезай, полезай же, полезайте, черти,  спасайте мое имущество!

МУЖИК. (Харлову) Эй, вы! господин! (отходит назад)

СЛЕТКИН.  Лестницу! лестницу несите!

ВТОРОЙ МУЖИК.  А где ее взять? И хоть бы лестница была, кому ж охота лезть? Нашли дураков! Он те шею свернет мигом!

МУЖИК. Щас убиеть.

ВТОРОЙ МУЖИК.  А то нешто нет?

СЛЕТКИН.  Ах вы, разбойники! Вот я вас всех...

Харлов сваливает вниз балку. Грохот. Крик толпы. Харлов победно кричит, поднимая окровавленные руки. Слеткин целится в него. Евлампия дергает Слеткина за локоть.

СЛЕТКИН. Не мешай!

ЕВЛАМПИЯ.  А ты - не смей!  Отец свой дом разоряет. Его добро.

СЛЕТКИН. Врешь, наше!

ЕВЛАМПИЯ. Ты говоришь – наше, а я говорю - его.

ХАРЛОВ. (Евлампии)  А, здоро;во! Здорово, дочка любезная! Здорово, Евлампия Мартыновна! Как живешь-можешь со своим приятелем? Хорошо ли целуетесь, милуетесь?

ЕВЛАМПИЯ. Отец!

ХАРЛОВ. (весело, а потому страшно улыбаясь) Что, дочка?

ЕВЛАМПИЯ. Перестань, отец. Сойди. Мы виноваты. Всё тебе возвратим. Сойди.

СЛЕТКИН. (Евлампии) А ты что за нас распоряжаешься?

ЕВЛАМПИЯ. Я свою часть тебе возвращу - все отдам. Перестань, сойди, отец! Прости нас. Прости меня.

ХАРЛОВ. Поздно, голубушка. Поздно шевельнулась каменная твоя душа! Под гору покатилось - теперь не удержишь! И не смотри ты на меня теперь! Я - пропащий человек! Ты посмотри лучше на своего Володьку: вишь, какой красавчик выискался! Да на свою сестру посмотри. Вон она муженька-то подуськивает! Нет, сударики! Захотели вы меня крова лишить - так не оставлю же я и вам бревна на бревне! Своими руками клал, своими же руками разорю - как есть одними руками! Видите, и топора не взял!

Сваливает балку. Грохот. Крик толпы. Победный крик Харлова.

ЕВЛАМПИЯ. Полно, отец, не поминай прошлого. Ну, поверь же мне; ты всегда мне верил. Ну, сойди; приди ко мне в светелку, на мою постель мягкую. Я обсушу тебя да согрею; раны твои перевяжу, вишь, ты руки себе ободрал. Будешь ты жить у меня, как у Христа за пазухой, кушать сладко, а спать еще слаще того. Ну, были виноваты! ну, зазнались, согрешили; ну, прости!

ХАРЛОВ. Расписывай! Поверю я вам, как бы не так! Убили вы во мне веру-то! Всё убили! Был я орлом - и червяком для вас сделался... а вы - и червяка давить? Полно! Я тебя любил, сама знаешь, - а только теперь ты мне не дочь и я тебе не отец... Я пропащий человек! Не мешай! А ты стреляй же, трус, горе-богатырь, Что все только целишься? Али закон вспомнил: коли принявший дар учинит покушение на жизнь дателя, то датель властен все назад потребовать? Ха-ха, не бойся, законник! Я не потребую - я сам все покончу... Валяй!

ЕВЛАМПИЯ. Отец!

ХАРЛОВ. Молчи!

СУВЕНИР. Мартын Петрович! Братец, простите великодушно!

ЕВЛАМПИЯ. Отец, голубчик!

ХАРЛОВ. Молчи, сука!

Появляются Квицинский с людьм, исправник, батюшка.

ХАРЛОВ.  Эге! Армия... вот она, армия! Целую армию против меня выставляют. Хорошо же! Только предваряю, кто ко мне сюда на крышу пожалует - и того я вверх тормашками вниз спущу! Я хозяин строгий, не в пору гостей не люблю! Так-то!

Харлов начинает раскачивать стропила, подпевая себе в такт по-бурлацкому – "Еще разик! еще раз! ух!"

СЛЕТКИИН. (Квицинскому) Посмотрите, что он делает, что делает!

ХАРЛОВ. Еще разик, еще раз!

КВИЦИНСКИЙ. (Слеткину). Не мешайте, пожалуйста. (Харлову) Мартын Петрович, что же вы!? Не дворянское это дело, не дворянское!

ХАРЛОВ. Еще разик, еще раз!

КВИЦИНСКИЙ.  Наталья Николаевна весьма недовольна вашим поступком и не того от вас ожидала!

Квицинский "незаметно" дает знак дворовым, они, крадучись, обходят дом, пытаются забраться сзади. Харлов замечает это, бросается на другую сторону дома, дворовые в панике возвращаются. Кто-то в толпе хохочет. Харлов замечает Максимку.

ХАРЛОВ. Максимушка, друг! приятель! тебя ли я вижу?  Полезай ко мне, Максимушка, слуга мой верный,  станем вместе отбиваться от лихих татарских людей, от воров литовских!

Максимка бросается к дому, его хватают.

ХАРЛОВ. Ну, хорошо же! Добро же!

Харлов снова начинает раскачивать стропила.

СЛЕТКИН. (Квицинскому)  Викентий Осипович! Позвольте я выстрелю! Я ведь больше для страха, ружье у меня заряжено бекасинником.

Дом рушится. Грохот. Пауза. Тишина. Одинокий женский возглас: "Господи!"

Бросаются развалинам, разгребают, поднимают Харлова и усаживают на скамейку, облокотивши спиной о стену. Максимка становится на одно колено и берет руку Харлова в свою. Евлампия становится прямо перед Харловым и неподвижно смотрит на него. Слеткин и Анна поодаль.

МУЖИК. Дух отшибло.

Пауза. Харлов открывает глаза.

ХАРЛОВ.  (тяжело дышит)  Рас... шибся...  Вот он, воро... ной жере... бенок!

Поднимает руку, ищет в воздухе, ему дают какую-то ветошь, он подносит ее к лицу, горлом идет кровь, захлебывается.

ХАРЛОВ. (Евлампии)   Ну, доч... ка... Тебя я не про...

Судорога, Квицинский жестом зовет батюшку, Максимка крестится.

Судорога. Харлов умирает. Слеткин, воровато озираясь, выбрасывает ружье.

КВИЦИНСКИЙ. (проходит рядом с Митей, останавливается) Что он хотел сказать ей?..  Я тебя не про…клинаю, или не про… щаю?..  Этого мы не узнаем. …Эх вы, русские. (уходит)

МУЖИК. Обидели старика. На вашей душе грех. Обидели.

АННА. (негромко, неуверенно)  Самовар нужно поставить, чтоб теплая вода была – покойника обмыть.

Анна и Митя встречаются глазами.

МУЖИК. Обидели… (Анне) Щас сделаем.


16.

Идет снег.

МИТЯ.  Обидели… Не узнаем…

---------------------

Надевает дорожный костюм, заматывается шарфом. Дворовой приносит чемодан и сумку. Митя кивает, показывает знаком, чтоб нес с повозку, дворовой с вещами уходит.

---------------------

БАТЮШКА. (Кадит кадилом) Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый: Сам, Господи, упокой душу усопшаго раба Твоего Марти;на, в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание. Всякое согрешение, содеянное им  словом, или делом, или помышлением, яко благий человеколюбец Бог, прости, яко несть человек, иже жив будет и не согрешит. Ты бо Един кроме греха, правда Твоя правда во веки, и слово Твое истина.

Два мужика поодаль.

МУЖИК. И хоть бы испивал, братец ты мой.

ВТОРОЙ МУЖИК.  И не пимши да захмелеешь.  Каков случай выйдет.

МУЖИК. Обидели.

ВТОРОЙ МУЖИК.  Обидели.

МИТЯ.  А ведь покойный сам вас притеснял?

МУЖИК. Барин был, известно,.. а все-таки... обидели его!

ВТОРОЙ МУЖИК. Обидели...

Батюшка и мужики исчезают, звук службы отпевания продолжается до конца сцены.

----------------

Вдалеке показывается старик с палкой и котомкой, это Федотыч. Кутается в одежду, достает из  котомки книгу, видимо новую, разглядывает, радуется, листает страницы и на некоторых задерживается.

МИТЯ. Что я буду думать тогда, когда мне придется умирать, если я только буду в состоянии тогда думать?

----------------

Сувенир достает из-за пазухи бутылку водки, оглядывается по сторонам, отхлебывает,  соображает, что  лучше спрятаться от всех на чердаке (флигеля), лезет по лестнице, срывается, падает на косу, пропарывает живот, поднимается, берет косу и удивленно сморит на нее, потом на свой живот, из которого начинает струиться кровь, опускается на колено.

СУВЕНИР.  Что же это? Чичас, чичас... (пытается заткнуть рану, безвольно опускает руку) Это мне за Мартын Петровича… это  он меня толкнул (съеживается, опускается на землю, затихает,  замирает  и исчезает)

-----------------

Федотыч перелистывает страницу, шевелит губами.

------------------

МИТЯ.  Буду ли я думать о том, что плохо воспользовался жизнью, проспал ее, продремал, не сумел вкусить от ее даров? "Как? это уже смерть? Так скоро? Невозможно! Ведь я еще ничего не успел сделать... Я только собирался делать!"

-------------------

Слеткин, развалившись, сидит на лавке. Анна снмает ему сапог, подносит на подносе стаканчик водки. Слеткин обхватывает Анну за шею, целует взасос, выпивает водку, корчится, падает. Анна молча смотрит на него,  садится за стол, открывает книгу, считает на счетах, записывает, время от времени поглядывая на корчащегося Слеткина. Исчезают.

-----------------

МИТЯ. Буду ли я вспоминать о прошедшем, останавливаться мыслию на немногих, светлых, прожитых мною мгновениях на дорогих образах и лицах? Предстанут ли моей памяти мои дурные дела - и найдет на мою душу жгучая тоска позднего раскаяния? Буду ли я думать о том, что меня ожидает за гробом... да и ожидает ли меня там что-нибудь?

Видит  Федотыча.

МИТЯ. Федотыч, ты!?

ФЕДОТЫЧ. Я, барчучоночек, я.

Митя обнимает Федотыча.

МИТЯ.  Да как же?..  Далёко тебя закинуло.

ФЕДОТЫЧ. Да уж, далёко.

МИТЯ. Поедем со мной, поедем.

ФЕДОТЫЧ. Благодарствуйте, барин, а только я сам по себе. Ныне тутотка, а завтра бог весть. Да вот добрые люди помогают (показывает на дом) – когда хлебушка, когда еще чего заради Христа... А по теплу опять пойду.

МИТЯ. Да они-то кто?

ФЕДОТЫЧ. О хлыстах-раскольниках,  вот что без попов живут, небось слыхали?

МИТЯ. Слыхал.

ФЕДОТЫЧ. Ну вот они и есть. Тут они, да их главная матка обретается.

МИТЯ.  Женщина?

ФЕДОТЫЧ.  Да, матка. Богородица по-ихнему.

Появляется Евлампия, за ней два мужика.

МИТЯ. Да я ее знаю, похоже…

ФЕДОТЫЧ. Может, что и знаете. Строгая такая... Командирша! Тысячами ворочает! Надоть  мне идти, а то, гляди, осерчает. Строгая.

МИТЯ. Погоди, я сейчас… (роется в карманах)

ФЕДОТЫЧ. (кланяется, протягивает руку) Спаси Христос!

МИТЯ. Не взыщи, Федотыч, нет у меня ничего. (пожимает руку, обнимает Федотыча) Не взыщи…

ФЕДОТЫЧ. Ничего, барин, на том спасибо. Это тоже подаяние.

Евлампия проходит мимо.

МИТЯ.  Евлампия Мартыновна!

Евлампия на несколько секунд останавливается, смотрит на Митю, идет дальше.

Федотыч уходит.

МИТЯ.   Что я буду думать тогда, когда мне придется умирать, если я только буду в состоянии тогда думать? Мне кажется, я буду стараться не думать  - и насильно займусь каким-нибудь вздором, чтобы только отвлечь собственное мое внимание от грозного мрака, чернеющего впереди.  При мне один умирающий все жаловался на то, что не хотят дать ему погрызть каленых орешков... и только там, в глубине его потускневших глаз, билось и трепетало что-то, как перешибленное крыло насмерть раненной птицы.

ПРИЧИТАЛЬЩИЦА. (теперь мы видим ее лицо, это Евлампия)  (поет-причитает)
Уж я первой поклон  да положу
Уж за красного то да солнышка
Уж за родителя да батюшку
Уж я второй поклон да положу
Уж за кормильницу да за матенку
Уж я трети;й поклон да положу
Уж за белу ту да лебедушку
Уж за родиму ту да сестричушку
Уж я еще поклон да положу
Уж за себя да за красну девушку
Уж мене тут было да  было ме;стечко
Уж мое то да местечко
Уж на дубовой навити да большой угол
Уж я по;смотрю да я по;гляжу
Уж по татиной да новой горенке
Уж по братьицам  да частым околенкам
Уж по сестрицам да дубовым лавицам
Ой все милы мои да подружечки
Уж порядом да мои да суседушки
Уж все сидите да по-старому
Все по-старому да не по-прежнему
Уж я одна от вас да осталась
Уж не во свое местечко меня да поставили
Уж милы мои да подружечки
Уж порядом да мои да суседушки
Уж вы ходите да наряжайтесь
Уж вы ходите да проглажайтесь
Уж не надейтесь на честных  дорогих да родителей
Уж я все сама на них да вот надеялась...



___


(*) Масонский журнал «Покоящийся трудолюбец» издавался с середины 1784 г. по июль 1785 г. в типографии Московского университета. Изд. Н.И.Новиков. В журнале преобладала религиозно-нравственная тематика, призывы к самоусовершенствованию и уединению. Для поэтических произведений характерны сентиментальность, воспевание  сельской жизни.
(0) Я век по свету... - М.Херасков "Сонет и эпитафия"
(1) Великое число светил... - М. Херасков "Комета, явившаяся в 1767 году при начале войны с турками"
(2) Когда томительное, злое... - И. Тургенев "Когда я молюсь"
(3) Гуляют тучи золотые... - И. Тургенев "Весенний вечер"
(4-0) Il est vrai... - "О подражании Христу" Фомы Кемпийского кн.1 гл.9 ("О послушании и подчинении"). "Правда, что всякий охотно действует по чувству своему и склоняется более к тем, кто с ним согласно чувствует. Но если Христос посреди нас, тогда необходимо нам оставить даже привычку чувствовать по своему, ради блаженного мира. Кто так может? Итак, не полагайся чрез меру на свое чувство, но пожелай прислушаться и к чувству других людей. Если и благое свое чувство ты ради Бога оставишь и за другим последуешь, получишь великую от того пользу" (фр.).
(4-1) Notre Pere... - Отче наш... (фр.)
(4-2) Je reglerai... - Я всё это приведу в порядок, приведу в порядок (фр.).
(5) Меня несла, несла волна... - И.Тургенев "Я шел среди высоких гор"
(6) Перед воеводой молча он стоит... И.Тургенев "Баллада"
(7) Восстань (восстал), всесильный Бог... - Г.Державин "К властителям и судиям"


2013 г.
 
_____________________