Голод – не тётка.
( Отрывок из повести «Братья Центнер»)
Все глубже погружаются в прошлое, опаленные войной, годы детства моего поколения. Но эти годы, обездоленные потерями отцов, голодом и холодом, никогда не смогут выветриться из нашей памяти. Как заклинание мы мечтаем о том, чтобы наши дети, внуки и правнуки никогда не знали такого лихолетья.
* * *
Первые послевоенные годы в небольшом селе, в степной части Крыма, были самыми голодными и холодными. В сельской начальной школе в зимний период классы не отапливались. На уроках мы сидели в шапках-ушанках и верхней одежде, а чтобы чернила в чернильнице не замерзали, её надо было держать в руке и дышать на неё.
Тетрадей не было. Вместо них были сшитые нитками, нарезанные из газет листы, в которых приходилось писать между печатными строчками. Написанные буквы тут же замерзали, их можно было легко отделить от листа кончиком пера.
Но самое страшное – это постоянное чувство голода. В школе нам ежедневно выдавали по маленькому ломтику, не более пятидесяти граммов, черного липкого хлеба, а из дома мы приносили, если мамам удавалось достать, чекушечку молока. Зачастую это был наш основной дневной рацион.
Голод определял большинство наших поступков, иногда толкал, даже на воровство.
Как-то зимой, мы приловчились с помощью длинных проволочных прутьев, доставать
через, зарешеченное окно колхозной кладовой, проросшие вялые картофелины и печь их в золе костра. Какое это было объедение! И как хохотали мы, глядя друг на друга, в измазанные сажей лица.
Но как-то мы так увлеклись процессом накалывания кончиком проволоки клубней
картошки, что, потеряв бдительность, не заметили, как наши уши оказались в цепких руках председателя колхоза Григория Шевченко и колхозного сторожа однорукого Ивана Губаря. Оба они отличались крутым нравом и в то время наводили страх на односельчан.
Однажды Иван Губарь, не разобравшись, с налета, отхлестал кнутом мою бабушку Розу, только за то, что она на поле с пшеничными всходами, между грядок, срывала с кустов лебеды листья, из которых варила супы и пекла лепешки…
Бедные наши уши! Иногда мне кажется, что они до сих пор кроваво-красного цвета и
горят. Но ГОЛОД, говорят , не ТЕТКА.
Как--то по дороге в школу, случайно заметили, что одна из кур бабки Хоменчихи
несёт свои яйца не в курятнике, а за ним в копне сена; и пока бабка не обнаружила потайного гнезда несушки – яйца были наши.
Помню весной, за околицей села, в балке, где после обильных весенних паводков и теплых солнечных лучей, трава начинала буйно набирать силу, мы увидели, пасущуюся на длинной привязи козу. В глаза бросилось её разбухшее вымя с торчащими сосками.
Было раннее утро, мы шли в школу. Нас было несколько ребят. Кому это пришло в голову, теперь уже не припомню…
Коза не сопротивлялась, только блеяла и удивленно смотрела на нас, пока мы по-очереди, словно козлята, лежа на спине, высасывали прямо из сосков её густое пряное молоко.
Наша школа располагалась на пригорке между двумя соседними селами. К ней вела проселочная дорога, которая начиналась за мельницей в низине, у колодца с водопоем для скота. Возле него почти всегда, особенно после грозовых дождей, стояла глубокая лужа, бывшая препятствием не только для автомобильного, но и гужевого транспорта.
На этот раз в трясине завязла бедарка, одноконная двуколка, на которой завхоз сельской больницы вез, полученные на складе колхоза и в сельмаге, продукты, в том числе несколько буханок хлеба. Ездок дергал за вожжи, размахивал кнутом и покрикивал:
- Но! Но! Холера! – Кобыла была тощая, с впалыми боками и костлявым крупом. Не в силах вытащить увязшую повозку, она, споткнувшись, упала на передние ноги.
После нескольких ударов кнута по спине, вскочила, заржала и… резким рывком выдернула бедарку из болота, из которой неожиданно, у нас на глазах, выпала буханка хлеба. Возница, ничего не заметив, подстёгивая лошадь кнутом и вожжами, быстро уехал.
В оцепенении, затаив дыхание, мы смотрели, как буханка хлеба медленно погружалась в лужу. И когда её накрыла мутная вода, бросив портфели, кинулись к ней и стали прямо под водой рвать её на куски, с жадностью, запихивая их себе в рот…
Промокшие в прохладной глинистой воде и вымазанные в грязи, мы в этот день так и не попали в школу.
На фото: Я и мои друзья - "подельники" 1946г.